Александр НЕСТРУГИН. Слово и поле

От редакции. 1 января 2019 года исполняется 65 лет

Александру Гавриловичу Нестругину, замечательному и признанному поэту, певцу родного края, автору «МОЛОКА» и многих других литературных изданий. Желаем Александру Гавриловичу новых вдохновенных творений, новых читателей и новых книг. Желаем энергии и радости, удачи и вдохновения!

Многая лета!

* * *

Отечество одно, а вот историй…

И в два десятка их уложишь вряд ли.

И все почти – про тяготы Эстоний

И прочих угнетённых нами Латвий.

Истории те сложены – врагами?

Да что вы! Вот же, на обложке, гляньте:

Карамзины их новые слагали;

Всё наши люди – и на наши гранты!

По паспорту, так вовсе не варяги,

Но ходит гордо тёмной строчкой скользкой –

По финской, по мелованной бумаге –

Французский гонор, шведский… Даже польский!

Ведь нынче каждый сто́ящий историк,

Желудка зову, как присяге, верный,

Историю прикидывает в столбик –

И переводит с русского на евро.

И рукоплещут всех Европ столицы,

И наш радетель красной девой мнётся.

…А гонор тот до краешка страницы

По мелу доскользит – и навернётся!

Гимн

Губами дрогну, – звукам гимна

Навстречу… А вот петь – боюсь:

Вспухают в горле, как ангина,

Слова, в которых жив Союз –

Ещё могучий и единый,

Бедой не прибранный к рукам,

Моим не верящий сединам –

И новым ханам и князькам.

Гагаринской улыбки светом

Поднявшийся – за облака!

…Да, там махала партбилетом

Едва ль не каждая строка.

И в этом было мало прока…

И, скопом, их смахнули в грязь,

И – скопом – растоптали строки,

Где Русь – Великою звалась.

О трендах и брендах

Власти объявили конкурс на создание бренда

Воронежской области

(из СМИ)

1

Манили чем? – «фирмо́ю» ношеной

В больших мешках: хватай, не мешкай!

А нынче «бренд» деревне брошенной

Суют – в награду ли, в насмешку?

Но не горит заря вечерняя

В родных степях, а мрёт свинцово…

Куда вести гурты-речения

Поэту-прасолу Кольцову?

И что ни стёжка – смыслом пытана

Чужим… И чернолоз – золою…

Как стёжке той найти Никитина

С озёрной, рвущей грудь зарёю?

То тренд, то бренд – со смаком крендели…

А мне понятней речь простая.

Она словцом старинным: «Сбрендили!»

Над «i» все точки нам расставит.

2

В родную речь от бреда модного,

Двор отчий, – уведи хоть внуков!

…Лес – Соболев, гора – Холодная,

А сад один ты знаешь – Крюков.

И жизнь одну – с людскими болями,

С послевоенными годами…

Ну, и с гармонией – дядь-Бориной,

С чуть западавшими ладами.

А Вербы, их свеченье волглое!

Все стёжки с улиц к ним сбегали!

И – «Скрип – ни – ко – во» – детство долгое,

Свет отчий – четырьмя слогами…

Зачем нам слово инородное

Мусолить, по-овечьи блея?

…Ну, здравствуй же, гора Холодная!

Мне на земле с тобой – теплее…

Слово и поле

Что ни строка, то в терновом венце роковом…

Речь, ты свеча – или дремлющий пал на Руси?

…Полю же – сеять и жать. Ну и – пот вытирать рукавом

То перелеска, то пыльной лесной полосы.

Всё-то мы сло́ва выводим особенный сорт,

Тешимся думкой, что хлеба важнее оно.

…Поле, вдыхая колючую ость и осот,

В тёмных ладонях несёт золотое зерно!

Слово, прошу: первородство своё уступи,

Чтобы миры прозревала строка на веку –

Узким прокосом, где бабушка вяжет снопы,

Век собирая рассыпанный – по колоску…

Доброволец

Похожий на корявый корень,

Из тех, что держат берега,

Уходит Михаил Луконин

Не в строки – в финские снега.

Там Маннергейм все стёжки выжег,

«Кукушки» там навили гнёзд.

А он вперёд толкает лыжи,

Опять поднявшись в полный рост.

Лыжнёй той заступаясь веско

За тот порыв, за ту страну,

Где шли в поэты без повестки,

И точно так же – на войну.

«Да брось! Война та – мутновата…» –

Диванный критик кривит рот.

…А ветер полы маскхалата

Крупой свинцовой в клочья рвёт.

И, будто нам немым укором,

Скрипит, судьбу пытая, наст.

Уходит Михаил Луконин…

Уходит Михаил Луконин

Не в жизнь минувшую, а – в нас.

* * *

Утро хмурое с далями блёклыми.

Тучи ходят похмельной толпой.

То свинец станут веять под окнами,

То – звенеть по карнизу крупой.

И, наверно, совсем не пустяшное

Что-то, тратя ладоней тепло,

Осторожно, одними костяшками

Запотевшее будит стекло…

И добро там стучится, и зло моё,

Сколько правдой иной не клянись.

…И обмёрзшая ветка изломная

Ловит пальцами скользкий карниз.

У просёлочной дороги

«Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные, снегом покрытые…»

И. С. Тургенев

Опять ноябрь льёт серебро по черни

Печальных нив и схолодавших строк…

Опять позёмок бо́льное кочевье –

Не только тёмных колей поперёк!

Плутает тройка тут в тумане долгом –

И дилижанс, что правился в Париж…

И воробьи спорыш обочин долбят.

Им станет зимним хлебушком спорыш.

Деревенское время

Жизнь сбираю – скупо, по словечку,

Но сложу – и во-первы́х строках

Время снова в зиму сеет гречку

Вымерзшую – на моих руках.

Только головою покачаю:

Этим не прокормим мы страну.

…И что пашет целыми ночами, –

Вижу, только в зеркало взгляну.

Нет ему важнее дела, что ли?

И куда там смотрит агроном?

…Но ведь не бросает это поле.

Верит, что-то вырастет на нём…

* * *

Нам говорят: пора заняться делом!

По белу свету ветром не бродить,

А, наконец, разжиться светом белым:

С гербом бумаги взять, огородить.

Заняться делом, для других привычным…

Вот бред! С ума сойду – и позову

Обзаводиться белым светом личным –

Опавший лист, поникшую траву?

…Бездомным стёжкам, брошенным берёзам,

Стожку, что в редких лозах прикорнул, –

Свет белый, по снежинке, нынче роздан –

Всем-всем, кто просто руку протянул…

* * *

В коридорах с облезшею краской,

У больничных дверей – или врат? –

То ли «алики» в полной завязке,

То ли ангелы наши парят.

В этой жизни почти что незримы,

Сколько в сумрак земной не гляди,

Вдруг заденут, сквозящие мимо –

Тёплый воздух качнётся в груди!

И пойдёт в тёмных венах качаться,

Бес его коридорный возьми!

Застилая зрачок и сетчатку…

– Чем, мамаш? Позабыл я…

– Слезьми…

И застынет горячкою в жилах,

Будто выдав талон на «потом».

Чтобы всё там сошлось и сложилось…

– Как, сосед? Позабыл я…

– Путём!

В коридорах больничного дома

Что ни шаг, то знаменье и знак.

И записку, что нету приёма

У нарколога, треплет сквозняк…

Творческий отчёт

Волнуюсь, эринит глотаю:

Ведь нынче – полуполный зал!

И долгий час стихи читаю

Навстречу вскинутым глазам.

И час ещё (с лихвою) после

Общения не рвётся нить…

И мне не нужно с видом постным,

Как попугаю, роль бубнить.

Здесь славе – тесно, позе – душно:

Я здесь старел. И жил. И рос.

– Ещё вопросы есть? – ведущей,

Так, лишь для галочки, вопрос.

Сроднило что-то нас, связало,

Но, сколько слов ни говори…

И всё-таки вопрос из зала

Догнал, суровый, у двери.

И хочет бросить на лопатки

И завязать меня узлом:

Зачем строку беру, как в схватке

Чужую руку, на излом?

– Винюсь! (А что ещё скажу я

Всерьёз, покуда не помру?)

Но на излом я не чужую,

Уже сверяли, боль беру…

Прощание с юностью

Ну, что не так на свете стало?

Июль. И сад. И полог старый,

И долгий сон в тени густой.

Пьют солнце яблоки… Но, с ними

В раздоре, жадно тянут сливы

Грозы густеющий настой.

И хруст заветренной горбушки,

И молоко в литровой кружке,

И тени снов, что щёки жгут.

И пьёшь, и пьёшь – не нужен роздых! –

Свиданий схолодавший воздух, –

И молоко стираешь с губ…

Сливовый сумрак грозовеет,

Но с яблонь – спелым солнцем веет,

И сердцу в горле горячо!

…И манит жизнь – а что ей, жалко? –

Не мятою сельповской жамкой,

А – Калачом! А – Калачом…