Валентин СОРОКИН. Бунт

Поэма

Пролог

На полях гудят моторы

И шумит страда.

Ты зачем кружишься, ворон,

Черная беда?..

Разве крови не напился

Ты за триста лет,

Кто погиб здесь,

кто родился?

Но ответа нет!..

Неужель опять ты чуешь

Ружья и ножи?

Где в России ты ночуешь,

Ну-ка, расскажи.

Часть первая

1

Тополя бегут по склонам

Из родимых мест,

Трепет, легкий и зеленый,

Ширится окрест.

В их тени живут синицы,

Галки гнезда вьют.

Багрецовые зарницы

Сходят в тот уют.

Дышат сумрачным поверьем,

Копотью боев

Крепкоствольные деревья,

Стражники краев.

Для самой Екатерины

Их сажали тут,

И свистел в руках детины

Сыромятный кнут.

А на теплых травах луга,

Смурен, угловат,

В сойку целится из лука

Мальчик Салават.

Он вихраст.

Он вымок в росах.

Норовом налит,

Богатеям взор раскосый

Спуску не сулит.

Он в армяк себя закутал —

Сто заплат и дыр.

Но мужает по минутам

Будущий батыр.

Он еще сразится с ложью

Пикой и ядром.

До российского Поволжья

Пророкочет гром.

2

Весть приспела из столицы,

Старшина не врал —

Собирается царица

Осмотреть Урал:

Каковы плоды и злаки,

Бани и жилье,

Не противятся ль казаки

Драться за нее?

Не пугают ли их раны,

Хватит ли парней.

И зарежут ли барана

В благодарность ей?

Бишбармак, в жиру набухлый,

Сладостей не счесть!

Нет, в башкирцах не потухла

Преданность и честь.

Пусть сзывает по станицам

Елька голытьбу,

Скоро он опохмелится

Вот на том дубу!

От хандры и от запоя

Вылечит страна,

Нынче время не такое:

Бунтарям — хана!

Шибче, нежели делами,

Лютые умы,

Прогремели кандалами

По державе мы.

Так в Башкирии далекой,

В южной полосе,

Для царицы ясноокой

Строили шоссе.

3

На слезах песок месили,

На зыбун-воде,

Ярь разбойную гасили

В каменном труде.

И десятник толсторожий

Торопил:

Га-н-и-и!

Резко щелкали по коже

Узкие ремни.

Чтоб неслась ее карета

Степью в блеске дня,

Как

по модному паркету,

Серебром звеня.

Чтоб ее любовник платья

Запятнать не мог,

Чтоб качал ее в объятьях

И квелел у ног...

Чтоб она, горя, лежала,

Распустив корсет,

Чтоб душа ее дрожала,

А повозка нет!

4

Грунт копали старцы, дети,

Щебень, тес везли.

Чай кипел, сушились сети,

Пчелы мед несли.

И посверкивало било[1]

В таборной пыли,

На плотах визжали пилы,

Дыбились кули.

Бай жевал махан,

аллаху

Слал намаз, шепча,

Чернь мосластую с размаху

Колотил с плеча.

За облупленной байдаркой,

Боль и стыд глуша,

Нервно ежилась татарка

В прутьях камыша.

Поделом урок раззяве, —

Не гуляй одна,

Осквернил ее хозяин,

Рыжий сатана.

Плачет мать ее, апайка,

В скорбь погружена:

— А кому теперь малайка

Смятая нужна?..

И, увенчанный в седины,

Проклиная быль,

Дед сутулился над сыном,

Гуслярист-бобыль.

Отрок мучился коханый:

Кашель и озноб,

Из лохмотьев балаганных

Переехал в гроб.

Дочек нету, бабки нету,

Не судьбина — кол.

И течет слепец по свету,

Одинок и гол.

За яругами буруны,

Погребень близка.

Переливчатые струны

И тоска, тоска.

— Ой вы, лебеди, вы, гуси,

Я ль вам не сестра? —

Длиннокосая Маруся

Пела у костра.

Извели их кашевары

Хлебовом вконец,

Зачерствела хуже вара

Доброта сердец.

То приказчик, то нарядчик

Лапают, хмельны...

Стрекотнул

в ольховник

рябчик,

Взмыл нырок[2] с волны.

Так в Башкирии далекой,

В южной полосе,

Для царицы ясноокой

Строили шоссе.

5

Поп басил, Христа свидетель,

Ныл мулла не в лад.

Но примчался на рассвете

Юный Салават.

Конь его храпел устало,

Мордой поводил,

Накипь хлопьями спадала

С кованых удил.

Пообточены копыта,

Подкарначен хвост,

Сколько с пылу перекрыто

Половецких верст!

Верховой — орел!

Папаха.

Сабля.

И седло.

Заиграли под рубахой

Мускулы кругло.

Нищета не осовеет:

— Эге-гей!

— А-с-с-са!

Дерзко зубы снеговеют,

И кричат глаза!..

Он, уже готовый к гику,

Размятежил стан:

— Ай, не зря сказал джигиту

В уремё шайтан:

Все вы узники и трусы,

Я же ни при чем,

Мусульмане и урусы

Гнутся под бичом.

Подымай кайло и вилы

И вперед, за мной,

К Пугачу иль до могилы —

Участи земной!

И завыл смотритель сипло:

— Он смутья-ян!

Вяжи! —

На халат шурпа налипла.

— Взять его!

— Якши!

Телом медленно чужея,

Рухнул истукан:

— Затянуть ему на шее

Поскорей аркан!..

Часть вторая

1

Через казни и мытарства,

Через мглу атак —

Тракт до равенства и братства,

Не шоссе, а тракт...

Великаньих домен вспышки,

Реактивный гул.

И летят,

как цапли,

вышки

Из равнин в тайгу.

Факел верности высокой

Нам самим нести.

Ни конца мечтам, ни срока,

Родина, цвети!

У планеты выбор малый,

Нет иных путей:

Или — флаг над нею алый,

Или — крест над ней!

Зря томишь уныньем душу,

Мой читатель,

враз

Я начну, а ты дослушай

О былом рассказ.

2

Не палач звенит цепями,

Хищной карой пьян,

То казахскими степями

Буйствует буран.

Захлебнулись пеной шалой

Камцы, волгари,

Под куржачным одеялом

Смолкли до зари.

Богатеи — в рот вам дышло

Вор

да конокрад,

Мать-Расея горемышна,

Брату брат не рад!

Много дюжих по просторам

Канет без следа.

...Ты зачем кружишься, ворон,

Черная беда!

Вопли, гвалт густого лая,

Путник.

И бандит.

Вьюга, вьюга ледяная

Мысли бередит.

В барской грабленой палате,

Смывшись от хлопот,

На роскошнейшей кровати

Почивает Петр...

Пуховы его постели

И кафтан парчов.

Странный сон!

Иль в самом деле

Видит Пугачев:

Указав ступеньки к трону,

Тайно, одному,

Свет-боярыня корону

Подает ему.

Сдобно молвит:

— Отрекаюсь,

Мужняя жена,

Не рожала долго, каюсь,

Посему грешна!—

Но хитро вельможи ладят

С правдой.

Без утерь:

Смертью ценят, смертью платят,

Смертью мерят смерть.

Так в Башкирии далекой,

В южной полосе,

Для царицы ясноокой

Строили шоссе.

3

Явь ли, бред ли, но картина,

Значит, такова:

— Ты, а не Екатерина,

Княжествам глава!

Управляй, храни границы

И носи меха! —

...В зеркалах мундиры, лица:

— Ха-ха!

— Ха-ха!

— Ха!—

Челядь-бестия...

И зала,

Что всегда тиха,

Подхалимски завизжала:

— Хи!

— Хи!

— Ха-ха,

— Ха!

По дворцам и по соборам

Наглые смеха

Поразвихрил Питер-город:

— Ха-ха!

— Ха-ха!

— Ха!

И бурчит молва, потеша

Хмурого его:

— Снова бить, стрелять и вешать

Угадай, кого?!

Воробьи бубнят и жабы,

Шикают ужи:

— Ха-ха!

— Ха!

— Венец державы!

— Ха-ха!

— Ха!

— Мужик!

4

Омельян очнулся — скучен,

Кукиш в бороде...

— Бр-р-раги!

Слышь-те!

Да получше!

Где вы, стервы, где?

Сок премерзкий, окаянный,

Кислый и глупой,

От кручины постоянной

Малость успокой.

Расслюнявилась кулага,

Гнус до желчи рьян:

Побирушкам и бродягам

Алчется дворян!

И глубок, да обмелеет

По бездожью брод.

— Власть империю лелеет,

Ну, а я — народ!

Боже, милостивый боже,

Сметкой подмоги,

Христиан губить негоже! —

И — шаги, шаги...

Нудный выверт скомороха.

Шулер.

И дурак.

— Жечь и сечь, оно

неплохо,

Господарить как?

Али трус я, али молод,

Чудится в упор:

Ложь — за ложь!

За голод — голод!

За разор — разор!

Просто ль в лике Иисусьем

Заскорузла грусть?

Окрамоленною Русью

Не заменишь Русь!

...За окном сугроб всклокочен,

От прогрева таль.

Где-то конники лопочут

И пуржит февраль.

Так в Башкирии далекой,

В южной полосе,

Для царицы ясноокой

Строили шоссе.

5

И бездонную утробу

Сытит наперед

Удивленная Европа:

Сыр, колбасы жрет.

И, отчаянные, в страхе

Больше, чем дано,

Шпагой балуются ляхи

И сосут вино.

Без надежды и победы,

Разною мурой

Нас припугивают шведы

Вместе с немчурой.

Орды гребные кидает

До брегов славян

Пробужденного Китая

Мутный океан.

И обид не пересиля,

Не стерпев оков,

Плещет полымем Россия

Меж материков!

Часть третья

1

В липняке, за речкой Белой,

Посреди степи

Жил помещик неробело

И кислушку пил.

Ел отборные арбузы

Во большом дворе,

Заставлял он гладить пузо,

Маясь на ковре.

Отмуштрованные слуги

Целою гурьбой

Розовели от натуги,

Терли вперебой.

Веник парился и к сроку

Нежил до костей.

...Понакликала сорока

Дорогих гостей.

И гуртились, словно овцы,

В праздничную рань —

Офицеришки, торговцы,

Плутовая дрянь.

Те, кому сосед неведом

И его порог...

Им шалаться по обедам

Отпустил пророк.

Восхваляя герб и службу,

Весь, как на юру,

Батька пыжился:

— За дружбу! —

И глотал икру.

— Браво! — дамы восклицали,

Хмыкали дельцы.

Клешневидные свисали

Над столом усы.

Рдела лысина прелестно.

И величью в тон

Золотел на фраке тесном

Родовой жетон.

Гоношились музыканты

И пускались в пляс

Слуги, модницы и франты —

Преблаженный час!

Отчего не веселиться?

— Здорово!

— Весьма!..

В их надел императрица

Жалует сама.

Так в Башкирии далекой,

В южной полосе,

Для царицы ясноокой

Строили шоссе.

2

О тираны, о народе

Вы печетесь...

Всё ж

Вас-то при любой погоде

Не замочит дождь.

Вам забава, смердам иго,

Тяжкая нужда,

Ведь у них

от ваших выгод

Меж собой вражда.

Жаждой сана, знатным кругом,

Поздним стуком в дверь

Вы похожи друг на друга,

Как на зверя зверь.

И в борениях за счастье

Вы равны давно,

Вы, конечно, разной масти,

А нутро одно...

Трясся дом, обшитый жестью,

Гоготал курган.

Огорожено поместье —

Не сшибет таран.

У ворот в траве гусиной,

Желчи не тая,

Поводок мусолит псина,

Ростом с бугая.

Дрессированная туша,

Что ни клык — аршин.

Полгубернии придушит,

Только разреши!

Но внезапно по усадьбе

Затрещал огонь,

И возник смугляный всадник —

У бровей ладонь.

Струсил бедный покровитель:

— Беззаконье!

Бунт!

— Э, пирующий правитель,

Покажи табун!

Где пасешь, в каком уезде,

Сразу обозначь,

Здесь любой из нас — наездник,

Воин и лихач.

Мы тальянки перебесим

И колокола,

Коли щедрый — не повесим,

Но спалим дотла!

3

И расплатою за горе

Хижин и кошар

Вился пепел да просторе,

Полыхал пожар.

В вечевом, набатном плеске

Стон и зов: «Кар-рать!»

Чумовая

к Белорецку

Повернула рать.

Матюгались на опушке...

— В бога!

В потроха!

Трубы выперлись, как пушки,

Аж ревут цеха.

На свободе свирепея,

Осенясь перстом,

Бреют тати архирея

В куполе пустом.

И от паники не зряча,

Матушка:

— И-и-их!

Под брыжжастой юбкой прячет

Милых попадьих.

Лезет к барыне ярило[3],

А она крепка,

То горшок ему — по рылу,

То ухват — в бока.

По увалам и по долам

Ухают стрельцы,

Животом на частоколы

Падают купцы.

И печалится осина,

И шуршит змея.

Взбелененная Россия,

Азия моя!..

4

Государская карета

Замерла.

И вот

Уползла дорога в лето,

В повите́ль болот.

Под Уфой и под Казанью

В шелесте знамен

Будоражило сказанье

Сонмища племен.

Над покоем сытых вотчин,

Заслони восток,

Хохотал крылами кочет,

Красен и жесток.

Губошлепая орава

В ситец и шелка

Наряжалась и орала,

Злобна и жутка.

Через грозы, через пурги,

Думой обуян,

В пышном граде Оренбурге

Ждал их Омельян.

А его не купишь лестью,

Роскошью монет.

И святое право мести

Не подсудно, нет.

За густой, гривастой лавой

Не собрать имен.

Всем

восставшим

слава, слава

У гряды времен!

Так в Башкирии далекой,

В южной полосе,

Для царицы ясноокой

Строили шоссе.

5

В глубине лесов разлитых

Брякала картечь,

Билась бурка[4] Салавата,

Темная, как смерч.

Гомонила голь в аулах,

И шатался трон,

С удалых раздолий дуло

Прахом похорон.

А луна плыла над Русью,

И в былое зло

Пела девушка Маруся

Вольно и светло.

Ну, а может быть, башкирка

Айя, Зульфия?

Хрустнул сук.

Олень зафыркал

В роще у ручья.

Эпилог

И на солнышке веселом

Листья прокаля,

Заватажились по селам

В ливне тополя.

Вертолет спустился в горы.

Пробрели стада.

...Ты зачем кружишься, ворон,

Черная беда?

На груди твоей отметка.

Там, на склоне дня,

Не в тебя ли целил метко

Салават с коня?

Не его ль ты носишь пулю,

Перья теребя,

Каркай, вечно карауля,

Хриплого себя.

Одичалый и настырный,

И всегда ничей,

Сколько ты, мигая смирно,

Выклевал очей!..

1960–1967