Анатолий МАТВИЙЧУК. О времена! О нравы!
Просто Лига
Я возвращался из Питера в Москву. Люблю посидеть у окна и посмотреть на северные красоты. Поезд ритмично стучит, и мысли складываются в такую пирамидку, где наверху мысли о счастье. В купе со мной ехал пассажир плотного телосложения, с кудрявыми, как бы завитыми, волосами. Под носом реденькие усики, такие, как мышиные хвостики. Он сидел напротив меня. Когда поезд тронулся, он спросил: «Вы русский?».
Вопрос был задан напрямую, и с тем уловимым акцентом, который позволил мне определить, что передо мной иностранец.
– Да.
– Живете в Москве?
– Да. Я москвич.
– А производите впечатление нормального человека.
– Простите?
– Я гражданин мира. Кстати, мое имя Арон Дэвидзон.
При этом он бесцеремонно разглядывал меня. Складывалось впечатление, что сейчас он начнет руками трогать мои части тела, чтобы убедиться, что я абсолютно реален.
– Вы любите Александра Македонского?
– Ну, насчет любви… Я знаю много о нем. Уважаю как великого правителя.
– А его гомосексуальную любовь к Гефестиону одобряете?
– В Древнем Риме за распространение слухов о голубизне Александра казнили.
– Я не о Риме. Я о Вас. Вы как относитесь к геям?
– Отрицательно.
– Я вам соучаствую. Вас ожидают тяжелые времена.
Мистер Дэвидзон наклонился ко мне и шепотом сказал: «У вас в России существует дискриминация по сексуальному принципу».
– Вы ошибаетесь. Это у нас запрещено.
У меня сложилось мнение, что мой спутник болен или эмиссар какой-то правозащитной организации. Я не ошибся. Через минуту он мне сообщил следующее:
– В Нью–Йорке, где я живу, недавно была создана «Лига защиты сексуальных меньшинств в России и Белоруссии». Она имеет в своем распоряжении достаточные средства. Среди членов лиги несколько миллионеров, есть влиятельные политики. Год тому назад меня назначили агентом организации по России и Белоруссии с задачей организовать филиалы Лиги. Но у вас тут творится такое, такое…
Тут мой собеседник перешёл на шепот: «Ваша Дума приняла человеконенавистнические законы. Они запрещают гомосексуализм».
– Ну, а что ей делать? – поинтересовался я.
– Она применила жестокую сексуальную дискриминацию против миллионов геев. Если человек гей, ему не найти ни работы, ни жилья. Если у него есть семья, она обречена, – глаза его покрылись влажной пленкой.
Еще одно мгновенье, и он разрыдается. Я как мог начал его успокаивать.
– Кто вам рассказал эти сказки? – спросил я.
– Сказки! Лига каждый день получает достоверную информацию от секретных служб США, которые имеют своих агентов в России.
– Как давно вы в России?
– Я? Первый раз. – Но это ничего не значит. Наши агенты правдиво освещают положение дел наших братьев. Мы должны их спасти. – Лицо мистера Дэвидзона приняло выражение пророка, пророчащего будущее.
– Как же их обижают?
– Я уже говорил, что у них нет работы. Им закрыт доступ в театры, кино. Им не оказывают медицинскую помощь, мотивируя тем, что они все больны СПИДом. Разве это нормально?
– Мм-мм…
– Вот видите. Вам сказать нечего.
– Да есть! Я знаю многих выдающихся артистов, которые являются представителями этих самых меньшинств. Да и в правительстве, если верить прессе, есть такие. И они не подвергаются дискриминации
– Это пропаганда! – закричал мой собеседник! Я верю нашей разведке. А денег у нас хватит, что бы вывести ваше правительство на чистую воду.
– В этом я не сомневаюсь. И что вы намерены делать?
– По мнению руководства Лиги, мы организуем всемирный конгресс сексуальных меньшинств и организаций защищающих их права.
– Где?
– Я думаю, в Европе. Страны НАТО в приказном порядке пришлют свои делегации. Значит, это может быть Брюссель. Но верхом справедливости и супердемократии, было бы проведение этого мероприятия в Москве.
– Не думаю. У нас есть праздник «голубых». Но это десантники. А они как раз представители натурального секса и очень не любят геев. Так что, назначая дату проведения конгресса в Москве, я рекомендую вам дату – 2 августа. Парк Горько в этот день абсолютно во власти голубых беретов.
– Спасибо! Я подумаю.
Поезд плавно подошел к перрону. На выходе из вагона, молодые люди, девушка и крепкий парень, обнявшись, целовались. Мистер Дэвидзон брезгливо посмотрел на них, поморщился и, толкая свой чемоданчик, двинулся в сторону выхода из вокзала.
Провинция
Покровск – городок обычный. Здесь не рождаются великие. В городе на восемь тысяч жителей три церкви и около полусотни питейных заведений. Правда, называются они по-разному. Аптеки торгуют настойками боярышника, который идёт у местных жителей как коньяк, поэтому можно и их отнести к питейным заведениям.
Жители делятся на две группы. Первая – те, кто взял кредит, и вся их дальнейшая жизнь развивалась от даты уплаты до очередного взноса. Другая группа – еще не взявшие кредит, но уже подсчитывающие свои возможности и готовящиеся совершить это таинство. Взять деньги на неотложные, по их мнению, покупки.
Люди, имеющие дом, машину и заработок, считаются богатыми. Остальные занимаются добычей денег всеми доступными средствами, кроме тех, что гарантируют попадание в тюрьму.
В Покровске чудный климат. Летом необходимо защищать себя от солнца, зимой – от мороза. Мужчины ходят в джинсах и сорочках с длинными рукавами, которые иногда подворачивают, а женщины – в сарафанах, с обязательными туфельками или сапогами по сезону.
В этом городе, в каждом доме, даже самом маленьком, есть собака. Собаки разные, большие и маленькие, породистые и дворняги. Роднит их одно – они голодные и злые. Почти каждый день жители, преимущественно мужчины, были покусаны, а их брюки разодраны.
Приходилось идти к врачу. Врач, Иван Никифорович, кроме лечения собачьих укусов, занимался ещё зубами и нарывами. Лечил расстройство желудка. Порой просто выслушивал городские новости, передаваемые посетителями как истории и сказания. Иногда ему перепадали подарки, очень редко – деньги.
Так что собачий произвол очень разнообразил жизнь Ивана Никифоровича. Вот и сейчас у него был клиент Кузьма Петрович. Лихой пес разорвал ему штанину и поранил щиколотку.
Иван Никифорович уже наложил повязку и обсуждал с ним происшествие. Петрович рассказал, что вдова Кузьминична собрала митинг, на котором выдвинула требования к мэрии города:
а) мужчины должны сами ремонтировать свои брюки.
б) всех собак привязать и следить, чтобы они не срывались с цепи.
в) полицейским следить за выполнением этого требования.
Требование было передано мэру города через почтальона.
Доктор выслушал Петровича и произнес: «Да, демократия!» Непонятно было, восхищается ли он действиями Кузьминичны или порицает ее.
В это же время три женщины стояли возле здания мэрии и ругались с начальником полиции. Тот держал в руках их петицию и голосом, напоминающим звук от удара по треснувшему чугунку, говорил: «Уважаемые дамы! Мы разберемся! Я убежден, что собаки должны быть на привязи! Если мы этого добьёмся, то и ремонтировать штаны не придется. Они попросту не будут выходить из строя».
– Тогда случится что-нибудь еще, – закричала одна из женщин.
– Да и доктор останется без работы, – добавила другая.
Они загалдели и уже забыли о том, что пришли сюда решать судьбу собак и штанов их мужей.
Начальник полиции славился тем, что мог успокоить любого дебошира и, что немаловажно, мог успокоить даже свою жену. Он считал: чтобы победить женщину, надо найти ее слабое место.
Женщин он делил на шесть категорий: сначала крошка, потом ребенок, потом девочка, потом девушка, потом женщина, и позже – только женщина. Его обращения: «Девочки», «Мои хорошие», «Вы очень хороши и красивы» – позволили добиться расположения митингующих. С их помощью в течение недели все собаки городка были посажены на цепь. Выгул разрешался только на поводке. Все нарушения выявлялись активистками и докладывались в полицию.
Наступил мир. Но врач Иван Никифорович остался не у дел. Покусанных больше не было. Пропали даже комариные укусы – комары умерли от алкоголизма, напившись крови жителей Покровска.
И вот к нему зашел пациент. Он видел его впервые. Жители Покровска ему давно примелькались. Практически он уже знал их в лицо, многих – по имени.
– Вы кто, любезный?
– Я? Я представлю районную организацию «Защитники собак». Фамилия моя Редькин. Имя – Савелий. Я бы очень просил вас, доктор, дать мне статистику укусов собаками жителей Покровска. Я уверен, что претензии надуманные. Собаки – животные умные, и кусаться просто так не будут. Вот мои требования, которые я передам сегодня в мэрию.
Он передал доктору листы, на которых было напечатано:
1. Свободная страна, свободный человек. Собака должна быть свободной – это позволяет демократизировать общество.
2. Антигуманно и незаконно удерживание собак на привязи, а равно одевание намордника, что ограничивает собак в желании обнюхивать друг друга, тем самым общаться.
3. Жителям Покровска необходимо одеваться так, чтобы их одежда не прокусывалась зубами собак.
4. Начальника полиции освободить от должности за жестокое обращение с животными.
5. Если эти требования не будут выполнены, мы оставляем за собой право обратиться в суд и областную Думу.
«Ограничение свобод начинается с ограничения свобод собак», – с пафосом закончил Савелий Редькин.
Доктор смотрел на посетителя. Он думал. Если дать правдивую информацию о бандитизме собак, он потеряет клиентов навсегда. Поэтому он взял бланк и написал: «Укусы собак – результат игры собак. Их укусы не причиняют страдания потерпевшим». Далее – «врач» и витиеватая роспись.
Это заключение сыграло свою роль при рассмотрении обращения представителей районной организации «Защитники собак». Через неделю все собаки города получили полную свободу.
Начальника полиции не уволили, а просто наказали. Затаив злобу, он запросил все данные на Ивана Никифоровича. Провел расследование и установил, что Иван Никифорович по профессии ветеринар. А диплом врача купил у своего родственника, ректора одного из частных университетов.
Жители Покровска были возмущены. Проходимец пять лет водил их за нос. И теперь стала понятна любовь врача к собакам.
Реалист
Из Астаны до Москвы я вылетал самолетом. Кресло рядом со мной для будущего соседа было пусто. Стюардесса уже окидывала профессиональным взглядом салон, когда потный, немного грузный мужчина ворвался в самолет и упал рядом со мной, тяжело дыша.
– Уважаемые пассажиры, спасибо, что вы выбрали нас. Мы приветствуем вас на борту лайнера. Просим пристегнуть привязные ремни. Благодарю за внимание.
– Не люблю я пристегиваться, – это мой сосед. Как я понял, слова были адресованы мне. – Застегнутый ремень – как обручальное кольцо на пальце. Ограничение свободы. Вы так не считаете?
Сосед был мужчиной средних лет, в костюме. Волосы ухожены. Взгляд – тяжелый и цепкий. Он производил впечатление знающего себе цену человека. От него исходила сила и внутренняя энергия.
Я решил поддержать разговор.
– Вы знаете, я как-то не задумывался. Мне кажется, это правило стандартно для всех аэрокомпаний.
– Простите. Я Вам не мешаю?
– Ничуть.
Через несколько секунд я уже пожалел, что начал этот путевой диалог. Мой спутник тут же поинтересовался, как мои имя, отчество, кто я по профессии, семейное положение. Я представился, упустив свою профессию. Он скривился, фыркнул и назидательно, как учитель, сообщил: «Те, кто скрывают данные о себе, не заслуживают уважения». Он, например, никогда о себе ничего не скрывает.
– Вы из Астаны? – продолжал он.
– Нет. Я москвич.
Он повеселел, и наш разговор потек в новом русле.
– Отлично! Значит, вы сможете мне рассказать про столицу вашей страны. В Москве я никогда не был. Там есть театры?
– Конечно! Русский балет, опера – мировое достояние культуры.
– Отлично! А тюрьмы есть?
–И тюрьмы. Они – необходимый атрибут. В последнее время в них идут изменения, которые диктуются заботой о заключенных.
– Я рад. Значит, Россия приближается к стандартам высокоразвитых государств. Можно еще вопрос?
– Мне кажется, что я уже достаточно ответил на ваши вопросы.
– Да. Вы назвали свое имя, отчество. А вот профессию скрыли. Я думаю, по профессии вы – государственный человек. Полисмен или военнослужащий.
Слово «полисмен» прозвучало как «полисмэн» – через «э».
– Вы, – продолжил мой собеседник, – человек, который обдумывает каждое слово. Вы – реалист.
– Вы что, ясновидец?
– Нет. Просто я вижу больше, чем мои современники.
– Ну, и что вы видите?
– Вашу готовность к оказанию помощи себе подобному. И вот поэтому я хочу попросить у вас помощи.
– Если вам нужны деньги, то не по адресу. А во всем остальном. Чем смогу…
Сосед рассмеялся и по-панибратски хлопнул меня по плечу. И тут меня осенила мысль.
– Вы американец?
– Ну, в общем, да. Хотя корни у меня русские. Я вырос в семье эмигрантов из Одессы. Деньги я просить не буду. Если можете, дайте мне несколько адресов тюрем в Москве.
– Хотите посетить? Или, простите, посидеть?
– А вы колючий. Нет, у меня другие намерения. – Он достал планшетник, и под мою диктовку записал адреса Бутырки, Лефортово и Матросской тишины.
– Спасибо! Вижу, вы находитесь в состоянии неудовлетворенного любопытства. Тогда слушайте. У вас, русских, есть великий театральный режиссёр, актёр и педагог. Это Константин Сергеевич Станиславский. Так вот, основное положение его школы в том, что актер, который играет негодяя, должен вызывать у зрителя негодование. Актриса, играющая роль брошенной девушки, должна вызывать у зрителей участие, а иногда и слезы. Это называется реалистичность.
Я путешествую по свету, читаю лекции, доклады, обучаю. Моя держава хочет оказывать помощь государствам, которые развиваются. Она финансирует стремления к демократическому развитию, взамен требует лояльности и уважения. Так вот, я по мере своих сил стремлюсь к налаживанию таких отношений. Я проповедую идею реалистичного театра.
– А сейчас он какой?
– Не перебивайте. Вы идете в театр. Платите деньги. Смотрите Шекспира. На сцене происходит драма. По ходу развития событий герои умирают. Их убивают. Вешают. И что? После окончания представления они выходят на сцену, кланяются, получают букеты цветов.
– Так это и есть то, что вы называете реалистичностью. Рукоплещут им и бросают цветы за реальность представления.
– Нет! Это не реальность. Зритель должен видеть не игру, а реальность происходящего. Если хотите, увидеть настоящую кровь.
– Вы хотите убивать актеров? Кто вам позволит, и где вы найдете таких актеров?
– Вы невыдержаны. У нас и у вас камеры переполнены узниками приговорённых к смерти или к пожизненному заключению. Одни из них ждут электрического стула, газовой камеры. Другие должны прожить жизнь в камере. Давайте дадим им роли, которые по сюжету должны окончиться смертью.
Что это даст? Во-первых, восторжествует справедливость по отношению к преступникам, допустившим злодеяние перед человечеством. Во-вторых, зритель увидит реальность происходящего. Это и будет театр реальности.
При тюрьмах необходимо открыть школы актерского мастерства. В этих школах по программам театральных постановок будут готовиться реальные актеры для смерти. При таких школах могут быть группы, по подготовке актеров для фильмов. Представьте себе, актер готовится к определённому образу год, два. Это и есть вершина актерского мастерства. Он знает, что готовится к смерти. Его действия реальны и правдоподобны.
Суды, вынося приговоры, указывают, в какую школу актерского мастерства, отправляется преступник.
Я считаю это гуманным актом. Человечество наказывает преступников через эстетическое и реалистическое восприятие мира. Сам факт смерти по ходу действия будет оказывать воспитательное воздействие на обывателей. Они после просмотра постановки будут задумываться о необходимости правильного образа жизни. Необходимо пропагандировать идею школ актерского мастерства.
– А если мы подготовим артистов больше потребности?
– Нет проблем. Забирайте их и оправляйте в зоны боевых действий. Все равно они должны будут умереть, но умрут они, в этом случае, как герои и защитники своего отечества.
Я хотел возразить. Но тут послышался щелчок, и…
– Уважаемые пассажиры. Наш самолет начал снижение в аэропорт Шереметьево. Просьба пристегнуть ремни.
Стюардесса прекратила наш разговор.
Самолет приземлился, и мой спутник поспешил покинуть самолёт. Наверное, поспешил в тюрьму для предложения передового опыта работы с заключенными.
И тут я сообразил! Он не назвал своего имени, гражданства. Так, человек мира. Очень жаль, что к адресам тюрем я не добавил адреса стационаров для психбольных.
Семейные соревнования
Брак, как считал гвардии прапорщик Филиппов в отставке, это соревнование. Он был уверен, что семейные соревнования длятся непрерывно. В этих соревнованиях он и его жена Лариса старались занять места победителей.
По специальности Филиппов был техником самолетов. Но в годы поиска нового облика Вооруженных сил России тогдашний министр обороны посчитал, что прапорщики – народ подлый, и места ему в штатном расписании войск нет. Собственно говоря, прапорщики как класс уничтожались. Вот и переучился Филиппов и стал охранником в школе.
Сам Филиппов считал, что устроился неплохо, но жена была уверена – он бездельник и ошибка природы.
– Я не миллионер! Моя фамилия Филиппов, а не Абрамович, – кричал он утром, когда жена начинала просить у него денег.
– Да, ты не миллионер. И не Абрамович! Тот считает доходы, а ты даже расходы не можешь подсчитать, – отвечала ему жена.
– Как я могу подсчитать, если ты тратишь, не соизмеряясь с нашими доходами. Надо быть аккуратной.
– Я!? Я аккуратна. И в хозяйстве, и в любви.
– Какая любовь, что ты про нее знаешь?
– Я, и правда, мало что про нее знаю. Потому что замужем за тобой. Давно пора было тебе изменить, может, и узнала бы, какая она, любовь.
– Хватит нести чушь. Вот тебе пятьсот рублей!
Филиппов испытывал сильнейшее раздражение. Это вылилось в громком хлопке закрывающейся двери. Матерясь про себя, он спустился на первый этаж и вышел во двор. Его старенький «жигуленок» на спущенных колесах стоял там же, прижавшись к бордюру, где он припарковал его три года тому назад. Он посмотрел на него, развернулся и зашагал на остановку автобуса.
Вечером, придя домой, он первым делом спросил жену: «Ну, и на что ты потратила деньги?»
– Купила сладости.
– Зря выброшенные деньги.
– Ты, наверное, забыл. У тебя сегодня день рождения. Тебе пятьдесят три.
– Я отмечаю только круглые даты… – Его лицо отражало полную растерянность.
Ведь он действительно забыл, что у него день рождения!
– Ну, и что у нас на ужин?
– Я сделала рыбу с салатом.
– Настоящему мужику нужно мясо.
– Давай деньги, и я приготовлю мясо.
Он понимал, что этот разговор может вестись до бесконечности.
И вдруг, сам себе не веря, произнес: «А пошли в ресторан!» Это произошло, как-то непринужденно и даже величественно.
…Однажды он заметил на воротнике жены черный мужской волос. Он долго примерял его к своей голове, стоя перед зеркалом. Волос оказался не его. Прямо спрашивать жену про волос не хотелось. Она могла заподозрить его в ревности, а ему очень хотелось казаться в её глазах мужчиной со стальными нервами. Но ревность уже терзала его душу. Потом жена рассказала, что была в ресторане, где они отмечали день рождения подруги, и что их обслуживал официант, жгучий брюнет.
Сегодняшнее приглашение жены в ресторан должно было стать платой за ту ревность, что он пережил.
Они спустились на первый этаж. Там сидела группа молодых людей и разговаривала на современном языке. Общение проходило громко и непринужденно. В воздухе носилось: «Клево, круто. Иди ты… Прикинь…»
Филиппов напрягал память, чтобы вспомнить хотя бы один ресторан у них в районе. И тут он увидел надпись – «Корчма». Это был ресторанчик, стилизованный под украинскую старину.
Они зашли, их встретила статная официантка в вышитой блузке и цветастой юбке. Сели за столик и начали изучать меню.
Подошла официантка.
– Мне свиную отбивную и сто пятьдесят грамм «Немировской».
Лариса посмотрела на мужа.
– А мне ты закажешь?
– Заказывай себе сама. Только учти: мы не так богаты, чтобы транжирить деньги.
Лариса посмотрела на Филиппова, потом на официантку.
– Мне капучино.
Когда официантка ушла, она наклонилась и процедила: «Ну и жмот ты, Филиппов. Ну, подожди».
Вечер закончился вместе со съеденной отбивной. Супруги молча возвращались домой. У лифта стояли несколько человек: две девицы и пожилая женщина. Они вошли в лифт и нажали кнопки с номерами своих этажей. В то время, когда лифт двинулся вверх, погасла лампа, освещающая кабину.
Через пару секунд одна из девиц закричала: «Ты! Старый козел. Ты что, сдурел? Убери руку с моего бедра!»
– Свинья, – произнесла пожилая женщина.
Лифт остановился. Загорелся свет. И в ту же минуту одна из девиц влепила пощечину Филиппову. От неожиданности он отпрянул в угол кабины.
– Расскажу брату, – продолжала девица, – он тебе рога поотшибает – и вышла из лифта.
– Развлекаетесь в лифте. Щупаете девочек. Стыдно это всё, – произнесла пожилая женщина.
Филиппов покраснел. Начал бормотать про свою невиновность, но увидев взгляд жены, замолчал.
– Не обращай внимания. Идем домой.
Лифт остановился, они вышли на своем этаже.
– Вот я и получил подарок…
– Наверно, есть за что!
– Пойми! Не трогал я их. Не трогал!
– Конечно, не трогал. Это я тихонько гладила её бедра.
Филиппов застыл посреди комнаты. Он наконец-то понял: сегодня счет в соревновании – в пользу его жены. И как ему показалось, с большим перевесом...
