Светлана РЫБАКОВА. Стезя любви

Рассказ

– Где поставим тумбочку?

– Давай к окну придвинем.

– А может, лучше к двери?..

Тумбочка кряхтела, посвистывала всеми четырьмя колесиками и покорно разворачивалась в разные стороны вслед за плавными движениями Киры Георгиевны и Наталии Павловны.

– Даже не верится, что такая прекрасная в этом году золотая осень одарит нас еще и собственным дизайнером, – мечтательно сказала Наталья Павловна.

Кира Георгиевна установила тумбу у двери.

– Так в комнате останется больше места.

– Говорят, она еще молода, но талантлива, – продолжила Наталья Павловна. – Видела ее книги – недурно. Еще бы покладистой была, а то, знаешь: молодые, да ранние. Одна Варя чего стоит… Кстати, опять ее не было на месте. Где-то по телефону болтает. Мне нужна корректура. Так мы никогда не сдадим нашу Книгу. – Наталья Павловна всплеснула пухлыми ручками и, словно мячик, плавно покатилась по узким коридорам редакции. – Варвара, ты сделала то, о чем я тебя просила?.. – Вопрос повис в безответной тишине.

На следующий день православная редакция с интересом ожидала новую сотрудницу.

Как только говорящие часы, стоявшие в прихожей, металлическим голосом объявили: «Десять часов», в редакцию вошла хорошенькая улыбающаяся девушка и радостно объявила стоявшим у гардеробной вешалки дамам:

– Юля, будем знакомы!

Они заулыбались и приветливо закивали в ответ. Лишь самая молодая сотрудница Варвара повела плечом, прикрыла ухо пальцами и ответила:

– Будем… Только не надо так кричать.

– Мы очень рады видеть вас в нашей редакции. – Высокая, худощавая Кира Георгиевна низким голосом, несколько манерно растягивая слова (чем напомнила актрису Аллу Демидову), желая погасить Варину резкость, обратилась к Юле любезным тоном и стала, как на сцене, представлять присутствующих.

– Варвара. – Указала она на девушку, сделавшую Юле замечание.

– Римма. – Представила она миловидную женщину средних лет, та улыбалась и тряхнула нависшей на глаза челкой.

– Ольга. – Рука Киры Георгиевны театрально указала на приятную особу с гладко зачесанными волосами и добрыми глазами (заглянув в них, Юля невольно сразу успокоилась). Потом она узнала, что в редакции эту молодую даму называли любовно Оленька.

– А я – Наталья Павловна. – Отрекомендовала сама себя полная, похожая на мягкую подушку, пожилая женщина.

– А это, – указала она на даму, представлявшую Юле редакцию, – наша дорогая Кира Георгиевна. Прошу любить и жаловать всех и сразу.

Тут редакционная дверь вновь распахнулась, раздалось громкое:

– Угораздило же меня родиться в годину перемен! – В проеме стоял высокий худощавый мужчина.

– Аркадий Сергеевич – выпускающий редактор, – прокомментировала это появление Наталья Павловна. – А главный редактор у нас отец Павел. Сейчас мы все вместе делаем великую Книгу. Получили поддержку от известного и уважаемого мецената и всей душой участвуем в этом замечательном деле. Думаю, вы тоже, как натура творческая, в него вовлечетесь.

Запыхавшись, в редакцию вбежал молодой человек и принялся извиняться.

– Это наш охранник Владимир, – представила его Наталья Павловна. – Опаздываете, юноша. Берите пример со старой гвардии.

Потекли неспешные дни. Для Юли все в этой редакции было внове и даже несколько странно. На прежней работе в монастырском издательстве, возможно, искушений было даже и побольше (это только со стороны кажется, что тишь да гладь, там-то самая настоящая невидимая глазом брань идет), но зато все обстояло намного проще, понятней и определенней в жизненных понятиях – и по послушанию: «да» – это «да», а «нет» – это «нет».

Зато в новом месте Юлю на каждом шагу подстерегали шокирующие неожиданности.

Аркадий Сергеевич оказался убежденным сталинистом. Юля сначала не понимала частого упоминания им какого-то загадочного «дяди Джо», пока случайно не выяснила, что это прозвище Иосифа Сталина, данное ему Уинстоном Черчиллем.

А жизнерадостная редактор Римма постоянно нахваливала всевозможных европейских католиков и протестантов, а о русских говорила: «Эти православные вечно превозносятся от необоснованной мании величия».

У Юлии первое время душа замирала от таких слов. Она даже поинтересовалась у доброглазой красивой Оленьки, какой Римма веры. Как ни странно, она оказалась тоже православной. Более того, Римма окончила православный институт и защитила диссертацию по богословию. Но потом она поехала продолжать свое обучение в Германию, видимо, в протестантское богословское заведение, набралась там всяческих заблуждений, и к своей родной вере у нее появился ирония:

– Мы ничем не лучше всех остальных христиан. Это превозношение нам Византия навязала. – Подобное этому она время от времени заявляла в разных вариантах.

«Да… – Думала про себя Юля, слушая такое. – Спортили немцы девку». Она не решалась вступать в догматические споры с аттестованным богословом. А если и начинала проявлять удивление по поводу ее критики Православия, то с недоумением замечала, что Аркадий Сергеевич часто объединялся с Риммой.

«Что же сближает коммунистов с либералами? – рассуждала Юля. – Наверное, дух противоречия, желание все оспаривать и гордость ума, из-за которых невозможно услышать и понять Бога. А еще самость: да будет воля моя. Все должно идти, как нам хочется: окружающие не в счет. Особенно если им на пути встречается настоящий православный». – Горевала она.

Только однажды, когда Римма сказала: «Господь за нас пострадал и смыл наши грехи Своею кровью, и исповедоваться не всегда обязательно», Аркадий Сергеевич возразил: «Это протестантизм». Юля вдруг вспомнила изречение: «Если хочешь спастись, то читай святых отцов, а не современных мудрецов». – Но промолчала, подумав, что ее опять обшутят с ног до головы.

Слушая все это, со временем в душе девушки начинал зреть протест и всяческие тревожащие душу вопросы: «А не предает ли она Христа и Церковь, слушая подобные речи?» Хотя Римма, если не касаться ее эпатажных выпадов в сторону Православия, была человеком симпатичным. Веселая, жизнелюбивая (в отличие от меланхоличной Юли) и не эгоистичная женщина, умевшая и посочувствовать ближнему. Юля смирялась и старалась, по совету своего батюшки, чаще отмечать в людях добрые черты характера.

А вот охранник Володя часто бунтовал и раздражался при виде окружающей его действительности. Он участвовал в монархической организации, жил исключительно воспоминаниями имперской России. Глаза его были часто грустны, потому что ему казалось, что он опоздал родиться лет на сто пятьдесят. Еще Володя занимался общественной работой и никогда ничего не успевал. Женщин он не воспринимал как данность. А иногда устраивал им «разгоняй», по поводам, известным ему одному.

Наталья Павловна в такие моменты всплескивала своими маленькими ручками: «Володя вновь разбушевался. Господи, помоги». Все редакционные дамы начинали молиться, Владимир сразу успокаивался и переключался на собственную работу, которой, помимо охраны редакции, было более чем достаточно. При всем этом он безотказно отзывался на любые просьбы о помощи: донести что-то тяжелое, либо разобраться с забарахлившими компьютерами или телефонами.

Корректор Варя тоже занималась церковно-общественной деятельностью иногда в ущерб издательским трудам, чем они оба с Володей приносили тихое огорчение сотрудникам преклонного возраста. Однако, повздыхав, те, стремясь поддерживать в коллективе мир и согласие, терпели, пока это не переходило за последнюю грань дозволенного.

Для сохранения дружественной атмосферы в издательстве устраивались празднования дней рождения и именин. Сотрудники собирали в подарок определенную сумму, а виновник торжества устраивал чайный стол. Все собирались на маленькой кухоньке и, когда приходил отец Павел, хором пели имениннику «Многая лета», рассаживались, весело беседовали, обсуждали текущие дела, связанные с работой. Отец Павел рассказывал забавные истории из жизни филологов, или о своих командировках, совершаемых по всей стране по благословению священноначалия. После чего редакция, довольная обоюдным общением, возвращалась к праведным трудам. А вслед за этими чаепитиями в их маленьком редакционном сообществе воцарялись мир и покой.

Юля иногда со вздохом вспоминала о своей тихой монастырской жизни, но утешалась работой. Она с любовью рассматривала изящные и легкие древнерусские миниатюры, написанные золотом или киноварью витиеватые заглавия воссоздаваемой ими Книги, и мирилась с новой жизнью.

Зимой редакция пришла в сильное смятение после ЧП, устроенного Володей. Он поставил на кухне греться старый, уже не отключавшийся автоматически электрический чайник, а сам «на минуту» отлучился на улицу собирать около редакции подписи под очередным гражданским протестом. Пока суть да дело, споры, вопросы – ответы, чайник успел выкипеть и так накалился, что под ним начал тлеть деревянный стол. Слава Богу, что дамы вовремя пришли попить чаю: издательство было спасено от пожара.

После этого траги-курьезного случая Володя устыдился и притих. Юлино же возмущение либерально-коммунистическими собеседованиями к этому времени столь обострилось, что дошло до точки возгорания. Как говорится: «Бог попустил, и враг постарался». Она решила, что больше не может терпеть и лицемерно молчать, когда вокруг говорят незнамо что. Ведь она так не думает, не считает… И почему нельзя возражать? Из-за того, что они старше по возрасту? Но, как известно, молчанием предается Бог.

Сначала она пошла в атаку на растерявшегося Аркадия Сергеевича.

– Как Вам не совестно за коммунистов выступать?! Они даже во время голода в Поволжье в тридцатые годы продолжали вывозить зерно за границу, а попытки всего мира оказать помощь голодающим вообще проигнорировали. А люди в это время миллионами умирали в страшных муках!

Однако Аркадий Сергеевич, хотя и допускал высказывания, что одна революция все переменит, и пулемет – это аргумент (возможно, в эти дни он приходил в негодование от уличной беспардонности), на поверку оказался фантазером. В реальности Аркадий Сергеевич очень не любил конфликтов и отвечал Юле так обтекаемо и дипломатично, что девушке пришлось вместо него самой объяснять свои недоумения.

– Конечно, в начале революции у кормила оказались «засланные казачки» Ленин с Троцким, – рассуждала Юля. – Один изверг – Ульянов, писал, чем больше людей расстреляем, тем лучше. А другой людоед – Троцкий, воплощал это в реальность. Так и истребляли государствообразующую русскую нацию. Хорошо, с этим разобрались, – проговорила она, – а как Вы, православный христианин, поддерживаете Сталина, когда при нем был такой жуткий террор, столько погибло священства, верующих людей, да и сами «революционеры» пострадали?

– Я исповедую Христа и причащаюсь. – Вдруг ответил Аркадий Сергеевич. – А история с террором уходит вглубь веков. Начиная с Великой французской было замечено, что любая революция пожирает своих детей. В России революционеры это тоже знали, поэтому остро реагировали на появление любой сильной личности. Между Лениным и Троцким такие баталии происходили!

– Ну, Ульянова убрали быстро. – Усмехнулась Юля.

Аркадий Сергеевич посмотрел на нее исподлобья и продолжил беседовать как с неразумным ребенком:

– Поэтому у нас процесс появления по-настоящему сильного вождя затормозился на десяток с лишним лет, пока, наконец, у руля государства прочно не встал Иосиф Виссарионович.

При этом имени у Аркадия Сергеевича даже спина выпрямилась. Он продолжил.

– К тому времени в стране накопилось много проблем, а Сталину их причиной часто виделись враги. Иногда так оно и было, хотя, по-моему, корень этого в основном находился в общем разгильдяйстве и беспорядке. Также коммунисты с удивлением замечали, что зачастую их соратники по партии, приходя к власти, становились отъявленными мерзавцами. Как с такими личностями поступать? Сталин отвечал: «Расстрелять, или отправить в лагерь». Что и делалось. А в том, что под горячую руку попадали и непричастные, виновато, по-моему, больше окружение вождя, а не он сам. Как говориться, «лес рубят – щепки летят». А с Богом, как и с Церковью, тогда боролись, потому что создавали свою собственную «коммунистическую», если хотите, религию. Ну не может человек существовать вообще без веры! Тут уж ничего не попишешь.

– Понятно теперь, почему самые оголтелые сталинисты делают из Сталина икону.

– Это ерничанье, Юлечка. Есть свидетельства, что Сталин верил в Бога. Его телохранитель, Юрий Соловьев, видел, как в войну генералиссимус молился в церковки в Кремле. Сам он оставался вне церкви, но наблюдал за Сталиным через окно.

– Интересно, а куда было деваться бывшему семинаристу? Враг стоял в двадцати километрах от Москвы. Многие бывают богоборцами, пока гром не грянет. Но, знаете, что подумалось, хоть Сталин был и бич России, но бич Божий. Троцкисты бы страну растерзали, разжигая пожар мировой революции.

– Говорят, Иосиф Виссарионович принес покаяние. Кстати, Сталин на деле признавал свои, подчас ужасные, ошибки. Когда в тридцать восьмом сняли расстрельца Ежова, то с тридцать девятого года по сороковой из тюрем выпустили, не помню точно, двести семьдесят или двести девяносто тысяч человек. Зато в самих органах начались крупные чистки и посадки в лагеря. А в пятьдесят третьем году по амнистии было освобождено миллион заключенных.

– Но зачем же надо было сажать наших несчастных людей?

– Об этом я уже говорил... А беспримерная индустриализация, без которой мы бы не победили в Отечественной войне!?

– На костях устроенная…

– А Санкт-Петербург на чем стоит? Наверное, империи только так и созидаются.

– Та и другая зачинались по-революционному. И я, Аркадий Сергеевич, придерживаюсь такой точки зрения, что революции делают, конечно, обстоятельства: народный грех, перелившийся через край Божиего терпения, затем уже низы не хотят, верхи не уступают, измена, трусость и обман. Но этими страшными процессами всегда кто-то управляет извне и изнутри. А потому не революция, как вы заметили, пожирает своих добчинских-бобчинских…

Аркадий Сергеевич на эти слова неопределенно хмыкнул. А Юля, словно боясь, что ее прервут, стала говорить быстрым речитативом.

– Это Василий Розанов написал, что революцию делают Добчинские и Бобчинские. Как я понимаю: своих мозгов и талантов мало, а увековечиться хочется. А затем их убирают затейники революции, чтобы поставить своих деспотов. Однако в России эти номера не проходят. Потому что, помните, русский немец Миних сказал, Россия управляется Самим Господом Богом.

Тут она перевела дух.

– Человечество должно развиваться постепенно и поступательно. Историю творят – Бог и душа: действие Божие и отклик на него души человека. А все остальное: смены формаций, политические союзы, воодушевление или недовольство масс, – последствия их взаимодействия. Сейчас вот Европа самонадеянно решила сломать Божии законы, на которых мир стоит, и теперь там все рушится. Мы это уже проходили в двадцатом веке.

– Как скажете, воля ваша. – Неожиданно закончил разговор Аркадий Сергеевич.

– Мне казалось, – Юля удивленно делилась с Натальей Павловной своими размышлениями, – что наш громогласный Аркадий Сергеевич – пламенный революционер и возмутитель спокойствия. А как поговорила с ним: получается ни то, ни се.

– Что вы, Юленька, он у нас, безусловно, человек по-советски мечтательный и эмоциональный, но в то же время предупредительный и осторожный. Вырос он в семье интеллигентов-сталинистов, куда уйдешь от домашних традиций? Возможно, он и хочет быть революционером, но при таком характере это ему может только казаться или сниться.

Она усмехнулась и продолжила.

– Аркадий Сергеевич рассказывал, что в советское время никогда не ходил на демонстрации, и впервые отправился туда в конце восьмидесятых годов, где все шли с лозунгом: «Мишку – на Север». Анекдот, да и только.

– А какая жуткая трагедия из этого анекдота получилась. – Задумчиво проговорила Юля.

С западницей Риммой девушка изо всех сил старалась не спорить. Но однажды, услышав очередной выпад в сторону Православия, не выдержала и резко ответила:

– Если ты так любишь католиков – переходи в католичество. Тебя никто силой не держит, чего так мучиться-то с православными? А если здесь остаешься, то не надо плевать в колодец…

Римма удивленно распахнула глаза на молодую дерзкую Юльку и не сразу нашлась, что сказать.

– Как-нибудь без тебя разберусь, что мне делать.

В начале февраля издательские дамы несколько пригорюнились.

– Варю вечно приходится то в интернете вылавливать, то от редакционного телефона отрывать, – вздохнула Наталья Павловна. – Мы-то думали, что она закончит корректировать диссертацию своего архимандрита, и все встанет на свои места, она у нас работать начнет на полную. Надо же такому случиться, его вдруг посвятили в епископы и отправили в Азию миссионерствовать. Варвара теперь какие-то книжки ищет и церковную утварь, носится по всей Москве.

– Да уж… – Поддержала ее Кира Георгиевна. – Вот возьми такую девицу-неофитку на работу, а она будет заниматься всем, чем угодно, только не порученным делом. Определил бы ее епископ к себе в работницы и платил деньги за труды. Мне кажется, что нехорошо, когда такое «подвижничество» за счет нашей редакции получается…

– Сублимация все это. Замуж ее надо отдать. – Веско отрезала Римма. – И Юлька в последнее время куда-то подпрыгивает, ей тоже замуж пора.

– Правда, Юлечка стала заметно нервной. Она у нас светская девушка, ей бы не помешало жениха хорошего. А Варвара-то ведь в монастырь собирается. – Тихо сказала Наталья Павловна.

– В таком случае ей нужно определяться. Пусть выбирает монастырь. – Вновь категорично заявила Римма.

– Да она же никого не слушает… – Картинно развела руками Кира Георгиевна.

– Довольно. У Вари есть духовник. Он с ней и разберется. Варя до его монастыря доедет, после исповеди у нее, как всегда, появятся силы и желание подвижничать и в издательстве. – Подытожила их «совет в Филях» Наталья Павловна.

Пришел Великий Пост. В довершение всех переживаний, происходящих на работе, Юле в искушение попалась книга о «переходе» в вечность. Девушка проявляла интерес к теме «memento mori», ведь это главное испытание в жизни человека, поэтому решила ознакомиться. Начав ее читать, она пришла в ужасное смущение. В доказательство существования жизни после смерти автор описывал случаи клинических летальных исходов, когда души пациентов выходили из тел, а потом возвращались обратно. Однако автор жил на Западе, и поэтому все примеры у него были из посмертных случаев католиков и протестантов.

Юлю поразило, что все, как писал автор, персонажи книги: христиане, индусы, психологи и убежденные атеисты видели, кто ангелов, кто пагоды, а неверующие – царство света?.. Люди попроще описывали, кто что: города, деревни с домами, пастбища с лошадьми, музыку, нечто за рекой в тумане и другие всяческие неожиданные места. А еще рассказчиков часто встречали их родные и отправляли обратно на землю.

Хотя в православной литературе на эту тему Святые Отцы писали, что души умерших обычно встречали ангелы или демоны. Да и реальная жизнь приводила иные примеры. Недавно подруга поделилась, что ее умирающий дедушка сказал: «Зачем здесь стоит этот черный человек? Уберите его, мне страшно». В комнате никого, кроме его дочери, не было. Затем дедушка попросил позвать священника, чтобы исповедаться. А другая знакомая рассказала: просто страх и ужас! У близкого родственника после бани случился инфаркт. Он вдруг закричал: «Уберите с меня этого мохнатого!» – И с этими словами умер.

Поэтому тот факт, что западных христиан всегда встречает «некто» очень добрый, море света или даже просто родные, ее серьезно озадачил. Ведь приходилось читать и такое, что отступники от Православной веры не спасаются.

Она знала, что в древности русские к католикам относились с большой осторожностью. А преподобный Феодосий Киево-Печерский даже крайне негативно. Он запретил не только совместно с ними молиться, но даже и есть. Лишь из человеколюбия разрешал принять в дом католика и накормить. Юля читала у одного комментатора, что, возможно, Феодосию, как святому подвижнику, было дано предвидеть, какую впоследствии пагубную роль сыграет на Руси католичество своей борьбой с Православием. Преподобный мог прозреть оком духовным и Брестскую унию, и польскую интервенцию, и участие греко-католиков в бесчинствах на недавнем киевском Майдане.

Однако со временем Русская Церковь в отношении католиков стала придерживаться линии по-человечески мягкой, но в главном весьма принципиальной. Святитель Феофан Затворник, живший в девятнадцатом веке, сказал: «Не знаю, спасутся ли католики, но я знаю, что я сам без Православия не спасусь». Юля в душе придерживалась мнения святителя Феофана. Она всем сердцем чувствовала, что православным людям и, значит, ей, Юле, вручено для охранения неизъяснимое сокровище – святое Православие, что эта та пуповина, через которую мир с Богом соединен, в конце концов, тот «сук», на котором сидит современное человечество. Вдруг этот сук, то Риммиными репликами, а теперь этой книгой, для Юли как будто подрубили.

«Что же такое получается? Мы молимся, постимся, пытаемся худо-бедно подвижничать, служить ближним любовью, чтобы хоть как-то приблизиться к Богу. А эти, «из-за бугра», гуляют, веселятся и так запросто спасаются? Получается чудно. Какой тогда смысл подвигов и молитв, если в Царствие Божие можно войти пританцовывая (здесь Юле почему-то представились знакомые с детства американские фильмы)?» В этих видениях из книги о «переходе» что-то не стыковалось с ее христианским мировоззрением.

Нет, Юля отнюдь не была злорадным человеком. Она читала у святых и чувствовала сердцем, что Бог хочет спасения всем. Она всегда думала, глядя на явно согрешающих людей, что в их, да и в ее собственной судьбе еще ничего не известно. В Писании пророк Иоиль предупредил, наступят такие ужасные времена, что «всякий, кто призовет имя Господне, спасется...», то есть лишь только позвавший Христа на помощь: «Господи, помилуй и спаси»... А кто скажет, какие у нас сейчас времена? Но для себя Юля точно знала, что спасение ее души – это путь узкий и тернистый. Без труда рыбку из пруда не выловишь, а тут Царствие Небесное надо в душу восприять.

В домашнем обиходе Юля не испытывала к людям Запада чувств недружеских. Если доводилось, общалась с ними очень даже задушевно. Однажды к ее близким друзьям приехала знакомая из Германии Марта. А у них неожиданно приключилась срочная работа, и Юлю, знавшую немецкий, попросили поводить Марту по Москве. Они гуляли и с удовольствием беседовали друг с другом. Отправились в Третьяковку, сначала ходили по залам галереи, а потом Юля предложила зайти в храм, чтобы приложиться к Владимирской иконе Богородицы. Марта согласилась, но когда она, поцеловала чудотворный образ и перекрестилась всей ладонью слева направо, у Юли от неожиданности похолодела спина. Между ними словно тень прошла. Юля ведь с детства привыкла слышать: плюнь за левое плечо. Наверное, это перешло в народ из таинства Крещения, когда на вопрос батюшки: «Отрицаешься ли сатаны и всех дел его…», – отвечаешь: «Отрицаюсь», – и плюешь влево прямо на голову супостата. Юля, глядя на крестившуюся слева направо Марту, растерялась и огорчилась. А ее друзья были удивлены: до этого случая Марта еще ни разу ни одну святую икону не поцеловала.

Однако тогда Юля глубоко не прочувствовала вопрос о спасении инославных. Но когда посмотрела сериал о полной скорбей жизни певицы Анны Герман, то наплакалась и задумалась. Бедная Анна так настрадалась на земле, и неужели только за то, что она умерла в католической вере, ей и на том свете мучиться? Это никак не вязалось с ее представлением о бесконечной Божественной любви к людям.

Так что девушка и до появления в ее жизни Риммы много размышляла над этим вопросом. Римма же только смущала и вызывала в ней протест своим пренебрежением к отеческой вере.

От всех этих треволнений у Юли началась бессонница. Родители с удивлением заметили, что дочь осунулась и плохо ест. На их расспросы она пожимала плечами: «Немного нездоровится». Папа с мамой были люди нецерковные, хотя и сочувствующие, но переживаний дочери, как ей казалось, они бы не поняли.

Почему Юля стала изливать Наталье Павловне свои сомнения в присутствии Риммы, на этот вопрос, после всего случившегося, она так и не смогла ответить.

– Читаю книгу о «переходе» в вечность и недоумеваю, у автора там все спасаются. Хэппи энд какой-то. На Западе вера, наверное, поверхностная? Умершие на том свете почему-то видят какие-то деревни да пастбища...

– Может, они так к земле привязаны, что Господь и дал им место, вдали от Себя? А православные к Нему стремятся, и к ним Ангелы приходят. Но это мои досужие фантазии. К сожалению, глубоко об это не задумывалась, надо Отцов почитать. – Развела руками Наталья Павловна.

– Боже мой, но если все спасаются, то зачем же тогда происходили Вселенские Соборы, борьба, мученичество за догматы веры?..

– Да эти Вселенские Соборы греки многоречивые придумали, чтоб жизнь медом не казалась! – Вклинилась в разговор Римма.

Для Юли это стало раной ножевой в самое сердце. Она испустила душераздирающий вопль:

– Ты мозги свои включай, прежде чем словеса изрекать, богослов с ежом под черепом!

Римма спокойно и с достоинством ответила:

– Что ты кричишь? Надо учиться вести дискуссию.

Юля тряхнула головой, как от наваждения, и ушла в свою комнату.

Наталья Павловна, наблюдавшая эту сцену, всплеснула руками:

– Господи, даже Юлечка разбушевалась.

К ним заглянула Кира Георгиевна и ошеломленно спросила:

– Что здесь происходит? Кто шумит?

– Юля на меня раскричалась. – Ответила Римма. – Ортодокс истерический.

– У нее душа болит… – Попыталась заступиться за девушку Наталья Павловна.

– Бесчинства надо пресекать на корню. В нашем коллективе такое поведение недопустимо, – веско заявила Кира Георгиевна.

Они с Оленькой пришли в комнату, где сидела убитая горем Юля. И Кира Георгиевна сурово спросила своим низким голосом:

– Ты почему устраиваешь скандалы? У нас так не принято! Ты придираешься к Аркадию Сергеевичу... Накричала на Римму… Юлия, по какому праву ты себя так ведешь?

– Римма несет ересь. – Резко ответила Юля.

– Тебя что, сюда в инквизиторы поставили? Человеку дана свобода иметь личное мнение, но оно тебя не касается. Римма сама перед Богом ответит за все свои слова. Если бы она публично выступала, то и тогда бы с ней разбирались другие люди. У тебя иные задачи в этой жизни. – Так же грозно наставляла ее Кира Георгиевна.

– А если я смущаюсь? У меня сердце страдает. – Отчаялась Юля.

– Не надо с Риммой заводить разговоры на смущающие тебя темы. Ты зачем при ней свою душу раскрываешь? Понятно же, что этот человек тебя не поймет. С такими переживаниями надо идти к духовному отцу.

– Юлечка… – Примирительно начала Оленька. – Понимаешь, людей надо видеть такими, какие они есть. Римма у нас – церковный либерал. Ничего не поделаешь – такой она человек. Принимай ее с любовью, как должно христианке. Тебя же никто не благословлял всех здесь переделывать.

– Нельзя окружающих подстраивать под себя. – Вставила Кира Георгиевна.

– Да, – продолжила ласково Оленька, – разговаривай с Риммой о погоде, о попугайчиках, о предстоящем летнем путешествии, и не будет у вас ссор. Ты не волнуйся, Римма, не считая ее догматических завихрений, человек неплохой, в беде всегда поможет. Ты именно это в ней старайся видеть.

– Тем более у нее был тяжелый случай в жизни. – Добавила Кира Георгиевна. – Она работала в храме, там у нее произошел конфликт. Такая вот реакция получилась. А здесь она трудится очень хорошо, ответственно. Для нас это главное. Все остальное касается только ее собственной души и совести.

– Но один храм это не всё Православие. – Опять возразила Юля. – В жизни всякое случается, да она сама не подарок, и что теперь, всех православных надо оскорблять? Это гордыня.

– Пожалуйста, предоставь Богу разобраться и с ней, и со всеми нами. – Смягчила тон Кира Георгиевна. – Ведь Судья – Он. А мы можем только позволить друг другу иметь собственное мнение.

– Да это, конечно, так. – Наконец согласилась и Юля.

– Значит, договорились. Ты больше разборок не устраиваешь и даешь людям свободу жить, как они сами того хотят. Православие всегда оставляет за человеком свободу выбора. – Закончила разговор повеселевшая Кира Георгиевна.

Через некоторое время в комнату зашел отец Павел. Увидев понурую Юлю, спросил:

– О чем печалимся?

Он, как всегда, был в самом радостном расположении духа. Глядя на него, Юля думала, что батюшке хорошо, он всегда молится в храме, все его любят, нет повода для грусти, поэтому он всегда праздничный. Девушка не задумывалась, что отец Павел, кроме служения в алтаре, еще принимает такие признания у исповедников, что однажды не выдержал и сказал: «Мы, священники – ассенизаторы». А помимо трудов над их Книгой, у него еще масса служений, исполнение треб, различных послушаний, начиная воскресной школой и заканчивая детским домом, и собственный больной ребенок. Об этом знали лишь немногие, а все остальные грелись теплом его приветливого слова и невидимых миру молитв.

– Мне кажется, что я не вписываюсь в этот коллектив! – заявила Юля.

– Отчего же? – удивился отец Павел.

– У нас все сотрудники очень разные, и часто такие странности говорят, что я смущаюсь и даже негодую.

– Эх, а не странен кто ж?.. Вместе с тем, именно нас, таких ужасно разных, Господь собрал здесь, как в Ноев ковчег, чтобы мы сотворили хорошее дело: вернули людям великую Книгу. Уже из-за одного этого нужно относиться друг к другу с терпением и любовью, даже если мы такие непохожие и нетипичные.

– Коммунисты, либералы, монархисты…

– Все, как в окружающем нас мире, мы же не на Луне обитаем. Не переживайте, это разделение наносное, от суеты помыслов и врага рода человеческого, научившего: разделяй и властвуй. Зато в храме никто не делится – все православные христиане. Главное, что мы идем к Богу, и худо-бедно стараемся жить по заповедям.

– Особенно Аркадий Сергеевич с Риммой. – Буркнула Юля.

Батюшка улыбнулся и покачал головой:

– Придет время, когда Христос богатому и нищему, коммунисту и либералу, начальнику и подчиненному задаст одни и те же вопросы, и не об их достижениях или поражениях, мнениях и взглядах, а о простом, но главном: «Ты дал стакан воды жаждущему? Накормил голодного? Проведал больного? Не воровал, не прелюбодействовал? Отца и мать не обижал?» Посему нужно искренне думать о том, как идти по жизни стезей любви, чтобы в конце пути ответить на эти главные Его вопросы. Остальное, все, что нужно, придет.

– А я думаю о том, что Ему отвечу, если слышу вокруг себя всякие безумные глаголы и молчу.

– Но, душа моя, безумнее превозноситься над ближними: «Слава Тебе, Господи, что я не такой, как эти…» Все очень просто, если общий разговор вас не устраивает, и ни о чем не спрашивают, то лучше, не ссорясь и никого не обижая, под благовидным предлогом уйти, сохраняя мир души. А если спросили, то не бояться, не раздражаться, отвечать спокойно и с толком. Тогда Бог даст доброе слово.

– Наверное, лучше удаляться.

– Вам виднее, душа моя. Давайте посмотрим, что у нас получается по работе.

Через некоторое время в Юлин кабинет вошла доброглазая Оля.

– Юля, ты как здесь поживаешь? – Спросила она, как всегда приветливо улыбаясь. – Знаешь, мы все расстроились. Наталья Павловна даже всплакнула. А я узнала от Риммы подробности… Да, такое говорить верующему человеку невозможно. Это получается уже не православие, а что-то свое, особенное... Но когда человеку «под пенсию», исправлять его уже бесполезно. Остается только молиться.

– Это вы с Кирой Георгиевной правы, я сама виновата. Зачем было откровенничать в присутствии человека, который тебя не воспринимает.

– Нет. Римма к тебе хорошо относится, только оспаривает догматы, которые всеми нами принимаются как само собой разумеющееся. Куда бы мир забрел, если бы не было Вселенских Соборов? Я читала у православного священника-англичанина: совершенно ясно, что без Церкви благодать Святого Духа не распространяется на весь мир. Например, все, находящиеся вне Солнца, всё равно ощущают исходящие от него тепло и свет – так же и инославные христиане, находящиеся вне Церкви, всё еще знают о ее действии. Они почти все исповедуют Святую Троицу и Христа как Сына Божия. Почему? Благодаря Церкви, установившей это учение много веков назад благодаря Соборам. Такова благодать, присутствующая в Церкви и изливающаяся через нее.

Тут Оленька смущенно посмотрела на Юлю:

– Однако Римма раньше таких перлов не выдавала. Нашла, что ли, оппонента достойного? А может быть, ты Римму нервируешь? Она и несет околесицу тебе в досаду.

– Разумеется, я во всем виновата. – Развела руками Юля.

– Дорогая Юлечка, – Оля обняла девушку и погладила по голове, – не сердись.

Юле стало вдруг спокойнее, сочувствие подруги ее утешило. Они замолчали, и в это время Юлина душа пришла в безмятежное состояние, словно ее обогрели или помолились…

– У нас здесь главное – мирная атмосфера общего труда. – Возобновила разговор Оленька. Мне нравится наш коллектив. Хотя у нас убеждения и разные, но мы не навязываем их остальным, в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят, поэтому не ругаемся, бережем друг друга, творя Божие дело, живем мирно.

– Одна я тут хулиганка и баламутка.

– Есть такое, – согласилась Оля, – давай попробуем разобраться. Вот ты подумай: Господь пришел в этот мир, и приняли Его в основном грешники, а «праведные» фарисеи распяли. Понятно, что они в «кавычках» были праведные. А почему? Потому что о себе думали высоко, а об окружающих низко.

– Конечно, я самый главный фарисей. – Дернула плечом Юля.

– Никто такого не говорил, просто это сейчас такое поветрие. Ты же читала старца Силуана? Что он о себе пишет? Дословно не помню: я хуже зверя, никудышный, худосочный, малограмотный монах, и только милость Божия дает мне благодать. Так совершенно искренне чувствуют себя праведные люди, а нам хотя бы помнить об этом надо. Святые не осуждают и не презирают грешников, а жалеют таких, сострадают и даже любят. Старец Силуан молился и плакал о всех гибнущих, просил Бога их помиловать. Мы так не умеем. Нам кажется, что я-то – хороший, а вот все остальные ниже плинтуса. А если думать о себе, как святые учат: «Все вокруг спасутся, один я в ад пойду», то сразу перестанешь унижать своих нецерковных родных или коллег по работе…

Юля опять передернула плечами.

– Вот я вычитала у одного старца, – продолжила Оленька, – что если видишь чей-то грех, то вспомни о своем. Так и я стараюсь. Замечаю чужие недостатки и сразу вспоминаю о своих изъянах и думаю: «Господи, я хуже всех, спаси меня». Настроение осуждать сразу пропадает.

Они опять замолчали. Юля вновь чувствовала исходящую от Оленьки какую-то тихую радость. «Может, Оля молится?» – Недоумевала она.

– Да, я согласна с тобой. – Вздохнув, прервала паузу Юля. – Но ты говоришь о естественных грехах, а ведь сейчас столько извращений появилось, к этому-то как я могу добродушно относиться?

– К таким старайся относиться, как к несчастным, психически нездоровым людям. Хотя нынешняя ситуация уже начинает напоминать рассказ Эдгара По. Помнишь? Там псих больные захватили свою клинику и стали командовать. Только в реальности безумные пытаются захватить уже весь мир. Для меня самой, как к этому относиться – вопрос открытый.

– Содом и Гоморра на дне Мертвого моря, там нет жизни… Эти больные обречены… – Опять вздохнула Юля.

– Но скольких несчастных они утащат за собой на его дно, помилуй нас Бог. – Теперь вздохнула Оленька.

– Хорошо, это прояснили, но меня еще другое волнует. Как быть, если я думаю о человеке плохо, но молчу об этом, или говорю за глаза одно, а в глаза другое, это ведь лицемерие? А Господь больше всего не любил лицемеров.

– Так ты не держи в голове дурных мыслей об окружающих, за их несовершенства с тебя не спросится, а за то, что обижаешь других – придется ответить. Старец Паисий советовал думать о людях, имея добрый помысел их оправдать, и душа твоя тогда станет спокойной.

Тут Оля улыбнулась.

– Однако удивительно, как ты любишь спорить. Тебе домашнее задание. Узнать, какая страсть порождает желание спорить. Потом расскажешь, и если захочешь, подумаем, как с ней бороться. Но главное знай и помни, что мы тебя здесь принимаем и любим, какую нам Бог послал. Ты уже часть нашего разношерстного коллектива. – Оленька поцеловала ее в макушку. – Помоги тебе Господь.

После этой беседы у Юли восстановился мир души, и она уже сама себе удивлялась: «Действительно, почему я так страдаю, а до сих пор не сходила и не исповедала всего этого батюшке?»

В ближайшую субботу на всенощную Юлия отправилась к духовнику, чтобы открыть свою рану. Сначала девушка исповедала свои грехи, особенно о страсти тщеславия и самомнения, из-за чего всегда хочется настоять на своей точке зрения и давить на других, а потом рассказала об угнетающих ее мыслях, о спасении или не спасении инославных, книге о «переходе» в иной мир со странными эпизодами.

Батюшка молча и внимательно, не прерывая, слушал Юлин рассказ, читаемый по бумаге. Девушка закончила и вопросительно посмотрела на духовника.

– Смерть наступает в тот момент, когда приходит Ангел смерти. – Поставил точку всем сомнениям батюшка. А потом спросил:

– Как вы думаете, сколько на земле живет католиков и вообще инославных?

На Юлино растерянное молчание сам четко и ответил по всем пунктам:

– Много миллионов. Вы полагаете, все они идут в ад, только потому, что такими родились?.. Нет. Господь, безгранично любящий сотворенного Им человека, не может подходить бездушно-механически к вопросу спасения бессмертной его души, за которую Он Сам принял невыносимые страдания и крестные муки.

Безусловно, отдельно Ватикан – это великое пагубное заблуждение, что в последнее время прямо у нас на глазах становится абсолютно явным. Но Бог будет рассматривать душу каждого христианина, не как в статистике по принадлежности к конфессии, а по ее конкретным делам и поступкам в этой земной жизни. Так же и православный человек лишь однажды, во время крещения побывавший в церкви, не может только из-за одного этого автоматически войти в Царствие Божие.

Спасение души человека зависит от его свободного желания, собственных приложенных для этого усилий: покаяния, участия в Таинстве Причастия и дел любви к ближним. Хотя не будем забывать и то, что первым в рай вошел разбойник, покаявшийся, уже будучи на кресте. Такое было его раскаяние.

– Батюшка, было бы хорошо, если бы современные, только настоящие, богословы, разъяснили бы эти вопросы православному народу. А то я просто заболела от всех этих размышлений и переживаний. А люди, как спросишь, думают и говорят, кто во что горазд. Хотелось бы услышать голос самой Церкви.

– Будем ждать. А за вас я помолюсь.

После исповеди Юлина жизнь постепенно вошла в свое прежнее тихое русло. Работа вновь увлекла девушку, и она стала забывать пережитые страдания. Вернулись сон и аппетит.

Сотрудники издательства решили между собой, что при Юле они не будут заводить бесполезных дебатов.

– Для нас с вами это одно празднословие, – заметила Наталья Павловна, – а Юля – максималист. Она все воспринимает глубоко и серьезно. Да и правильно делает, ведь за каждое пустое слово придется держать ответ.

Затем пришло светлое Христово Воскресение. Редакция отпраздновала Пасху куличами и веселым чаем.

Юлия совершенно успокоилась и воспрянула духом. Лишь иногда Римма, не удержавшись, поддевала ее. Но девушка уже стала замечать, что это больше походило на провокации, из-за беспокоящего Римму духа противоречия. Однако Юля была уже стреляным воробьем, она улыбалась, отшучивалась и сразу уходила от Риммы.

Возможно, из-за этого же духа, в противовес Римме, она задумала поехать на майские выходные в Грецию. Юля договорилась с подругой из Афин, что та пришлет приглашение, и купила билеты на самолет. Но случилось неожиданное: май приближался, пора было идти в посольство, а письмо из Афин задерживалось, к тому же телефон греческой подруги перестал отвечать.

– Зачем тебе с кем-то связываться? – Недоумевала Римма. – Закажи отель и поезжай себе спокойно, никого не обременяя.

– Я не умею бронировать отели. – Растерянно проговорила Юля. – Зоя такой замечательный человек, с ней что-то случилось. У меня билеты невозвратные.

Редакционные дамы заволновались.

– Значит, надо ехать! – Воскликнула Римма. – Редакторы не миллионеры. Идем.

Римма вместе с Варей устремилась к компьютеру.

– Сейчас посмотрим, что там есть на Bоокing.com… Ой, как дороговато-о. – Удивилась Римма.

– Ничего, поищем еще чего-нибудь, – ответила Варя. Они обе засуетились у монитора.

Юля благодарно смотрела на своих коллег. Было приятно, что о ней так переживают и заботятся.

–У тебя есть платежная карта? – Повернулась к ней Варя.

– Нет…

– Ну и молодежь пошла. Ничего у них нет, ни в чем не разбираются. – Ворчала Римма. – Мы не сможем без карты заказать тебе отель. Надо идти в Сбербанк.

Однако туда обращаться не пришлось. Вечером в почтовом ящике вдруг обрелось долгожданное письмо из Афин. А затем Зоя позвонила сама. Оказывается, у подруги заболела бабушка, и она уезжала за ней ухаживать.

Афинские каникулы получились исключительно замечательными. Они с Зоей гуляли по греческой столице. Поднимались в Акрополь, знаменитый Ареопаг, где благовествовал апостол Павел. Оказывается, прекрасный золотисто-мраморный Парфенон более тысячи лет был православным храмом «Панагия Атениотисса». А известные всему миру кариатиды – шесть колонн в виде красивых женских фигур – также целое тысячелетие поддерживали кровлю православного храма Пресвятой Богородицы.

Юля побывала на острове Эгина у своего любимого святителя Нектария. Он, когда был мальчиком, написал письмо Господу Богу с просьбой о помощи. Ответ получил быстро от соседа, прочитавшего его письмо. Ведь Бог действует через окружающих нас людей. Такую чистую детскую веру и доброе сердце святитель сохранил до конца дней своей подвижнической, полной испытаний и скорбей жизни. А Бог до сих пор творит через него Свои великие чудеса.

Зоя возила ее на машине к нетленным мощам почитаемого всеми греками святого Иоанна Русского, и в красивейшее место в Греции – Лутраки к агию Потапию. Юлия стояла на смотровой площадке монастыря святого Потапия, расположенного высоко в горах, любовалась сверху сверкающей синью Коринфского залива и прославляла Творца Вселенной, создавшего такую красоту.

После путешествия в прекрасную Элладу настроение было столь хорошим, что для Юлии даже московский дождь стал удовольствием. От радости сердца девушка разоткровенничалась и призналась Володе, что она в душе тоже монархистка.

– А почему это надо скрывать? – Удивился он.

– Вы состоите в монархической организации, и об этом все знают. А для меня искренние чувства всегда сокровенны. Не буду же я у каждого фонарного столба кричать, что я за царя.

Володя неопределенно пожал плечами и пошел по своим делам. Юля грустно посмотрела на его прямую спину и вздохнула. «Батюшка сказал, что монархия возможна там, где есть верноподданные. И вообще, монархия – совершенное правления, ее заслужить надо».

День рождения отца Павла пришелся в этом году на праздник Пресвятой Троицы. Редакция приготовилась к этому торжеству основательно. Сам праздник Троицы приходится на воскресение, все пошли в храм. Но на следующий день стол решили накрыть в самой большой комнате.

А в ней, в углу, еще с советских времен стояло пианино. Аркадий Сергеевич сел за него и заиграл, Юле показалось – знакомое.

– Ох, Аркадий Сергеевич… – Покачала головой Кира Георгиевна.

– А что такое? – Удивилась Юля.

– Ты не слышишь, что сие? – Выразительно повела бровью Кира Георгиевна. - «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем…» Аркадий Сергеевич, вы не туда завернули. Сейчас придет Володя и начнет молитву русского народа «Боже, царя храни», учтите, мы ее подхватим. А Римма затянет «Gaudeamus igitur»… И что это будет? Давайте я лучше сыграю вещь поверх барьеров: «Вальс цветов» Чайковского… В молодости умела…

Но тут открылась дверь, и перед изумленной редакцией предстал батюшка Павел с балалайкой в руках.

– Учусь понемногу. – Пояснил он. – Родные не всегда приветствуют мои занятия, но понимают: душа просит. Решил вас удивить и, надеюсь, порадовать...

После «многолетия» батюшка немножко отдалился от слушателей, наклонился над хрупким, пробудившимся от сна, инструментом.

Юля узнала веселую мелодию «Вдоль да по речке, вдоль да по Казанке…», да с неожиданными коленцами, от которых по редакции, словно солнечные зайчики, запрыгали звонкие, живые звуки. Сердце девушки забилось чаще, а ноги так бы и пустились в пляс. Она ни разу въяве не слышала балалайки, а батюшка и вправду играл жизнерадостно, с душой, и все вокруг возликовало.

Юля посмотрела на улыбающихся книголюбов-соработников, таких несхожих друг с другом, может, даже чудных, но ставших уже родными, и вдруг подумала: «Христос посреди нас».