Екатерина СИРОТА. Выбор сделать легко
Рассказ / Илл.: Художник Мира Аргунова
От Киры все ждали благородного поступка, а получилось наоборот! Она бездействовала, потому что всю жизнь боялась быть неправильной, а в жизни иногда сложно увидеть белые полосы в чёрном потоке. Слишком много оттенков, близоруким не под силу разглядеть. А вот Максим смог. Максим безнадёжный, перекати поле, без царя в голове, вечная родительская боль и переживания. А теперь они поменялись ролями получается? Кира всё сделала неправильно, а он…
***
В интернате было много правил, распорядок дня, мало вещей и игрушек. Кира, конечно, плохо помнила всю обстановку, только ощущения, а ещё мысли и мечты о своём доме, который у неё появился почти в семь лет.
Кира всегда знала, что она – приёмная дочь, родители взяли её всё-таки в осознанном возрасте. Знала, что у них долго не было детей, Киру удочерили, когда маме исполнилось 39, а папе стукнул 41 год.
Мама как-то рассказывала, что документы оформлялись очень долго, пришлось преодолеть много сложностей. Папа подключал знакомых, важных людей, которые от него зависели на работе, а папа был большим начальником в одной крупной строительной компании, а ещё прекрасным инженером-конструктором. Так что к Кире протянулись невидимые цепочки, договорённости, просьбы, благодарности и всё, чтобы исполнить её мечту.
Забирали её накануне 9 Мая, к которому долго готовились в интернате, учили стихи, бесконечно повторяли танцы. В память врезалась огромная надпись в коридоре «Чтобы помнили!», рыдания соседки Иришки на соседней кровати, ведь Киру забирали, а её нет, а ещё запах шерстяной маминой юбки, в которую девочка сразу уткнулась.
Первый год жизни в семье и лоскутное одеяло обрывочных воспоминаний до момента появления на свет Максима. Да, вот такой сюрприз преподнесла её родителям жизнь. Почти ровно через год, как Киру забрали из интерната, родился ребёнок, которого ждали почти двадцать лет! Так бывает, природа словно проверяла родителей на прочность. Долгая проверка с отличным результатом и уже двумя детьми.
До появления Максима в семье для Киры была одна эра, одна жизнь, спокойная и размеренная. Привыкала девочка быстро, только иногда замирала внутренне, когда стояла проблема выбора. Правил дома оказалось гораздо меньше. С папой можно было сразу после прогулки и перед обедом съесть мороженое, а по выходным, когда торопились в кино, даже не заправить постель. Мама хмурилась, вздыхала:
– Бегите уже, уберу за вами, лентяи. Все равно генеральную затеяла.
Но Кира знала, мама не сердится, глаза-то у неё добрые. Когда смеялась, от глаз, как от солнца на детском рисунке, бежали лучики. И если бы не эти лучики, мама – высокая и стройная – выглядела бы на все двадцать.
В интернате жить по правилам жизненно необходимо, иначе будешь изгоем, нелюбимым воспитанником, а Кира не сомневалась, что в семьи предлагают самых лучших и послушных. Поэтому ей просто равных не было в идеально заправленной кровати, опрятности внешнего вида, ровных строем идущих друг за другом крючков в разлинованной по подготовке к школе тетради. Правила как рельсы, если уж попал, то мчишь полным ходом.
А дома вдруг оказалось почти полное бездорожье и родительская любовь, которая ежечасно и безгранично доставалась Кире вне зависимости от смятой постели, плохо заплетённой самостоятельно косы и недоеденного обеда.
***
С появлением Максима все изменилось – режим, планы. Только родители не изменились, и любили они её не меньше. Это Кира точно знала, чувствовала. А вот сама полюбить Максима пока не могла.
Первые месяцы Максим кричал, непрерывно. Мама с папой сменяли друг друга ночью, качали, пели колыбельные. Папа утром уходил на работу, Кира в школу. Только учиться она стала хуже, пару раз даже заснула на уроке и получила первую в жизни тройку по математике.
Поднималась по лестнице на свой третий этаж с тройкой в дневнике и рыдала, надрывно и беспомощно. На втором этаже приоткрыла дверь соседка, глянула неодобрительно и буркнула себе под нос: «Вот что значит – неродная!». Но Кира услышала и зарыдала ещё громче. Тройка выжигала идеальный, наполненный пятерками дневник, выбивалась из её вселенной – правильной и упорядоченной.
– Кирюш, ну что так убиваться-то из-за оценки! Присмотри-ка за Максимом, он ползать уже пытается, а мне в магазин сбегать надо, папа забыл вчера молоко купить.
После той тройки Кира закусила удила, это ведь был вопрос её выживаемости. Железный характер и сила воля, так папа про неё говорил. Киру стали от класса отправлять на конкурсы чтецов, спортивные соревнования, на сдачу норм ГТО. Везде лучшая и первая. Родители гордились, конечно. А папа после каждой принесённой грамоты целовал в макушку, усмехался задумчиво и говорил:
– Максим родился, чтобы тебя уравновешивать.
И Максим уравновешивал. Раскидывал игрушки, громко кричал, ещё громче хохотал, пачкал одежду так, что маме с Кирой приходилось многократно выводить пятна, потом опять стирать. Максим всех любил, всему радовался, быстро пошёл, рано заговорил. Продолжал раскидывать игрушки, не слушаться, везде лезть, падать, набивать шишки, плохо укладываться днём и ночью.
Когда он отправился в ясли в два года, все немного выдохнули. Мама вышла на работу в отдел кадров в строительную фирму, где работал отец. А Кира блаженствовала. Возвращалась после школы домой и просто слушала тишину. Обедала, сразу делала уроки, а потом убирала. Мама удивлялась, восхищалась и нарадоваться не могла:
– Кирюша! Ну каждый день-то зачем такой лоск наводить?!
И Кире нравилось мыть полы, вытирать пыль. Ведёшь влажной тряпкой по ровной поверхности, полы блестят, красота и порядок! Синонимы? Нет, конечно. Но для Киры – да, эти слова были с полным или частичным совпадением значения, такое дано определение синонимов в учебнике русского языка. А ещё все вещи должны лежать на своих местах, игрушки в контейнерах, книги на полках, а не огромной стопкой на тумбочке, как любил папа.
Забирать Максима из садика стало обязанностью Киры после выхода мамы на работу. Максим всегда шумно радовался, видя сестру, кидался к ней, а та разворачивала его отпрашиваться у воспитательницы. Потом возвращались домой. Максим всегда, даже в мороз, держал её за руку и требовал, чтобы вот так без варежек шли.
К первому классу жизненный багаж Максима уже трещал ссадинами, двумя переломами, огромным количеством дворовых друзей самых разных возрастов и буйством характера.
Собирали в школу всей семьёй. Кира накануне наглаживала форму, потом повела брата в парикмахерскую. Выгоревшие на солнце пепельные кудри падали на пол, а машинка, безжалостно и монотонно жужжа, оставляла за собой ровные дорожки.
– Кир, а почему тебе одна музыка нравится, а мне другая, а?!
В парикмахерской телевизор был настроен на музыкальный канал. Кира только плечами пожала, не придала большого значения вопросу. А зря! Бесконечные «почему» так и оставались без внятного ответа, лопались мыльными пузырями в воздушном пространстве Киры.
– Почему одни родители бросают детей, а другие забирают? Почему любят? Зачем умирают?
Максим бесконечно искал, удивлялся, нарушал правила, чтобы создавать хаос, а там искать вновь. Кира упорядочивала, обрывала такие разговоры, выравнивала и настраивала чёткие границы своего мира, без которых бы он точно пошатнулся.
Во втором классе впервые сбежал с уроков. На работу родителям позвонила классная. Всю школу подняли на уши. Кира с одноклассниками прочёсывали сначала школу, туалеты, двор. Каждые пять минут звонила докладывала маме, у той дрожал и становился всё тише и тише голос. Отца сняли с какого-то важного совещания.
Пошёл второй час поисков, обзванивали болеющих одноклассников, дворовых друзей. Отец подъехал на служебной машине с коллегами. Вдруг классная Максима замахала руками, вдалеке прямо на красный свет по пешеходному переходу с курткой под мышкой бежал Максим.
К нему рванули наперерез. Родители, Кира, завуч. Классная Ирина Николаевна, тяжело и беспомощно рухнула на школьную лавочку, закрыла лицо руками и зарыдала. Дома, конечно, начались разбирательства. Виновник напряжённо молчал, сурово сдвинув брови.
– Господи, Максим, ну разве так можно, а? Почему не отпросился у учителя? Что за причина-то?
– Не мог я, понимаете! Времени на это не было! – выпалил наконец-то и отвернулся.
Отец подошёл вплотную с таким же, как у сына рисунком сурово нахмуренных бровей.
– Немедленно отвечай, Максим. А вы выйдите, будет мужской разговор.
Кире впервые в жизни стало страшно, не по себе стало. На кухне, где мирно бряцала по утрам посуда, свистел чайник, хлопала дверь холодильника, стучал монотонно нож, нарезая картошку, дико выл Максим. Выл каким-то звериным воем, а голос отца срывался. Мама, закрыв лицо руками, сидела почему-то в коридоре на стуле и даже не пыталась противостоять этому вою.
Уже потом поздно ночью Максим впервые потихоньку пробрался к Кире в комнату, залез к ней прямо в постель и сразу заснул. А та прислушивалась к его вздрагивающему дыханию, мальчик всхлипывал даже во сне.
И вдруг вспомнила себя за несколько дней до того, как её забрали родители. Заплакала, стало жалко себя, брата, всех, даже отца, который что-то сегодня преступил человеческое. Что, она пока не могла для себя объяснить.
Кира потом узнала от мамы, что отец тащил его в угол, а тот сопротивлялся, ну и получил ремнём.
Спустя два дня позвонила соседка. Выяснилось, что Максим с её сыном спасали дворового щенка, на того напали взрослые собаки. Отнесли щенка в ветеринарную клинику, надо было действовать быстро, щенок сильно пострадал. Соседка благодарила и даже принесла в подарок торт.
– Вы уж не ругайте его, мой сразу Максиму позвонил, знал, что тот откликнется!
***
Максим подрастал, чтобы нарушать правила, спасая дворовых щенков, котят, потом друзей, которые занимали деньги и не отдавали, а он тайком брал из родительской шкатулки. Позже, конечно, всё выяснялось, и заканчивалось скандалами.
Район, где они жили, был старым. Дома строил для рабочих авиазавод, все знали друг друга, многие работали вместе всю жизнь. Иногда Кира узнавала новости, не доходя до дома. Та самая соседка, которая давно назвала её «неродной», часто приоткрывала дверь на чьи-то шаги и с явным удовольствием сообщала:
– Ваш-то опять в историю вляпался! Будто неродной! Семья-то вон какая хорошая!
А Кира шла своей ровной дорогой отличницы, победительницы многочисленных районных олимпиад, родители гордились безмерно, ставили в пример. Поступила в университет легко в родном городе на факультет журналистики.
Максим в это время неожиданно увлёкся музыкой, даже поступил в музыкальную школу по классу гитары, несмотря на то, что был уже в пятом классе. Поздновато, конечно. Родители выдохнули.
Первый год учёбы был очень спокойным для всех, даже в школе дела пошли на поправку. Учился Максим хорошо, но неровно, двойки вперемешку с пятёрками. А тут творчество стало направлять, выравнивать. Дома начали слушать классическую музыку, Максим вечерами заставлял всех садиться вместе с ним в зале и слушать, слушать, слушать. Почему-то именно всем вместе. Папа всегда начинал дремать, мама потихоньку ускользала на кухню, оставались только Кира и Максим. Он задумчиво подсаживался ближе и смотрел в одну точку. Кире тяжело давались эти музыкальные вечера, душа рвалась и почему-то каменела от этих недосягаемых высот.
Год тишины, чтобы все набрались сил, новая ступенька к лестнице хаоса и беспорядка жизни брата. После классической музыки начались другие её направления – поп, рок, инди, панк, бесконечные, как направления живописи, литературы и искусства в целом. Максим метался, искал, скупал горы дисков, в тринадцать лет создал свою рок-группу.
Отец был недоволен, но всё же выделил денег на покупку электрогитары. В пятнадцать лет группа уже выступала с сольными концертами в городе, репетировали почти каждый день в каком-то подвале, Максим возвращался поздно. Мама неизменно сидела на кухне с выключенном светом поздней осенью и зимой, впиваясь глазами в черноту вечера, разбавленного тусклым светом уличных фонарей. Высматривала уже широкоплечую, немного сутулую родную фигуру с гитарой за спиной.
Мама боялась всего. Того, что начнёт курить, чужих влияний, а они ведь неизбежны в музыкальной среде, страшно боялась наркотиков. Обсуждала это с отцом, он только рукой безнадёжно махал на неё.
В выпускном классе у парня из группы Максима случилась передозировка и он погиб. Отец хорошо знал родителей мальчика, они вместе работали. После похорон отцу стало плохо, забрали по скорой с подозрением на инфаркт, но всё обошлось. Максима перевели на домашнее обучение. А Кира на тот момент оканчивала университет, ей уже предложили аспирантуру и место в многотиражке.
***
Прошёл год. Максим провалил экзамены, и его забрали в армию. Отец сделал всё возможное и невозможное, чтобы сына оставили служить в части родной области. Правда, Максим об этом не знал, отец запретил обсуждать эту тему дома, все были предупреждены.
Провожали всей семьёй, а на улице и всем двором. Максим, бритый наголо, совсем другой, рыдающая мама, как-то вмиг постаревший отец, опустевшая без сына квартира, и проливной дождь, в который поезд увозил новобранцев.
Кира училась в аспирантуре и работала штатным журналистом. Её ценили. За скорость и темп работы, лёгкое перо и высокую организованность, конечно! А ещё у Киры обнаружилось редкое и ценное качество – профессиональный нюх на городские сенсации, события, происшествия.
– Лазарева, в понедельник поедешь в «Прогресс». Это одна крупная строительная фирма, слышала? Знакомый мне позвонил, рухнула у них несущая стена при сдаче гособъекта. Никто не пострадал, слава Богу. Проведёшь журналистское расследование. Материал пойдёт через неделю примерно, – прокричал из соседнего кабинета главный редактор Виктор Степанович.
А вечером в тот же день в пятницу неожиданно для всех в отпуск приехал Максим. Он всегда любил сюрпризы и сильные эмоции, поэтому не стал предупреждать. Мама снова плакала, потом смеялась на его армейские шутки, долго сидели все вместе за столом, пили привезённое папиными подчинёнными в подарок крымское вино. Максим пел под гитару песни своего сочинения. Очень по-взрослому пел, с сильной мужской подачей. Он возмужал вместе со своим творчеством. Кира быстро захмелела и рано легла спать, слышала, что родители ещё долго разговаривали с Максимом на кухне.
В понедельник рано утром отправилась брать интервью, пустой автобус и пустые дороги, летняя роскошь. До проходной минут двадцать ходьбы, старый район города, огромные цветущие липы с мощными стволами. Такой сладкий запах, унося который, спешили на работу по крайней мере два поколения. Сколько же лет работает на «Прогрессе» отец? Наверное, больше тридцати! Только сейчас Кира вдруг поняла, что своё журналистское расследование она будет проводить, скорее всего, в его подразделении. От этой мысли в ногах появилась слабость и неприятно засосало под ложечкой. Но отец точно не виноват, и потом он ведь ничего не рассказывал, мама бы знала. К тому же материал должен выйти через неделю. Кира лучшая в редакции, на неё рассчитывают, она справится и не подведёт, как обычно! Надо просто разобраться, всё выяснить, расставить по своим местам и навести порядок.
На проходной её уже ждал молодой человек – невысокий, в очках. Заинтересовано глянул на Киру и протянул руку:
– Юрий, инженер первой категории, мне поручили сопровождать вас.
– Кира, очень приятно.
Краткий экскурс по нескольким отделам, размах и масштабы, на стенах фотографии сотрудников во время работы.
– Рождение зданий, объектов невероятно, притягательно, таинственно, понимаете?! Кира записывала за Юрием, он был увлечённым, этаким инженером-поэтом в своей сфере.
– Давайте всё-таки перейдем к тому, что случилось. Мне нужны подробности.
Юрий помрачнел, снял очки и начал их протирать.
– Вы ведь, наверное, не знаете… но я сразу скажу – Лазарев у нас лучший, тут не он, конечно, виноват, надо серьёзно разбираться, над проектом ведь коллектив работал, целые цепочки и звенья. Где порвалось? Никто не скажет сейчас. На Лазарева, конечно, легко всё свалить теперь, он же и руководил этим проектом. Олег Степанович ответственный и знающий специалист, понимаете? А ещё человек хороший, у нас говорят, что он даже ребёнка взял из интерната, воспитал его, дорогого стоит, между прочим… Ваша, кстати, как фамилия?
Кира только головой качнула в знак согласия, мол, ясно всё. Говорить не смогла в эту минуту.
– Ладно, шумно тут очень. Провожу вас в наш отдел, там ещё поговорите с сотрудниками, а мне отлучиться надо. Попозже и я подойду.
Кира шла по длинному пустому переходу, соединяющему конструкторские отделы, совершенно одна. Цок, цок, цо-о-ок, эхо подпевало монотонно и привычно отчуждённо. Не ты первая, не ты последняя. Страшно, сомневаешься? Цок, цо-о-ок. Кира остановилась, поправила строгую юбку, сбившуюся от ходьбы. Только бы отец не оказался сейчас в том отделе, куда она направляется. А если и окажется? Что она делает плохого? Кира выполняет свою работу, надо разобраться, всё прояснить. А она это умеет как никто другой, именно поэтому главред её отправляет на самые сложные материалы. СМИ нужны, чтобы помочь сформировать общественное мнение или взгляд. И мнение это должно быть однозначным, а взгляд прямым. Без полутонов и оттенков, иначе возникнет недосказанность, вторые и третьи смыслы, хаос и революция.
Поправила модную оправу, сделала глубокий вдох и постучала в дверь отдела, где ей предстояло продолжить расспросы. Первые секунды и кадры рабочей обстановки, к ней повернулись, сердце колотится, дыхание перехватило так, что она закашлялась. Яркий свет, едва слышный монотонный гул компьютеров, где-то совсем близко бурлит чайник и горьковато пахнет кофе, и среди лиц, повернувшихся к ней, нет такого родного ей папиного лица. Секунда от первого взгляда до понимания того, что можно выдохнуть, замерла, вздрогнула, пустила потоком другие мысли. Они хлынули, время размеренно и плавно потекло в разговоре. Кира продолжала записывать, сотрудники отвечали неохотно, скупо, удаляясь в ненужную детализацию.
Было душно, надвигалась гроза, ветром распахнуло окно и первые капли дождя, падая по косой, с силой застучали по подоконнику.
– Вы бы Лазарева дождались, он за всё отвечал и подробнее пояснить сможет. Там на этапе проектирования уже проблемы были, теперь госзаказ точно слетит и премии лишат – это уже как минимум.
И ещё много общих слов, от которых уже гудела голова, с отсылками на Лазарева. Возвращалась домой вечером в час пик. От проходной к остановке потоки людей. Все торопились домой, в магазины, обходя огромные лужи, создавали заторы. Кира не спешила, впервые не хотелось домой. После дождя пахло пылью и очень ярко липами. Оступилась и попала ногой в лужу, босоножки промокли, на юбке салютом грязные брызги. Как на репутации её отца, подумалось вдруг. Сама себя тут же оборвала. В сумочке задребезжал телефон:
– Кирюш, мы с папой сегодня у друзей на даче заночуем, ему что-то срочно обсудить надо, на работе проблемы. Максим поздно вернётся.
***
Домой добиралась долго, пробки и аварии. Есть не хотелось. Заварила крепкий чай и села за компьютер расшифровывать записи. Машинально набирала текст, который наговорили сотрудники.
– Там на этапе проектирования зам прокололся, понимаете?
Пальцы привычно и послушно летали по клавиатуре, лёгкими шлёпающими шагами подбираясь к правде.
– Да зам на больничном тогда был, не слушайте его! Давайте в отдел кадров сходим, там подтвердят.
Шлёп, шлёп, не забыть сохранить файл.
– Лазарев потом несколько раз проверял, не мог ошибиться! Чертежи надо поднимать. Стена, которая рухнула, не могла быть несущей.
Летнее солнце садится поздно, подошла к окну, уткнувшись носом в холодное стекло. Детская привычка. Сто лет назад папа ставил на подоконник, и они вместе смотрели, как уходит день. Просто молчали и смотрели, а он целовал её в макушку. Иногда спрашивал:
– Какое сегодня небо?
– Красные всполохи яркие и смелые на серо-голубых облаках, – отвечала Кира.
Захлопнула ноутбук и набрала главреда:
– Игорь Николаевич, простите, что поздно! Снимите меня с материала, пожалуйста! Я завтра все объясню.
– Лазарева, что за капризы? Не вздумай даже! Я тебя уже на конкурс областной двинул, завтра жду заголовок, как ты умеешь. Что-нибудь хлёсткое! С ним и пойдешь.
Если Кира даже откажется, то материал всё равно выйдет. Завтра предстоит разговор с тем самым замом. Выяснилось, что он всё-таки не был на больничном. И, может быть, отец совсем не виноват. Так или иначе она должна сегодня все расшифровать, а завтра будет видно. Впервые в жизни она ощутила такое глубокое внутреннее несогласие, от которого стали рушиться её собственные несущие стены, подпирающие смыслы, порядки, законы её, Киры, мироздания.
В комнате совсем стемнело, на улице затихали летние звуки, велосипедные звонки, детские возгласы, бренчание гитары.
Вышла на балкон, вдохнула такой тёплый ночной воздух, уютный и манящий, который бывает только летом. Поняла, что хочет пройтись. Уже спускаясь по лестнице вниз, вспомнила, что, наверное, впервые в жизни не глянула перед выходом в зеркало и привычным жестом не поправила причёску. Вместо каблуков непривычные кроссовки и бесшумные шаги по асфальту, а не цокающие – уверенные и жизнеутверждающие. Ночью всё иное. Иные очертания предметов, дрожащих в темноте, будто стёрты границы, одна плавно переходит в другую. Свет от редких фонарей льётся на деревья, тёмно-жёлтыми мазками подсвечивает асфальт. Всё зыбко, ново, непривычно. Когда Кира вот так гуляла одна в темноте? Да никогда. Родители бы ей и не разрешили. А вот Максим часто возвращался под утро во время каникул в старших классах. Сначала закончились дворы и их район, где-то совсем рядом монотонно и сонно гудела трасса.
Начиналась та часть города, которую Кира обычно проезжала на автобусе. Город за стеклом без запахов и звуков, не живой, просто кадры из кинофильма. Остановилась перед светофором, загорелся красный, но дорога была пустой. Что-то толкнуло Киру изнутри, и она впервые в жизни нарушила правила, перебежав на красный. Вспомнила ту историю с Максимом, когда его искали всей школой. Что он скажет, когда узнает про статью?! А, может быть, он и не узнает, ему всё равно скоро в часть возвращаться.
Пустая набережная подхватила Киру и повела вдоль парапета. С каждым шагом всё дальше от дома, от своей будущей статьи, кем-то придуманного конкурса ради премии, почёта, тех правил, которые делают жизнь понятной и управляемой. Кира чувствовала сейчас, что те вожжи, за которые она так крепко всегда держалась, натянулись до предела и вот-вот лопнут.
Закружилась голова, она остановилась, облокотившись на парапет. Водохранилище тяжело и мрачно ворочалось, ветер лениво гнал свинцовые волны с другого берега. Где-то вдалеке тишину ночи рвали крики пьяной компании. Кира смотрела вниз, стараясь заглушить шум в голове. Вдруг подумала, что сейчас может не удержаться и просто упадёт в воду. И тогда её душа уйдет в бесконечную тишину вот такой смятенной, испуганной и беспомощной, и уже никто и никогда не скажет, как было правильно поступить… А на экране компьютера останутся чёрные буквы на белом полотне, соединившись в слова неоконченной обличительной статьи про отца, вот и вся Кира. И она никогда уже не сможет объяснить, что хотела сначала просто разобраться.
Отец точно не простит. Нахмурится, сдвинув брови, глубоко замолчит и будет думать, думать, пока снова не заболит сердце. А у Киры крепкое сердце, потому что всю жизнь билось в такт её чеканящему шагу. Ветер усилился и порывом плеснул в лицо ночную влажную прохладу. Резко запахло водорослями. Крики пьяной компании стали ближе, вроде бы кто-то даже заметил её:
– Эй, давай к нам! Э-э-э-й!
Кира глубоко вдохнула, поняла, что пришла в себя. Совсем рядом разбилась бутылка, резкий бряцающий звук рассыпающихся осколков, грубый мужской смех. Кира рванула, снова пустая проезжая часть, дорога, стихающие голоса и где-то совсем уже далеко – Э-э-эээ-й!
Кира давно не бегала, очень давно. Уже можно было перейти на шаг, но она продолжала бежать. Пустой спящий город. Бежалось легко, только немного кололо в подреберье, Кира слышала своё дыхание. И не было ничего сейчас, кроме этого монотонного ритма её жизни и бега. Не было конечной цели маршрута, не было правил и страха. Только дыхание и звук отталкивающихся от асфальта кроссовок.
Показался родной район. Очертания домов, её школы в темноте размыты, кажется, будто можно пройти сквозь них. Кира вернётся домой, рухнет спать, а завтра просто уволится.
По лестнице поднималась уже с трудом. Дверь в квартиру была не закрыта, значит, вернулся Максим. На кухне чужой голос, прислушалась и не поверила себе – это точно был голос Юрия, того молодого инженера, у которого Кира утром брала комментарии. Или показалось всё-таки?! С какой стати он ночью оказался у них дома?
– С замом всё ясно, он давно хотел вашего отца подсидеть, поэтому больничный взял, испугался! Но журналисту разве такое расскажешь… Я вчера ещё раз поднял все чертежи и вот, что обнаружил. Стена, которая рухнула, по документам не была несущей. Везде подписи отца стоят, значит он всё тщательно проверял.
– Так может рухнула не она?
– Именно она, вот, в чем дело! И эта стена стала несущей! Думаю, чертежи просто переделали перед началом стройки, вот и всё. А подпись могли подделать. У отца вашего уж больно место тёплое. Только он взяток никогда не брал, это я точно знаю.
– Ладно, Юр, уже продвинулись мы серьёзно, я еще пару дней взял увольнительных. Завтра поедем зама вашего трясти, нагрянем неожиданно. Если что – припугну его. А с меня магарыч!
– Да ладно… что ж я не понимаю… Мне Олег Степанович на эту работу помог устроиться, не подведу я.
***
Кира тихонько прошла в свою комнату, включила компьютер, чтобы удалить файл с расшифровкой, пока Максим на него не наткнулся. Файла не было, как и диктофона, который всегда аккуратно лежал рядом с монитором. Она рухнула на кровать прямо в одежде и разрыдалась. Хлопнула входная дверь, наверное, ушёл Юрий.
Пятнадцать лет назад родители выбрали именно Киру, а сегодня пришло её время сделать выбор. А она не смогла, запуталась, правил оказалось больше, а исключений бесконечное множество.
– Диктофон отдам, когда окончательно разберусь и уеду в часть, – в комнату заглянул Максим. Сказал скупо. Жёстким и чужим голосом.
Кира долго лежала, а потом провалилась в глубокий сон. Ей снился интернат, запах утренней каши, крашенный зеленой краской лестничный пролёт. А внизу почему-то под лестницей стояли её родители и ждали. Дети шли, спускаясь на завтрак, а Кира кричала, дыхание перехватывало и сердце колотилось от того, что её сейчас не узнают и не заберут:
– Папа, я здесь! Папа, выбери меня!
Но голос срывался, как это бывает только во сне, звук застревал где-то в горле, рассыпался, крошился. Кричать было нельзя и неправильно, но Кира всё равно впервые в жизнь, пусть и во сне, беззвучно кричала.
