Аман РАХМЕТОВ. В глазах казарм

* * *

Мы целовались через листья,

читали Лондона до дыр.

Огни захватывали местность,

а мы захватывали мир.

Мы целовались через годы,

и годы шли, как облака...

Астрологам везло на звёзды,

а нам – на звезды коньяка.

Стояла поздняя неосень

в преддверии ранней незимы,

но среди всяких отрицаний

стояли пьяные – не мы.

И мы, шатаясь, как деревья,

могли прощаться и прощать,

и целоваться через листья –

любить друг друга натощак.

Шкаф

Сначала шкаф загнали в угол,
затем друг друга в этот шкаф,
и притворяться было трудно,
что мы в шкафу искали шарф.

Так мы завязывали наши
глаза на несколько вещей,
пока изнашивался кашель,
что не просачивался в щель.

Но он заканчивался тотчас,
лишь только мысли наши вслух
произносились о песочных
часах, что сыпались на стул

из не утюженных и старых
рубашек клетчатых. Затем
он начинался, и мы стали
не замечать его совсем…

* * *

Так душно в комнате, так душно,

что иссушаются слова,

соприкоснувшись вдруг с подушкой,

не завершаясь у стола.

И вроде окна – нараспашку,

и двери делают сквозняк,

но душно в комнате и страшно,

что сделать ничего нельзя.

В глазах казарм

В глазах казарм – застыли дни
колючим скомканным пространством.

Полусвободные дожди
сбивают с толку постоянство…
 

Что значит – быстро уходить?
Что значит – с кем-то расставаться?

Лишь то, что вихревая нить
имеет свойство растворяться,

как молоко в кофейной мгле,
как лишний слог в клубке созвучий.
мне – там – ходить по всей земле,
сжимая – здесь – в трех пальцах ручку,
 

не понимая, что за план
составлен чьим-то «понимаю».

В глазах казарм – квадратный плац,
и жизнь моя, как есть, – прямая.

* * *

Маме

Молчать в окно, нащупывая шторы,
пока в окне валяется февраль.
И дети возвращаются из школы,
не успевая толком поиграть.

А снег играет, падая в ладони
сегодняшнего вечера, и вот
обыкновенный школьник уже дома
и матери оценки достаёт.

Молчать в окно, докуривая цифры
случайно оказавшиеся вне.
А цифры – те же клоуны из цирка,
им бы висеть и цокать на стене,
 

и уходить, но уходить мгновенно,
не требуя печалиться в конце.
Там звёзды объявляют во Вселенной,
а здесь – морщинки на твоём лице...

Молчать в окно, молчать о том, что пройден
определенный жизненный этап.
Поставить чайник, чайник ведь не против
разговориться до утра.

* * *
 

Бабушке

Проблем со слухом у старухи

не возникало никогда,

лишь кран покашливал на кухне,

поскольку

редкая вода.

Струилось время

по морщинкам

рекой, длиною в океан,

что был по юности рассчитан,

а получается – в стакан.

Но в нем,

помимо валидола,

непостижимости, утрат,

кричали чайки, бились волны

и солнце жмурилось с утра.

Всё остальное –

где-то в стопках

давно забытых школьных книг

и в непонятной мелкой кнопке,

когда ей кто-нибудь звонит.

* * *

Стучит, стучит молчанье в рельсы,
а рельсы, правда, ведь стучат.
Как неподдельна смена действий,
когда за действием – молчат.

Молчаньем строился Египет
при возведении пирамид,
и остальной, сжигая глину,
молчаньем строился весь мир.

Как нет насыщеннее слова,
не пророненного вчера,
так тишиной объятый омут
хранит, действительно, черта.

Молчат преступно наши судьбы,
и мы о них – не говорим,
а жизнь кончается по сути
в неумолкаемой любви.

* * *

В. Нацентову

Сойти с усталости, как с поезда.
К чему иначе поездам
таскаться к северному полюсу
и снова к южным городам?

Остановиться от случайностей,
возникших на моем пути,
и не понять, как получается,
что снова хочется идти,
 

идти к событиям, к автобусам,
вдоль армии таксистов и…
И в согласованности с совестью
бессовестно писать стихи,

не ограничиваясь точками
и запятыми на конце,
за каждым дымом или строчкою
спокойно вглядываться в цепь

из единиц, скреплённых лицами,
забытых где-нибудь вчера.
И рвётся эхо за границами
настенного календаря.