Екатерина СИРОТА. Будем жить!
«Нюня я или боец?». Этот вопрос задал мне заведующий отделением высокодозной химиотерапии лимфом Московского гемцентра.
Заболевание, которое у нас в России не считается раком (делаем глубокий выдох), относится к заболеваниям крови и лечится химиотерапией и лучевой. Вот она, одна из реальностей: ежедневная попытка ответить на вопрос заведующего. И – знакомство с настоящими бойцами, лечение в течение нескольких месяцев в Москве, принятие себя новой, без волос, причем неожиданно без трагизма…
Моя новая реальность – это не трагедия с налетом пафоса, это гомерический хохот в палате… А не смеялась я так почти два месяца с момента постановки диагноза. Смеялись над собой лысыми. Пришла гениальная идея – подарить заведующему на 23 февраля перекидной календарь. По очереди сфотографировавшись в одном парике, приобретенным моей соседкой по палате. Смеялись просто до колики, вычитывая про генную мутацию клеток, пытаясь сопоставить наши диагнозы и все эту наукообразную чушь из интернета, шутили на тему мутаций просто до слёз. Так я не смеялась с момента постановки диагноза…
Новая реальность – с элементами сюра. Это когда заходит санитарочка, мерно прохаживаясь шваброй и так невзначай бросая моей соседке по палате, мол, ты сегодня выдала – целых 7 миллионов клеток собрала! Речь идёт о стволовых клетках, которые собирают для дальнейшей пересадки костного мозга. А собрать много за один день – это большое достижение, о котором знают даже санитарки. Разговоры про стволовые клетки – это тоже элемент сюра… А ещё мастер-класс по нарисованным бровям с визажистом, который объясняет, что выразительный взгляд у женщины – это вовсе не накрашенные ресницы, которых у половины отделения просто нет, это выразительно нарисованные брови. Мы старательно рисуем брови, желая получить выразительный взгляд.
Настоящие бойцы за право оставаться женщинами борются даже в этом.
Другая реальность – это моя жизнь «до», в которую я теперь вырываюсь между курсами химии, это мой дом, трое детей. Запахи дома потом долго преследуют меня по возращению в больницу и даже во сне… и даже запах шерсти нашей собаки…
От этого взаимопроникновения реальностей немного мутится сознание и кажется, что они не сменяют одна другую, а обволакивают друг друга, и вспоминается Солярис и дождь, идущий внутри дома…
В новой реальности старая дружба вдруг вздрагивает и начинает таять, исчезать в навалившемся на неё тумане онкофобии. Старые друзья вдруг остаются старыми, перестают звонить, как будто этим можно заразиться по телефону или просто предлагают держаться, всё реже появляясь в вайбере или вацапе, будто страшась впустить в свою жизнь дыхание давящей неизбежности онкологии… А новая дружба – с «настоящими бойцами» из отделения, которые сменяют друг друга от курса к курсу, периодически попадая с тобой в одну палату. Это острое ощущение легкости дружбы, когда просто глаза в глаза, когда есть чувство единства от того, что вас накрыло общей волной, а вы качаетесь на ней и поддерживаете друг друга, лишь бы выплыть вместе. Это настоящее братство без малейшего налета пафоса.
А за окном снег крупными хлопьями, из окна палаты еле видны очертания соседних крыш домов и деревьев. Скрипнула дверь, сегодня обход необычный, возглавляет процессию главврач гемцентра известный академик Н. После беглого осмотра интересуется, читали ли мы «Над пропастью во ржи». Не сразу осознаем, что академик, видимо, позиционирует себя «ловцом человеков»…
Самый необычный мой день рождения, сорокалетие, я провожу одна в вагоне СВ по дороге в Москву на 4 курс химиотерапии (вынужденная мера карантина в связи с низкими показателями крови, в туалет выхожу только в маске). Утром спешные сборы, цветы в вазу, немного растерянные звонки родственников и друзей, и свет через кухонное окно, который бывает только в конце февраля! Яркий, он дрожит, дышит весной и чем-то волнующим, а если открыть окно, то пахнет арбузом и снегом одновременно… Стук колес, за окном снова метет, а яркое утро затрепетало и стерлось, вовсе и не было, и захотелось молиться – «Спаси Мя, Спасе Мой, по Твоей благости, а не по моим делом!... Аще не погубиши мя со беззаконьми моими, слава безмерному милосердию Твоему!...» «…Един исцелити мя могий, услыши моление мя, окаянного, и гнездящегося во мне змия умертвив…» И невозможность умертвить этого змия в себе, и в тысячный раз повторяемые на исповеди одни и те же грехи, словно старые чешуйки шкуры змия, появляющиеся вновь и вновь… и вопросы, вопросы к самой себе в неуемном желании самоуничижения…
И вдруг почему-то захлестывает волной красоты человеческой и чистоты, которая только божественным свечением может проявиться. Вдруг вспомнится смех годовалого сына или взгляд с послевоенных фотографий деда, такой цельный, мужественный… Таких лиц больше не было потом. А ещё почему-то красота и абсолютная неповторимая графичность движений Плисецкой в болеро Равеля, «человекам такое невозможно!» и хочется распахнуть окна СВ и закричать не своим голосом: «Люди, да вы же просто счастливы!»
И снова очередной курс химии, та же палата, что и в прошлый раз, удачно попала, те же бойцы. В иной реальности, за пределами гемцентра, близится конец четверти, обязанности разделили, решаем геометрию восьмой класс, пишем сочинение по «Мёртвым душам», обсуждаем проблемы ЕГЭ, возмущаемся, но «битву за урожай» не бросаем. Третий боец с самыми низкими «жизнеугрожающими», как говорит наш врач, показателями, три недели бесконечных переливаний крови, руководит процессом. Сфотографировали на телефон сочинение и задачу, отправляем… ученики уже спят, переписывать будут, видимо, по дороге в школу в метро…
Фоном из коридора уже привычные выяснения отношений на безупречном английском с русским произношением Фати́мы с мужем-киприотом. Переехали сюда из Кипра на время лечения, мама Фатимы из Нальчика, муж-киприот и двухгодовалый малыш живут рядом, на съемной квартире… А еще Находка, Краснодар, родной Воронеж, Оренбург… Как сказал мой папа – «хоть с людьми пообщаешься!».
В палате темно, уже привычный, сводящий с ума, монотонный гул вентиляции в стенах, мерное дрожание зеленого света инфузоматов капельниц задевающее лик иконы, стоящей на подоконнике. «Спаси Мя, Спасе Мой, по Твоей благости, а не по моим делом!...». И как в детстве тревожно и жутко всматриваться в это живое ночное трепетание, дрожание двух миров-реальностей, и только зыбкое нашептывание «будем жить!» стучит в висках.
