Денис СОБОЛЕВ. Индекс выживаемости

...Тоскливый вой системы оповещения разорвал воздух над городом. И город как-то испуганно, настороженно притих. Стихли разговоры в очередях и на улицах. Разом стих детский смех. И даже звук двигателей и шум листвы на высоченных тополях как будто стали тише. В город пришла Беда. Очередная, не новая и уже привычная. Не ставшая еще горем, но уже проведшая серой кистью по глазам и сделавшая краски тусклыми, невыразительными. Здесь все давно привыкли к постоянным ее визитам, хотя нельзя к этому привыкнуть. Но здесь смогли. Нельзя все время бояться. И как-то очень громко на этом фоне стало слышно воронье.

А вой сирены ВГСЧ все не умолкал. Бился в небе горьким кличем, разбивался и скатывался, ниспадал на втянувших головы в плечи жителей. Завыли собаки во дворах, задирая головы к небу. Как будто требуя от неба чего-то, зло и обреченно.

К их общему вою примешались тревожные сирены пожарных и спасателей, скорых и полиции. Все спешили на шахту. Водители суетливо прижимали свои авто к обочинам, давая дорогу тем, кто спешит спасти. Здесь нет чужой беды. В каждой семье как минимум один шахтер. А чаще – целые династии. И кто знает сейчас, в этот самый миг, кто там, под землей, ждет помощи?

Прохожие, останавливаясь, провожают взглядами несущиеся на предельной скорости машины. С тоской и надеждой, кто-то крестит их вслед. А спасатели в машинах спешно натягивают баллоны, путаясь в лямках, застегивают негнущиеся куртки, проверяют комплектность всего оборудования. На месте у них будет очень мало времени. Получение вводных, краткий инструктаж и вперед, под землю, спасать мужиков.

Гулкая, как струна, натянутая тишина повисла в квартирах, из которых вчера вечером мужья и отцы ушли в ночную. Трель телефонного звонка вспарывает тишину ножом, тупым и зазубренным. Сердце сбивается с ритма и начинает замедляться. В голове только одно слово крутится, бьется о стенки черепа: «Нет... нет... нет». Трубка к уху. И оттуда доносятся сухие слова дежурного по шахте: «Взрыв... обвал... ищем... связи нет... не теряйте надежды...»

Ничего не видя перед собой, хватает одежду, обувается и бежит. Куда? Зачем? Что делать? Ждать дома невыносимо. Надо туда, к нему!

А возле АБК (в народе – комбината) уже толпа. Волнуется, качается. Но молчит. Тут же стоят автобусы ВГСЧ (военизированная горно-спасательная часть), «скорые», полиция. Пара журналистов из местных газет МОЛЧА ходят за ответственными за спасательные работы. Никаких вопросов. Они понимают и не лезут под руку. Не время для вопросов. Они просто фиксируют все происходящее.

Отряд спасателей в снаряжении, в белых касках с фонарями и с кислородными баллонами на спинах, с болтающимися на груди масками, устремляется к спуску в шахту. Все молча глядят вслед. Здесь собрались те, чьи родные сейчас в забое. В глазах – дикая смесь страха, надежды, отчаяния и угрюмой решимости. Тут же мужики, шахтеры. Они готовы идти в забой и помогать спасателям. Они рвутся туда, они знают там каждый уголок.

Директор шахты и командир ВГСЧ выходят на крыльцо. Тишина. Морозный воздух, серое небо и редкие снежинки. Они медленно ложатся на плечи стоящих людей, на лица. Тают и стекают слезными дорожками. Все молчат. Ждут. Командир ВГСЧ в мегафон начинает докладывать людям, отчитываться перед ними:

– Сегодня в 11.30 произошел выброс метана в очистном забое на глубине 550. Взрыв вызвал обрушение кровли. Из забоя самостоятельно вышли 174 человека. Еще 52 остаются под землей. Связи с ними нет. Не теряйте надежды.

В толпе тихо заплакали женщины. В толпе загуляли приглушенные разговоры.

– Проклятая шахта... проклятая работа. Зачем вы туда ходите?

Но это от безысходной тоски, просто слезы. Шахта здесь – главная кормилица. Парни уходят в шахту с 18 лет. А с 14 многие работают в мехцехе или еще где-то на подсобных работах. Быть шахтером здесь всегда раньше было поводом для гордости. В школе у меня спрашивали: «Кто твой отец?» И я гордо отвечал: «Проходчик». Все в этом городе было создано благодаря шахтерам. А шахтерские новогодние утренники были огромными! Огромные елки в огромных залах, множество детей и огромные подарки! Просто целые мешки конфет и дефицитных мандаринов. Шахтеры на детей денег не жалели никогда.

Сейчас все не так. В 90-е шахтерам не платили зарплату. И они приковывали себя цепями к рельсам, брали штурмом администрацию, стучали на площади касками. Сейчас им платят очень мало, несоизмеримо с их риском и тяжестью работы. Сейчас слово «шахтер» – синоним слова «безнадега». Потому что им некуда идти. Другой работы для них в городе нет. Переучиваться поздно. Да и не пойдут они переучиваться, негде. Половина таксует в выходные, половина пьет. Шахты закрываются, людей выводят на поверхность. Разрезы уже в самом центре города, подросшие дети бегут в другие города. Что станет с городом лет через двадцать? Он просто исчезнет, перестанет быть...

Но пока здесь есть что брать, люди стоят и ждут у шахты: выйдет или вынесут?

Снег пошел гуще, воронье стихло. По толпе загуляли термосы с чаем, из столовой АБК вынесли большие чаны с горячим чаем, бутерброды – хоть как-то поддержать людей. Инициативная группа ушла в штаб операции.

И вдруг вся толпа качнулась, выдохнула – первые шахтеры появились на поверхности! Они шли, черные от угля и усталости, шли в мойку. А толпа тянула шеи, вглядываясь и ища родное лицо. Вот радостно заплакала одна женщина, другая... Живой! Слава Богу! Не пущу больше...

А мужики шли, устало, через силу, улыбаясь своим и чужим, радуясь небу. Один из них остановился, поднял лицо к небу, ловя снежинки... И тут же к нему бросилась, вжалась в него молодая женщина. Зарылась лицом в грязную робу, вцепилась в него до побелевших костяшек и заплакала, выпуская боль и страх. Он гладил ее по спине, по волосам. Поцеловал в макушку и мягко отстранил – ему бы помыться и домой, спать... Его сегодняшняя смена растянулась на 18 часов. Все эти часы они прорубались навстречу спасателям, тащили на себе тех, кого смогли найти. И теперь им просто нужно отдохнуть...

А она, испачканная в угольной пыли, с дорожками от слез, была такой счастливой! Но она пыталась спрятать это счастье, потому что не все еще вышли. И кто-то может не выйти. И тогда ее счастье станет чьей-то болью. Нельзя.

Тем временем показались спасатели. Они несли носилки. Толпа вздохнула... заголосила какая-то женщина. И ее крик звучал страшней сирены ВГСЧ. Но рука человека на носилках вдруг сжалась в кулак. И ее крик сменился громким плачем – живой. Живой! Ну и пусть поломала его шахта, выходим, обязательно выходим, и все будет хорошо....

В той аварии погибли пять человек. И еще тридцать получили травмы. Шахта – великая нищенка и берет подаяние щедро.

Через два дня шахта работала в обычном режиме. Те же мужики, преодолевая страх, снова пошли в забой. В городе снова зазвучал смех и заиграла музыка. Все так же подросшие дети продолжают уезжать в поисках лучшей доли, а мамы все так же ждут их звонка. И отцы ходят в шахту. А шахты продолжают закрываться, снижая индекс выживаемости города...