Татьяна НИКОЛЬСКАЯ. Встреча с классиком
Из «Дневника писателя»
Однажды (это было в конце «лихих девяностых») нам, аспирантам исторического факультета, объявили, что на следующей неделе в университете ожидается встреча с живым литературным классиком. Его имя и впрямь гремело: он считался лучшим современным писателем России или, как минимум Санкт-Петербурга, – и одновременно «совестью нации». Его увесистые тома выходили огромными тиражами, чтобы нация училась у него честности и благородству. Правда, ни в советское время, ни потом мне не доводилось встречать поклонников его сочинений – увы, до крайности нудных и растянутых. Это был типичный официальный писатель, которого все знали и выказывали уважение, но почти никто не читал. В обыденной жизни классик умел тереться близ власти и всегда находился у неё в фаворе, хотя при этом даже не думал платить взаимностью, а наоборот – успешно фрондёрствовал. Впрочем, я не исключаю, что его книги были в гражданском смысле необычайно смелыми. Но поскольку дочитать до конца его тягомотины было невозможно (наверно, и цензорам тоже), то смелость получалась в аккуратных дозах – безопасных для процветания классика и полезных для его репутации. Вот так, к концу советского периода, он потихоньку сделался «совестью нации».
В годы «перестройки» классик поступил смекалисто: в самое подходящее время, ни рано, ни поздно (как говорится, «тютелька в тютельку»), вышел из рядов КПСС и занялся обличением советского режима, от которого, как все узнали, он невероятно страдал. Обличения шли сплошняком, так что даже далёкие от политики граждане прослышали о его несомненных заслугах перед молодой российской демократией. В то время, как большинство коллег-писателей едва сводили концы с концами, классик по-прежнему процветал. Он словно никогда не выходил из фавора у власти, разве что власть поменялась...
Примерно такую информацию о классике мы припомнили, когда в назначенный день и час, после лекций, нас загнали в конференц-зал. Однако, шло время, а гость не показывался. Студенты начали пошумливать, а преподаватели на них покрикивать. При этом они сами пребывали в недоумении, не понимая причин задержки гения. И вдруг по сигналу все смолкли. Дверь в зал отворилась – и появился пожилой человек важного, глубокомысленного вида. В полной тишине он прошествовал вперёд по проходу между рядами кресел. Двигался он резво, но как-то очень сосредоточенно, механически – словно кто-то за дверью завёл в нём моторчик. Так он держался и во время своего выступления – даже глядел не в лица слушателей, а куда-то насквозь, вдаль. То ли он видел нечто, сокрытое от глаз смертных, то ли привык держаться живым памятником...
Наш декан Владимир Викентьевич представил гостя публике. Очевидно, классику сообщили, что в зале собрались историки, поскольку он сразу приступил к изложению своего ценного взгляда на историческую науку. Взгляд сводился к тому, что государственная власть историю насиловала-насиловала-насиловала... (эта мысль смаковалась особенно тщательно) насиловала-насиловала-насиловала... – и потому история в России стала шлюхой.
И тут у меня неожиданно вырвалось:
– Если насиловали – значит, не шлюха!..
Зал, включая декана, грянул смехом. Тотчас разрядилась искусственная атмосфера, где не было ни читательской любви, ни человеческого уважения, а только мастер-класс по гражданскому лицемерию. Все были рады, что кто-то вступился за честь исторической науки, которая стала шлюхой – в отличие от классика, конечно.
Дальнейшее выступление было смазано: по залу то и дело прокатывался смех. Разумеется, мы старались сохранять серьёзные лица – но потом кто-то, не выдерживая, прыскал, заражая остальных дружным молодым весельем.
Один классик оставался серьёзен. Он до такой степени пребывал в себе, что не сконфузился и не обиделся; кажется, даже не понял смысла реплики и реакции зала. Совершенно невозмутимо он продолжал вещать что-то своё, классическое, чего никто не запомнил. Встреча завершилась протокольным снимком гостя в окружении студентов. Затем классик исчез – настолько незаметно, что пропажа выглядела контрастом по сравнению с величественным появлением.
Встречу с классиком долго вспоминали в университете, а я на некоторое время сделалась знаменитостью в масштабах нескольких этажей и коридоров. Но главное – благодаря классику, мы узнали новое значение известных слов, что «совесть нации» может не иметь отношения ни к совести, ни к нации, а шлюха – это кого насилуют.
На илл.: Чарльз Майнер. Клио – муза истории. 1798 год.
