Андрей ШЕНДАКОВ. «Память странно рисует былое…»

Стихотворения разных лет

* * *

О поэзия! В бурях тревожных…

И.С. Семёнова

Небесный свет над куполом Земли

ещё пылает ярко-золотисто

и, восходя над городом лучисто,

летит к холмам, где мы, мой друг, вели

земную жизнь, наш повседневный быт,

свои дела, обычные заботы:

берут своё безропотные годы;

вода речная стынет и рябит

в моих глазах, по кронам вознося

свои лучи – искрящиеся блики:

средь склонов тропы огненны и дики,

где предок наш, своих врагов разя,

из пепла трижды стены возводил,

детей своих учил стрелять из лука,

а ныне всё – безрадостно и глухо

к словам отцов, что нет порою сил,

хоть каплю мысли отрокам отдав,

найти ответ, достойную отдачу;

порой поверить проще в неудачу,

бродя среди оврагов и канав,

в лесу срывая ягоды калин,

кладя грибы в плетёную корзину,

но каждый раз, когда поля окину

усталым взглядом, вновь стою один

средь стройных трав – и слышу дальний звон,

мечей, лучей ли вскинутые звоны?

Июльской дымкой стянуты затоны,

захвачен берег в огненный полон;

бушует битва – зримо для меня

и для других людей, увы, незримо, –

так много пепла и земного дыма,

что в сотый раз, нашествия кляня,

молю и, небо стоном огласив,

прошу услышать истинное Слово,

в котором – вера и любви основа,

в котором – свет дозорный и мотив

иных миров… Всесилен и высок

небесный миг над сводами заката,

и ничего, наверное, не надо:

искусство – жить дыханьем вещих строк!

НА РАССВЕТЕ

Что я ищу в земном покое?..

Струится ввысь речной дымок;

Обняв село береговое,

Светлеет огненный поток:

В траве нескошенной, медвяной

Дрожит насмешливо роса,

В воде – то мутной, то стеклянной –

Петляет тропка-полоса.

Рассвет горит, течёт, мерцая

Последней утренней звездой.

Случайных птиц ночная стая

Безмолвно кружит над водой...

ЗАСУХА

Летят на землю лепестки.

Их горьким зноем иссушая,

Июль – без гроз и урожая –

Сокрыл ветвями гладь реки.

Тугие гребни накренив,

Темнеют каменные глыбы;

По мелководью ходят рыбы,

Скрываясь в тень прозрачных ив.

Среди ослабших родников

Нет упоения в покое.

Бывало ли когда такое

За далью сгинувших веков?..

ИГРЕНЕВАЯ ПЫЛЬ

I.

Память странно рисует былое

сквозь видения взрослой души, –

словно в летнем полуденном зное

над полями плывут миражи,

где вдали облака васильковы

и дорожные ветры горьки,

где вдоль берега ходят коровы

и парят над травой мотыльки;

где проносятся дикие утки,

шумно вспенив трясину болот,

и собачьи соседские будки

возле сада обходит мой кот;

пахнет мёдом, трухой и таранкой,

вишни падают в плотный гамак,

дед сидит с оцинкованной банкой,

на завалинку ссыпав табак;

и бутылки отбитое донце

зеленеет, поранив траву,

и растёт подосиновик-солнце

на меже – я никак не сорву;

небо близко, просторно и звонко,

шелестит за околицей лес,

а меня, как под ветку скворчонка,

прячет в тень деревянный навес.

Не успеешь проснуться – и снова

во дворе неуютно, темно:

лишь луна под просветами крова

длинным лучиком греет окно, –

и стучит сердце тёплой планеты,

жизнь по-детски свежа и нова,

звезды, словно крупицы-монеты,

попадают в свои жернова.

И рождаются звёзды, и шибко

росы льются по мягким стогам:

память, словно ожившая рыбка,

уплывает к былым берегам…

II.

День игреневой пылью окрашен,

в сизый берег листва вкраплена,

с монастырских сиреневых башен

месяц свесил свои стремена

в тишину заболоченных балок,

где лесные рябины горьки

и, пугая нестреляных галок,

полыхают в траве родники;

где теряется след вездехода

на обрыве размытой земли

и берёзки у тихого брода

в схватке с бурей навек полегли;

здесь в наплывы глубокой трясины

острым клином вонзается луг

и ревут над холмами турбины

самолётов, летящих на юг;

здесь сквозь жидкие полы посадки

виден старый консервный завод

и вдоль окон кривые оградки

по пригорку ведёт небосвод;

сквозь углы зеленеющей дранки

ярким солнцем сочится заря,

возле сквера, на вздыбленном танке,

стынут листья, по-свойски багря

давних вмятин ребристые спайки,

нарушая солдатский покой,

а за рынком, как новые гайки,

искры бойко горят в мастерской.

Этот город – и мал, и просторен;

память вновь увлекает туда,

где в лесах, у заброшенных штолен,

каменеет в бурьяне руда;

древний бивень хранится в музее,

шпиль собора мерцает во мгле,

блеск ракушек в больничной аллее –

словно космос, застывший в земле,

крепко спаянный, – прочен, но плавок,

по-осеннему свеж и бордов.

Не смолкают на проседи лавок

разговоры стареющих вдов.

III.

По закатному тёплому ветру

уплывают в полях васильки,

а неровную лунную цедру

в сонной речке качают мальки;

свет окраины меркнет в тумане,

за ветвями дрожит маячок

на причудливом башенном кране,

и стрекочет скиталец сверчок;

на листве стынут горние выси,

гулко льнущие к склону-стене,

в роще кто-то играет «К Элизе»

неумело – на нижней струне;

слышен топот – всё реже и глуше

над льняными подолами трав,

словно бродят нездешние души,

от небесных собратьев отстав;

в луже водит хвостом головастик,

собирая соринки со дна,

и под крышами в розовый пластик

бирюзовая даль вкраплена;

солнце тонет в сиреневом смоге,

на лучи купола нанизав,

и, сплетаясь, уходят дороги

за рекой в поселенье-«анклав»,

где ложбины в лесах камышисты

и над взгорьями – мемориал,

где когда-то шагали фашисты

и советский народ погибал…

План захвата не сбылся, а ныне

из песка вдруг покажется штык,

или ржавая каска в полыни

спрячет фресок взметнувшийся блик,

или смятая гильза зенитки

в ручейке по весне заблестит,

возле вдовьей забытой калитки,

возле древних могильных ракит.

Вдаль привычно бегут километры,

всё сгорает, но памятен век:

и закатные тёплые ветры,

и цветы над слиянием рек...

ДАЛЁКАЯ ОСЕНЬ

Розовая осень. Теплится восход.

Сладкий чай, конфеты, свежий бутерброд...

Терпко из буфета пахнет канифоль,

над столом летает маленькая моль.

Радио, газеты – истины больны.

Соль. В кармане гильза – отзвуки войны.

Запахи упрямы: мёд, таранка, пыль;

детский крик: «Не надо, голову не мыль!..»

Младший брат в корыте, дед с охапкой дров,

блёстками деревья окропил Покров.

РЕКВИЕМ ХХ ВЕКУ

…Бесповоротно всё уходит в мире,

теряясь в прошлом, сумрачном, былом:

весенний луч, скакавший по квартире,

и весь обычный невысокий дом;

у дома ель – посажана до школы

всего-то горсткой крохотных семян,

и жгучий вкус советской «Пепси-Колы»,

и злой сосед – задира и смутьян;

весь хрупкий век, как будто конус колбы,

в которой горько стынет кислота;

уходит всё – свершения и толпы,

а остаётся только чистота –

в ночных дорогах, вымытых дождями

по беспросветной, пасмурной поре,

в пустой скворечне, стянутой гвоздями

и вновь прибитой к ели во дворе,

в клубничных грядках и кустах смородин –

из одного обрезка-черенка,

в военбилете с приговором «годен»

и в острых лентах скорбного венка;

в налитой стопке с корочкой на грани

и в разговоре тихом – обо всём,

в далёкой вышке, в хлынувшем буране

едва сдержавшей мокрый серозём;

во всём, что может, воспротивясь бесу,

унять порыв – неверный ход времён,

как будто поезд, мчавшийся в Одессу

в полях, где воздух Припятью спалён;

раскалены блуждающие души –

живая плазма выветренных сфер,

но слышат все, имеющие уши

и рваный след страны – СССР;

урановый, свинцовый, изотопный,

чернобыльский, сгоревший старый век,

мой друг и враг, мой предок профпригодный

теперь плодит бесчувственных калек,

а я молчу – один в своей квартире,

а я к стеклу весеннему приник:

бесповоротно всё уходит в мире,

как будто в небо вырвавшийся крик! 

* * *

Эти стены безмолвны и сыры,

Но прислушайся – и различишь,

Как, сгущаясь, разряды-эфиры

Будоражат церковную тишь.

Пламенея, свеча восковая

Вдруг подкинет червонный дымок, –

И, заветную даль открывая,

Тихо щёлкнет старинный замок.

А за дверью нездешние люди

Ходят, свет смолянистый дробя;

Не пытайся разыскивать сути,

Сути сами разыщут тебя!

Здесь все мёртвые славны и живы,

Тени бродят по стёклам, дрожа...

И вдоль окон летит под оживы^*

Испустившая тело душа.

–––––––––––––––––––

^*- от фр. ogive – стрельчатый свод в архитектуре.  

* * *

Кивает мне знакомая лоза

Среди камней и восковых кувшинок,

Где месяц в поле – молчаливый инок –

Отводит вдаль усталые глаза.

Жужжит пчела, запутавшись в пыльце;

Неповторимо в роще пахнут травы,

А суховей, как будто натиск лавы,

Горчит под вечер дымом на крыльце.

Но все ночные думы – не беда,

Когда, в росе немного остывая,

К реке уходит тропка полевая.

И вновь звенит Вселенская Вода.

* * *

Снова осень – и сердце всё глуше,

Всё протяжнее песня моя,

Словно ветер, вращающий души

И зовущий в иные края.

В восковые углы переулка

В зыбкой памяти смотрит свеча,

А рябины качаются гулко,

Над оврагами кровоточа́.

По листве рассыпаясь, каштаны

Покрываются робким ледком…

Всё острее природы изъяны.

И светлее родительский дом.

На илл.: картина Андрея Шишкина "Поводырь"