Фёдор ОШЕВНЕВ. Раз на раз

Рассказ

Разборка эта случилась незадолго до переименования милиции в полицию.

В Управлении внутренних дел города Н-ва появился новый зональный инспектор отдела кадров – лейтенант Алексей Гиреев.

Высокий – под сто девяносто «сэмэ» – молодой офицер (ему едва минуло двадцать два) был еще и порядком плечист. Смугло- и широколицый. С черным ежиком прямых волос на крупной голове и с сильно наклонным лбом. С мощным надбровьем и бровями вразлет, внезапно обрывающимися на хвостах. С почти прямоугольными узкими глазницами и так называемой «монгольской складкой»[1]¹ полулунной формы. С выпуклыми, но не раскосыми карими глазами и слабо выступающим носом на низком переносье. Тонкогуб, скуласт и поджар.

Типично монголоидное, уплощенное лицо лейтенанта, вкупе с исторической фамилией, невольно наводило на мысль: а не из потомков ли древней династии крымских ханов вчерашний курсант юридического института МВД?

– Гиреев, конечно, мэн со всех сторон на загляденье, – по-своему оценил свежеиспеченного сослуживца инспектор-психолог старший лейтенант Переимчев в приватной беседе с пресс-секретарем начальника УВД майором милиции Андреем Кузнецовым. – Только когда я с этим красавцем знакомился-толковал, выражение глаз его мне шибко не поглянулось. Равно как и тональность беседы.

– Хм! Ну и что уж особо криминального ты у него в зеркалах души высмотрел? – полюбопытствовал пресс-секретарь. – И в плане мажор-минора?

– Наглость и хищность выпучиваются, – пояснил психолог. – По характеру же он – полнейший беспредельщик. Фундирую. Помнишь, когда его отделу представляли, то особо отметили: редчайший, значит, случай! – еще курсантом, и уже медаль «За отличие в охране общественного порядка» отхватил.

– Честь и хвала за то! – не понял Кузнецов. – Упаковать, да в одиночку и без оружия, целую группу отморозков! Реально уникально!

– Оно-то так. Да не всё столь просто… – задумчиво заявил Переимчев. – Наградной лист его я в личном деле прочитал. С самим медаленосцем на предмет подвига тоже пообщался.

– И…?

– Меж строк чти. Лист-то о частностях задержания умалчивает, подает лишь голую суть. Хотя я быстротечно понял: чего-то и сам наш герой жучкует. Ладно. Есть у меня кое-какие знакомства в нашей «юрбурсе». Прозвонил, уточнил. – Психолог потер подбородок, чуть склонил голову набок и предупредил: – Только прошу: чтоб без дальнейшей передачи.

– Самой собой, – утвердительно кивнув, пообещал пресс-секретарь.

– Значит, начнем с того, что Гиреев – кандидат в мастера спорта по боксу. Дважды серебряный призер области и даже в российских «эмвэдэшных» соревнованиях участвовал. Соображаешь, как у него удар должен быть поставлен? А если еще учесть дюжую комплекцию?

– Дело ясное: врежет кому – мало не покажется.

– Точно. В общем, четверокурсником, по гражданке, сильно припозднился он у очередной дамы: парень-то видный, улавливаю, женскому полу нравится.

– Скорее да, чем нет, – не опроверг Кузнецов.

– Удачно, стало быть, поймал тачку, доехал до своего адреса… Ан во дворе родной девятиэтажки его трое гопстопников тормозят. Один выкидушкой грозится, у других кастеты наготове. И без прелюдий: «Гони, сучье падло и чмо болотное, бабло с мобилой!»

– Признаю: ситуевина аховая. Несмотря на все его боксерское камээсство и дюжесть.

– Верно. Но сколь быстро он эту ситуацию просчитал! Прикрыл левой рукой живот и давай канючить: «Парни, не бейте, я всё отдам, вчера только из больнички, после аппендицита, шрам свежий; разойдется, дуба дам – на хрена вам мокруха и лишние проблемы?» Другой же рукой из кармана бумажник выуживает: «Вот, забирайте, там много, и баксы есть. Сейчас сотовый достану…» Ну, который с ножом, лопатник принял и сразу его потрошить соблазнился. Подельники в оба глаза следят: как бы не обделил! На «чмо» все уже ноль внимания! Тут Гиреев и врезал с обеих рук. Точно по челюстям. Секунда – и двое любителей легкого дохода в отключке! Третий, правда, успел раз-другой кастетом махнуть, да один воздух рассек. Зато наш герой его в сплетение, снизу вверх, уработал. И так мастерски, что тот крючком на асфальте согнулся – глаза на лоб, удушье, шок. Сокрушитель же, цел и невредим, неспехом наряд милиции вызванивать стал.

– Сам беспредел-то в чем? – недоуменно хмыкнул пресс-секретарь. – Хрена лысого понимэ…

– Ты дослушай сперва. Пока дежурная «пэашка»[2] ехала, он не переставал лежачих добивать. Якобы страхуясь от повторного группового нападения. По бестолковкам с носка гвоздил, ладони с кастетами каблуком плющил, да с подкручиванием, по животам скакал. Итог – две сломанные челюсти и куча ребер, поврежденные пальцы, выбитые зубы… Который же по сплетению получил, дико обрыгался, и внутреннее кровотечение потом открылось. Пришлось экстренно эскулапов напрягать. Насилу спасли.

– За что боролись, – резюмировал Кузнецов. – Они-то что, другого хотели?

– Не в травмах фишка. Бандюганы определенно соображают, что в их теме всегда есть риск на крутую обратку нарваться. Гиреев-то после на опросах у следака всё возмущался: как же ж, будешь тут соразмерность силы удара блюсти, когда тебе под нос нож суют да кастетами с шипами лицо всмятку размозжить готовы. Здесь беспредел в ином. Разбойное трио потом, и даже на суде, в един голос уверяло, будто ментяра поганый, прежде чем телефонно шайку вложить, технично почистил всем гопникам карманы. Какова вседозволенность?

– Ого! Полагаю, при таком раскладе Гиреевым точно УСБ[3] занималось?

– Ясен красен. Уж это в ментхаузе не заржавеет. Только, мыслю, там сигнал чисто формально отрабатывали. Потому – прикинь! – у лейтенанта нашего дядька в обладминистрации гегемонит. В замах у начальника управления, которое как раз все силовые структуры и курирует. Папаня тоже крупняк, но орудует в мэрии.

Мать же, та круто-коммерчески подвизается. Как говорится, выше головы…

– Нежидко, – оценил информацию Кузнецов. – И обвинения задержанных цементно признали оговором. Так? Но все же: в свете ярого превышения самообороны – и вдруг госнаграда? Папа с дядькой конкретно подсуетились?

– Тут скорее просто подфартнуло. Ведь в итоге-то установили, что за этой «птицей-тройкой» больше десяти уличных ограблений, причем два – с тяжкими ножевыми. Как ни крути, а милицейский долг он исполнил до копья. Правда, люто.

– Еще чересчур мягко сказано. Хотя раз про чистку ничего не доказано…

– Именно. А вот при царе в подобных оспоримых случаях постановляли: «Выпустить, но оставить под подозрением». Причем навечно – так и прописывали.

– Мы давно самодержавный режим опрокинули.

– Ныне иные до хрипоты надрываются: дескать, напрасно. «Ах, если бы…»

– Древние мудрецы учат, что история не терпит сослагательного наклонения.

Этой фразой разговор и завершился.

Сам Гиреев бойко осваивался в коллективе ОК. Курируемой зоной новому инспектору определили батальон ГАИ (без преувеличения: хлебное местечко), в наставники же – матерого подполковника Ситько, который с недавних пор усердно и обаглазно высматривал свой главный трудовой «дембель».

Скажем сразу: исполнением служебных обязанностей лейтенант явно манкировал. Дважды сотрудникам срок присвоения очередного спецзвания прошляпил. С назначениями и переводами личного состава порой шкурнически тянул, явно пытаясь выжать мзду в свою пользу. С документацией на пенсионирование путался. «Штатку» – штатно-должностную книгу подразделения – тяп-ляп вел. А уж о качестве подбора будущих гаишников и вовсе полушариями не шевелил. Чего, мол, там заморачиваться! Авось оно и самокатом проканает!

Зато молодой офицер быстро прослыл несдержанным на язык, моментально вспыхивая, чуть что не по нему.

– Да пош-шел ты… Сам знаешь куда, – заявил он однажды, игнорируя приказ замначальника ОК выйти в на внеочередное дежурство по личному составу. – Мало ли кто там заболел воскресенье… Если лейтенант, так что: всем палочка-выручалочка? У меня на выходной иные планы, а о «сутках», между прочим, минимум за двое суток оповещать положено. Притом исключительно под роспись… Без проблем, наказывай на здоровье, а я враз обжалую! Посмотрим тогда, вовремя ли подполкана получишь!

И ведь отступил засидевшийся в майорах! И тыканье спустил, предпочтя не связываться с «позвоночным» нахалом. А на дежурство «нагнул» кого-то другого.

В один из понедельников Гиреев не прибыл на службу. Его мобильный и домашний телефоны молчали. И, поскольку он не появился в УВД и после обеда, руководство ОК отрядило к инспектору домой делегацию из двух сослуживцев.

– А я сегодня и не планировал на египетский труд выходить, – враждебно заявил прямо с порога квартиры, щедро дыша на визитеров густым перегаром, явно шлангующий офицер, плотнее запахивая кипенный махрово-вафельный халат «Петек» с отложным воротником. – Приболел, знаете ли… Да на хрена мне ваша поликлиника! Сказал же: до завтра отлежусь… Нехай перебьется денечек как-нибудь без меня УВД…

Руководство этот лейтенантов прогул тоже попустило, да и вообще всячески потворствовало раннему медаленосцу. Чем тот без зазрения совести и пользовался. Ведь даже когда горлохват заявил, что его не устраивает наставник (которого при свидетелях бесстыдно и едко обозвал), ему опять пошли навстречу (предпенсионера потом трудно уболтали «не зацикливаться на недоразумении», пообещав, но так и не выписав премию).

Словом, без блата жить нельзя на свете, нет!

Гиреев с ним и жил. Себе в усладу. И к нему как нельзя лучше подходило изречение: «Хорошо натренированная совесть никогда не грызет своего хозяина».

С момента прибытия офицера в УВД прошло месяца два, когда в коридоре управления он едва не столкнулся с Кузнецовым, выходившим из своего кабинета.

– Пресс-майор кузнец Андрей по анкете был еврей, – вместо приветствия срифмовал Гиреев. – Хе-хе-хе! Всякий журналист есть политическая проститутка!

– Алексей, а с чего это ты вдруг взял, что имеешь право разговаривать со мной в таком уничижительном тоне? – бесстрастно поинтересовался Кузнецов, нарочито проигнорировав протянутую было ему крупную, заволосатевшуюся с тыльной стороны длань. – Из того, что я сам тебе предложил общаться на «ты», несмотря на нашу разницу в шестнадцать лет, но учтя отсутствие взаимоподчиненности, тобою явно сделан далеко ошибочный вывод.

– Тоже мне, пастырь выискался! Шуток не ферштейн, – враз оскорбился Гиреев. – Распухлился, ёксель-моксель! Ну и пош-шел тогда!

– Куда? – конкретизировал Кузнецов. – Только хорошенько подумай, прежде чем рот раскрывать. Я ведь тебе потом хрена лысого мирволить буду и как на место поставить, живо разберусь.

– Как? Жалобу наверх напишешь? Так ведь никто ничего и не слыхал. А угрожать мне не хрена: таких я на завтрак без соли и перца хаваю. Понял? Пресс-секретутка-проститутка. Ну? Если настоящий мужик, попробуй мне в морду дать. А сглотнешь – значит, баба, вафля и плесень. Слизняк, слюнтяй…

Тут уязвитель осекся, потому как в нескольких шагах отворилась дверь и в коридоре появился инспектор-психолог.

– Что ж, я тебя услышал, – выдержанно резюмировал тогда распрю Кузнецов. – «Сочтемся славою – ведь мы свои же люди…»

Напряженно сжал губы, подвернув их в рот, запер кабинет и нахмуренно зашагал по своим делам.

Больше в тот день поскандалившие не общались. А назавтра победительный лейтенант, скорее всего, о рядовом для него инциденте и думать забыл. Однако…

Однако, переодевшись после службы в гражданку – стильные джинсы, модную клетчатую сорочку и тонкую флисовую куртку темно-синего цвета с диагональным рисунком – и покинув здание УВД, в квартале от него, вблизи автобусной остановки (личное авто молодого офицера третий день починяли в автосервисе после средней тяжести ДТП), он услышал за спиной:

– Гиреев, а Гиреев…

Обернувшись же, узрел майора Кузнецова, облаченного в черный костюм и свитер цвета вареной сгущенки.

– Ну как, господин крымский хан, славою-то нынче сочтемся? – с явной иронией вопросил пресс-секретарь. – За вчерашний базар ответить готов?

– Я всегда и ко всему готов, – настороженно, но не медля отозвался уверенный в своих силах оскорбитель, по ходу размышляя, что днем раньше, видимо, в натуре перегнул палку. И казалось, с чего бы оно так? Но – поздно, батя, пить боржоми… – Чё ты, собственно, хочешь?

– Всего-то справедливости… Кстати: напомни, как ты там вчера меня обзывал? А то не всё дослышал.

– Потеря слуха есть третий и последний признак онанизма.

– Вот не знал! А первый и второй, очевидно, крутое хамство и трусость?

– Фильтруй базар, дядя! Я никогда, никого и ничего не боялся! На всё и всех клал с прибором!

– Тогда чего ж сейчас язык в задницу затыкаешь? Повторить, говорю, слабо? Да ты не озирайся. Наш разнолад сугубо приватный. К чему чужие уши? Так я жду…

– Хоть сто порций! – разозленно утвердил Гиреев. – И – катись оно все к дьяволу! – без оглядки продублировал давешние оскорбления. Ну, может, не слово в слово...

– Ага. Приятно услышать вновь, – обобщил Кузнецов. – Теперь услышь меня ты. Не размениваясь на стихотворные дразнилки типа: «мальчик Леша съел калошу», скажу нетесанно, но доходчиво. Мальчик Леша: пассивный ... Последнее уточнение: Леша – уже не мальчик.

– Ах ты!.. – изменился в лице Гиреев, сжав кулаки. – Счас ты у меня махом станешь дохлый и вонючий!

И пошел было на сближение.

– Не здесь же! Вникни: люди вокруг, – благоразумно отшагнул пресс-секретарь. – Словесно мы квиты, а подраться я вовсе не отказываюсь. Напротив! Настаиваю. Только не в центре города. Живо коллеги из ППС повяжут, на автомат не попрешь. А вот давай-ка найдем лесок или рощицу какую на отшибе. Там без лишних глаз раз на раз и стакнемся. Принимается?

– Да я из тебя кишмиш одной левой сделаю! – не колеблясь, пообещал Гиреев, хотя продвинутой чуйкой сразу унюхал неладное.

– Беспроблемно, – хмыкнул Кузнецов.

– Ты на что надеешься? – вдруг заколебался лейтенант: черт знает этого майора с его какой-то твердокаменной уверенностью! Вдруг да он каратист с черным поясом? Нет, в УВД стопудово бы ведали: хоть кто бы, а обмолвился…

– Надеюсь? Конечно, на себя самого, – терпеливо уговаривал Кузнецов. – На свои руки… Так же, как и ты… Так мы едем или хрена лысого?

– Да пош-шел ты! – вдруг уперся «клавший на всё и всех»: он явно улавливал запах опасности. – Может, нас сейчас УСБ в три камеры снимает?

– Если струсил, так прямо и признайся. Мол, обгадился. И разойдемся.

– Сам иди, да куда подальше, – вконец раздумал Гиреев завязываться с пресс-секретарем грудь с грудью.

Это вам не гопстопников-недоделышей размесить – приятно было порезвиться, да и нервишки пощекотало. Это – старший офицер. Нет, сделать-то его руки прямо чешутся. Только, гад, гарантированно что-то удумал, иначе б так борзо на рожон не пер. Еще и отмазываться потом за побои – пусть даже все ограничится лишь синяками – по-любому сложновато будет.

– Сегодня мне об тебя руки марать лень, – озвучил Гиреев отказ от «раз на раз». – Живи пока, кузнец Андрей, – не удержался он от тонкой подковырки. – И учти: в будущем с тебя еще за «мальчика – не мальчика» предметно спросится.

– Давай-ка вернемся в сегодня, – гнул свое Кузнецов. – Чтоб легче было решение переиграть – сюрпрайз. Ага? – Он извлек из бокового кармана пиджака цифровой диктофон с прибамбасами. – Вся наша текущая беседа зафиксирована – вот, прослушай кусочек… Убедился? Теперь постарайся скумекать: если и сейчас хвост подожмешь, я приложу максимум усилий, чтобы об этой записи детально узнал весь личный состав УВД и гаишного батальона. Как к тебе дальше все относиться станут – китайский вопрос. Так мы драться-то будем?..

И в итоге конфликтеры покатили на трамвае на задворки города, к неохотно указанной Гиреевым в качестве плацдарма для кулачной дуэли масштабной лиственной роще: дуб, липа, ясень, береза, осина.

От конечной остановки они энное время топали молча. Сторожко держась на одной линии и на расстоянии нескольких шагов, каждый боковым зрением приглядывал за другим.

Вскоре посторонних лиц в пределах видимости уже не наблюдалось. Потому, едва офицеры углубились в пологохолмистый лесомассив, Гиреев решил на всякий пожарный подстраховаться: изловчиться уложить настырного искателя справедливости с налету. Внезапно рванулся в его сторону, изготавливая могучий кулак для кардинального, всерешающего удара по челюсти… Н-на! Бдительный Кузнецов насилу успел отпрянуть и… стремглав бросился наутек. Сбитый с толку лейтенант даже чуть промедлил, но затем наступательно ринулся вдогон.

Его улепетывающий противник, непонятно зачем, устремился к центру небольшой поляны. И вдруг, внезапно остановившись, развернулся лицом к преследователю. Тот, в свою очередь, тоже тормознул. И резко! Ведь в правой ладони Кузнецова появился – похоже, извлеченный из-под пиджака… Нет, это не был обычный нож!

Не разбираясь в холодном оружии, Гиреев не смог его по достоинству оценить. А жаль! Рука майора твердо сжимала легкий фехтовальный кинжал из закаленной и отпущенной стали. С десятидюймовым[4] трехгранным клинком, упругим, снабженным продольными желобками-«кровостёками». С «обрубленным» под углом колющим кончиком. С обоюдоострой, скандинавского типа, профессиональной заточкой лезвий. С имеющей круговое клеймо пятой[5]. С небольшой никелевой гардой[6] типа «чаша», позволяющей свободно вращать оружие. С костяной оливкового цвета ухватистой рукояткой, поперечно рифленой в верхней части – чтобы ладонь при ударах не соскальзывала, – и плавно расширяющейся к массивному круговому навершию[7]. Словом, это был штучный, подогнанный под владельца, весьма дорогой товар.

Кузнецов твердо удерживал кинжал в универсальном положении: полного – всей пятерней, и так называемого мягкого хвата его (при слегка выведенном вперед указательном пальце, для облегчения смены положения оружия в кисти, и упирающемся в гарду большом). Клинок был направлен вверх и в сторону врага.

– Хха!

На длинном шаге-выпаде вперед майор провел плетевой режущий удар в живот недруга: справа налево и под малым углом снизу вверх, по ходу слегка разворачивая кисть. Подобным движением взрезают для потрошения брюхо рыбы.

– Хха!

Похожий удар, но теперь по центру груди вниз. На всё про всё ушла секунда.

Флисовая куртка Гиреева и рубашка его оказались крестообразно рассечены.

– …ка! – ненавидяще рявкнул лейтенант, на автомате прижав ладони к предполагаемым ранам. – Ты меня под красный галстук взял!

– Хрена лысого! – возразил Кузнецов. – Живая плоть кинжалу по-особому сопротивляется: это я чувствую четко и всегда. А тут всего лишь прорезы одежды. Ты даже не оцарапан. Да, к сведению: это называется амплитудная режущая атака.

Не поверивший на слово Гиреев стал судорожно лапать раскромсанные курточные лохмотья. Не успокоившись на этом, задравши рубаху, добрался до волосатого торса. Действительно, порезов на нем не сыскалось. Лейтенант обалдело, с приоткрытым ртом выпялился на майора.

– Тупой, бессмысленный взгляд, уставленный в минус бесконечность, – с подстёбом прокомментировал тот. – Глаза-то не обмозоль! – И продолжил, теперь серьезно: – Да если б я только пожелал, ты бы сейчас уже юшкой истекал! Чисто одежку раздербанить куда хитрее: это – похвалю себя сам – уже считается уровнем мастера. Ладно, понаблюдай… За погляд денег не возьму…

И легко-привычно перекинул оружие перед собой из руки в руку и назад. Прием повторил за спиной, потом над головой. Быстрым пальцевым перебором рукоятки ловко исполнил полный оборот кинжала. Перехватил его из положения клинка острием вперед до острием вниз. Отсюда исхитрился перебросить оружие вокруг кисти руки, его сжимающей, в свободную. Наконец, мягко работая всеми пальцами, продемонстрировал вращение кинжала «восьмеркой» в горизонтальной плоскости. Все манипуляции творились напроход, на едином импульсе.

– По легенде, на могиле полковника Кольта высечена эпитафия, – завершив неординарное представление, поведал Кузнецов. – «Бог создал людей большими и маленькими, сильными и слабыми, но Сэмюэль Кольт уравнял шансы». По мне, реальность такой надписи сомнительна. Ведь изобретатель барабанного пистолета, уроженец благочестивой Новой Англии был пуританином. А тут – сравнение со Всевышним. Зато сколь глубокий смысл великих надежд заложен в этой фразе! Холодное оружие, конечно, не пороховое. Но наши шансы тоже уравнивает. Мои даже попредпочтительнее: кулак-то на расстоянии не поразит. Теперь смотри. Хват кинжала в области гарды – показываю – для метания самый эффективный.

– С чего бы? – нежданно даже для себя полюбопытствовал лейтенант.

– Центр тяжести идеально контролируется, – растолковал майор.

И внезапно запустил кинжал в отстоящую метров на десять березу. Острый клинок с сухим стуком вонзился в центр ствола.

– Фронтальный бросок из верхнего сектора. Самый мощный и удобный. К тому же позволяет использовать все виды хватов… Э-э, осади назад! В мамон, как в масло, войдет! – воскликнул старший офицер.

Бросившийся к нему Гиреев молниеносно застопорился: Кузнецов уже грозил ему выхваченным из-под пиджака другим кинжалом – по виду точь-в-точь как и утвердившийся в березовом стволе.

– Ах и нехороший, глупый мальчик Леша! – иронично продекламировал майор. – Неужели и взаправду посчитал, будто я эдак тупо подставлюсь?

– Ничё я такого не считал, – досадливо поморщившись, отперся Гиреев. – А где это ты, кстати, с ножичком так работать навострился?

– «Ножичек»! Не унижай чистопробный клинок! – попенял пресс-секретарь. И приоткрылся: – В девяносто третьем, едва я старлея получил, как шефмонтаж сразу: «Пожалте, господин поручик, в ”горячую точку”»! В Ингушетию. Да не скупо – на целых полгода. Вот там я основы кинжального фехтования и постигал. Впервые клинок в руки взял почти случайно. И как-то оно чуть ли не сразу заладилось. Мое! Приохотился... Дальше – больше… А прочие детали опустим для ясности. Ага, чтоб знал… Кинжалы использовались еще с неолита, и по всей обжитой территории планеты. Еще вопросы есть? Подумай покуда…

Не выпуская лейтенанта из поля зрения, майор сходил за первым кинжалом, с раскачки выдернул его из ствола. Гиреев тем часом усиленно размышлял и наконец встрепенулся.

– Ты мне куртку завтра же покупать будешь! И рубашку новую!

– Как же, как же… Зашибись, колесный трактор! А вот не хрена было обзываться, еще и нагло провоцируя. Теперь, коль настоящий мужик, – вперед, бей мне морду. Или, если кишка тонка, – извиняйся. Предусмотрена и третья, так сказать, кровавая версия. С древности в кинжальном бою сугубо позорным считалось заполучить крестоотметину на лице. Про это даже у Готье в стихах есть:

Вперед, задиры! Вы без страха,

И нет для вас запретных мест,

На ваших лбах моя наваха

Запечатлеет рваный крест[8].

– Наваха – это испанский складной кинжал, – уточнил Кузнецов. – Подозреваю, именно с нее опасную бритву и слямзили. Ну, крестик мы уже изобразили – пусть на одежке, для начала сойдет; теперь, стало быть, штучку попикантнее. Распишем! На лбу. И пожизненно. Самый расхожий русский мат. К слову: этот трехбуквенный корень изо всех в языке наиболее продуктивен: больше пятисот однокоренных производных! Так какой ты вариант предпочитаешь?

Гиреев растерянно замялся, а потом, игнорируя вопрос, нервозно загрозился:

– Шантажист! Ты не посмеешь! А посмеешь, так сядешь… глубоко и надолго! Ты даже не представляешь, как попал!

– Здрассте пожалуйста! Шантажировал-то как раз ты сам. «Если настоящий мужик…», «попробуй мне в морду дать…», «а сглотнешь – значит…». Черта лысого! Сегодня сглатываешь ты! Ну а сяду ли завтра я – это вообще контроверза.

– Так нечестно! Безоружному против двух кинжалов!

– Зато у тебя есть два пудовых кулака плюс всемерно отшлифованная техника «камээса». Плюс богатырская стать. Ты сам оружие! А разве мастеру кожаной перчатки, тяжеловесу выходить против небоксера-средневеса, да еще и в возрасте, честно? А две твои подленькие попытки сотворить исподтишковую расправу? Надеялся меня беспроблемно вырубить, забрать-уничтожить диктофон с компрой, и все шито-крыто, ай-люли? Да черта лысого! Я еще на трамвайной остановке аппарат надежному человеку тайно передал! И он о нашем конфликте в курсе! Всё! Хватит! Три минуты тебе для принятия окончательного решения!

И майор вновь принялся демонстрировать свое искусство обращения с холодным оружием, теперь одновременно работая парой кинжалов. В его руках они казались живыми. Вот он крутанул клинки большими пальцами вокруг вытянутых указательных. Вот последовательно зафиксировал несколько хватов оружия. (Скрытый – удобный для броска – и в районе гарды. Полный – в жестком и мягком вариантах. Хваты на мизинце, требующие особой тренировки. Наконец, «крюк»: с упором рукояткой кинжала в ладонь.) Вот нанес ряд прямых, навесных и боковых ударов – пока воздушно-бескровных.

– Так, контрольное время истекло! – вскоре объявил он. – Ну? Значит, чело под размалевку? Ты, главное, не робей: проделаю все быстро и качественно.

Пресс-секретарь шагнул вперед, клинками терроризируя оскорбителя. А тот – с напрягом, но сподобился-таки наконец на нековарную, «по чесноку» попытку зааминить конфликт. Затанцевал, заманеврировал, зафинтил перед противником. И рискнул провести правый прямой, метя тому в челюсть.

Не прокатило! Левым, выброшенным вперед кинжалом Кузнецов лишил Гиреева возможности довершить кросс. Заставил скомкать движение и даже отпрянуть, дабы лицом не наткнуться на клинок: длина вооруженной руки изрядно превосходила безоружную. Тут же последовал плетевой режущий удар правым кинжалом: точь-в-точь такой, каким ранее был располосован флис на животе младшего офицера, – только на сей раз курточная ткань длинно разпанахалась в области его ключиц.

Вновь рефлекторно накрывший грудь ладонями лейтенант осторожно отнял их от тела и испуганно уставился на окровавленную левую.

– Почикал-таки, гад!

– Пустячная микротравма, – успокоил майор. – Я точно знаю. Но надо же было тебя слегка охолонуть! А вот стоило мне элементарно секануть повыше, по кадыку, – да как два пальца об асфальт… Сейчас бы уже жаловался каким-нибудь пращурам на жизнь младую, загубленную. Понял теперь, «на всех с прибором кладущий», чего ты на грешной землице стоишь? Эх, тебя бы хоть на недельку в «горячую точку»… Да нюхом чую: в мамкину юбку клещом вцепишься, пинками хрен отгонишь!

Гиреев, почти его не слушая, боязливо растянул рассеченную ниже шеи ткань и скосился на оголившийся порез над сердцем: сама рана и верно оказалась не длиннее спичечного коробка и неглубока, но кровь из нее продолжала сочиться.

– Хэх! Не приведи, еще в обморок грохнешься! Помогите! Мальчику-недотроге сисю оцарапали! Спасите! – измывался Кузнецов и вдруг резко сменил тему: – Так ты, я смотрю, до сих пор тупо не въезжаешь, что я готов рисковать и идти до конца?! Ослан! Мутант! Безголовец! Я на войне убивал! И не раз!

Кинжалы в его руках внезапно пробудились, грозяще замелькали меж пальцев, а сам фехтовальщик сконцентрировался в постоянном движении по кругу: перемещался диагональными и двойными шагами, исполнял отскоки и уклонения в стороны-вниз с синхронными выпадами и замахами оружием. И всё подбирался к струхнувшему врагу, в рыскающем взгляде которого легко прослеживалась надежда высмотреть кого-то из посторонних, воззвать о помощи. Увы, не судьба!

– Хха! – провел пресс-секретарь длинный выпад, в конце которого кинжалы парно вспороли рукава многострадальной куртки поверх бицепсов и почти строго горизонтально. Гиреев неловко отпрыгнул, едва не растянувшись на густой траве.

– Хха! – при новом выпаде был нанесен следующий двойной удар: теперь лезвия резанули ткань вертикально, вдоль предплечий. На сей раз, однако, лейтенант «на кровь» проверяться почему-то не стал.

– В Финляндии есть церковь Трех Крестов, в Вильнюсе монумент Трехкрестовой горы, в Варшаве площадь Трех Крестов имеется… Ты же у нас будешь един в своем роде: трехкрестовый и уже не мальчик. Четвертого-то, нательного крестика стопудово не носишь? – подковырнул майор. – Ну, теперь готовься: начинаем воспитательную лобороспись! Тебе ее до конца жизни предстоит таскать! Будет очень наглядно для всякого встречного!

Кинжалы замелькали вновь. Веерно. Неуследимо. Нацеливаясь в лицо человеку, во взгляде которого уже пульсировал панический животный страх.

Тут-то «мэн на загляденье», «никогда, никого и ничего не боявшийся», избрал четвертый вариант решения навязанной проблемы: отступил на шаг… другой… проворно развернулся и зарысил в направлении трамвайной остановки.

– Стоять! Метаю! – ушераздирающе рявкнул вслед майор.

Убегающий разом стопорнулся – полуприсев, втянув голову в плечи и руками прикрывая затылок и шею.

– А спина-то – голая! – потешался Кузнецов. – Элементарно вогнал бы клинок по самую рукоять! И вторым шоколадницу строго по центру разворотил! Мне это – как гаишнику волшебной палочкой махнуть!

Нерешительно распрямившись, лейтенант затравленно оглянулся на его высмеивающего. Ощерившись, желчно бросил: «…ка!» – бессильно постращал бесполезным кулаком и вновь задал стречка.

– Аллюр «три креста»[9]! – едко неслось ему вслед. – Так скажи по совести: схавал ты меня без соли и перца?! Это тебя жизнь учит, а она ж такая! Не всякий раз коту масленица, бывает и по загривку! И, прежде чем папе с дядей плакаться, вспомни о диктофонной записи! Обнародуй я ее – тебя в нашей системе однозначно за…!

В ответ Гиреев уже безоглядно дважды отмахнулся ладонью…

Кузнецов направился в обратную от остановки сторону. Долго вышагивал по тропинке в глубине осенней, но еще по-летнему зеленящейся рощи.

«Достанет ли «позвоночному» ума не подымать бучу среди шишек- родственников? – размышлял он. – Ну даже если соображалки и не хватит, все одно: маловероятно, что рощу немедленно повелят оцепить и прочесывать частым бреднем. Пытаясь меня отловить, а орудия преступления изъять. Основания для задействования крупных сил явно хлипковаты. Плюс – с пылу с жару такого рода глобальные операции и вовсе не проводятся. А пока всех доказательств выяснения кулачно-кинжальных отношений – располосованная одежда да пустяшный порез. Но даже и эти улики еще надо суметь к моим наостренным друзьям привязать…»

Тут майор на ходу распахнул пиджачные полы и летуче погладил взглядом родные кинжалы, вложенные в ножны. Те плотно сидели в длинных карманах, скроенных из той же основной костюмной ткани. Искусный портной-индивидуал пристрочил их изнутри полочек изделия, упрятав под саржевую подкладку. Кровь на кончике одного из клинков пресс-секретарь уже тщательно замыл в столь кстати попавшемся по пути ручье и насухо протер оружие носовым платком. Хотя прекрасно осознавал: попади оно в руки экспертов-криминалистов – и обнаружить следы «мокрого дела» им будет технически несложно. Как затем и сравнить с образцом крови Гиреева.

«Придется, от греха подальше, кинжалы на время заныкать, – принял непростое решение майор. – Вот только как с тренировками? Кухонными ножами обходиться? Ну, это-то мы как-нибудь переживем… И обувь по-любому выбросить нужно: кучу следов на месте разборки не затрешь. Береженого, как говорится… Хорошо все-таки, что в УВД о моем увлечении ни сном, ни духом. Не зря гуру изначально заповедовал: не хвались, не светись, не выставляйся! Черта лысого ты что докажешь, господин крымский хан! А вот интересно, как поведешь себя при следующей встрече? Сделаешь вид, будто ровным счетом ничего не произошло? Не факт. Прямо в коридоре УВД бить кинешься? Тоже сомнительно. Ну, руки-то определенно не подашь. Впрочем, как и я тебе. Ладно, пожуем – увидим… Но неужели он реально уверовал, будто я ему три веселых буквы на лбу кроваво высечь способен? Риск, что не побежит… да, имелся. Только все-таки я его гнилое нутро как на блюдечке просчитал! Урок, конечно, жесточайший, явно надолго запомнится. Вот только научит ли этого перца чему-то положительному? Скорее – хрена лысого. Однако альтернативы-то… Увы…»

Добравшись наконец до какого-то дачного товарищества, он вызвонил своего «надежного человека», попросив подъехать в нужный адрес на личном авто. Приятелю потом и кинжалы на сохранение передал…

По поводу же итогов той загородной поездки впоследствии никто никогда претензий к пресс-секретарю предъявить так и не попытался.

Ни назавтра, ни через неделю, ни через месяц Кузнецов с Гиреевым не свиделись: последний срочно свалил на больничный, а оттуда прямым ходом и живым темпом был переведен в штат Управления кадров областного ГУВД.

Майор и доросший к тому времени до старшего лейтенанта молодой кадровик встретились лицом к лицу в коридоре главка лишь чуть ли не через год. Заметив Кузнецова, Гиреев всполошенно спрятал от него исподлобный жалящий взгляд и торпедой проскочил мимо, усердно изображая, будто они незнакомы.