Александр МЕЛЬШИН. Гибель мира

Рассказ

Прошла одна тихая ночь и низвела весь мир до белого и черного. Черным – след на дороге, заборы, срубы бань по откосу и, черной гладью, вода в Ломовом ручье. Белым – снег и всякое старое место под верховой порошей. Ночью люди не видели, как обложили, застелили северные тучи, а утром удивлялись: покрыло кругом.

На всем этом бело-черном просторе виднелись только два ярких пятна – поплавок и шапка с помпоном у Ивана Леонидовича. Он давно пришел на ручей, обмахнул весь камыш рядом. Одну руку Иван Леонидович не вынимал из кармана, а другой держал удочку, уткнувши комель подмышку. Красный поплавок замер и не шевелился.

Рыбачить в первый снег – на большую воду бы, за скитальцем-налимом, за злым еще судаком. Но Иван Леонидович, учитель, а значит по-старомодному, но живому суждению, всем-то и не ровня – «интересного ума мужчина», как хихикали про него бабы – ловил на Ломовом. Чистое, очерченное, но немолодое лицо учителя забавно пряталось под шапкой с помпоном.

Долетавшие снежинки касались воды и сразу таяли, точно слабело небо окутать, убаюкать черное русло. А над темной гладью все свершалось покойно и бело́. И без привычки не заметить даже, как медленно дрогнул поплавок. Ивану Леонидовичу зацепил стройную уду ерш-бобыль.

«Еще бы надо», – без смеха подумал учитель.

Он ловил для друга. И это друг подсказал ему накануне, что сгинет все прежнее и щербатое в белом полоне.

Вечером, когда озябла тишина, Иван Леонидович сидел за столом, читал потрепанную тетрадь, и вдруг услышал, как шел к нему Василий. Шел звонко, не прятал по-охотничьи когти и бряцал каждый шаг от порога – тык-цок, тык-цок – и непрошено, и строго. Кот вошел в комнату весь пушистый и смурной. Тут-то учителю и вспомнились древние варяжские сказания, в которых услышать бесшумную кошачью поступь – верно к погибели старого мира.

Василий с наглым трепетом махнул хвостом и запрыгнул в кресло.

«Чего ты? Шумишь? Только ведь ужинали, Вассель, – Иван Леонидович встал из-за стола и собрался на кухню. – Пойдем!» Но Василий не ответил, он смотрел неуловимо, томно и невзначай куда-то на Ивана Леонидовича и будто сквозь него. Горела яркая лампа, вонзалась сотнями лучей-игл в сумерки, в темноту за окном и отбрасывала желтую полоску света на загривок коту. Слабо гудел на кухне котел.

Иван Леонидович присел обратно, погладил Василия и спросил у него, как самую простую истину: «Ершей хочешь? А не поздно ли?» Кот зажмурился, подставился под руку, но не отвечал и весь был исполнен своего наглого трепета. «Василий, Василий…» – Иван Леонидович поднялся и пошел на веранду. Нужно было занести в тепло резиновые сапоги. Он долго еще вспоминал, откуда это: станет слышным кошачий шаг, и погибнет старый мир…

Леска вытянулась по течению дугой, и крупное снежное перо, упав, прежде чем растаять, мгновением задержалось на этой прозрачной линии. Ивану Леонидовичу запорошило сплошь плечи, и снеговая сырость уже полезла в рукава, под пуговицы, за голенища резиновых сапог. Зима веяла неуютно, но красиво и вкрадчиво как тревожный сон.

Учитель тряхнулся, хлюпнул носом и перезакинул снасть. Под рукой сухая камышина уронила снег, и чуточный шорох вдруг звучал яснее и громче обычного.

Иван Леонидович не успел пристроить удочку подмышку, не успел втянуть голову в плечи, ежась от сырости, а поплавок отрисовал хитрую завитушку. Леска туго мелькнула назад, и ерш повис на крючке – расщеперенный, пучеглазый, зелено-черный и острый, как волчий оскалец, как последнее остервенение всего уходящего.

Иван Леонидович хотел взять рыбешку и уколол пальцы.

«Фенрир! – учитель отыскал древнее сказание, и долго читал его под лампой, вспоминая суровые имена. – Натрескаться Василию».

Снег падал ровно, всесильно. В белом кружении потускнели старые вехи, отдалились и срубы, и заборы, и совсем скрылась колея на дороге. Белое попрало черное, пышно и всюду. Только проточалась сквозь снеги темная гладь Ломового ручья, и пестрила учительская шапка с помпоном.

Иван Леонидович вытер с бровей растаявшие снежинки и снова закинул поплавок.

Как же красиво, как величественно погибал мир.

Илл.: Татьяна Родионова