Юрий БАРАНОВ. Просвета пока не видно.

Некто Борис Камянов, русскоязычный стихотворец, откочевавший в Израиль, вспоминает о своей жизни среди коренного населения нашей страны как о сплошной пьянке. Мемуар завершается такой строфой:

Всю-то жизнь я с ними вместе,
В тьме, в блевотине, в говне,
В радости, в гостях у тестя,
В доме, в городе, в стране.

Его ненависть ко всему русскому не минует даже похорон («дикие обряды», по его мнению). Другой графоман, Александр Бараш, вспоминает о России как о «полу-Азии, четверть-Европе, четверть черте-чего» (орфография автора – Ю.Б.), а о Москве как о «стольном гробе». Еще один из беглых, Лев Лосев (он же Лифшиц), не понимает, какая может быть ностальгия по России:

Прекрасно! Ностальгия по сивухе!
А по чему еще – по стукачам?
По старым шлюхам, разносящим слухи?
По слушанью «Свободы» по ночам?
По жакту? По райкому? По погрому?

И т.д и т.д. А вот некто Юрий Колкер: «Россию, как кошмарный сон, нельзя пересказать». Александр Межиров, некогда известный в СССР и срубивший неплохие бабки на стихотворении «Коммунисты, вперед!», пишет, «Что Россия вся как плаха/ От Ивана Калиты,/ Собиратели ГУЛАГа,/ На которой я и ты».
Задыхаясь от ненависти, воняя от страха, толкаясь, они бегут из России. Хаим Венгер:

А мы еще не верим в чудо,
Тому, что вырвались оттуда,
Еще сомненья нас грызут:
А вдруг за несколько минут –
Последних самых – перед взлетом
Они нас снимут с самолета
И в каталажку увезут.

Справедливости ради скажу – не все так в лоб. Нина Воронель даже молится за нас, русских:

Но я пишу: О Господи, прости ей
Победный марш по чешским городам!
За череду предательств и насилий,
Заслуженную кару отменя,
Не накажи и сжалься над Россией.
Отторгнутой отныне от меня!

Вот какая добрая Нина Воронель! Даже просит отменить заслуженную нами кару.
И все же у некоторых – без всякой иронии – находятся в наш адрес и нормальные, человеческие слова. Например, у Юлии Нейман. Не могу удержаться и не привести полностью ее стихотворение

РОССИИ

Да не ты ли руками чистыми
Нас поила водой живой?!
Вместе с Пушкиным, с декабристами
Он по смерти во мне – голос твой.

Пусть по паспорту – инородка я,
Не твоя ли во мне печаль?
Не в тебя ли я – сердцем кроткая
И гневливая – не в тебя ль?!

Одного мы бога и дьявола.
Это помню. Этим горжусь!
Сколько б сору вокруг ни плавало,
Ты ни в чем не повинна, Русь!

Но таких мало, очень мало. В подавляющем большинстве они выплескивают в стихах широкий спектр негативных чувств – от неприкрытой ненависти до брезгливой неприязни и ядовитых насмешек. Они – это авторы сборника «Свет двуединый. Евреи и Россия в современной поэзии». Составитель – Михаил Грозовский, под редакцией Евгения Витковского – из серии «Поэтическая библиотека», издательство АО Х.Г.С. В сборнике рядом с такими известными поэтами, как Липкин, Лиснянская, Бродский и др., представлены неизвестно откуда выкопанные рифмоплеты Яков Зугман, Ефрем Баух, Наум Сагаловский, Евгений Вензель, Риталий Заславский, Давид Шраер-Петров, Михаил Юпп, Виктор Голков и т.д. и т.п., причем стихи невысокого или откровенно плохого качества в сборнике явно преобладают.
Между тем редактор книги Евгений Витковский делает странное, на мой взгляд, заявление: «Не надо удивляться тому, что многих знаменитых в русской поэзии евреев в этой книге нет совсем. Их волновало что-то другое. Здесь только те, кто и зван, и избран. Те, кто заговорил». Избран, надо полагать, Михаилом Грозовским. Заговорил о чем – о неприятии России, о ненависти к ней? С какой целью оставлены за рамками книги неназванные по именам знаменитости и допущены, избраны графоманы? Чтобы повысить градус ненависти?
Конечно, Михаил Грозовский смотрит на еврейский вопрос изнутри, а я – снаружи, но это не значит, что «ему виднее». И я считаю необходимым четко заявить: у меня иное представление о настроениях российских евреев, нежели у Грозовского. За свою долгую жизнь, да тем более прошедшую в Москве, где, как известно, процент еврейского населения значительно выше, чем в среднем по России, мне довелось много общаться с его соплеменниками. Исходя из своего опыта, я считаю, что евреи в целом вовсе не так злобно настроены к России и к русским людям, как большинство авторов сборника «Свет двуединый». Но, разумеется, каждый имеет право на свое видение, на свой отбор. И мне не придет в голову корить Грозовского по поводу того, что он включил в свою книгу графомана А., но не включил поэта Б.
Тут бы и поставить точку, если бы не одно «но». И заключается оно в том, что, по моему глубокому убеждению, что позволено поэту, не позволено комментатору. А комментаторы сборника – люди известные. Это уже упомянутый Евгений Витковский (написавший предисловие), автор солидного по объему послесловия Лев Аннинский и Вадим Кожинов, чья «реплика в русско-еврейском диалоге» завершает книгу.
Я не знаю и знать не хочу, сознательно ли Аннинский дезинформирует читателя ил просто проявляет махровое невежество, но он настойчиво повторяет идущее вразрез с историческими фактами утверждение, будто русских и евреев связывает всего двести лет «яростного и темного сожительства».
«И зачем Екатерина прикупила их у Европы при очередном разделе Польши?» – восклицает Аннинский. Несколько раз повторяет он эти «два века». Вторит ему и Витковский: «Во время разделов Польши (евреи) хлынули в Южную Россию, даже в Сибирь». Между тем в том же сборнике Семен Липкин пишет:

Четыре, как будто столетья
В империи этой живем.

Кто же прав – Липкин или Аннинский? Да ни тот, ни другой.
«Темное и яростное сожительство» длится уже более тысячи лет – чтоб знал, как говорят в Одессе, Аннинский, да и Витковский. И это непросто поправка «в цифре» – в течение вычеркнутых Аннинским веков происходили события исключительно важные, судьбоносные для обоих народов, для истории их отношений, существенно повлиявшие на их менталитет. За недостатком места не будем говорить о веках, предшествовавших Крещению Руси. При желании можно узнать немало интересного по данной теме, относящегося к тем временам, например, о той роли, которую играли евреи, особенно пражские, в славянской работорговле.
Кстати, доводилось мне разговаривать с негритянскими националистами из США, которых поражала «удивительная доброта» русских, «простивших работорговцам их давние преступления». Такой вывод они делали из отсутствия у нас массовой литературы на эту тему и того обстоятельства, что, по их наблюдениям (верным, надо признать, наблюдениям), у нас за пределами узкого круга специалистов «никто ничего об этом вообще не знает». К слову сказать, присущий черному национализму США антисемитизм они сами объясняют, в частности, активным участием евреев в торговле африканскими рабами.
Странно, что Аннинский ничего не знает об истории восшествия Владимира Мономаха на великокняжеский киевский престол. В апреле 1113 года умер «корыстолюбивый» князь Святополк и киевляне принялись сводить счеты с ростовщиками, от которых при нем житья не было. Одни историки называют этот взрыв народным восстанием, другие – еврейским погромом (думаю, даже Аннинскому не надо объяснять, что ростовщики были евреями). Усмирив страсти, Владимир Мономах принял закон о резях (процентах),которые дозволялось брать с должников, принял ряд других мер, которые ударили по алчным финансистам. Он даже выслал их из Киева, но вскоре они вернулись – тихой сапой. Правда, в те времена на Руси их было не так много.
Массовое появление евреев в русских пределах, действительно, связано с Польшей, но не с ее разделами, а с ее агрессией против Руси, ослабленной монгольским погромом, ордынским игом. И в Киев, и в Новгород-Северский, и в Смоленск много евреев въехало в обозе польско-литовских завоевателей. Паны, как известно, не были охочи до работы, предпочитая пиры, гульбу и охоту, а управленческие, административные, хозяйственные, торговые и финансовые функции взяли на себя приспешники оккупантов – евреи.
Знаменитый русский историк С.М.Соловьев пишет: «Паны имели право казнить смертью крестьян, живших на их землях, и когда отдавали эти земли жидам в аренду, то и жиды-арендаторы получали также право казнить крестьян смертью; русским крестьянам было особенно тяжело, когда у них был пан поляк, католик; такой пан отдавал в своем селе русскую православную церковь за деньги жиду; жид забирал себе ключи церковные, и отпирал церковь не иначе как за деньги».
Его дополняет другой известный историк Н.И.Костомаров: «Ничто так не тяготило и не оскорбляло русского народа, как власть иудеев. Паны, ленясь управлять имениями, сами отдавали их в аренды иудеям с полным правом панского господства над хлопами.И тут-то не было предела истязаниям над рабочей силою и духовною жизнью хлопа. Кроме всевозможнейших проявлений произвола, иудеи, пользуясь унижением православной религии, брали в аренды церкви, налагали пошлины за крещение младенцев («дудки»), за венчание («поемщина»), за погребение и, наконец, вообще за каждое богослужение; кроме того, и умышленно ругались ад религией. Отдавать имения на аренды оказалось так выгодным, что число иудеев арендаторов увеличивалось все более и более, и Южная Русь оказалась под их властью. Жалобы народа на иудейские насильства до сих пор раздаются в народных песнях (Костомаров писал в Х1Х веке – Ю.Б.). «Если, – говорится в одной думе, – родится у бедного мужика или казака ребенок, или казачки либо мужики задумают сочетать браком своих детей, – то не иди к попу за благословением, а иди к жиду и кланяйся ему, чтобы позволил отпереть церковь, окрестить ребенка или обвенчать молодых». Даже римско-католические священники, при всей своей нетерпимости к ненавистной для них «схизме» (православию) вопияли против передачи русского народа во власть иудеев».
Такое положение сохранялось в течение двух-трех веков, а потом последовал взрыв – прежде всего в форме освобождения части Украины казаками Богдана Хмельницкого в середине ХУП столетия. Как всегда бывает при взрыве, за короткое время выплескивается сила, накапливавшаяся очень долго. Впечатались в память народную знаменитые «тройные виселицы» батьки Богдана, которые он ставил, занимая какой-либо город. На них вешали поляка, еврея и пса и укрепляли надпись: «Лях, жид, собака – вера одинака».
«Самое ужасное остервенение показывал народ к иудеям, – пишет Н.И.Костомаров, – они осуждены были на конечное истребление, и всякая жалость к ним считалась изменою. Свитки закона были извлекаемы из синагог; казаки плясали на них и пили водку, потом клали на них иудеев и резали без милосердия; тысячи иудейских младенцев были бросаемы в колодцы и засыпаемы землею. По сказанию современников, в Украине их погибло тогда до ста тысяч, не считая тех, которые померли от голода и жажды в лесах, болотах, подземельях и потонули в воде во время бесполезного бегства. «Везде по полям, по горам лежали тела наших братий, – говорит современный раввин, – не было им спасения, потому что гонители их были быстры, как орлы небесные». Только те спасли себя, которые, из страха за жизнь, приняли христианство: таким русские прощали все прежнее и оставляли их живыми с их имуществами, но перекресты скоро объявили себя снова иудеями, как только миновала опасность, и они могли выбраться из Украины». (Надо ли добавлять, что об «антисемитизме» Богдана Хмельницкого и его казаков немало написано русскоязычными литераторами еврейского происхождения, поэтами в том числе, но о причинах, породивших взрыв народной ненависти, эти господа умалчивают. Самого батьку Богдана записали даже в злейшие враги еврейского народа – помню, в каком-то списке, из тех, что мне доводилось видеть в западной печати, он шел даже выше Гитлера,)
И два-три века еврейского засилья и последовавшее затем народное отмщение приходятся на те времена, когда, как уверяют нас господа Аннинский и Витковский, евреев в России еще не было. Конечно, никто не вправе осуждать литературного критика за вопиющее незнание истории, но, садясь не в свои сани, он дезинформирует читателей, и об этом нужно сказать со всей определенностью. А что до Екатерины П, о которой Аннинский что-то слышал, то она при так называемом «разделе Польши» добилась возвращения в состав российского государства лишь некогда отторгнутых поляками украинских и белорусских земель, да и то не всех. А раздел Польши произошел при ее внуке – императоре Александре 1. Право, господам критикам надо бы знать такие элементарные вещи.
Следующее обострение русско-еврейских отношений произошло уже в революционную эпоху, и только бесстыдно-недобросовестный человек способен уверять, что и здесь евреи были только жертвой. Между тем в сборнике «Свет двуединый» нет даже намека на принцип взаимности, и евреи выступают лишь «в страдательном падеже». Антисемитизм, черносотенство и погромы, погромы, погромы. Причем все эти напасти обрушиваются на евреев якобы без всяких причин, просто по врожденному юдофобству русских. «Вглядись – и в лицах вежливых и гибких погромщик ярый выступит на миг» (Ефрем Баух). А вот перл бардессы Вероники Долиной:

Ведь смолчишь, страна огромная,
На все стороны одна,
Как пойдет волна погромная,
Ураганная волна?

При таком перекосе удивляет, что респектабельный Вадим Кожинов расценил эту книгу как «диалог». Правда, в числе авторов несколько неевреев, но они как бы поддакивают и со всем соглашаются. Однако диалог – это не тот случай, когда один долго говорит, а другой , держа руки по швам, почтительно вставляет реплики типа «так точно-с!». Диалог не обязательно означает полемику, но предполагает хоть какую-то разницу в позициях собеседников. В сборнике ничего подобного нет. И речь не о том. чтобы сводить счеты и предъявлять взаимные претензии. Речь о том, что подлинный диалог возможен лишь при условии взаимного уважения и взаимного признания сложности тех исторических процессов, в которых обе стороны играли активную роль. А пропагандное и корыстное изображение совместно прожитых веков как непрерывное битье милого, ни чем не повинного еврея русским злодеем ведет в тупик отчуждения.
Что касается сборника «Свет двуединый», то его тональность вообще исключает, на мой взгляд, возможность диалога, что бы ни говорил Вадим Кожинов. Выбор тут невелик. Надо либо молча сносить русофобское густопсовое хамство, на что уважающий себя литератор вряд ли согласится, либо вести разговор в том же тоне, что также невозможно по той простой причине, что в русской поэзии нет юдофобии. Можно, конечно, выловить какие-то отдельные строки и даже строфы, но ничего подобного патологической национальной ненависти какого-нибудь Зугмана или Маркиша у нас просто нет. Потому что нас эта тема, как говорится, «не трясет».
Конечно, в русской среде кто-то сочиняет антиеврейские стишки пошиба зугманов, но они остаются в заборном написании или в домашнем употреблении. Они не считаются литературной продукцией и не являются издательским товаром. А всякие маркиши могут заработать на хлеб убогими виршами, лишь бы они были о погромах и гонениях. Как писал в свое время юморист Эмиль Кроткий, «Было у юного гения единственное стихотворение – о том, что он видит гонения на творчество юного гения». Нет у нас и «литературных критиков» пошиба одиозного Михаила Эпштейна, помешавшегося на русофобии (сейчас это тип, вроде бы, профессорствует в каком-то американском университете).
Повторяю еще раз: к авторам сборника у меня нет никаких претензий. Каждый волен писать что хочет. Ну что можно сказать по поводу наглости некоего Виктора Шендеровича: «Не знаю, кто меня определил стать раком у российского безрыбья»? Как говорится, хай пишет. Убогий, он возвышается в своих глазах, воображая, что в русской поэзии – безрыбье. Комплекс неполноценности в чистом виде! Как реагировать на наглость некоего Аркадия Штейнберга, чей опус открывает сборник: «Я принял выморочное наследство / Кольцовских нив и пушкинских дубрав»? Да никак.
В конечном счете за все отвечает составитель вкупе с редактором. Неужели они не понимают, что сделанная ими книга – это готовое пособие для агитатора-антисемита? Жаль. Ведь этот гипотетический агитатор вполне мог бы сказать: «Читайте и убеждайтесь, как вас ненавидят евреи!» Между тем как точнее и справедливее было бы сказать: «…как вас ненавидят русскоязычные стихотворцы-евреи, отобранные членом Союза писателей России Михаилом Грозовским».
И о последней «дезе» автора послесловия Льва Аннинского. Он изображает в ложном свете не только прошлое, но и настоящее. Почему-то он решил, что евреи покидают Россию и даже дал своей статье заголовок «Простывающий свет Агасфера». «Русско-еврейский диалог завершается, – патетически восклицает Аннинский… – Все: нет больше евреев в России». Повторю: что позволено поэту, не позволено комментатору. Какой-нибудь стихотворец, перебираясь из Москвы в Иерусалим, а то еще выше – на Брайтон-Бич, может вообразить, экстраполируя личный выбор на всех своих соплеменников, что произошел исход евреев из России. Может и поэму об этом виртуальном процессе написать. Но критик не имеет права утверждать, что данная поэма адекватно отражает реальность.
Меня, повторю еще раз, совершенно не интересуют причины и мотивы поведения критика Аннинского. Или он живет в какой-то странной изоляции от мира, не встречается с людьми, не читает газет, не смотрит теленовостей и потому вообразил, что произошел исход евреев из России. Либо он нарочно вешает лапшу на уши читателям – с какой-то целью, которая меня совершенно не интересует. Но то, что его утверждение, будто в России больше не осталось евреев – это вздор, думаю, и доказывать не надо.