Борис КОЛЕСОВ. Командирские пельмени
Рассказ
Боевую тревогу объявили под утро, когда тусклый осенний рассвет пополз в окна казармы. Тучи повисли, казалось, над самой форточкой.
Мокрые листья кленов приклеены упрямым ветром прямо к стеклам.
Торпедой выскакивая из койки, я представил, как сейчас придется сигать через лужи, бежать к радиостанции под холодным проливным дождем – брр! Картина вырисовывалась не сказать, чтобы привлекательно радостная.
На стене то вспыхивало, то гасло табло.
ТРЕВОГА!
ТРЕВОГА!
ТРЕВОГА!
Звонок отчаянно дребезжал, рассыпался стальной дробью – «громотал», как сказала бы моя бабушка.
Если б десять тысяч барабанщиков лупили что есть духу по жестяным банкам, то, честное слово, шуму от них было меньше, чем одного этого беспокойно повелительного звонка.
За прошедший год службы я научился не мешкотно, как раз по-военному, одеваться. Чтоб раз, два, три – и ты уже стоишь, забыв про погодные неурядицы. Бодрый, стройный, свежий, словно огурчик. То есть готовый к бою, вполне справный солдат.
Необходимые действия были просты. При всем том нельзя путать левый сапог с правым. Так что нырнул в брюки, вогнал ноги туда, куда полагалось. Потом ремень вкруг себя – хлесь. На замок!
Всё, требовательный звонок кое-кем услышан по уставу. Строго, без промедления.
Выхватить из пирамиды автомат, навесить на себя противогаз, подсумок с магазинами, что до отказа набиты патронами, – дело второго порядка, и с этим тоже не стоит задерживаться.
Мой следующий шаг? Я обернулся, поискал глазами Подопригору. Он водитель нашей передвижной радиостанции. Без него мы как без ног.
Правда, «мы» сегодня звучит слишком многозначительно. У меня, штатного оператора, есть незадача. Остался если не у разбитого корыта, то в явственном одиночестве: сержант Михайлов вчера благополучно отбыл в отпуск, а нового начальства, столь же опытного, мне пока что не назначили.
– Водитель! – крикнул Подопригоре. – Ты молодец! Сапоги не перепутал, хоть служишь недавно. Теперь в своей надежной обувке лети именно что в автопарк. Заводи машину. Найдешь ее?
– Не путаник. В чужую не заскочу, – прозвучало ответно. – А ты куда нацелился?
– Надо мне в каптерку. Накидки взять.
Каждая команда по тревоге обязана занять место, предусмотренное боевым расписанием. Даже про Словарникова, который приставлен к ротному имуществу каптенармусом, и то написано: «По боевой тревоге поступает в распоряжение старшины роты прапорщика Кубарина».
Делом всегда уравновешенного Словарникова нынче было до предела ответственно наблюдать. Поэтому он отпер каптерку и, сидя за столом, смотрел, как деловитая публика расхватывала шинели и накидки.
Круглое веснушчатое лицо парня было чуточку сонным, одновременно сердитым до определенной степени. Человек, склонный к хозяйственному порядку, само собой, не может любить излишней взволнованности, топота, шумного беспорядка. А здесь взводы, поднятые пронзительным звонком, волна за волной накатываются и ставят аккуратное помещение чуть не на дыбы.
– Тише вы! – покрикивал хозяйственный человек.
Да где там! На него старались не обращать внимания. Ему ведь никуда не бежать. По лужам не скакать. И моторы – точно! – не заводить. Всего лишь не зажиливать накидки, коль дождь не прекращается.
Покинув комнату недовольного каптенармуса, я одним духом проскочил асфальтовый плац, сквер перед солдатской столовой и вылетел на хорошо знакомую дорогу.
В сухую погоду она покрыта слоем пыли, поскольку танкам нет препон. Тут не вот им гражданская шоссейка. Молоти гусеницами и молоти.
Черной грязи хватало сейчас, как есть, до полного изумления. Ее было много: с краями, то бишь с обочинами, и даже заметно шире. Скакнул раз, скакнул другой. Эх, пропадай моя с любовью начищенная обувка!
Помчался напрямую. Брызги выше головы!
Ворвавшись в автопарк, увидел: Подопригора успел залить двигатель водой, разогрел его. Можно смело двигаться туда, куда прикажут. Однако, с моей точки зрения, предстояло вначале вывести машину из бокса, что было далеко не просто.
– Прежде, чем станешь газовать, гляди. Как бы не зацепить стойки ворот.
– Мне с какой стати железяки задевать? – удивление проявилось вполне честное.
– Цеплять незачем. Но если не примеришься, то их покорежишь и кабину станции помнешь. Тогда не оберемся мы с тобой хлопот. Дошло, молодой водитель?
– Так точно, товарищ ефрейтор!
– Тогда старайся.
Подопригора высказался таким макаром, что не захочешь, а приметишь его намеренно официальный тон.
Ну, и зря на психику мне давит, если решил погордиться. Ему, полагаю, стоило чуть внимательней познакомиться со здешними хитростями. На первый взгляд нисколько не особенный выезд. Ворота нормальные, не очень узкие, и всё же известно хоть сержанту Михайлову, хоть мне: когда беспечен шофер, то норовит впечататься в боковую стойку.
Приключалось уже кое с кем. Нам ли не знать, что неприятности возникают в автопарке не из тех, которые бесследно исчезают.
Кто как, а ни за что бы не взялся выводить станцию из бокса, хотя прежние водители обучали управлять машиной. Что называется, не поленились ознакомить меня со смежной специальностью.
Мотор зверем ревел на первой скорости.
ЗИЛ сантиметр за сантиметром двигался вперед. Осторожное проталкивание в хитрые ворота близилось к желанному концу. Подопригора, вытирая пот со лба, позволял сверкать победной улыбке в наивозможную ширь.
Забравшись в кузовную кабину радиостанции, я подсоединил аккумуляторы, поскорее включил приемник и настроился на волну, о которой был осведомлен заранее.
В наушниках цвета солидного антрацита ни мудрого позывного слова, ни глупого писка. Ничего, если не считать равнодушно ровного шипенья.
Когда нащупаешь канал связи, подобное информационно пустое шелестенье мигом отлетает куда подальше. Вникаю, значит, надеясь на эфирное взаимопонимание, и в итоге получаю по всей шкале приемника абсолютную тишину. А точнее – неприятный для оператора змеиный шип.
Что за новости валят валом из батальонного штаба?!
Внезапно ко мне в будку прорвался шум работающего мотора.
«Подопригора вытащил пробку из переговорного устройства», – приходит поспешная догадка. Когда связи нет, а тебе вынь да положь голос информатора, пусть из переговорной трубы прозвучит хоть какое доброе словечко.
– Как дела? – интересуюсь. – Чихнуть вместе с движком не собираешься?
– Мотор не заглохнет. С ним всё в порядке. Но я спросить хочу.
– Есть бензин. И внутреннее сгорание, слышу, работает без перебоев. То как раз хорошо. С нетерпением жду твоих вопросов.
– Успел все кнопки нажать? Отправляемся куда? Знаешь?
– У меня кнопок мало. В основном тумблеры. Впрочем… подожди!
Вот черт! Кажется, меня подвела торопливость. Совсем забыл подключить антенну. Мысленно обозвав себя растяпой, выглянул из окна. Наша машина стояла уже посреди просторного двора.
Подопригора в своем деле еще не ювелир. Всё же надо признаться: не сумел я заметить, как ЗИЛ выкатился от бокса далеко в сторону от боковых воротных стоек.
Моей станции без связи что делать? Кукарекать? Такого безобразия допустить никак нельзя. И, засунув чехол со складной антенной в карман брюк, выскакиваю наружу. Лезу на крышу по скобам, что надежно приварены к стальному корпусу будки.
Сверху парк напоминает потревоженный муравейник.
Места стоянок дружно покидают ЗИЛы, газики, тягачи. Весь транспорт заправлен бензином.
И у всех с внутренним сгоранием никаких проблем не наблюдается: выхлопные трубы если не трубят заливисто, то дымить дымят, поскольку моторы готовятся отправить солдат по заданным направлениям.
Моя задача особая. Не отбояришься от нее – только знай отслеживай, нащупывай, отыскивай на шкале канал связи. Наконец, удалось поймать нужные позывные.
Пусть не довелось подпрыгнуть, однако довольно фыркнуть позволил себе радист, что остался тут в единственном числе. Даже поерзал немного в обрадованном возбуждении:
– Заговорил батальонный передатчик!
Хорошо тот поступает, раз дает шороха ничуть не пустого, по ситуации вполне внятного. Мне дозволили принять к сведению: скоро получу приказ батальонного штаба. В свою очередь дал знать, что теперь – я весь внимание. Аппаратура, как говорится, настороже.
Само собой, мой доклад показался бы постороннему человеку очень странным. Услышав, как из наушников сыпанули цифры: десять, тридцать пять, восемь, – не промедлил сообщить свои.
– Сорок девять. Четырнадцать, – прозвучало кодом в адрес пункта связи. Дескать, оператор вас понял, и станция будет ждать дальнейших указаний.
Приемник я оставил включенным, а передатчик выключил. Затем вместе с шофером вытащил из будки питающий кабель.
– Крепче держи его, чертяку!
Мы подтянули тяжелую бухту к боксу. Чем без толку сажать аккумуляторы, лучше подключить длинный кабель в толстой резиновой оплетке к розетке в дальней стене? Именно к электрической, безотказно мощной сети автопарка.
И что дозволено теперь сказать по адресу молодого шофера? Только это – молодец, помог радисту. Если все дальше пойдет в таком же духе, то незадачи с эфиром никакой не приключится.
Всем неприятностям будет подарен ответственный каюк. Потому что нам обозначился просветленный покой. Вместе с умиротворенным порядочком. И пусть оно продолжается, благополучие на дежурстве.
– Отдыхай пока.
Шофер уважал станцию с антенным уверенным возвышением, а также аппаратуру, что потихоньку – как есть трансформаторно – урчала в этой своей логичной умиротворенности. Поскольку нас никто пока что не беспокоил, можно было достать из-под водительского сидения ветошку, почистить сапоги, затем лезть ко мне в будку. Чтобы сидеть, не испачкав резиновый коврик на полу. И – вести легкий разговор.
– Если передышка, то непременно возле приемника? – задумчиво смотрю на молодого солдата. – Ладно, у меня вернее станет. Когда объявится приказ и придется быстрей пошевеливаться.
– Значит, соображаю, товарищ ефрейтор.
– Кумекаешь. Только лучше тебе примоститься сбоку чугунной печки. И запомни: там твое сейчас место. Никак не возле моей электроники.
– Буду знать.
Помолчав, Подопригора начинает беседу:
– Хочешь скажу, о чем думаю?
– Ну, давай.
– Где сейчас наш сержант?
Вопрос задан вполне серьезный, однако вслед за тем шофер лукаво прищуривается. То ли он подначки не чурается, то ли проверяет, как у меня с командирским настроем без расторопного Михайлова.
Гляжу на хитроватого собеседника и понимаю: шофер догадывается, что начальник удобственно располагается у себя за столом. В небольшом сибирском городке кушает тамошние пельмени по случаю семейного праздника. Присутствующие загодя приготовились к встрече. Горка угощения на блюде не уменьшается, озабоченная маманя в добавке прибывшему отпускнику не отказывает. Сержант с удовольствием поглядывает в сторону широкого блюда.
В то время, как столовая от нас, его подчиненных, находится вовсе не поблизости. Она далеко, и знаменитого угощения сибирского не видать экипажу михайловскому, хоть бы отличились радист и шофер на учениях как никогда. Кухня солдатская все-таки более скромная, чем за Уралом, у сержантской мамы.
– Щи и каша! Пища наша! – качаю головой. – Известен рацион, и хорошо присловье армейское. Но тебе, Подопригора, не стоит мечтать о скорых пельменях. Послужить придется не один год.
– И всё тут ясно ему, – ворчливо проговаривает водитель, отодвигаясь от печки.
Вслед за тем покидает помещение, где уютно, тепло, ветер не дует и крыша надежная, чтоб укрыться от дождливой непогоды. Беда только, что беспечно легкого разговора, по мнению шофера, не дождешься от начальства нынешнего.
Индикаторная стрелка напряжения дернулась, обессиленно упала. Пропал контакт? От неожиданности я приподнял брови, потом, придя в себя, вернул их на прежнее место, защелкал переключателем контроля.
Ты имеешь полную возможность ерзать, даже вслух возмущаться, однако факта супротив… на сию минуту выступать бесполезно. Ток отсутствовал во всех цепях аппаратуры, неплохо подготовленной оператором для устойчивой связи со штабом.
Не знаю, имел ли шофер желание опять угнездиться возле печки. Скорее всего, просто захотел проверить, не шибко ли наследил сапогами внутри станции. Во всяком случае – он вдруг возник на металлическом порожке, на неделе мной выкрашенном новенькой зеленой краской. С ходу выпалил объемистый вопрос:
– Ишь, тишина какая, она сегодня вряд ли нам подойдет, электрическая сеть барахлит?
Не скрываю своего недовольства, поскольку происходящее в парке не вот вам обычная штука.
– Всё это… до чего не во время!
– И что думаешь делать?
Распространяться тут некогда. Вытаскиваю из рундука прибор, замеряю напряжение на выходе кабеля, что протянулся до задней стены бокса. Стрелка не реагирует. Она замерла так усердно, словно раз и навсегда решила не шевелиться.
Не хочется верить, будто автопарк с его обширным, весьма нешуточным хозяйством обесточен, что называется, вдоль и поперек. Где-то возле макушки шевелится мысль насчет того, что мы каким-то образом повредили проводящие медные жилы, разматывая тяжелую бухту.
– Надо проверить, есть ли напряжение непосредственно в розетке, – подсказывает водитель.
С моей помощью он уже немного разбирается в электричестве, поэтому не упускает случая: дескать, кое-кто может нынче высказать дельное соображение.
Чешу в затылке, которому нельзя было не зачесаться. Выходить на прогулку по боксам нет охоты. Более того – надо быть наготове. С минуты на минуту поступит сигнал, который мне обещан со всей наивозможной серьезностью.
– Раз такой знающий, держи прибор, – говорю Подопригоре. – Мне самое время перевести станцию на собственное питание. А ты дуй, не задерживайся.
– Куда?
– Соображающий! Из самых непонимающих! Да беги же скорей! Вдоль по кабелю!
– По дорожке проволочной? – оживляется подчиненный. – Это у меня одним духом. Не хуже какого циркача сработаю!
Вынесло его, ровно ветром. Как есть доказательная обрисовалась картина: замерить напряжение бегун сумеет, и доложить про ситуацию у него не задержится. Ну, пусть старается молодой солдат, какие могут быть возражения?
На этот час хозяину станции знай утруждайся, разворачивайся туда и сюда. Когда половчей повернешься, выйдет именно так, как надобно. Хорошо хоть аккумуляторы не подкачали.
Ого, в наушниках снова зашумело!
Вдруг шипенье пропало. Понятно: батальон что-то желает сообщить. На меня обрушился ворох цифр. Честно сказать, я опешил, поскольку незнакомый оператор штабного передатчика уж очень волновался. Успокоить его, что ли?
Поспешил доложить: понимаю тебя хорошо. Но все-таки давай повтори сначала всю цифирь. И уж выговаривай теперь повнятней.
Новая приключилась незадача. Когда мой адресат принялся заботиться о внятности, я в свою очередь занервничал. Это как же выходит? Информацию шлют: пункт связи подвергся удару. И сильному, и неожиданному.
Подумалось: «Неужто настолько сильно бабахнуло, что электрическая подстанция гарнизона вышла из строя?»
Громыхнув подковками сапог, появился на станционном зеленом порожке, с ходу пошел выкрикивать Подопригора:
– Начальник! Во всем парке нет напряжения! Не иначе, обрыв где-то на линии!
Пришлось притормозить молодого солдата. Хозяину подковок, ничуть не тихо-мирных, последовало незамедлительное разъяснение.
– Сейчас напряжение дадут, – подумав, высказался подчиненный. Скорый на пробежку и громкий касательно того, чтоб выдать внятный доклад.
В явности имелось у него понимание: не лопухи в гарнизоне. Найдется у каждого оборотисто ответственного армейца кое-что прозапас. Решение суровой незадачи отыщется пусть не за минуту, но за пять минут – это в твердой обязательности.
И верно, стрелка индикатора поползла на привычное место. Гляжу с удовлетворением на ожившую аппаратуру, перевожу дух, который у меня все ж таки не мог не подмерзнуть малость.
Прибор оповещает команду верного ЗИЛа – с его не смолкающим, ровно гудящим внутренним сгоранием – о неколебимом порядке в нашем батальоне.
Резервные дизельные агрегаты уцелели после неприятельского удара, и теперь механики возле них крутятся. Волчками, вовсю, именно таким образом, каким полагается.
Если на лбу у меня лежала озабоченная морщинка, она теперь наверняка поуменьшилась. Разгладилась, одним словом.
– Представляю себе, – говорит Подопригора. – Там дизельные агрегаты, будьте уверены, сплошная мощь. Шум куда громче нашего двигателя.
Правота у парня бесспорная, мне остается только вникнуть в непростые шоферские чувства и с умным видом поддакнуть:
– Грохот жуткий. В силу оглушительную.
После того, как вникнул, позволил себе представить: вот дизеля взревели по команде прапорщика Речникова. Его помощник, ефрейтор Шашкин – кстати, наши койки рядышком в казарме, носится между ними с большой масленкой в руке.
У прапорщика свои дела, он засучил рукава. Без лишних высказываний, то есть на всякий пожарный, готовит к запуску резервный агрегат. Речников из тех, кто не против каждую детальку пальцами прощупать, чтобы довести ее до необходимого состояния, а любой механизм в гарнизоне уважает таковское отношение.
– Тридцать семь!
Звучит мой, накрепко незабываемый, позывной. Дальше случилась штуковина, которая не приключается тебе в обычности. Чтоб истинно – за простой понюх табаку.
Пошли дела накручиваться, валиться комом на аккуратную кабину, битком набитую электроникой. С этой минуты мне знай пошевеливайся.
Мягко говоря, начальник ЗИЛа, усердно замершого посреди автопарка, привстал. Ну, встрепенулся. Допустим, непроизвольно подпрыгнул. Тут не захочешь, а дернешься, коль наступает очередь показывать – дескать, мы тоже не лыком шиты!
Поступает – сваливается на голову – срочное сообщение.
Новость такая, что не восхитишься ни за какие коврижки. Бомбовым ударом накрыто антенное поле батальона связи. Уцелела одна лишь передающая станция, однако повреждения у нее тоже имеются, и невозможно доложить в штаб дивизии о сложившемся положении.
Для передвижной радиостанции – задача: обеспечьте обмен информацией между подразделениями!
Кодом как не поинтересоваться у несчастного оператора насчет дальнейшего? Естественно забил нужную цифирь в свой передатчик:
– Батальон! Дальше на прием работать можете?
Ответов получил видимо-невидимо. Если точнее, не больше того, что называется гулькиным носом. Шелестенье в наушниках исправное, только и всего!
То ли у них там все приемные антенны разбиты, то ли какая другая причина. Посидишь здесь, в уютной радиобудке, поморгаешь, глядя на притихшую аппаратуру. Ладно, для начала свяжусь со штабом дивизии. А как мне в батальон сообщить? В подобный переплет, до чертиков нелепый, не приходилось попадать ранее.
Всякое бывало до сей поры: ночные марши по ухабистым проселкам, перегоревшие лампы и пробитые трансформаторы. Видел грозы, мощные разряды молний, которые прямо-таки мечтали впиться в поднятую антенну передвижной станции. Однако сейчас явно безвыходное сложилось положение.
Поговорить разве с Подопригорой, занявшим свое место у руля грузовика?
Ждать от него помощи не приходится. Шофер связиста не обязан понимать. В лучшем случае только посочувствует. Скажу ему спасибо, но дальше-то надо выкручиваться тебе самому, начальник ЗИЛа.
Спокойно, граждане! Таким как раз макаром надобно обратиться к себе. И я незамедлительно заявляю всем гражданам в лице ефрейтора, оставшегося без проверенно опытного сержанта. чтоб не волновались всеми своим нервами.
Мысленно, конечно, проговариваю, но достаточно убедительно.
Спорить с самим собой не спешу, поскольку собраться, продумать ситуацию – как никогда, полезно. Выход должен быть. Из любого, даже очень нежелательного положения, связисту будет очень желательно поискать выход, как не раз говорил ротный командир старший лейтенант Веснин.
Бывало, выедем в поле, споро поднимем высокие антенны, и начинает он подкидывать молодым солдатам «незадачки». Копаешься в аппаратуре, семь потов с тебя сойдет, а Веснин приговаривает: «Думай, солдат, генералом станешь».
Вспоминаю поле, просвистанное ветром, и чувствую, как рождаются, развиваются, укрепляются, роятся в голове пусть не шибко мудрые, однако же достаточно здравые соображения.
Допустим, удастся мне с помощью шофера поднять самую надежную – направленного действия – антенну типа «волновой канал». Много получится толка? Нет уверенности, что добьюсь сумасшедших успехов.
Расстояние до пункта, где расположен штаб дивизии, около пятидесяти километров. Моя станция на все сто хороша. Она уверенно бьет по прямой на тридцать, да только не по душе ей препятствия холмистые. К тому же не лишне взять в голову: тридцать – хоть сегодня, хоть завтра – будет по законам любимой солнечной системы все ж таки заметно меньше пятидесяти.
Граждане ефрейторы! Прекратите вы считать, будто сумеете враз перехитрить неудобные складки местности. Размышляйте поспособней, пожалуйста.
Полистал техническое описание установленной аппаратуры. Всё знакомо и всё точно: моя работа на частотах нашего диапазона, то есть на ультра-коротких волнах, весьма удобна. Радиоволны распространяются не во все стороны. Не так, чтоб кругами и хоть куда. Летят в одном, в точности заданном, направлении, поэтому с хода никому и никогда не удастся подслушать наши разговоры.
Незадача лишь в том, как заставить мои радиоволны огибать препятствия, холмы, например. Встретят они какую-нибудь горушку, воткнутся в склон, потом что же? Ясное дело, потыркаются, бедолаги, да и затухнут напрочь. Навсегда!
Дорогие вы мои, как вас оживить?
Районные вершины, заросшие кустарником, слишком упрямые: не убрать в сторону.
Даже вдвоем с Подопригорой не заставлю пригнуться всю здешнюю верхотуру и не смогу вырыть проход по склонам для своей информации. Уж, эти широченно объемистые глинистые холмы! Откуда взялись на мою голову?
Старшего лейтенанта поблизости не было, и всё же прозвучало что-то похожее на голос ротного. Может, я сам принялся рассуждать, во всяком разе ответная мысль у меня сформировалась немедленная: «Взялись они давно, много раньше нынешних учений. А соображать нужно сейчас. И – побыстрей!»
Вспомнив природные многообразия района, пробормотал нечто укоризненное о полевых неудобьях, после чего меня прошиб радостный пот: холмы!
– Подопригора! – заорал в переговорную трубу. – Где тебя черти носят?
– В кабине, – последовало сообщение. – Нахожусь на месте. Жду четких указаний.
Долгая выйдет история, когда начнешь излагать шоферу всю процедуру, необходимую для дальнейших действий. Пусть парень выполняет то, что скажет ему озабоченный начальник радиостанции.
– Ты в автопарке частый гость. У дежурного здесь телефон стоит?
– Имеется. Зачем тебе наш брат, автомобилист?
– Сбегай. Узнай, работает ли телефон.
– Что за причуды!? – протянул водитель недовольно.
– Рядовой Подопригора! – рявкнул я в переговорную трубу. – Не желаешь получить наряд внеочередной, дуй изо всех сил.
– До автомобилиста?
– К дежурному! Бегом марш!
Хлопнула дверца. Шофер вывалился из грузовика, куда-то помчался, лавируя среди машин. Дошло до него, что за догадки обозначились в голове ефрейтора? Думаю, не очень-то заторопилось дойти, однако молодой солдат враз и навсегда решил: водитель всегда поймет водителя.
Если так оно сложилось, то мысль у рядового появилась исключительно не пустопорожняя. Вряд ли станут в автопарке отказывать ЗИЛовскому бегуну в такой мелочи, как воспользоваться обычной трубкой настольного аппарата.
Пока мой стремительный подчиненный отсутствует, вытаскиваю из-под сиденья переносной телефон. В боковом шкафчике нахожу увесистую катушку провода.
Доволен? Не то слово!
Теперь у меня два километра тяжеловатой, но зато крепкой токопроводящей жилы. Две тысячи метров – это неплохо, когда подраскинешь мозгами. И всё-таки маловато, если повнимательней посмотришь по сторонам.
В другом шкафу не мешало бы найти еще одну бабину с телефонным проводом.
Ура! Здесь лежат все две! Сержант Михайлов – из песни катушечного слова не выкинешь – на удивление запасливый человек.
Теперь у нас около семи километров надежной сталистой нити. А также – свобода маневра в любую сторону.
Куда податься моей безотказно передвижной станции?
Сразу молнией – от виска да к виску – промчался бедовый испуг. Кое-кто, видно, тут основательно выпустил из виду штаб дивизии, и тамошним связистам ни по чем не удастся прознать о незадачах нашего антенного поля.
Это же какой глупый позор всем батальонным ефрейторам, чтоб думать о чем угодно. О всяких поездках среди глинистых неудобий, но вовсе не о переходе наших подразделений в наступление после коварного нападения противника.
Нет, наступать полагается всенепременно. И не забыл я про главного – в пятидесяти километрах отсюда – координатора подчиненных частей, на все сто армейских и мне в обязательности родных.
Вот только нужен сейчас холмик. Чтоб не шибко поросший лесом и чтоб повыше. Необходим нашему ЗИЛу какой-нибудь Арарат местного значения.
Коль вершина будет нисколько не хилой, я смогу дотянуться до штаба дивизии по чистому небу. Сигналы станции пойдут беспрепятственно.
Смотрю – бежит, прыгая через лужи, Подопригора. Надо срочно поинтересоваться у посыльного насчет телефона в автопарке. Дергаю за крючок, чтоб верхняя половина окошка отвалилась на шарнирах. Безо всякого Якова, в полную мощь послушных легких звучит мой краткий вопрос:
– Есть?
– Есть!
Сую запыхавшемуся рядовому коробку переносного аппарата.
– С той же скоростью мчи назад. Подключись там у дежурного. Сумеешь?
– Не боги обжигают горшки.
– Тогда жги давай!
Водитель моего ЗИЛа резво крутнулся, помчался опять в дальний закуток парка. За молодым солдатом потянулся, волнисто спорыми завитушками, провод от начавшей вращаться бабины. Увесистую катушку я привязал к железной стойке, и телефонная нить не отказывалась покорно покидать распахнутую дверь.
«Если ветер дунет посильней, – опасливо гляжу на нее, широкую, до отказа открытую, – ей захочется покачаться. Покачавшись, она решит, что ей здесь дозволяется хлопнуть. Хлопнув, возьмет и перережет мне драгоценный провод. Нет, без присмотра оставлять ее нельзя. На стопор дверь!»
Прекрасно! Подготовка завершена. Будем ждать исполнения задуманного. Вся аппаратура настроена, ей невозможно бессильно притихнуть, не услышать нужных слов с другого конца линии.
В наушниках что-то пискнуло, щелкнуло.
Вдруг послышался хриплый, с придыханием голос «бати», подполковника Кромина. Батальонный – как есть, наиглавнейший – начальник взял в руки радиомикрофон, и я плечами, шеей, головой рванулся, как по команде «равняйсь!», приподниматься к потолку будки.
– Тридцать пять! – сказал Кромин.
Потом выразился дополнительно:
– Действуй!
Последнее слово он произнес, что называется, открытым текстом. Для того, чтоб начальник передвижной станции понял всю важность своей задачи и не прохлаждался в парке. Объяснил бы я подполковнику, что мы телефон сейчас подключим. Что выход теоретически найден.
Однако помнилось хорошо: радиосвязь нарушена в батальоне, и меня сегодня вряд ли услышат.
На панели загорелся красный огонек лампочки. Приемная стойка обратила внимание на то, что кое-кому захотелось пообщаться с моей станцией. Догадываюсь – звонит шустрый Подопригора. Ему удалось установить наш телефон у дежурного по автопарку.
– Не забыл, как тебя учили? Запараллелил аппараты?
– Как можно?
– Не задавай мне вопросов. Доложи, как полагается.
– Дело сделано. Бегу назад.
Ясно, парень смотрит на ефрейтора не вот тебе так, как на очень большого командира. Но когда-никогда сержант приедет, и молодому солдату мы сообща поможем понять армейский порядок получше.
ЗИЛ через пару минут развернулся, покатил прочь от родного бокса, где электрическая розетка лишилась контакта с кабелем. Тем самым, что должен был питать радиостанцию безотказно, до полного удовлетворения.
По слякотному проселку натужно рычащая заднеприводная машина забирает все подале и подале от гарнизона. На сей час незадача в чем конкретно?
Не наблюдается покамест Арарат местного значения. А также что-нибудь, хоть немного, похожее на жигулевский крутояр, где довелось проводить до службы рабочий отпуск.
Проявляются, остаются позади угоры с березками. Однако же до полной невозможности надобен оператору холм повыше.
Посиживая в кабине водителя, старательно шарю глазами по сторонам.
Подопригора помалкивает, при всем том усердно крутит рулем, поскольку встречные колдобины не шибко его радуют, не позволяют вести беспечно легкие беседы. Тогда я сам начинаю приставать к шоферу: дескать, нечего тут задирать нос – лучше с чувством, с толком разговаривать и вспоминать о лесистых вершинах вкруг озера у деревни Заболотье. Там, кажется, прямо от воды идет подъем на довольно высокий холм, или я ошибаюсь?
– Не ошибаешься, – возражает подчиненный. В его смиренном голосе слышится безусловное признание того факта, что ефрейтор, не будучи опытным водителем, всё же не профан касательно знания районных дорог.
– Поросшая соснами верхотура там обещает метров двести над уровнем моря, – замечаю как бы между прочим.
Не знаю, что чувствует шофер в голосе начальника станции. Полное довольство или не очень полное. Хочется мне верить: с приметной высоты можно попытаться «волновым каналом» достать штаб дивизии. Шанс в обязательности установить связь у нас был, и – марш, доблестный ЗИЛ, всё время вперед!
Проселок развезло после дождя. Если не окончательно, то довольно-таки основательно. Машина шла тяжело. Она колыхалась на ухабах и промоинах так сильно, что не прояви шофер толику мастерства – нам пришлось бы куда как худо.
Меня подбрасывало, швыряло из стороны в сторону.
– Стоп! – приказываю. – Надо осмотреться.
Походил вокруг хозяйственно, залез в свою будку. Включил аппаратуру, проверил, как она поживает при таких-то, слишком подбрасывающих, делах. Убедился в ее исправности, но в кабину шофера возвращаться не стал. Отъехали от парка на приличное расстояние, дорога заметно ухудшилась, теперь лучше остаться возле двери и следить, чтобы катушку не перекосило. Чтобы провод сматывался с барабана равномерно.
Когда бобина похудела напрочь, медлить не стал, а нырнул вытаскивать из шкафа запасную катушку. Чтоб срастить концы токопроводящих жил, это у меня запросто, когда способной вершинки ни одной поблизости нет и надобно линию всенепременно удлинить.
Споро настроил барабан – уж будь любезен крутиться легко, без передыху! Дозволено тебе отпускать на волю провод вдоль проселочных темных промоин в ту даль, где стоят настороже запараллеленные Подопригорой телефоны.
Кричу шоферу в переговорную трубу:
– Кончай перекур! Поехали!
Он врубил первую передачу двигателя, потом вторую. До третьей дело не дошло, поскольку дорожные препоны настолько очевидны, что ЗИЛовскому экипажу век бы их не видать. Предпочтительней ограничивать мощное моторное усердие. Не то, чтоб скорости наращивать.
Сколько нам оставалось катить до самого до водоема у деревни Заболотье, мне было неведомо. Но пусть будет ведомо: вцепился в переговорное устройство, прокричал водителю вопрос насчет километров.
– Если по проселку двигать, – сообщил тот, – не сомневайся. Километров пять станет. А может, и все шесть.
Меня пот прошиб мгновенно. Очевидность больно четкая вырисовывается. Вторая бабина разматывается безостановочно, на чертово диво и ловко, и старательно.
Пятерочные километры – это еще терпимо. Тогда как шестерочные нас угробят в несомнительности на подходе к нужной верхотуре. Встанем в виду местного Арарата и будем глупо там торчать со своим бесполезным «волновым каналом», так что ли?!
Тем временем вторая бобина замерла, сыграла в ящик, сверзилась. Кончилась, одним словом.
Побыстрей пристроил последнюю катушку.
И вот сижу, с тоской смотрю, как сползает на дорогу синяя телефонно-сталистая нить. До меня никак не доходит случившееся. Такие были здоровущие мотки провода, и вот тебе, пожалуйста, – на глазах катастрофически похудел, истаял весь наш запас!
Дорога свернула в сторону сжатого поля. Вслед за тем шибко петлистым обстоятельством побежала в лес и закрепилась в толпе березовых гривок.
Прошу молчаливого шофера:
– Деревья растут как им заблагорассудится. Но ты возьми в толк. Петли среди здешней рощи отнимают у нас десятки метров, скоро будет каюк третьей бобине. Напрямик нам двигаться разве нельзя? Расстараться надо, когда всё понимаешь.
По сути я предлагал сделать невозможное – провести многотонную машину по насквозь промокшему лесу, где под невинной полянкой могла очутиться болотная хлябь. Тот, кто внимательно рулил, знал не хуже меня: вблизи деревенского озера низинные места коварны. В автопарке бывали разговоры на тему кто кого из топи вытаскивал.
– Не могу, – получил краткий ответ. – Застрянем.
Мог позволить себе поморщиться, а спорить со знающим человеком… нет, сиди в своей будке и не возникай.
Подопригора не раз присутствовал там, где во всеуслышание призывали проявлять особую бдительность. Сегодня он выполнял инструкцию, запрещающую совершать то, что я просил. Моей катушке, добросовестной, исключительно деятельной, оставалось одно – притихнуть напрочь.
Ни деревушки, ни озера не видно за деревьями. Перед водителем громко мощного ЗИЛа мне возникать теперь не приходилось, и голова начальника станции полнилась мыслями: тут хоть лопни, нам не выполнить задания всё равно.
Молодой солдат уважал свой грузовик. Иногда доводилось от него слышать, что на ловких – знающих хоть близкие, хоть дальние проселки – транспортниках вся армия держится. Она ведь нынче насквозь моторизованная.
Гордиться ему никто не запрещал. Только у меня имелось другое мнение. Связисты, что называется, нервы армии. Без них никакой бы координации не было. О грамотном ведении боевых действий тогда как говорить?
Извиняйте, высокопроходимые шофера, однако на сегодняшний день и вам, и нам гордиться не стоит. В народе известна мудрость насчет того, что едешь тише – дальше будешь. Я бы добавил сюда: дальше будешь, а приедешь – не забудешь. Нипочем не забудешь, как приехал в низинный лес и встал здесь, ровно многосильно славный ЗИЛ всего лишь бесславная железная коробка.
– Конец транспортным танцам! – закричал шоферу. – Провод весь вышел!
Подопригора заглушил мотор.
Я встретил его у раскрытой двери. Он видел, что бобина пуста. Небрежно брошенная телефонная жила валялась у задних колес машины. Поверх жирных землистых лепех отсвечивало нечто синенькое. Жалкое, тоненькое, бесполезное.
– Разрешите идти? – сказал хмурый подчиненный.
– Куда? – у меня глаза на лоб полезли от его нахальства.
Тот покосился на измазанные глиной скаты грузовика, на тонкую цветную жилу, куда если что подсоединить, как раз ничего полезного больше нет. Пожал плечами, выдавая на-гора очевидный ответ: надобно идти в деревню. Там, когда расстараешься, достанешь у людей какой-нибудь провод. Они ведь не откажут защитникам родины. Верно, товарищ ефрейтор?
– На машине бы лучше, – злость у меня прошла.
– К деревне далековат объезд. К тому же провод нельзя бросить просто на дороге.
– Конечно, – смотрю на подчиненного. И с его резонами не могу не согласиться.
– Разрешите идти? – повторил вопрос шофер.
– Идите, – отвечаю. Раздумий у меня выше головы, да только не озвучить их ни в минуту, ни в десять минут. Поскольку не вижу способов быстренько справиться с разнокалиберной громадой.
Водитель не по-уставному кивнул, двинулся прямиком в низину меж березками. Он шел и качался, будто пьяный. Вначале я не сообразил, в чем там дело, в той зеленой глубине леса. Потом догадался – Подопригора брел по трясине. Она мягко пружинила под его ногами. Неосторожный шаг, и тогда парня засосет намертво.
– Стой! – крикнул. – Назад!
Упрямый путник торил свою тропку. Нисколько не пьяную, но уж – что есть, то есть – качающуюся на все сто. Не только плечи ходили ходуном, голова подсолнухом поворачивалась последовательно влево, вправо, а то и вовсе чуть не падала в булькающую жижу среди мшистых кочкарников. Чего он там запинается так низко, молодой неопытный солдат?
У ефрейтора, между прочим, и руки потихоньку холодеют, и лопатки становятся мокрыми, когда там, за деревьями, ужасная вонь ходит волнами, расползается вплоть до проселка. Когда глупые мысли о пьянстве подчиненного должны в обязательности отступить, однако же не уходят ни за что, поскольку понесло парня совсем не туда, куда хотелось бы станционному начальству.
– Остановись!
Он или не слышал, или не собирался прислушиваться к моим крикам.
Просто брел шаг за шагом и брел – с этой своей жуткой морской непрекращающейся качкой среди изумрудно сырых полян.
Глядел на шофера, и безостановочно у меня бегали мурашки. Не только по захолодевшим бокам – уже во всю ширь закоченевшей поясницы и далее вверх по спине. К шее, напрочь окаменевшей. Потом «морского» путешественника скрыла густая гребенка невысоких тощих деревьев, укоренившихся на болотной равнине.
Потерев лоб, я перевел дыхание, подхватил с земли конец синей телефонной жилы. Что мне оставалось? Подняться в радиобудку. Позвонить дежурному по автопарку.
– Слушает старший сержант Шубейнов! – донесся четкий голос.
– Звоните на гарнизонный коммутатор. Пусть со штабом батальона свяжут вас и держат линию наготове. Отключаться нельзя: обязательно будет сообщение.
– Доклад? Из передвижной радиостанции?
– Сообщение. Из штаба дивизии.
Не хотелось мне думать, будто водитель не дойдет до холма и не раздобудет того, за чем отправился в поход.
Был звонок в автопарк беспричинным? Нисколько.
Ведь нарочно предпринял я столь нелогичное действо. Раньше батьки лезть в боевое пекло – то есть с настойчивым служебным докладом – будет глупо только тогда, когда нет у тебя желания показать судьбе парня: он победит!
Пусть знает судьба, если она есть у Подопригоры, что нет у солдата права не добраться до озерной деревни. Он справится со всеми трудностями. Потому что родной армейский батальон ждет, чтобы связь работала исправно.
Горит лампочка на панели. Не отхожу, смотрю на красный немигающий огонек, словно завороженный. Опустело местечко возле чугунной печки. На сей час отсутствует разговорчивый шофер, однако же предстоит ему всенепременно сюда вернуться.
Думаю: настороженно сидят и ждут – замерли! – все на тревожной линии.
Внезапно услышал стрекот кузнечика. Уверенно громкий, звонко настойчивый.
Откуда глубокой осенью звонкие насекомые в болотном краю? Удивиться не успел. Пока собирался тут с мыслями, стрекот стал более шумным. И…перешел в тарахтенье мотоцикла.
Выскакиваю наружу. Ишь, какие гости! Паренек в темно-зеленой нейлоновой куртке вел трехколесную машину. Сзади него расположился мой подчиненный, основательно измазанный грязью. В коляске покоился солидный моток телефонного провода.
Короче говоря, на гору нас затаскивали трактором. Подопригора предупредил деревенского механизатора, и тот поджидал нас возле озерного берегового уреза. Всей компанией мы быстро установили антенну – типа «волновой канал» – и надежно закрепили ее оттяжками. После чего станция вышла в эфир и доложила штабу дивизии: готова транслировать распоряжения всем подразделениям в закрытом волновом режиме ультракороткого диапазона.
Там, за пятьдесят километров от Араратика районного значения, в городе – не доросшем до областной столицы, но вполне солидном – меня услышали сразу. У них стояли мощные стационарные аппараты, и способность приемных антенн улавливать сигналы была выше всяких похвал.
Само собой, мое скромное радио не шло в сравнение, и мне пришлось изрядно попотеть. Прежде чем двусторонняя связь оказалась налаженной до упора. До такой степени четкости и основательности, что прямо-таки положи, оператор, свой микрофон и постой спокойно у двери, подыши свежим воздухом.
– Наконец, можешь отдохнуть? – поинтересовался Подопригора.
– Теперь наша станция обычный пункт трансляции, – объясняю. – Нам, если суетиться, то лишь с той целью, чтоб не искажались телеграфные сигналы. С той и с другой стороны.
– Нет нужды суетиться? Тогда оно и ладно. А то спускайся поближе к моему костру.
Я вышел из будки. Встал у огня. От мокрых сосновых веток валил густой белый дым. Подопригора подтаскивал охапки лапника. Действовал он с азартом. Почему не поощрить парня?
Не теряю времени, поощряю:
– На шоферах армия держится.
Молодой солдат, продолжая наваливать ветки на костер, ухмыляется:
– На связистах она тоже держится.
Дым ест глаза, он довольно плотный, но при всем том не может перебить запах тины, донного ила обширной трясины.
– Воняет, – замечаю как бы между прочим.
– Болото, – последовало разъяснение. И в явности резоны для высказывания были исключительно твердыми.
Что ж, сегодняшний день был неплохим. Незадачи не задержались, валили себе скопом, однако потом спохватились – отвалили. Они отвалили, потому что молодежь у меня старалась, пахала без дураков. Молодежь исправно старалась, однако ефрейтор… должен ли теперь рассыпаться в похвалах? Еще возгордятся тут не в меру.
Конец нашим приключениям, и теперь – гляжу! – победительный парень возьмет и объявится в неподобающих сапогах. Возьмет и прибудет прямиком в аккуратную радиобудку, усядется там после всего поболтать.
– Да смой ты грязь! – непреклонно заявляю. – Вонь ужасная.
Подопригора смущенно улыбается, но принимается за дело именно что усердно.
Иной кто, а я бы не сомневался: есть у водителя мечта без препон подняться туда – поближе к чугунной печке. Чтобы расположиться там поуютней, спокойно посиживать и разговаривать разговоры о Михайловских пельменях. О сибирских на все сто. О тех, что на тысячу аппетитно вкусны в обязательности.
