Людмила ВЛАДИМИРОВА. «Рукопись, найденная...»
Среди произведений «изящной словесности», занимавших внимание А.С. Пушкина, в частности, в одесский период, два в заглавии несут слова «Рукопись, найденная...»
Сегодняшней статьей, исправленной и дополненной, сравнительно с публикациями 1999 и 2002 гг., хочу обратить внимание на эти романы. На их роль в творчестве и жизни Поэта. Поделившись размышлениями, что родились у меня по прочтении романов и ряда работ исследователей – пушкинистов, а главное – самого Пушкина.
Первый из романов – французского писателя Бенжамена Констана «Адольф. Рукопись, найденная в бумагах неизвестного».
«О превосходстве творения сего...»
П.А. Вяземский в посвящении своего перевода романа Б. Констана А.С. Пушкину скажет: «Прими перевод нашего любимого романа». А ещё: «Мы так часто говорили с тобою о превосходстве творения сего» [1:57].
Роман написан в 1807-м, напечатан впервые в 1815-м (Лондон), в 1816-м (Париж), русский перевод – 1818-й (Орел), перевод П.А. Вяземского, посвященный Пушкину, – 1829-й. Пушкин читал его ещё во французском оригинале, возможно,
А.А. Ахматова в работах «"Адольф" Бенжамена Констана в творчестве Пушкина», «Болдинская осень (8-я Глава "Онегина")» [1 и 2] и др. подробно исследует вопрос. Она пишет, что современниками были отмечены «автобиографичность "Адольфа", с одной стороны, с другой – верность и глубина психологического анализа в произведении, впоследствии получившем название "отца психологического романа"» [1:51; курсив мой – Л.В.] Замечает, что «Пушкин сам указал на Адольфа как на один из прототипов Онегина», приводит строки из черновика XXII cтрофы Главы седьмой, где упоминается «Адольф Констана», в чистовике включив его в
...два-три романа,
В которых отразился век
И современный человек
Изображен довольно верно
С его безнравственной душой,
Себялюбивой и сухой,
Мечтанью преданной безмерно,
С его озлобленным умом,
Кипящим в действии пустом.
Особенно привлекают внимание, в связи с разрабатываемой мною темой, неоднократные указания Ахматовой на отношения А.С. Пушкина с К.А. Собаньской, в частности, на письмо его к Собаньской (2 февраля 1830), где он называет адресата именем героини романа. И пишет: «Дорогая Элленора, позвольте мне называть вас этим именем, напоминающим мне и жгучие чтения моих юных лет, и нежный призрак, прельщавший меня тогда...» [3] «В его одесский период жизни», – уточняет Ахматова [1:53].
Она обращает внимание на совпадение слов из письма Адольфа к Элленоре в романе: «Я ни на что не надеюсь, ничего не прошу, хочу только вас видеть, если я должен жить...» [1:82] и – Пушкина к «неизвестной» (июнь-июль 1823, из Кишинева в Одессу): «Я не прошу ни о чем, я сам не знаю, чего хочу, – тем не менее я вас...» [4], повторенные в стихах. В частности, в «Евгении Онегине»: «Но чтоб продлилась жизнь моя / Я утром должен быть уверен, / Что с вами днем увижусь я...»; в «Каменном госте»: «Я ничего не требую, но видеть / Вас должен я, когда уже на жизнь / Я осужден.» [2:183].
Продолжаю думать, что Т.Г. Зенгер (Цявловская), посчитав Каролину Собаньскую адресатом письма 1823 года, была совершенно права [5]. Она же писала: «Имя Элленоры дано <...> Пушкиным Собаньской в честь столь похожей на нее характером и судьбой героини романа Бенжамена Констана "Адольф", совместно ими прочитанного». Ссылается на свидетельство А.М. Де-Рибаса, со слов отца своего М.Ф. Де-Рибаса, о фразе Собаньской о Пушкине: «Мы читаем с ним романы, которые мне дает де-Витт» [6:200].
Ахматова отмечает фразу, отчеркнутую Пушкиным в его экземпляре 3-го издания «Адольфа», где Адольф просит Элленору «удалить воспоминание о минуте исступления: не наказывать меня за то, что вы знаете тайну, которую должен был заключить я во глубине души...» [1:83; курсив автора – Л.В.] Подчеркиваю: «удалить воспоминания»...
Ознакомившись с романом «Адольф» в переводах П.А. Вяземского (СПб., 1886), и – А.С. Кулишера (М., 1959) я обратила внимание на строки: «Любовь каким-то волшебством добавляет недостаток продолжительных воспоминаний. Всем другим привязанностям нужно минувшее. Любовь, по мгновенному очарованию, создает минувшее, коим нас окружает. <...> Любовь – одна точка светозарная, но, кажется, поглощает все время. За несколько дней не было ея, скоро ея не будет; но пока есть она, разливает свое сияние на эпоху прежде-бывшую и на следующую за нею. <...> Элленора тем более остерегалась своего чувства, что она была преследуема воспоминаниями о своих поступках...» [7]. Можно предположить, что эти мысли Б. Констана могли быть предметом обсуждения совместно читавших.
А потому, на мой взгляд, приобретает значение анализ известного «одесского письма».
«Город, ... благодаря Вашему имени войдет в историю...»
В начале 1834 года А.С. Пушкин получил письмо из Одессы, датированное 26 декабря 1833 года. В письме, в частности, говорилось: «Крайняя нищета, угнетающая наш край и самый город, в котором Вы жили и который благодаря Вашему имени войдет в историю, дала случай проявиться в полной мере милосердию его обитателей». Далее корреспондентка рассказывает о благотворительном обществе: «Много слез было осушено, многим беднякам была оказана помощь». Говорит о намерении основать литературный альманах в пользу бедных, просит «о поддержке и покровительстве». Подпись «Е. Вибельман <?>» [8:72]. Или – «Вибельманс». Поражаюсь умению исследователей прочитать подпись [см.: рис. 1].
Но... Казалось бы, – обычное письмо. Однако внимание к нему пушкинистов – чрезвычайно. М.А. Цявловский (1969), Т.Г. Зенгер-Цявловская (1974), вслед за Е.Б. Черновой (1936) идентифицируют его как единственное сохранившееся письмо Е.К. Воронцовой к А.С. Пушкину. Полагаю, именно оно породило легенду о подписи «Вобюлиманс» («С нами любовь» – в обратном порядке). Так, якобы, подписывали Пушкин и Воронцова письма друг другу.
В 1956 году в Польше, в Краковском архиве, в фонде Потоцких был обнаружен ответ А.С. Пушкина, сопровождавший пересылку «нескольких сцен из трагедий». Исследователи считают, что были посланы сцены из «Русалки», но запоздали и не были напечатаны. Подпись Пушкина – обычна (рис. 2).
Первое, на что я обратила внимание, читая одесское письмо к Пушкину, была фраза: «Будьте же добры не слишком досадовать на меня и, если мне необходимо выступать в защиту своего дела, прошу Вас, в оправдание моей назойливости и возврата к прошлому, принять во внимание, что воспоминания – это богатство старости, и что Ваша старинная знакомая придает большую цену этому богатству» [8:72; курсив мой – Л. В.]
Кстати, обращаю внимание читателя на особенность стиля корреспондентки, на сложность предложения. Но об этом – ниже...
А выделенные слова показались знакомыми. Да, конечно: эта же мысль – в письме Пушкина от 23 марта 1821 года из Кишинева в Петербург – А.А. Дельвигу: «Я перевариваю воспоминания и надеюсь набрать вскоре новые; чем нам и жить, душа моя, под старость нашей молодости, как не воспоминаниями?» [9; курсив мой – Л. В.] Здесь же Пушкин пишет о своем намерении оставить «благословенную Бессарабию – есть страны благословеннее». Он рвется в Одессу.
В письме ему же (декабрь
Известно, что в феврале-марте 1821 года Пушкин был в Одессе: на обратном пути в Кишинев после появления «неожиданно для всех в Киеве», а затем – в Тульчине и Каменке. Потом он будет в Одессе в мае, почти месяц, и, вероятно, не только в мае. Первый биограф поэта П.В. Анненков напишет: «Недаром отпрашивался Пушкин у добродушного Инзова и в Одессу так часто. Там были у него новые любовные связи...» [11:191].
Воронцовы – за границей. В 1821 году в Лондоне у них родилась дочь Александрина, в 1822-м – сын Александр, год спустя умерший. 23 октября 1823-го, уже в Одессе, где Елизавета Ксаверьевна находится с 6 сентября 1823 года, родился сын Семен.
А 2 февраля 1821 года в Киеве, как считает большинство исследователей, произошла «роковая встреча» Пушкина с Каролиной Собаньской – дочерью «киевского губернского предводителя дворянства (1809), тайного советника (1815) и сенатора (1821), видного масона (великий магистр петербургской Великой ложи Астреи, 1821) Адама Станиславовича Ржевусского» [6:185]. Встреча произвела на Пушкина «ошеломляющее впечатление».
Удивительной красоты, окруженная бесчисленными поклонниками; происхождением – от древнейших родов польского шляхетства; прекрасно образована, отличная пианистка, обладательница «пленительного голоса»; собирательница автографов великих... Она была – воплощением аристократизма и гордости, независимости и... авантюризма. Добившись развода с мужем (совсем юной ее выдали за 50-летнего подольского помещика Иеронима Собаньского, «развратника, картежника» и т. п.), она с 1819 года живет в Одессе. Состоит, как писал Ф.Ф. Вигель, в «незаконной связи» с Я.И. Виттом, не гнушается «названием наемной наложницы, которые иные ей давали» [12:299].
Вигель писал об употреблении Собаньской Виттом «и сериозным образом», «она служила секретарем сему в речах столь умному, но безграмотному человеку и писала тайные его доносы», а потом – «из барышей поступила она в число жандармских агентов» [12:301].
Ян (Иван) Витт – граф, сын «обладательницы несметных богатств» Софии Потоцкой, генерал, начальник военных поселений в Новороссии. Отличился как лицемер, шпион, специалист политического сыска, интриган и провокатор, карьерист и казнокрад. Т.Г. Зенгер (Цявловская) писала, ссылаясь на биографию Витта Н.П. Чулкова, что он «предатель Александра и Николая Раевских, Михаила Орлова, В.Л. Давыдова и многих других, организовавший тайный сыск за Пушкиным в Михайловском летом
В газете «Новая Польша», во время польского восстания 1831 года, – свидетельство: «Витт был первым предателем и как бы капканом жертв, преданных на виселицу и муки в начале кровавого правления Николая I. Преступное управление военными поселениями, в которые были вложены миллионы рублей Россией, пошатнуло кредит Витта у Александра; он спас себя, предав несколько десятков полковников, донеся императору о подробностях открытого им Южного общества» [13:143].
Адам Мицкевич, в одной из своих лекций о славянских литературах, скажет: «Сын польского генерала и гречанки, граф Витт сам не знал толком, к какой национальности он принадлежит и какую религию исповедует. Он был ревностным представителем иностранной партии, существовавшей тогда в России. Он возглавлял в ту пору полицейские власти в южных губерниях» [14].
Н.Я. Эйдельман писал о мнении А. Ланжерона, генерал-губернатора Новороссии и Бессарабии (1815 – 1822): «Абсолютное доверие, которым почтил Витта в последний период своего царствования император Александр; его, если можно так выразиться, слепота насчет Витта (если только это доверие не было основано на необходимости, которую император испытывал в нем) – все это было настолько удивительно, что все окружение государя и вся армия испытывали к Витту ненависть...» Ланжерон признавал: «Витт очень полезен для такой службы, но, вероятно, многие не захотели бы оказаться на его месте за любую цену».
Интересно и даже забавно: «Витт не снискал славы знаменитого воина: когда на маневрах предводительствуемая им сторона начала безо всякой видимой причины отступать, генерал Ермолов объяснил изумленному Николаю I: "Вероятно, Витт принимает это дело за настоящее... "» [15].
Эти слова славного русского генерала А.П. Ермолова вполне согласуются с очаровательной репликой замечательного одесского ученого, педагога Н.Н. Мурзакевича (1806-1883) о «Новом русском Иуде», генерале, графе де Витте: «Всегда уклончивый (начиная с аустерлицкого сражения), вежливый и любезный со всеми, этот властолюбец старался все одесское общество привлечь к себе, в чем, при содействии временной "дамы своего сердца" Теклы Собаньской, урожденной графини Ржевусской, вполне успел» [16: 69-70; курсив мой – Л.В.]
Кстати, этот «герой», задумав «столкнуть с места графа Воронцова», «ещё до Вознесенского смотра (18 августа – 3 сентября 1837 – Л.В.) устраивавший подземные мины, чтобы в одно приятное утро взорвать на воздух князя Воронцова, и потом занять место Новороссийского и Бессарабского генерал-губернатора» [16:137], потерпел, в конце концов, полное фиаско.
О «жалкой нравственной руине» – Ришельевском Лицее Одессы под руководством де Витта – мне уже приходилось писать [17]. Приводить из работы Н.Н. Мурзакевича строки: «За славным Вознесенским триумфом гр. Витта последовало секретное расследование о распоряжениях его по военным поселениям. Открылись чудеса: дома, сервизы, обеды обязаны были поставить полковые командиры на счет "благоразумной полковой экономии"; каково же приходилось солдатам?..»
Было явлено и «...особое повеление, т.к. с некоторого времени Одесса и Новороссийский край сделались притоном поляков, желающих из Одессы сделать пограничный передаточный пункт, то всех служащих поляков уволить и впредь таких на службу в Новороссии не принимать» [16:137].
Но я чересчур увлеклась информацией о Витте, которого сегодня некий «исследователь» усиленно пытается «отмыть», при этом не гнушаясь бесстыдным, наглым плагиатом. И что отвратительнее всего, пытается представить его «спасителем Пушкина», беззастенчиво, не ссылаясь на источники, пишет о переписке Поэта с «Новым русским Иудой»!?
Можно было бы предоставить немало ещё материалов, свидетельствующих об оценке генерала де Витта современниками и исследователями, но позволю себе ограничиться, обратив внимание только на публикацию 2005 года А. Абросимова о старом названии одной из улиц г. Херсона: «По характеристике современников, граф Иван Осипович Витт был воистину двуликим Янусом – авантюрист, казнокрад, делец, предатель, интриган, полицейский сыщик, провокатор и предатель декабристов. Отличался тонкостью ума и проницательностью, к тому же красавец и донжуан, безжалостный усмиритель и палач. Его ордена омыты кровью и слезами жертв. <…>
А под оценкой графа Витта, данной братом царя Константином Павловичем, подписались бы знавшие в разных ситуациях Яна-Ивана, не только генерал-губернатор Воронцов, но и князь Багратион, граф Витгенштейн, граф Ланжерон, даже сам Наполеон, чьим агентом в Польше был полковник Витт. Вот слова Константина Павловича, сказанные о графе: «Такой негодяй, каких свет еще не производил. Для него не существует ни религия, ни закон, ни честь. Словом, как выражаются французы, он вполне достоин виселицы» [18].
Вернусь к «одесскому письму». Корреспондентка Пушкина пишет:
«Теперь, когда столько лиц обращаются к нашим литературным светилам с призывом обогатить наш Подарок бедным, могу ли я не напомнить Вам о наших прежних дружеских отношениях, воспоминание о которых Вы, может быть, еще сохранили, и не попросить Вас в память этого о поддержке и покровительстве, которые мог бы оказать Ваш выдающийся талант нашей Подбирательнице колосьев» [8:72; курсив мой – Л.В.] Во французском тексте письма только слова «Подарок бедным» – по-русски. Усматриваю если не противопоставление, то параллелизм «Подарка бедным» и «Подбирательницы колосьев». Что это, или – кто?
Одесский исследователь Зоя Бориневич-Бабайцева свидетельствует, что «Альманах сначала предполагали назвать «
Однако письмо «Вибельман» написано в конце 1833 года, после поражения польского восстания, к которому, так или иначе, К. Собаньская причастна. Мнения исследователей о ее роли в польском движении – неоднозначны. В письме Бенкендорфу (ответ 4 декабря 1832), высланная из Варшавы, где генерал Витт назначен губернатором, она напишет: «Я более чем несправедливо обвинена...», уверяя в «глубоком презрении, испытываемом мною к стране, к которой я имею несчастье принадлежать» [6:196, 193]. Однако, «глубокое презрение» вполне может быть оборотной стороной пропавших втуне усилий этой несомненно незаурядной, энергичной, непомерно честолюбивой женщины по восстановлению независимости Польши. А о помощи К. Собаньской повстанцам, о спасении «польских офицеров от Сибири и рудников», о том, что после взятия Варшавы Собаньская «навещала госпитали <...> и многим, если не помогла освободиться, то усладила неволю и помогла в беде», о посещении ею тюрем свидетельствовали многие [13:128, 142, 143]. Не она ли – «Подбирательница колосьев»?
Сумев очаровать, обмануть многих, она удостоилась характеристики Николая I, выраженной в письме наместнику Царства Польского И.Ф. Паскевичу: «Долго ли граф Витт даст себя дурачить этой бабой, которая ищет одних своих польских выгод под личной преданностью, и столь же верна Витту как любовница, как России, быв ей подданная?» [6:189-190; 13:142].
Генерал Витт был назначен губернатором Варшавы, а К. Собаньской предложено было отправиться в ее имение Ромбаны-мост на Подолии. По дороге, из Минска, она и написала то самое письмо Бенкендорфу.
Вчитываясь в это письмо, я не могла не заметить особого слога, в частности, изобилующего длиннейшими сложными предложениями, частыми «периодами» со множеством вводных слов, предложений, различных оборотов. Автор активно использует точку с запятой. Это – стиль. Стиль письма «Вибельман», по-моему, чрезвычайно с ним схож. Не поленилась подсчитать. В письме «Вибельман» – 16 предложений из 395 слов, 5 раз использована точка с запятой. В среднем на каждое предложение приходится 24,7 слова. В письме Собаньской к Бенкендорфу – 56 предложений, в среднем 23,8 слова в предложении. В каждом пятом предложении использована точка с запятой. Весьма схожи и некоторые обороты в обоих письмах.
В постскриптуме письма «Вибельман» информирует: «Я должна в скором времени выехать в Киев». Говоря о поисках какой-то рукописи Ивана Потоцкого, пишет: «Вы, конечно, понимаете, что я обратилась к первоисточнику. У его родных нет ее...». Е.Б. Чернова, идентифицируя письмо как письмо Е.К. Воронцовой, вспоминает о свойстве ее, через сестру, с Потоцкими [20]. Но Витт – сын Софьи Потоцкой; не он ли – «первоисточник»?..
Т.Г. Цявловская, печатая и комментируя письмо «Вибельман» [8:72-75], пишет о бесспорном доказательстве – почерке. Аргумент серьезный. Но... лишь в том случае, если бы с почерком «Вибельман» сличались не только почерк Воронцовой и «Р.С. Эдлинг, урожденной Стурдза, руководителя дамского кружка в Одессе, предпринявшего в 1833 году издание альманаха для бедных» (почерк совершенно не похожий!), но и – почерк К. Собаньской, схожий (см., к примеру, запись рукою Собаньской на обороте автографа стихов Пушкина «Что в имени тебе моем?..» – рис. 3).
При изучении «одесского письма» многие оспаривали авторство Е.К. Воронцовой. Среди них – П.Е. Щеголев, В.В. Сиповский, П.А. Ефремов, М.П. Алексеев. Последний – видный пушкинист, академик, в 1920-1927 гг. работавший в Одессе, предполагал, что это письмо Р.С. Эдлинг, отмечал «тяжело построенные фразы»: «Так не могла писать ни Воронцова, ни другая светская женщина пушкинского круга и времени». Заметил, что «подпись письма совершенно не похожа на обычную подпись Эдлинг», предположил: подпись «нарочитая» [19:60]. Спор решился сличением почерка. Но, повторюсь, почерки Воронцовой и Собаньской – схожи, не исключаю и того, что могла писать Воронцова, но только ли от своего имени?..
На эту «крамольную мысль» навели... послесловие «одесского письма» и некоторые детали второго романа.
Кстати, рисунки подписи (рис.1) в сопоставлении с «архивным номером» на ответном письме Пушкина (рис.2) наводят и на размышления: не содержится ли в них пока неясной информации, но... сопоставимой с некоторыми масонскими «иероглифами»?
Продолжаю думать, что и возможны и нелишни профессиональные графологическая и филологическая экспертизы письма «Вибельман». Вопрос – не зряшный: за ним – личность Поэта, его «человеческий голос», взывающий к нам, трагедия жизни и безвременной гибели.
Но кто бы ни написал слова, вынесенные в подзаголовок, в них – непреходящая истина.
«Графиня» или «Милостивая государыня, Елизавета Ксаверьевна»?..
Существенно, что Пушкин ответил на декабрьское письмо «Вибельман» только 5 марта 1834 года. Известно, что после Одессы он встречался с Собаньской и в 1828 году в Петербурге. Ахматова писала, что поэт «...в 1828 году погибал в чьих-то сетях, ревновал, метался, бился», «демоница над ним издевалась...» И – о стихах к Анне Олениной: «Что может быть пронзительнее и страшнее этих воплей воистину как-то гибнущего человека, который взывает о спасении, взывает к чистоте невинности.<...> Это настоящее SOS» [21:220-221].
В августе – 1 пол. октября 1828 года А.С. Пушкин пишет Е.М. Хитрово:
«Я имею несчастье состоять в связи с остроумной, болезненной и страстной особой, которая доводит меня до бешенства, хоть я люблю ее всем сердцем» [22].
Тогда же, в 1828 году, поэт возвращается к стихам «Клеопатра». Начатым в 1824 году, использованным в «Египетских ночах» (1835?). Волнующая Пушкина еще в Одессе тема Клеопатры отражена и в отрывке «Мы проводили вечер на даче…» (1835). Героиня последней – «вдова по разводу», с «огненными глазами» – отличительными признаками К. Собаньской – современная Клеопатра, требующая жизнь в обмен на ее любовь. Анна Ахматова прямо называла Каролину Собаньскую «одесской Клеопатрой» [23:190]. Писала: «Каролина – Клеопатра – это одна из женщин, которых Пушкин не только не возносит, как Татьяну или дочь мельника, это та, кого он боится и к которой тянется против силы.
Милый Демон!» [24:197].
Встречался Пушкин с Собаньской и в январе-феврале 1830 года. 5 января 1830 года он написал в альбом Собаньской стихи «Что в имени тебе моем?..» Встрече в феврале предшествовала ее записка (2 февраля 1830), где, в частности, – о надежде, «что вы <...> не будете досадовать на мою докучливость» [13:111]. Cравниваю со строкой письма «Вибельман», где – просьба: «Будьте же добры не слишком досадовать на меня». И – два письма Пушкина к Собаньской, которые невозможно читать без сердечной боли. Там – о ее «таком жестоком и бурном существовании», определения: «демон», «существо столь высшее и ... творящее зло» (последнее – зачеркнуто). О том, что «Я испытал на себе все Ваше могущество», «я рожден, чтобы любить Вас...»; о «судорожном и мучительном» «любовном опьянении», а теперь, по прошествие 9 лет, – «очень нежной, очень искренней привязанности» и «слабости выздоравливающего»; о душе своей – «боязливой рабыне ее души». Где он молит ее не говорить о возможном с нею счастье, не посмеяться вновь над ним, просит дружбы, близости, «как если бы нищий попросил хлеба» [3; курсив мой – Л.В.]
Т.Г. Зенгер (Цявловская) писала: «4 марта Пушкин стремительно уехал из Петербурга, покинув Собаньскую» [6:205; курсив мой – Л.В.] О том же – А.А. Ахматова, вспоминая строки: «В воздухе нагретом / Уж разрешалася зима…» [2:185].
С чем связан молниеносный отъезд 4 марта 1830 года? И, если письмо «Вибельман» это письмо Собаньской, то не хотел ли Пушкин датой «5 марта 1834 года» напомнить последнюю встречу, утвердить: «жив, несмотря на...»? Как не вспомнить о слухах одесского периода о самоубийстве Пушкина, о письме его В.А. Жуковскому 29 ноября 1824 года? – «Чем далее живу, тем более (вязну в) стыжусь, что доселе не имею духа исполнить пророческую весть, что разнеслась недавно обо мне (и еще не застрел) (Увяз я в) Глупо час от часу вязнуть в жизненной грязи» [25; в скобках – вычеркнуто].
Ответное письмо Пушкина к «Вибельман» – короткое, корректное, с извинением за посылку «несовершенного творения». Благодарность за «мгновение счастья» при получении и мысль, что «вы не совсем забыли самого преданного из ваших рабов». Светское письмо. Подпись – обычна: «Александр Пушкин», никакого легендарного «Вобюлиманс». В обращении: «Madame
Крайне странно, так как она же пять лет до того готовила к публикации материалы покойного М.А. Цявловского, где редакция обращения – правильная [26:272], не могла не знать публикаций Ю. Маслянки, М.П. Алексеева, О.С. Соловьевой [27, 28, 29]. Никак не могла не знать справочного тома с дополнениями и исправлениями академического издания полного собрания сочинений Пушкина! [30]. Может быть, дело в том, что все вышеуказанные источники – специальные, научные, а «Прометей» – популярное издание?
Еще более странно, так как именно Т.Г. Зенгер, впоследствии – Цявловской, принадлежит честь идентификации в 30-е годы записей в черновых тетрадях Пушкина как писем к К. Собаньской [5 и 6]. Но позднее исследователь круто повернула в сторону, отрабатывая вышеуказанную версию. В частности, в ее монографии «Рисунки Пушкина» на 446 страницах – ни одного изображения К. Собаньской, в то время как их – множество.
Очень интересные слова в постскриптуме письма «Вибельман», заставили познакомиться со вторым произведением.
«Изящная шкатулка с секретами»
Второй роман – «Рукопись, найденная в Сарагосе» Яна Потоцкого (дата рождения 1757 или 1761, смерти – самоубийства? – 1815 или 1816) Этот роман, «изящная шкатулка с секретами», который, по свидетельству П.А. Вяземского, «Пушкин высоко ценил», нуждается, по-моему, в особом прочтении. Роль его в творчестве и судьбе А.С. Пушкина мало изучена.
В постскриптуме одесского письма к Пушкину корреспондентка, говоря о поисках рукописи Ивана Потоцкого («о трех повешенных?»), пишет: «Вы, конечно, понимаете, что я обратилась к первоисточнику. У его родных нет ее...» Т.Г. Цявловская, автор публикации, посчитала, что речь идет о романе Яна Потоцкого. Того же мнения и другие исследователи, в частности, одесский – Зоя Бориневич-Бабайцева [19]. Думаю, – очевидно.
Обратившись к первой публикации письма «Вибельман», я обнаружила существенное отличие в переводе постскриптума: «Пользуюсь случаем сказать вам, что мои розыски рукописи о трех повешенных (?) графа Ивана Потоцкого ни к чему не привели. Вы можете себе представить, как я старалась спасти ее. В семействе ея нет: вероятно рукописи графа затерялись по небрежности, т.к. он скончался одиноким в деревне» [31:188; курсив мой – Л.В.]
Пишут, что отрывки из романа печатались в Санкт-Петербурге в 1804 году. Затем, разделенный на два эпизода, роман опубликован в Париже в 1813 и 1814 годах. Существовало несколько рукописных списков романа, 5-6 было в России и Польше.
Прочла роман, действительно удивительную «рукопись», что «содержала повествование о кабалистах, разбойниках и оборотнях» [32:3].
Действие происходит в ХVIII веке в Испании, Италии, на Корсике, Сардинии, Мальте, в Тунисе и Марокко, в Лионе и Париже, в Вене и Мексике. Фантазия переносит автора и в Древние Грецию, Египет, Иудею. Роман состоит из 66 глав (Дней) с Предисловием, Заключением и Приложением (День сорок седьмой), включает многие факты истории «посвященных». Многие страницы романа повествуют о каббале, ее тайнах и могуществе, истории Иудеи, Израиля (повествования Вечного Жида). Мистика, леденящие кровь ситуации, в которые попадает герой, любовные приключения (одновременная связь с двумя обольстительницами из рода Гомелесов), разбойники, оборотни, «князья Тьмы», инквизиция, явная боязнь, презрение некоторых героев к христианству и мн.др.
В «Приложении» (NB! – по версии, парижского издания 1813 года) интерес представляет остро шаржированный образ поэта Агудеса, который впервые «ввел в поэзию все слова из нашего языка», не ограничившись выражениями «возвышенными». Автор явно иронизирует по поводу поэта, уверенного в том, что его «стихи – источник всех разговоров», что их строчки «сразу же становятся пословицами». Поэт Агудес отличается также особенностью писать «сатиры только в плохую погоду»: «Когда с дождями осень наступает»...
Замечу, что речь в романе идет о двух повешенных.
Герой – молодой валлонский офицер по имени Альфонс ван Ворден – избежал этой участи, претерпев немало жутких приключений, благодаря верности слову, хранению «тайны Гомелесов», родоначальником которого были «бен Тахеры», владевшие Альпухарой (в Испании, между Гранадой и Валенсией), «ревностные почитатели Пророка», мечтавшие об «обращении всего света в ислам». В течение веков представители семейств «посвященных» – «Езидов на Ливане, Халилов в Египте и Бен-Азаров в Африке», а также «рода Уседа», ведущего начало от «Аарона, который был братом Моисея и первосвященником Израиля», разрабатывали огромное месторождение золота.
Думаю, что не только стихи 1836 (!) года «Альфонс садится на коня...», но и такие шедевры, как «Ночной зефир...», «Я здесь, Инезилья...», «Паж или Пятнадцатый год», наконец, «Каменный гость» – «трагедия возмездия», «собственные лирические переживания Пушкина, неразрывно связанные с его жизненным опытом», по мнению Анны Ахматовой [33:92, 108], могут быть связаны с романом Яна Потоцкого и с той, что «так старалась спасти рукопись». Ахматова считала, что «Паж...» и «Каменный гость» связаны с К. Собаньской.
Почему стихи «Альфонс садится на коня...» считаются неоконченными мне трудно понять. По-моему, это не просто «вольное переложение одного из эпизодов французского романа графа Яна Потоцкого», как посчитала Т.Г. Цявловская [34]. И по форме, и по содержанию это совершенно законченное произведение, в котором, использовав фабулу «Дня первого» романа, поэт сказал то, что хотел сказать.
Обратив внимание на пушкинские строки: «...Перед ним / Одна идет дорога в горы / Ущельем тесным и глухим», не найдя подобного описания дороги в романе, вспоминаю: «13. Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; 14. Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» [35]. Не испугавшись «трупов двух гитанов», висящих «на глаголе»,
...Альфонсов конь всхрапел и боком
Прошел их мимо, и потом
Понесся резво, легким скоком,
С своим бесстрашным седоком.
Если стихи 1836 года – своеобразный ответ Поэта тем, кто пытался его запугать (вспомним: «о трех повешенных» и знаке вопроса!), то можно ли яснее сказать?
Тотчас, поднявшись на горную вершину, герой Яна Потоцкого видит Гвадалквивир, «который не разливается здесь тем великолепным спокойным потоком, каким он омывает стены Севильи. При выходе из гор Гвадалквивир мчится быстрой стремниной, не зная дна и берегов, колотясь волнами о скалы, на каждом шагу мешающие его разбегу». Как не вспомнить шедевр 1824 года «Ночной зефир...»?
Не одна героиня романа носит имя «Инезилья», а «варшавская графиня» черновика (чистовой вариант – «севильская») вызвала трогательное, эмоциональное «Ура!» А.А. Ахматовой [36:263].
Как не всп
омнить и о «восточном колорите» многих стихов Пушкина южного периода и затем – в Михайловском? Его гениальные «Подражания Корану» (1824)?! Его интерес к древне-еврейскому алфавиту? И, наконец, – о тексте на перстне-талисмане?
На камне его – надпись, в переводе «раввина З. Минора, проф. Д. Хвольсона и барона Д. Гинцбурга» означает: «Симха, сын почтенного рабби Иосифа (пресвятого Иосифа Старого), да будет благословенна его память». «Талесм» – по-арабски; по-персидски – «телисм», – означает «колдовство, чары», – ссылаясь на В. Гаевского (1888), писал Н.О. Лернер [37]. Украдены из музея перстень и его «неудачная копия», нам оставлена только возможность видеть его оттиск (рис. 4).
Вспомню и об одной из первых – прижизненной! – иллюстрации к стихам «Талисман» – лубке 1833 года, где явно использован сюжет Рембрандтовской «Данаи». Там героиня в восточном костюме передает служанке, также соответственно одетой, конверт, приложив палец к губам в знак тайны. Треть лубка – восточный пейзаж с мусульманскими мечетями (рис. 5) [38; курсив мой – Л.В.]
«Азбучная истина, – говорят, – стихи "Талисман" – о перстне, подаренном Воронцовой, как и "Сожженное письмо" – о её письме». Ой ли?..
Не в одной своей публикации осмелилась высказать сомнение. И чем больше вчитываюсь в пушкинские строки, вглядываюсь в рисунки Рабочих тетрадей до 1999 года недоступные «простым смертным», особенно – не столичным, тем неотступнее «крамольная» мысль: а вдруг и «крымская любовь», и раньше – «северная любовь», и скрытая за аббревиатурой NN в шутливом Дон-Жуанском списке («Неназываемая») – одно лицо?
Тем более соглашаюсь с мнением Н.О. Лернера (1910): «Никакой переписки с Воронцовой у Пушкина не было и не ее сожженное письмо оплакивал поэт» [37]; М.О. Гершензона, оценившего версию перстня-подарка Е.К. Воронцовой (1919): «Нужна весьма малая острота ума, чтобы понять нелепость этой басни». Он же скажет о «расшифровке» одной записи в Рабочей тетради Пушкина: «До каких натяжек доходит изобретательность биографов показывает следующий курьез. В черновой тетради Пушкина, на той же странице, где набросаны 32-я и 33-я строфы третьей главы "Онегина", записано его рукой: "5 сент. 1824, u. l. de", т. е. une lettre de... И вот новое подтверждение того, что Пушкин в Михайловском получал письма от Воронцовой! <...> Почему "письмо от..." означает письмо именно от Воронцовой, это остается тайной веры» [39:193]. Предлагаю читателям самим всмотреться в запись (рис. 6).
Думаю и фантазия о «Вобюлиманс» – очевидна.
И снова задаюсь вопросом: почему о Собаньской так долго молчали видные пушкинисты, или, «заговорив», вскоре «сворачивали» на Воронцову? Почему она «так глухо молчала», надолго пережив поэта? А. Ахматова писала: «То, что Собаньская, дожив до 80-х годов, так глухо молчала о Пушкине, – mauvais signe! (дурной знак)», предполагая, что «агентка Бенкендорфа», писавшая «ему до польского восстания», «существо, занимавшееся предательством друзей и доносами в середине 20-х и в начале 30-х», не могла не иметь «каких-нибудь заданий, касавшихся Пушкина» [2: 188-189].
Что имел ввиду Ф.Ф. Вигель, писавший: «...о недоказанных преступлениях, в которых ее подозревали, не буду и говорить. Сколько мерзостей скрывалось под щеголеватыми ее формами!» [12: 301]?
Не о том ли и Ахматова, «...что кто-то и находил нужным управлять кормилом мнений и посвящал друзей в шпионы и не уважал в других решимость мнений, красоту гонимой славы, талант и правоту сердца, т.е. не уважал его – Пушкина и его же, друга, посвящал в шпионы, т.е. распускал слухи о том, что Пушкин – шпион. Это и есть
.................................суеты
Укор жестокий и кровавый –
и этого <...> Пушкин до смерти не забыл и не простил. Здесь очень пахнет Собаньской, которая, заметая следы, могла сказать, что в чем-то виноват Пушкин, в то время как это была ее работа» [23:189; курсив автора – Л.В.]
О «кишевшей шпионами Одессе» нам известно, в частности, из свидетельств активистов польского движения [40:148]. Среди них, теперь уже известно, – Я.О. Витт и К.А. Собаньская.
Еще раз вспомню об одесском салоне Каролины Собаньской, где часто «слышалась гортанная восточная речь, мелькали белые чалмы и шоколадные лица» [41:68]. О завсегдатаях – «Фонтонах, Франкини, Пизани» – лицах «без определенной национальности», в частности, об «одном из двух братьев Пизани, пожилом человеке с седой бородой», который «одевался по-восточному, ходил в чалме, и незнакомые легко могли принять его за турка». Они «застряли в Одессе из-за прекращения наших сношений с Константинополем» [42].
Как не вспомнить и о дяде Каролины Собаньской Вацлаве (Венцлав, Венцеслав) Ржевуском (Жевуский), муже воспитавшей ее в своем Венском салоне Розалии Ржевуской?
Последний – «известный путешественник. Поклонник теорий Руссо, блестяще образованный ориенталист, он провел много лет на Востоке среди арабских племен, где отличился мужеством, силой, выносливостью. Одно время он был даже шейхом, вождем воинственного племени. Легенды о подвигах "рыжебородого дьявола", "шайтана на коне" распространялись быстрее, чем его научные исследования и литературные произведения В. Жевуского"». После путешествия в Аравию (1818-1821), «расстроив свое громадное состояние, Жевуский поселился в Саврани, на Подолии». Чудак, ведущий «жизнь кочующего араба в наследственной Саврани, одевающийся по-арабски, живущий в конюшне». Говорили и о его «отступлении от веры и разрушении семейных уз» [40:149].
Полный титул графа на Востоке: «Таг-Эль-Фашер-Абоэль-Нишан, эмир и шейх Арабов Бедуинов в пустыне Недж». Но он – «уроженец Волынской губернии, служит подполковником во французской кавалерии и член Геттингенского университета, Варшавского Общества Любителей Наук и других. Любовь к наукам и особенная страсть к восточным языкам возбудила в нем охоту путешествовать на Востоке», – писал Булгарин в предисловии к письму Ржевуского, желавшего издать свои записки о путешествиях в России [40:181].
Вацлав Ржевуский был членом польского «Национального масонства и Патриотического общества», бывал в Одессе. В 1830 году принял участие в польском восстании и погиб. О смерти его имеются противоречивые сведения: одни свидетельствуют о гибели «в лесу, под крестьянским топором», другие – «на поле битвы» [40:182].
Интересным, в связи с романом Яна Потоцкого, мне видится и описание красот Ореанды в Крыму, где было имение графа, генерала Я.О. Витта. Где, расставшись с мужем и сойдясь с Виттом (1819) поселилась и К. Собаньская [43: 337]. Сравнение с «величественнейшими красотами избраннейших мест Южной Калабрии, Италии и даже чудесной Сицилии» – «в уменьшенном размере, красоты причудливейшей природы» [44]. Особенно интересно сопоставление пещер Кизил-Коба близ Чатырдага в Крыму и таинственных пещер с богатейшим месторождением золота, разрабатываемым семействами «посвященных» в романе Яна Потоцкого. Пещеры Кизил-Коба времен А.С. Пушкина, с «небольшим водопадом невдалеке», неким «родом озерка» с «чистой и вкусной» водой описал Н.С. Всеволожский [45]. Он же свидетельствует о бытовавшей в Крыму легенде, что пещеры «вырыл Царь Соломон», дабы там «зарыть свои сокровища». Всеволожский пишет, что к пещерам ведет «довольно крутая гора, шагов в 300».
Вспоминаю:
За нею по наклону гор
Я шел дорогой неизвестной,
И примечал мой робкий взор
Следы ноги ее прелестной... (Таврида, 1822).
В Рабочей тетради Пушкина [46] обращаю внимание на рисунок небольшого водопада с горы, поросшей кустарником (рис. 7).
Лист заполнен черновыми вариантами строф III и IV Главы четвертой «Евгения Онегина» (л. 31). Впоследствии, выпущенные из текста «Евгения Онегина» строфы, начатые на этом листе, будут опубликованы в октябре 1827 года в «Московском вестнике» под названием «Женщины». Где, в частности:
...Пред ней я таял в тишине:
Ее любовь казалась мне
Недосягаемым блаженством.
Жить, умереть у милых ног –
Иного я желать не мог.
*
То вдруг ее я ненавидел,
И трепетал, и слезы лил,
С тоской и ужасом в ней видел
Созданье злобных, тайных сил;
Ее пронзительные взоры,
Улыбка, голос, разговоры –
Все было в ней отравлено,
Изменой злой напоено,
Все в ней алкало слез и стона,
Питалось кровию моей...
Не могу простить, тем более, что:
...А дело в том, что с этих пор
Во мне уж сердце охладело,
Закрылось для любви оно,
И все в нем пусто и темно.
Но на следующих листах – черновые записи, затем одарившие нас откровением:
...Пустая красота порока
Блестит и нравится до срока.
Пора проступки юных дней
Загладить жизнию моей!
Молва, играя, очернила
Мои начальные лета.
Ей подмогала клевета
И дружбу только что смешила,
Но, к счастью, суд молвы слепой
Опровергается порой!..
А на 32-м листе – черновик стихов «Графу Олизару», на обороте – продолжение стихов, позднее также вошедших в цикл «Женщины»:
Признаться ль вам, я наслажденье
В то время лишь одно имел,
Мне было мило ослепленье,
Об нем я после пожалел.
Но я заманчивой загадкой
Не долго мучился украдкой…
И сами помогли оне,
Шепнули сами слово мне,
Оно известно было свету,
И даже никому давно
Уж не казалось и смешно.
Так разгадав загадку эту,
Сказал я: только-то, друзья,
Куда как недогадлив я.
А среди строк, на мой взгляд, – один их женских профилей (в центре, зачерненный, в виде маски) – Каролины Собаньской. «Имеющий ухо, да слышит...»
Вместо заключения
А.А. Ахматова в статье «Болдинская осень (8-я глава "Онегина")» впервые сопоставляет «Татьяны милый идеал» с «роковой любовью» А.С. Пушкина – Каролиной Собаньской, этой, в реальности, «анти-Татьяной». Приводит немало свидетельств автобиографичности VIII главы «Евгения Онегина» и трагедии «Каменный гость», считает, что они освещают «очень важный момент биографии Пушкина» [2:191]. Не могу не согласиться.
Лицейский друг Пушкина В.К. Кюхельбекер писал в дневнике 17 февраля 1832-го: «Поэт в своей 8-й главе похож сам на Татьяну: для лицейского его товарища, для человека, который с ним вырос и его знает наизусть, как я, везде заметно чувство, коим Пушкин переполнен, хотя он, подобно своей Татьяне, и не хочет, чтобы об этом чувстве знал свет» [47:42]. Он же, 1 мая 1832 года: «Читал я после обеда последнюю главу "Онегина": в ней много, много чувства; несколько раз слезы навертывались у меня на глаза: нет, тут не одно искусство, тут сердце, тут душа!» [47:50].
Пишет ссыльнокаторжный, познавший многие беды. Но он знает, чувствует Пушкина.
Знаем ли, чувствуем ли мы его – в «хрестоматийном глянце»?..
Вспоминаю: 10 ноября 1836 года А.С. Пушкин пишет Н.Б. Голицину в Артек из Петербурга: «Как я завидую вашему прекрасному крымскому климату: письмо ваше возбудило во мне множество воспоминаний всякого рода. Там колыбель моего "Онегина", и вы, конечно, узнали некоторых лиц» [48]. Нам узнать их непросто.
Особенность времени написания письма в судьбе А.С. Пушкина (4 ноября Пушкину доставлен анонимный пасквиль, вечером им послан вызов Дантесу, крайне «беспокойная неделя»!); содержание письма – с благодарностью за перевод Голицыным на французский язык стихов «Клеветникам России»; отношение Поэта к польскому восстанию 1830-1831 гг. затронуты мною в нескольких публикациях, в том числе, в – «Нет истины, где нет любви» [17], «Что в имени тебе моем?..» [49].
Хочу заметить, что, не соглашаясь с некоторыми положениями работы Светланы Макаренко (2004), я, тем не менее, совершенно согласна, что польский след в «несчастливом декабрьском дворянском бунте» – и в судьбе А.С. Пушкина! – «с течением времени становится все более заметен и очевиден. Но чтобы подробно говорить о нем, нужно иное время, иное место, иные обстоятельства, иные прочтения известных и неизвестных доселе истин и документов» [50; курсив мой – Л.В.] Но только ли – столько ли! – польский след?..
Из последних, постсоветских публикаций и деяний, обращаю внимание на мысль Марка Митника (Нью-Йорк). Он, Президент Международного Пушкинского общества, бывший житель Одессы, приводя, в общем-то, малодоказательные факты, опровергающие, на его взгляд, «одесскую легенду о Пушкине и Воронцовой» (я – её противница с юных лет), пишет: «Возвращаться к ней в ХХI веке уже не имеет никакого смысла» [50]. А какой смысл был в ней в ХХ веке? Что, цель уже – достигнута?..
И нынешние сооружают на тротуаре Одессы «Тень Пушкина», предоставляя возможность «одесситам и гостям города» – «привилегированной и патентованной кучке» с её «дебелыми, неуклюжими ногами, влезшими в шелковые чулки» (Ф.М. Достоевский) – попирать уродливый, позорный, «неординарный стрит-арт объект»; переименовывают бульвары в «просто Северные», как это случилось в Ивано-Франковске; декларируют: «Пушкин хуже Путина, потому что талантливее».
Не могу не согласиться насчёт талантливости, но ведь главное кредо лица с «неоконченным высшим», «українського літератора (власне визначення), поета, політика, громадського діяча, журналіста, телеведучого»: «Ми маємо відкинути все московське – і погане і добре. І добре ще категоричніше ніж погане. Пушкін гірший за Путіна, бо талановитіший» [51].
Ох, и времечко!.. О нём – Александр Сергеевич:
...геральдического льва
Демократическим копытом
Теперь лягает и осёл:
Дух века вот куда зашёл!
Но – бессмысленны, безнадежны потуги низвергателей любого ранга в любые времена! И – счастлив, кто слышит: «Восстань, боязливый»! Кто просит:
...Сердечной молитвой,
Пророк, удали
Печальные мысли,
Лукавые сны!..
...И чувствует путник и силу, и радость;
В крови заиграла воскресшая младость;
Святые восторги наполнили грудь:
И с богом он дале пускается в путь.
Счастлив, кто вслед за А.А. Ахматовой пытается разгадать «Пушкинскую тайнопись», надеется «в нужной нам прозе» вернуть нам пушкинские «стихи обновленными и как бы увиденными в ряде волшебных зеркал – во всей многоплановости пушкинского слова и с сохранением его человеческой интонации». Ведь поистине: мы «очень виноваты перед Пушкиным. Мы почти перестали слышать его человеческий голос в его божественных стихах» [21:221-222].
Счастлив, кто вслед за В.В. Розановым, несомненно знающим и о современных ему и о будущих «грязных, марающих», повторяет: «К Пушкину, господа! – к Пушкину снова!.. Он дохнул бы на нашу желчь, – и желчь превратилась бы в улыбки. Никто бы не гневался "на теперешних", но никто бы и не читал их...» [52:367].
Счастлив, кто, как В.С. Непомнящий, знает, помнит и бережет «солнечное сплетение русской культуры», понимая, что «Пушкин по сию пору одна из самых горячих точек нашей душевной жизни» [53:413].
С Юбилеем вас, счастливцы, с 220-й годовщиной Александра Сергеевича Пушкина!
1999, 2002, май 2019, Одесса.
Примечания
1. Ахматова А.А. «Адольф» Бенжамена Констана в творчестве Пушкина // А.А. Ахматова О Пушкине. – Л.: Советский писатель, 1977. – С.50-88.
2. Ахматова А.А. Болдинская осень (8-я Глава "Онегина"). // Ibid. – C. 174-191.
3. Пушкин А.С. – К.А. Собаньской, 2 февраля 1830 // А.C. Пушкин. Полное собрание сочинений в 10 т. – М.: «Наука», 1966. – Т. 10. – С. 271-271; пер. 807-809.
4. Пушкин А.С. – Неизвестной, июнь – июль 1823, Кишинев – Одесса. // А.C. Пушкин. Полное собрание сочинений в 10 т. – М.: «Наука», 1966. – Т. 10. – С. 62 - 63; пер. 766.
5. Зенгер Т.Г. Три письма к неизвестной. // «Звенья». – М.-Л.: «Асаdemia», 1933. – Т. 2. – С. 200-221.
6. «Рукою Пушкина». Несобранные и неопубликованные тексты. // Труды Пушкинской комиссии Института русской литературы (Пушкинского Дома) АН СССР. – М.-Л.: «Аcademia», 1935. – C. 82-208.
7. Констан Б. «Адольф. Рукопись, найденная в бумагах неизвестного» // П.А. Вяземский. Полное собрание сочинений. – СПб, 1886. – Т. Х. – C. 20.
8. Цявловская Т.Г. «Храни меня, мой талисман...» // Прометей. 1974, 10. – C. 12-84.
9. Пушкин А.С. – А.А. Дельвигу, 23 марта 1821, из Кишинева в Петербург // А.C. Пушкин. Полное собрание сочинений в 10 т. – М.: «Наука», 1966. – Т. 10. – С. 25 - 26.
10. Пушкин А.С. Отрывок из письма к Д. // А.C. Пушкин. Полное собрание сочинений в 10 т. – М.: «Наука», 1966. – Т. 10. – С. 633 - 636.
11. Анненков П.В. А.С. Пушкин в Александровскую эпоху. 1799-1826. – СПб, 1874.
12. Вигель Ф.Ф. Записки. – М.: Круг, 1928. – Т. II. – 356 с.
13. Яшин М. «Итак, я жил тогда в Одессе...» // Нева, 1977, 2. – С.100-143.
14. Мицкевич А. Собрание сочинений в 5-ти томах. – Т. IV. – М.: Гослитиздат, 1954. – С. 386-387.
15. Эйдельман Н. Пушкин и декабристы. Из истории взаимоотношений. – М.: Худож. лит., 1979, 422 с., и – http://www.imwerden.info/belousenko/books/litera/eidelman_pushkin.htm
16. Мурзакевич Н.Н. Автобиография. Примечания и биографический очерк кн. В.Д. Дабижа. – СПб., 1886.
17. Владимирова Людмила. «Нет истины, где нет любви» // http://www.rospisatel.ru/vladimirova-pushkin.htm
18. Абросимов Александр. В поисках крестного отца Виттовской улицы. // https://newfavorite.net/vitt.htm
19. Бориневич-Бабайцева З. Пушкин и одесские альманахи. // Пушкин. Статьи и материалы. – Одесса: Изд-во Од. Дома ученых, 1926. – Вып. 2. – С. 51-69.
20. Чернова Е.Б. К истории переписки Пушкина с Е.К. Воронцовой. // Пушкин. Временник Пушкинской Комиссии. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1937, 2. – С. 336-339.
21. Ахматова А.А. Пушкин в 1828 году. // О Пушкине. – Л.: Советский писатель. 1977. – C. 207-222.
22. Пушкин А.С. – Е.М. Хитрово. Август-первая половина октября
23. Неизданные заметки А. Ахматовой о Пушкине. // Вопросы литературы. 1970. – 1. – С. 158-206.
24. Ахматова А.А. Две новые повести Пушкина. // О Пушкине. – Л.: Советский писатель. 1977. – C. 192-206.
25. Пушкин А.С. – В.А. Жуковскому, 29 ноября 1824 года // Переписка, 1906. – Т. 1. – С. 153.
26. Цявловский М.А. Из записей П.И. Бартенева (О Пушкине и гр. Е.К. Воронцовой) // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. 1969, вып. 3. Май-июнь. – Т. XXVIII. – C. 267-276.
27. Maslanka Julian. Nieznany list Puszkina. // Pamietnik Literacki, rocznik XLVII, zeszyt 1, Warszawa-Wroclaw, 1956, 179-188.
28. Алексеев М.П. Новое письмо Пушкина. // Известия АН СССР, отделение литературы и языка, 1956. – Т. ХV, вып. 3. – С. 251.
29. Соловьева О.С. Новейшие приобретения Пушкинского текста. // Пушкин. Исследования и материалы. – М.-Л., 1958. – Т. П. – С. 406-408.
30. Пушкин. Справочный том. Дополнения и исправления. Указатели. Изд-во АН СССР, 1959. – С.71-72.
31. Шляпкин И.А. Из неизданных бумаг А.С. Пушкина. – СПб., 1903. – С. 185-189.
32. Потоцкий Ян. Рукопись, найденная в Сарагосе. Перевод с польского Д. Горбова. – М.: Рипол, 1994. – 640 с.
33. Ахматова А.А. «Каменный гость» Пушкина. // О Пушкине. – Л.: Советский писатель. 1977. – C. 89-109.
34. Цявловская Т.Г. Примечания. // А.С. Пушкин. Собрание сочинений. – М.: Гос.- издат. Художественной литературы, 1959. – Т. 2. – C. 671.
35. Евангелие от Матфея, гл. 7.
36. Герштейн Э.Г. Примечания. // А.А. Ахматова. О Пушкине. – Л.: Советский писатель, 1977. – C. 225-274.
37. Лернер Н.О. Примечания. // А.С. Пушкин. Под ред. С.А. Венгерова. Изд-во Брокгауза и Эфрона. 1910. – Т. II. – С. 452. – Примечание XXVII.
38. А.С.Пушкин. Русский библиофил. 1911, 5. – Рис. между сс. 42-43.
39. Гершензон М.О. Пушкин и графиня Е.К. Воронцова. // Мудрость Пушкина. – М.: Т-во «Книгоиздательство писателей в Москве», 1919. – С. 185-206.
40. Ланда С.С. Мицкевич накануне восстания декабристов. // Литература славянских народов. Из истории литератур Польши и Чехословакии. 1959, вып. 4. Изд-во АН СССР. – C. 91-185.
41. Белоусов Р. Демоница. // Хвала каменам. – М., 1982. – С. 45-114.
42. Записки графа М.Д. Бутурлина.// Русский архив, 1897. – С. .22.
43. Воспоминания Каролины Карловны Эшлиман. // Русский Архив. 1913, 1. – С..327-359.
44. Путеуказатель Южного Крыма. Одесса, 1866. – С.38.
45. Всеволожский Н.С. Крым и Одесса. Путевые заметки. // Сын Отечества, 1838. – Т. VI, отд. Ш. – С. 10-12.
46. Пушкин А.С. Рабочие тетради. – СПб.- Лондон, 1995. – Т. IV, ПД 835. – Л. 31.
47. Дневник Кюхельбекера. Под ред. В.Н. Орлова. – Л.: «Прибой», 1929.
48. Пушкин А.С. – Н.Б Голицыну. 10 ноября
49. Владимирова Людмила. «Что в имени тебе моем?..» // http://moloko.ruspole.info/node/6628
50. Макаренко Светлана. Смертельная петля Амура. Кондратий и Каролина. Рылеев и Собаньская. // https://www.peoples.ru/love/ryleev-carolina/
51. Митник Марк. Конец одесской легенды. // Книжное обозрение, 15 января 2001 (2-1804).
52. Корчинский Д.А. // http://zaslavskaja.com/2016/04/28/корчинский-пушкін-гірший-за-путіна-б.html
52. Розанов В.В. Возврат к Пушкину. // Сумерки просвещения. – М.: «Педагогика», 1990. – С. 363-367.
53. Непомнящий В. Поэт и толпа. // Пушкин. Русская картина мира. – М.: «Наследие», 1999. – С. 412-442.
