Леонид ТАТАРИН. Царапнуло

В первую неделю нового учебного года (2019) в супермаркете «АШАН», который находится на территории Солнечногорского района в ста метрах от границы Москвы (Крюково), М.Г. случайно услышала разговор девочки лет семи с мамой:

– Купи мне молока…

– У меня деньги только на батон….

Этот короткий разговор так царапнул по душе, что появилось желание дать девочке деньги на бутылку молока, но она с мамой уже ушла в сторону.

На реальной картине сегодняшнего дня этот случай не выглядит особенным – больше четверти населения нашей страны живёт ниже черты бедности. Даже по телевидению и в газетах это уже давно не скрывают. Когда готовили народ к разрушению СССР, часто ходила шутка – «зашёл в Германии в супермаркет, а там – на каждой полке по коммунизму!» Сейчас можно уверенно говорить обратное – на каждой полке в России в магазинах – по капитализму. Но для тех, кто ниже черты бедности, от этого радости мало.

М.Г. вспомнила своё детство – в Брянской области в 1951 году.

«Когда мне было девять лет, умерла моя мама. Из близких родственников у меня остались родная сестра, дяди, тёти по отцовской и материнской линии. Это было нелёгкое время – я оказалась никому не нужна. Средняя школа, в которую я ходила, находилась от нашей деревни за пять километров. Школа была переполнена, занятия проходили в две смены.

Пятые классы учились во вторую смену. Осенью можно было ходить. Весной от таяния снегов образовывалось много ручьёв, которые приходилось переходить, сняв обувь, а потом снова обуваться и продолжать путь в школу. После таких холодных процедур я часто болела. А мне очень хотелось учиться и обязательно стать учителем в память о моей первой учительнице Елене Трофимовне Лозбеневой.

Зимой же очень рано темнело. Уроки заканчивались, когда на улице уже совсем темно. Однажды из школы мне пришлось возвращаться одной, без одноклассников. Дорога не была освещена. Надо было идти в темноте мимо сельского кладбища. Дойдя до него, я увидела, как стоит человек и размахивает руками. В ужасе бросила сумку с учебниками, хлеб, который несла племяннику, и побежала в деревню.

Когда я рассказала сестре о случившемся, та меня успокоила, сказав, что у страха глаза велики, что никакой там не мертвец размахивает руками, что скоро ты убедишься сама, что мёртвые никакого вреда не причиняют, что надо бояться только плохих чужих людей. Успокоив, она взяла меня за руку и повела искать учебники. Подойдя к кладбищу, я увидела ту же самую картину. И тогда, взяв за руку, сестра подвела меня к могиле, где я увидела «мертвеца, размахивающего руками». В деревнях был обычай на могильные кресты повязывать полотенца. Светила луна, ветер раздувал концы полотенца, и мне эта картина показалась стоящим мертвецом, размахивающим руками. Хотя я убедилась, что это нестрашно, но больше одна из школы не ходила. С того времени я поняла, что хочу в детский дом.

Тайком от сестры написала письмо Клименту Ефремовичу Ворошилову, где описала условия моей жизни и попросила определить меня в детский дом.

Очень скоро меня вызвали к директору школы. Нина Максимовна дала мне телогрейку, ватные штаны, кирзовые сапоги, шапку ушанку, сказала, что в буфете школы мне каждый день будут давать килограмм чёрного хлеба и чай. Она попросила меня никуда больше не писать, так как письмо моё получено и нужно время, чтобы подыскать детский дом рядом со школой.

Через месяц меня опять вызвали к директору и вручили путёвку в Брасовский детский дом №2. Попросили показать сестре, чтобы она собрала все нужные документы и отвезла меня в детский дом. Когда я принесла путёвку, в доме воцарился траур. Сестра плакала, как по покойнику, рисовала мне страшные картины о жизни в детских домах, а я твердила одно: «Не отведёшь – сбегу!» Хотя мне было тогда девять лет, но я понимала её горечь. Она одна воспитывала сына, да и в деревне люди бы стали осуждать, что родная сестра не захотела воспитывать сестру. В народе говорят, что на чужой роток не накинешь платок. Мне было жаль сестру, но я настояла на своём. И сестре пришлось везти меня в детский дом.

Мы сошли с поезда на станции Брасово. У дежурного спросили, как пройти к детскому дому. Тот не только рассказал, но и указал нам рукой. Детдом находился в полутора километрах от станции на вершине холма рядом с церковью. Он был, как и церковь, выкрашен в белый цвет и поэтому виден издалека. По дороге сестра пыталась уговорить меня вернуться домой, но я наотрез отказалась.

В детдоме меня встретили приветливо. Сняли с меня всё то, в чём я была одета, переодели во всё детдомовское. И я услышала восторженный крик воспитательницы: «Посмотрите, из замарашки мы получили красавицу!» Потом она подвела меня к зеркалу и предложила посмотреть на себя. Я себя не узнала. Это была чужая маленькая худенькая девочка с огромным страхом в глазах».

Сравнивая эти два эпизода, непроизвольно появляются мысли о том, что все мы стремимся в лучший мир.

Иногда этот оборот применяют в тех случаях, когда не хочется говорить о смерти – «человек уходит в лучший мир»!

Но и в реальной жизни абсолютно все люди хотели бы видеть мир с каждым днём лучше, чем вчера.

Когда разрушали СССР, во всех СМИ, захваченных такими «демократами», как Чубайс, Ельцин, Гайдар и прочие, послушные им пропагандисты вроде Сванидзе, старательно убеждали людей, что всё советское – плохо для народа России. Советское здравоохранение – очень плохое! «А вот сейчас будет всё самое передовое!»

Огромное число заводов и фабрик просто уничтожено под предлогом, что «придут эффективные менеджеры» и наведут порядок. Но прошло уже больше двадцати лет, а ничего нового не построено – миллионы людей остались без работы, без средств к существованию. Зато почти на всех каналах телевидения периодически появляются «гуманитарные» обращения: «Помогите Кате (Пете, Ибрагиму…) и указывается номер, на который надо перевести деньги» и трогательные кадры больного ребёнка, которого государство не может спасти. Сразу после этих душещипательных картин начинаются репортажи о красивой жизни российских миллиардеров, которые растут, как грибы после дождя. О том, что в Советском Союзе была бесплатная медицина, что детей лечило государство, сейчас вспоминают только старики, которых современные либералы презрительно называют «совками».

Такой случай, как с девочкой, которой мама не смогла купить молоко, потому, что у неё денег осталось только на батон, для современных СМИ не интересен. Таких миллионы, а вот красавцы, типа Филиппа, Аллы, Максима – самые частые гости почти всех каналов телевидения Они сменяются только краткими эпизодами о ворах, убийцах, жуликах, вороватых начальниках.

Девочка, жизнь которой вспоминала М.Г., выросла в детдоме в тяжёлое послевоенное время. При болезнях её направляли лечить в санатории в Крым. После окончания девятого класса смогла поступить во 2-е педучилище Ленинграда, в котором учились воспитанники детских домов. После окончания педучилища работала в начальных школах. Потом получила высшее образование и много лет преподавала географию в школах Калининграда. Сейчас воспитывает внуков.

Встречая такие эпизоды, большинство разумных людей понимают, какую страну мы потеряли, каких возможностей лишилась Россия.

На илл.: Зинаида Серебрякова. Портрет дочери