Нина ПОПОВА. «Я их в полёт тревожный отпускаю...»

Владимир ФЁДОРОВ. «Небесные тетради». Стихи. – М.: ИПО «У Никитских ворот», 2016.

Есть поэты, при общении с которыми рождаются эмоции, генерируемые впоследствии в неутолимое желание познать их жизнь и творчество ещё глубже, раздольно прошагать по этим вольным просторам, вдосталь надышаться целебной живицей их дел, слов и мыслей. Владимир Фёдоров именно такой поэт, во всех ипостасях своей судьбы готовый «по первому зову своё сердце отдать», которое «прогореть не может сотни лет».

Он творец размашистый, самобытный, метафоричный и удивительно парадоксальный, но при этом – бережный и чуткий хранитель северного орнамента своих воспоминаний и огненных всполохов эмоций, этих хрупких проявлений вдохновения и поэтического мироосознания. Ведь именно они даруют неугасимый свет силы и правды высветить целый мир в малой его частице, высветить человека в самом человеке! И поэзия, и другие жанровые составляющие творчества этого автора воспринимаются, прежде всего, как отражение его Личности, если рассматривать понятие личности не только как общепринятую философскую и нравственную категорию, но и как явление состоявшейся судьбы.

Творческая судьба у Владимира Фёдорова действительно состоялась, на данный момент можно оценивать её как «восходящий звёздный вираж»: лауреат Большой литературной премии России, международных премий «Триумф» и «Литературный Олимп», Государственной премии Якутии им. П.А. Ойунского и других государственных, общественных и литературных наград. На его стихи написаны песни, в театрах с успехом идут пьесы, скоро будет премьера исторического фильма по его сценарию, из-под его пера вышли прекрасные романы, повести и исследования, многие из которых достойны научных степений в разных областях науки, уникальное фотомастерство отмечено во многих странах мира...

К тому же, Владимир Фёдоров – счастливый обладатель уникального нейрологического феномена синестезии, точнее – литературной вербальной синестезии, имеющей дело с такой сложной субстанцией, как слово. Слово здесь действует и как эмоциональная реакция на внешние факторы, и как знак огромной семиотической системы языка. Это позволило поэту-синестетику создать свой особый, присущий только ему «литературный фонд» звукосимволизма (дерзкие метафоры, красочные эпитеты, сравнительные обороты, синтаксические конструкции и различными стилями речи и др.).

Но нет у Владимира Фёдорова успокоенности, а это очень полезное и врачующее качество для творчества, поэт социален по времени и авторизован во времени, ему присуща непрямолинейная система суждений и взглядов:

Иду вперёд по лезвию ножа,

Ведущего куда-то за пределы.

Мне за спиною ничего не жаль,

Летят мне в спину огненные стрелы.

Родившись на священной Земле Олонхо, этой Северной Шамбале, в якутском посёлке Тастомус Кобяйского улуса, стоявшего в месте слияния рек Лены, Алдана и Вилюя, поэт с детства впитал в себя и свою родовую сибирскую, и инонациональную речевую среду, культуру и народные обычаи. Впитал веру северных народов в мистическую силу произносимого Слова, которая для них поистине сродни великой вере в силу молитвы. Впитал и мощную сакральную силу этого места, знания о которой хранят древние эпосы, священные артефакты, захоронения шаманов. Недаром именно из этого Кобяйского улуса вышла целая плеяда известных деятелей литературы и культуры Якутии: Н. Лугинов, А. Борисов, А. Кривошапкин, И. Иннокентьев, Т. Сметанин, П. Ламутский, С. Зверев и др.

Свою новую, уже девятую, поэтическую книгу Владимир Фёдоров назвал «Небесные тетради», распределив текст по шести разделам-тетрадям, в названиях которых явственно проступают настроение, состояние, символы и знаки именно этого места и времени соприкосновения настоящего с предначертанным:

Заветные крылатые тетради

К закату набрались небесных сил,

Не славы ради, не корысти ради

Я столько лет с ладоней их кормил.

Я их в полёт тревожный отпускаю,

Застыв у синей бездны на краю.

И верю, что они, собравшись в стаю,

Под звёзды душу вознесут мою.

Назвав разделы книги тетрадями, автор вложил глубинный сакраментальный смысл в это слово, имеющее в своём корне магическую греческую цифру «тетра», символизирующую совершенную и справедливую гармонию мира, с её четырьмя сторонами света, стихиями и временами года. В христианстве же число 4 – число тела, в котором скрыто число 3 – это душа. И в тетрадях книги тоже скрыта душа поэта, главный орган его существования, именно она «апрельскою свирелью сквозь снега и стужи проросла».

Свою душу поэт не пестует в саване покоя, он – «поющая в рифму птица» – неуклонно стремится в полёт к запредельной синеве небес, ведь только в неукротимой стихии полёта можно осознать свою абсолютную высоту:

Птицы крошки с рук его клевали,

Издали приняв за своего,

Потому что иногда встречали

В небесах летящего его.

Владимир Фёдоров знает истинную цену Слову, оно неукротимо подпитывается подземными родниками многотемья его судьбы, этим бесценным жизненным материалом. Это слово певуче ворохнётся в сердце и родится на свет Божий или в пронзительном предчувствии любви, в её сияющем солнечном ливне, или в горячечной боли невосполнимых потерь. Только тогда это слово живое, только тогда слышно его биение:

Такова поэту Божья воля,

Чтоб платил он кровью за слова,

Чтоб росли стихи из чистой боли,

Всуе не плетясь, как кружева.

...И чтоб лишь в последнюю дорогу,

Из-под сердца вынув горстку слов,

Дал Господь их, радостных, немного

Лучшему из избранных сынов.

Живая плоть лирических произведений книги – это величественный, но и сокровенный гимн Любви, ради которой сложены лучшие песни и найдены заветные слова, воскрешаются угасшие мечты; она одновременно всепоглощает всё, но и возрождает вновь:

Чёрные чернила на листы ложились,

Звали, проклинали, умоляли вновь.

А в последней строчке алым засветились,

Словно на бумаге проступила кровь.

Он заснул под утро, бледный как распятье,

И во сне, конечно, видел он Её –

Дар судьбы бесценный

и небес проклятье,

Счастье

и несчасть горькое своё.

Фёдоров обрёл себя и как поэт Памяти, его воспоминания – это новое видение истории через образы памяти, через сопричастность всему. Потомок казака-землепроходца из отряда воеводы Петра Ивановича Бекетова, в 17 веке пришедшего из Енисейска на реку Лена, сохранил он в своём слове овеянную вечной славой жизнь наших русских первопроходцев – достойных сынов великой эпохи Российской империи. А как потомок ссыльного политкаторжанина из Санкт-Петербурга мог ли он оставить за границей своей жизни тему ГУЛАГов всех времён и народов, тему предательства и преданности, коварства и родной молитвы за узника, вёрсты скорбных стылых дорог, ставших погостами для несчастных. Мчатся здесь горькие строки и на самом вздыбленном, самом взмыленой скаку вдруг входят в кульминационное пике, в свою мёртвую смертельную петлю, а дальше – только скупая тишина и рвущая сердце боль этой дикой и невозможной человеческой правды:

Этим миром и небом забыты,

Понапрасну свой час они ждут:

Не отпеты они, не обмыты,

А таких в чистый рай не берут.

Подогнув истощённые ноги,

Тут на каждой проклятой версте,

Словно звенья цепи вдоль дороги,

Цепенеют они в мерзлоте.

Книга «Небесные тетради» философична и мудра, но с тем великим чувством меры, которое сродни с чувством зрелости и своей нужности этому миру. Если задаться целью обозначить один главный «родовой» признак этой книги, то можно потерпеть полное фиаско или получить в итоге слишком односторонюю конструкцию суждений... Книга многогранна и многослойна, но одно можно сказать точно: всем произведениям этой книги не присуща статистика, их основной художественный вектор, их родство – динамика, её неуловимое переплетение, пульсирующее в чувственном восприятии. Динамика, стремительно восходящая по спирали проникновения в слог и нерв бытия, нереальная в своём мистическом предсказании будущего и прозрении в прошлое:

Напрягаю я слух,

чтобы неслышное это услышать,

Заостряю я глаз, чтоб увидеть незримое мне.

И снисходят, как гул, откровения тайные свыше,

И старинные знаки пылают на тёмном окне.

В наше неоднозначное и горячее время, среди круговерти мнений, вкусов и предложений, гулом набата и благовестом колоколов прозвучит книга с голосом Родины, книга истинного действия и животворного, остро актуального слова, наполненная любовью к истории, людям, природе и её обитателям, озарённая смыслом великих понятий нравственности и гражданственности, без которых и невозможна подлинность поэзии.