Руслан ЛЫНЁВ. Пейзаж после битв. Еще раз о “катынском деле”. И не только о нем.

Весенняя погода переменчива. То дождик, то солнышко. А в канун очередного, шестидесятого Дня Победы над гитлеризмом то и дело раздавались громы политические. И вовсе даже не победные. Всего два примера. З. Бжезинский со страниц “Уолл-cтрит джорнэл” потребовал, чтобы российское Правительство “не увиливало от оценки прошлого своей страны, которое во всем мире признано криминальным”.

Награды находят героев

В унисон с этим — насчет криминального прошлого нашей страны — громыхнуло из другой, варшавской тучи: президент Польши Квасьневский, вручив награды группе российских граждан “За заслуги по выявлению и документированию правды о катынском преступлении” (речь снова и снова о расстреле 12 тысяч польских офицеров, оказавшихся в советском плену), заявил, что Польша и поляки ожидают от нынешних российских властей раскрытия всех обстоятельств преступления; определения мест погребения расстрелянных польских офицеров; признания катынского преступления геноцидом; обнародования имен непосредственных исполнителей заказанного политическими деятелями убийства; передачи находящихся в российских архивах всех документов, касающихся данного преступления.

Нацистский плакат с претензией на Гданьск

Сообщение об этом газета “Московские новости”, слывущая в известных кругах интеллектуальной, озаглавила “Русские награждены за гибель поляков”.

В числе 27 российских граждан, удостоенных высших польских наград, — председатель Комиссии при Президенте РФ по делам жертв политических репрессий А. Яковлев, ученый-архивист Р. Пихоя, историки Н. Лебедева и В. Парсаданова, следователь А. Яблоков, журналисты тех же “Московских новостей”, правозащитники. Этими людьми и впрямь немало сделано для раскрутки, в том числе через российские и польские СМИ, катынского дела, цель которой, как нам говорят, раскрыть правду о прошлом, осмыслить ее и, повинившись перед польскими соседями, снять с наших отношений тяжкий груз прошлого.

Спор славян между собой

Тема российской вины перед Польшей давняя, не сводимая к одной лишь Катыни. Так, еще Александр I, взявший курс на либеральные реформы, признавал, имея в виду три раздела Польши: “Россия виновата перед своей славянской сестрой”. Этот лиризм, как видно, не дошел до сознания соседей, и в 1830 году они подняли восстание, которое А. Пушкин хоть и называл в известных стихах “семейной враждой”, но ни вины перед восставшими, ни сочувствия к ним не высказал.

Через тридцать с небольшим лет в Польше вспыхнуло новое восстание. Александр II подавлял его не менее жестоко, чем предыдущее его отец. Но умиротворила восставших не столько жесткость, сколько раздача шляхетских земель безземельным крестьянам. За что шляхта — а силу восставших представляла главным образом она — крепко невзлюбила царя-освободителя, клеймя его чуть ли не как коммуниста.

Еще через пятьдесят с лишним лет главным в России стал уже натуральный коммунист — В. Ульянов-Ленин. Он перед Польшей не каялся, а подписал декрет, объявлявший ее независимость. Польский ответ на это был достойным: всей своей мощью, щедро усиленной ресурсами и кадрами Антанты, государство-новодел обрушилось на Россию, предельно истощенную Гражданской войной. Целью того польского похода было, отвоевав значительную часть Белоруссии и Украины, создать державу “от моря до моря”. Глава американской миссии при Антанте генерал Д. Кернан писал президенту США о тех событиях: “Хотя в Польше во всех сообщениях и разговорах идет речь об агрессии большевиков, я не мог заметить ничего подобного. Напротив, я с удовлетворением отмечал, что даже незначительные стычки на восточной границе Польши свидетельствуют скорее об агрессивных действиях поляков и об их намерении как можно скорее занять русские земли и продвинуться как можно дальше. Легкость, с которой им это удавалось, доказывает, что полякам не противостоят хорошо организованные советские вооруженные силы”.

Польские войска продвигались не только с легкостью, отмеченной Д. Кернаном, но и с жестокостью, возрождавшей память о самом темном средневековье. Польский министр иностранных дел в правительстве Пилсудского Ю. Бек вспоминал: “...в деревнях мы убивали всех поголовно и все сжигали при малейшем подозрении в неискренности”.

Зондеркоманды работали так.

Зверским расправам со стороны поляков подверглось еврейское население Украины и Белоруссии. Так, по приказу польского коменданта Пинска было сожжено 40 евреев. В местечке Тешиево во время еврейского погрома вырезано четыре тысячи человек. Таким порядком поляки дошли до самого Киева и овладели им.

Летом 1920 года Красная Армия, собрав последние силы, нанесла полякам ответный удар и предприняла настолько успешное наступление, что, как казалось большевистским лидерам, оно вдохновит революционные силы в Польше, а затем во всей Европе.

Дело в том, однако, что польской армией тогда командовал толковый военный и политик маршал Пилсудский, а Красной Армией — недоучившийся поручик Тухачевский. На подступах к Варшаве войска под его командованием потерпели жестокое поражение. В результате в польский плен попало, по разным данным, от 130 до 165 тысяч красноармейцев, не считая тех, что были уничтожены без доставки в лагеря. Чем стали польские лагеря, в которых содержались пленные красноармейцы? По сути, прообразом лагерей гитлеровских. В докладе совместной российско-украинской делегации, работавшей в составе советско-польской комиссии по делам военнопленных, говорилось: “Поляки обращались с пленными не как с людьми равной расы, а как с рабами. Избиения военнопленных происходили на каждом шагу. Пленных красноармейцев привлекали на работы, унижающие человеческое достоинство. Их запрягали вместо лошадей в телеги, плуги, бороны, ассенизационные повозки. Сколько умерло в Польше наших военнослужащих, установить нельзя, так как поляки в 1920 году никакого учета не вели”.

Не раз дело доходило до убийств военнопленных просто так, на потеху пьяного офицерья. “Ужасное мщение готовит себе буржуазная шовинистская Польша”, — писал прошедший те лагеря Я. Подольский.

Всего, по подсчетам военного историка М. Филимошина, число погибших и умерших в польском плену красноармейцев составило 82 500 человек. Признал ли польский президент это преступление геноцидом? Извинился за него? Потребовал обнародовать списки виновных? Нет.

Выступая в нашем журнале со статьей “Россия ждет ответного покаяния”, М. Филимошин отмечал, между прочим, что в 1920 году, когда в советском плену оказались польские военнослужащие, Ф. Дзержинский специальным распоряжением потребовал от должностных лиц “не допускать в отношении военнопленных незаконных действий, озлобляющих их”. Для надзора за выполнением этих предписаний он приказал направить в лагеря специальных контролеров. По условиям жизни польские пленные были приравнены к советским трудармейцам.

“Четвертый раздел”

Еще один аспект российской вины перед Польшей и поляками связывают с так называемым Пактом Молотова — Риббентропа 1939 года и последовавшим за ним “Четвертым разделом Польши между Германией и СССР”, ставшим началом Второй мировой войны. Версия, трактующая причину и начало войны таким образом, звучит все чаще, громче и настойчивей. Она очень устраивает Запад.

Другая версия, не столь категоричная, состоит в том, что начало Второй мировой войны следует искать в результатах Первой, в приобретениях, сделанных одними странами за счет других, с чем редко кто мирится. Так, новое Польское государство, пользуясь временным ослаблением соседних стран, вырвало для себя часть земель у немцев, чехов, у литовцев — Вильнюс (Вильно) с Вильнюсским краем. По Рижскому миру, заключенному с Россией, к Польше отошли западные земли Белоруссии и Украины. Так по всему периметру своих границ возродившаяся “дочь Европы” получила территориальные трофеи взрывного свойства. Собственно польское население новой Польши составляло 60 процентов. Непольское же было настолько ущемлено в своих правах, что Геббельс в письме Гитлеру отмечал это следующим образом: “Мой фюрер! Поляки верят в расовую теорию. Кровь для них определяет все. Недаром их любимое ругательство, которым они награждают украинцев и других неполноценных, “пся крев!”— собачья кровь. Но в таком случае они легко поймут, что есть в расовой иерархии народы, которые стоят выше поляков”.

Расцарапывание старых ран не способствует их заживлению.
Раскапывание старых могил не приносит мира и успокоения

Другой особенностью того Польского государства была исключительная его враждебность к нашей стране. Если прежде шляхта считала себя бастионом Европы против восточного поганства, то теперь это поганство воплощалось в большевизме, против которого все средства хороши. Отсюда — постоянные рейды крышуемых Польшей банд, оставлявших кровавые следы на Украине и в Белоруссии. Отсюда — отказы Польши выстраивать систему европейской безопасности с участием Советского Союза. Зато с первых дней прихода к власти Гитлера — демонстрация близости, в том числе идейной, с нацистской Германией. Каждый новый шаг Гитлера к войне — будь то ввод войск в Рейнскую область, усиление вермахта, аншлюс Австрии — Польша приветствовала, опережая все графики разумного. Когда гитлеровскую Германию исключили из Лиги Наций, кто вызвался представлять немецкие интересы в этой организации? Польша. Она же приветствовала захват Италией Эфиопии, итало-германское вмешательство в гражданскую войну в Испании на стороне мятежных фалангистов. Когда же в Мюнхене Англия и Франция дали Гитлеру “добро” на занятие Судетской области Чехословакии, Польша решила, что ей тоже положено поживиться частью территории южной соседки, и отняла у нее Тешинскую область, в которой проживало 80 тысяч поляков и 120 тысяч чехов. За счет металлургии и угледобычи, весьма развитых на приобретенной территории, новая ее госпожа существенно прирастила свой промышленный потенциал. Следующей жертвой Польши предстояло стать Литве, Каунасскому краю. Из этих фактов, наряду со ставшим для нас привычным образом Польши — героической жертвы Второй мировой, встает и другой образ: полуфашистской страны-захватчицы, активно создававшей в канун большой войны ту атмосферу коварства и агрессивности, в которой стал возможен пакт Гитлера со Сталиным.

Образ Польши, как страны, оказавшейся в сентябре 1939 года между молотом и наковальней, неточен еще и потому, что в период с 1 по 16 сентября, пока Москва в войну не вступала, гитлеровский молот в основном уже сокрушил польскую оборону. 6 сентября польское правительство покинуло Варшаву, а 16-го — и саму страну. Остались народ, продолжавшая сопротивление армия. И — территории Западной Белоруссии и Украины, отнятые Польшей у России в 1920 году. В 1939-м их население составляло 14 млн человек. Что в этих условиях для Москвы было логичнее и справедливее, чем возврат неправедно отнятого, воссоединение братских народов и защита их от надвигавшейся с Запада угрозы? И 17 сентября Красная Армия перешла границу. Польские части не оказали ей сколь-нибудь серьезного сопротивления, а местное население, как его ни пугали в течение ряда предыдущих лет колхозами, ссылками в Сибирь и т. д., встретило Красную Армию тепло. И уже вскоре оно стало таким же полноправным, как все остальные граждане Союза: украинцы, белорусы, русские. Это отличие от остальной Польши, ставшей германским генерал-губернаторством, нелишне помнить, чтобы употреблять такие слова, как “агрессия” или “оккупация”, в их точном смысле, независимо от политических и прочих пристрастий.

Покаемся, братия?

В канун юбилея Победы и раньше в адрес нашей страны, ее руководства периода войны было много упреков в том, что цена, заплаченная нами за победу, не просто велика, а велика чрезмерно. 8,6 миллиона наших солдат и офицеров погибли на фронтах Великой Отечественной. Это составило 5 процентов населения страны накануне войны. За освобождение одной только Польши положено 600 тысяч жизней. Немцы, не считая их многочисленных союзников, потеряли в той войне 5 млн военнослужащих. Это 7 процентов довоенного населения Германии. Польских же солдат и офицеров, воевавших против Гитлера, погибло за все время Второй мировой и на всех фронтах 123 тысячи. Иначе говоря, 0,3 процента населения страны. Значит ли это, что в польской армии берегли солдат больше, чем в германской или Красной? Нет. Наоборот. На одного погибшего польского офицера приходилось 32 убитых рядовых. Выше показателя, кажется, в мире не было. Что ясно говорит: рядовой польский солдат был для господ офицеров быдлом.

Главный постановщик пляски на костях.

Поляки не трусы. Но будь Красная Армия такой, как польская, Гитлер бы взял Москву, Киев и Ленинград уже в августе сорок первого.

Как бы там ни было, за годы войны погибло шесть миллионов польских граждан. 2,8 миллиона из них евреи. Кто виноват в этом? Только немцы? Или еще русские в пристяжке с ними? Нет, панове и господа. 10 июля 1941 года в польском местечке Едвабне произошел погром, в котором было растерзано и сожжено заживо около двух тысяч евреев. Расправу над ними совершали не немцы и не русские, которых и близко не было, а соседи евреев — поляки. Самые обычные люди.

Так ведь и наших пленных красноармейцев мордовали в начале двадцатых тоже обычные. И евреев, смевших выходить за пределы Варшавского гетто, выслеживали и выдавали немцам на верную погибель тоже самые обычные поляки, получавшие за каждого сданного таким порядком еврея два кило сахару.

Покаемся, братия? Обнародуем списки отличившихся на том промысле? Как бы не так.

В 2001 году польский историк К. Теплиц написал в газете “Пшегленд”: “Сегодня о польских полицейских говорят, что многие из них были злодейски убиты в Катыни... но не говорят, что те, кто туда не попал, помогали гитлеровцам в “окончательном решении еврейского вопроса”.

Прощай, немытая Россия

Но вернемся, господа и панове, к польской армии сентября 1939 года. Больше двухсот тысяч польских военнослужащих были взяты в плен Красной Армией. Часть пленных из числа рядовых, белорусов и украинцев была отпущена по домам. Часть после проверки, причем многие с семьями, была отправлена в глубь страны.

Были и те, к кому НКВД имел, как говорится, ряд вопросов. Ну, например: какую должность вы занимали в администрации лагеря для пленных красноармейцев в 1920—1921 годах? Сколько пленных в нем было расстреляно? На каком основании? Кто, кроме вас, участвовал в расстрелах?

Или: поясните, как случилось, что на участке границы, за который вы отвечали, в наш тыл тогда-то прошла банда? Как вы объясните, что, оставив после своего рейда столько-то расстрелянных и замученных советских граждан, она тем же порядком вернулась через ваш участок границы в Польшу? Почему польские власти и вы лично поощряли подобные акции против соседнего государства?

Так, за счет лиц из числа польских полицейских, жандармов и т. п. список жертв сталинского террора рос. Что будем делать по данному поводу? Рвать на себе волосы?

Наконец, еще часть польских офицеров была собрана в трех лагерях под Катынью, где их заставили строить дороги. Согласно ныне устоявшейся официальной версии, их по решению политбюро расстрелял НКВД весной 1940 года. По другой, когда уже в июле 1941 года немецкие войска отрезали Смоленск от основных сил Красной Армии, польские пленные, не подчинившись лагерной охране, из лагерей не вышли, а остались дожидаться прихода немцев, чтобы сдаться им. Ниже мы к обеим этим версиям вернемся. А здесь напомним, что после нападения Германии на нашу страну эмигрантское польское правительство, обосновавшееся в Лондоне, пошло на союз с советским руководством. Летом 1941 года в СССР стали формироваться польские воинские части. Предполагалось, что они выступят на советско-германском фронте против вермахта. Однако в декабре 1941 года — в разгар битвы под Москвой! — глава польского правительства в Лондоне Сикорский и командующий польской армией Андерс на встрече со Сталиным заговорили о том, что польским частям есть смысл передислоцироваться в Иран, откуда они потом могут и вернуться на советско-германский фронт... Но Сталин все понял. При таких союзниках не нужно уже никаких врагов. И сказал: “Обойдемся и без вас”. Апофеозом прощания стотысячного польского воинства со страной презренных москалей стала погрузка его на пароходы в Красноводске. Поднимаясь по трапам с детьми и женами, одетые с иголочки поляки доставали выданное им нехилое денежное содержание в советских купюрах и, картинно разрывая их, швыряли в воду. Дело было в пору, когда немцы были уже под самым Сталинградом.

Интересное кино, не так ли? Французские летчики, не находя себе применения на Западе, рвались воевать на Восток, рядом с русскими. Бок о бок с ними дрались испанцы, имевшие опыт гражданской войны. Да и поляки, оставшиеся у нас, вместе с советским солдатом освобождали Варшаву, а затем брали и Берлин. А эти — в Иран. И все дальше от фронта. В сорок четвертом уже в Италии, под Монте-Кассино, англичане бросили их в бой. Под огнем немецких пулеметов погибло четыре тысячи поляков.

Летом того же сорок четвертого произошло Варшавское восстание, потерпевшее поражение. Кого пролондонские поляки обвинили, а многие в Польше и по сей день винят? Разумеется, Москву, войска которой, заняв правый берег Вислы, не стали форсировать реку, хотя, дескать, знали, видели, что происходит на левом, варшавском берегу. Москва оправдывалась: наши войска вышли к Висле измотанными непрерывными тяжелыми боями. К тому же о готовящемся восстании лондонцы, как-то совсем не по-союзнически, не сочли нужным известить Кремль, скоординировать меры помощи восставшим варшавянам. Так возникло еще одно критическое испытание и без того непростых польско-советских отношений. А за несколько месяцев до этого Черчилль в записке британскому МИДу написал: “Без русских армий Польша была бы уничтожена или низведена до рабского положения, а сама польская нация стерта с лица земли. Но доблестные русские армии освобождают Польшу, и никакие другие силы этого не могли бы сделать”. И еще: “Нации, которые оказались не в состоянии защитить себя, должны принимать к руководству указания тех, кто их спас и кто предоставил им перспективы свободы и независимости”.

Так-то оно так, сэр Уинстон. Но как в свете сказанного вами сегодня решать проблему российской вины перед поляками?

Впрочем российский экс-президент Б. Ельцин эту проблему уже как бы решил. В ходе официального визита в Польшу он заявил: простите за Катынь. Да и поляки, открывая в 2001 году мемориал в память о трагедии в Едвабне, устроили весьма внушительную церемонию. В связи с нею, правда, ряд представителей польской католической церкви, общественности, властей заявили, что это не поляки должны каяться перед евреями за содеянное, а, наоборот, евреи перед поляками, так как послевоенный режим был навязан Польше и господствовал благодаря евреям.

Несмотря на это, президент Квасьневский извинение все-таки принес. Цитируем часть его: “Для русских сказанное Ельциным “простите за Катынь” было, должно быть, страшным потрясением. Они были воспитаны в уверенности, что 600 тысяч их соотечественников пали, сражаясь за освобождение поляков от немецко-фашистских захватчиков. С таким сознанием они хотели жить и дальше, и вот их Президент говорит, что еще была и Катынь и что важно не только то, что по приказу Сталина польских офицеров расстреливали в затылок, но и то, что расстреливали русские”.

Не знаю, кого из нас “потрясло” извинение Ельцина за Катынь. Лично меня потрясла степень лицемерия обоих лидеров, польского и российского. Ведь как только умудряется первый, начав с польской вины за польское преступление, перевести стрелку все на тех же русских? Но и наш — ничего не скажешь — классик. Вместо того чтобы каяться перед своими согражданами за свои деяния, он выступает в варианте, так сказать, экспортном. И винится не за себя — за других.

В российско-польских отношениях возникла новая ситуация. Обеспечено российское “понимание” и устремлению Польши в НАТО, ее активность в этой организации и нарастание с польской стороны антироссийского давления на чеченском, украинском, белорусском, калининградском, катынском направлениях. И это давление не только морального и политического свойства — число лиц, считающих себя близкими родственниками погибших в Катыни офицеров, составляет сегодня в Польше 800 тысяч человек. Их требование — Россия должна выплатить компенсацию за Катынь.

Спросите: как? По решению какого суда? А вам ответят: суда и не надо. Германия платит Израилю без суда.

Что мы должны делать в такой ситуации? Углубляться в двадцатые годы прошлого века? Или во времена Ивана Сусанина?

В ходе официального визита в Польшу Президент РФ В. Путин, столкнувшись с очередным приступом приставаний на тему покаяния России за Катынь, предложил пристававшим не превращать историю польско-российских отношений, в которой было всякое, в театр абсурда.

Пляска на костях

Но увы. Театр продолжает гастроли. И гвоздь его репертуара — “катынское дело”, а главный постановщик жуткого спектакля не кто иной, как министр пропаганды гитлеровской Германии Й. Геббельс. Как он относился к полякам? Как и Гитлер. Зоопатологически. В его дневниках есть, например, такое: “Суждение фюрера о поляках — уничтожающее. Скорее звери, чем люди. Тупые и аморфные”. “Польская аристократия заслужила свою гибель”. Затем в своей сорокастраничной разработке пропагандистского спектакля по Катыни он напишет: “Для нас, конечно, эти польские офицеры не являются вопросом главным...” Тем не менее наставлял он своих подчиненных: “... нам нужно чаще говорить о 17—18-летних (польских. — Р. Л.) прапорщиках, которые перед расстрелом еще просили разрешение послать домой письмо и т. д., так как это действует особенно потрясающе”.

То есть цинизм беспредельный. “Катынское дело”, — писал он тогда же, — становится колоссальной политической бомбой, которая в определенных условиях вызовет еще не одну взрывную волну. И мы используем ее по всем правилам искусства”.

Искусство проявилось уже в выборе момента для постановки Геббельсом катынской драмы — апрель 43-го года. Вспомним: только что гитлеровской Германии был нанесен тяжелейший удар на Волге, в Сталинграде. В войне наметился перелом. Нарастали антигитлеровские настроения и сопротивление в Европе. В Варшавском гетто восстали евреи, не желавшие мириться с “окончательным решением” их вопроса. И вот тогда-то, хотя о захоронениях расстрелянных польских офицеров в Катынском лесу и окрестные жители, и поляки из немецких трудовых команд знали и говорили раньше, состоялась премьера геббельсовской драмы на польских костях. В упомянутой разработке Геббельс прежде всего определил виновных в преступлении: кремлевские евреи. Это они руками НКВД расправились с несчастными поляками весной 1940 года. В эту точку он бил с присущей ему одержимостью. Своим подчиненным он предписывал: “Немецкие офицеры, которые возьмут на себя руководство (“катынским делом”. — Р. Л.), должны быть исключительно политически подготовленными и опытными людьми, которые могут действовать ловко и уверенно. Такими же должны быть и журналисты. Некоторые наши люди должны быть там (в Катыни. — Р. Л.) раньше, чтобы во время прибытия Красного Креста все было подготовлено (! — Р. Л.) и чтобы при раскопках не натолкнулись бы на вещи, которые не соответствуют нашей линии”.

Этой линии не соответствовали находившиеся у расстрелянных документы, письма с датами позже весны 1940 года. Их-то в ходе подготовки трупов к предстоящему шоу люди Геббельса постарались заблаговременно изъять. Соответствующим образом готовились экспертные заключения, показания свидетелей. Чрезвычайно важным для успеха акции было вовлечь в ее подготовку самих поляков. И акция, надо признать, удалась. В нее активнейшим образом включились радио и пресса Германии, Польши и практически всей Европы. В Катынский лес доставляли группы экскурсантов. В числе их были и местные жители, и привозные полицаи, и опять-таки граждане оккупированной немцами Польши. Смотрите, внушали им экскурсоводы, на дело рук большевиков. Знайте, что будет, когда их орды придут сюда, а затем хлынут в Польшу, завоюют всю Европу. В общем, Геббельс знал, что делал.

В его записях, между прочим, было и такое: “Если на месте обнаружится немецкое оружие, вся затея рухнет”. Так и случилось. Первое, на что обратила внимание комиссия во главе с академиком Н. Н. Бурденко, прибывшая в Катынь после освобождения Смоленска, — расстрел производился немецкими пулями из немецких пистолетов и способом, применявшимся обычно немцами: выстрелом в затылок перед вырытой ямой. При этом руки жертв были связаны веревками не из пеньки, а из бумаги, применявшимися опять-таки немцами. Нашлись и свидетели, обслуживавшие немецкую расстрельную команду осенью 1941-го, а также те, кто был освобожден из Катынских лагерей либо бежал при наступлении немецких войск.

Весной 1946 года советское обвинение представило документы по “катынскому делу” Международному трибуналу в Нюрнберге. Однако помощник советского обвинителя Н. Д. Зоря, готовивший “катынское дело” к представлению Трибуналу, был найден в номере гостиницы мертвым. Официальная версия гибели — неосторожное обращение с оружием. По странному стечению обстоятельств в те же дни был убит и польский прокурор Р. Мартини, отбиравший для Трибунала свидетелей, опровергавших версию Геббельса. Но те, кому она выгодна, были готовы, как видно, на все. В начинавшейся “холодной войне” бомба, заложенная в свое время Геббельсом, пришлась, как нельзя, кстати. В итоге Трибунал не стал рассматривать “катынское дело”, а в современной демократической России официально принята версия, сработанная Геббельсом. На нынешнем этапе на ней совместно с польскими коллегами кормится целая когорта российских прокуроров, историков, дельцов архивного бизнеса.

Многие годы в нее входил и военный историк Ю. Н. Зоря, сын прокурора, погибшего в Нюрнберге, но в конце жизни он пришел к выводу: правда о Катыни сегодня не нужна. Есть, однако, авторы, отстаивающие иную точку зрения. В 1995 году, например, вышла книга Ю. Мухина “Катынский детектив”, в которой показана сомнительность либо прямая подложность ряда свидетельств и документов, положенных в основу официальной версии “катынского дела”. Два года назад в книге “Антироссийкая подлость” автор более подробно рассмотрел обстоятельства расстрела в Катыни.

А что же его оппоненты? Возражают? Идут в суд с исками к автору о защите чести и достоинства? Нет, господа и панове, они молчат. Из чего можно заключить, что молчать им есть о чем.

А Россия — плати по чужим счетам. Это, вы считаете, справедливо?

Опубликовано в 10-м номере журнала “РФ сегодня”