Екатерина ГЛУШИК. Манжета

Рассказ

Теперь ты там, где знают всё, скажи:

Что в этом доме жило кроме нас?

Анна Ахматова. «Северные элегии»

Виктория решила всё-таки распрощаться со старыми школьными учебниками. Она везде их за собой таскала. Всё думала, что поступит ещё и на юридический – хотела людей защищать. На исторический пошла «за компанию» с подружкой. Но планировала, что переведётся на юрфак. Однако втянулась. Не последнюю роль в том, что не изменила факультету, сыграли приехавшие после окончания МГУ два молодых преподавателя, в которых – ну все девчонки были влюблены! А один из них директивным порядком взял после первого же семинара Вику к себе на специализацию, и надо было быть просто дурой, чтобы от такого уходить. Одни археологические экспедиции чего стоили! Из-за раскопок московские выпускники и приехали сюда. Интереснее этих экспедиций были только школьные походы её класса – настоящей ватаги привязанных друг к другу детей, до самого окончания школы остававшихся детьми – наивными и в какой-то степени беззащитными. Девчонки на выпускном плакали – не хотели расставаться. В школу все, в том числе двоечники, буквально летели каждое утро. И всегда была радость – общение. И даже дёргание кос, подножки, закидывание снежками – всё было в радость.

Хотела поступить на юридический хотя бы по окончании университета, но уехала по распределению в деревню, где вышла замуж – за мастера участка на нефтепроводе. Он её «выходил». Неказистый, немногословный, объявил сразу всей округе, что убьёт любого, кто к Виктории Николаевне приблизится с «интересом». А он уже, как выяснилось, по малолетке отсидел за драку, и его побаивались. Он так истово ухаживал! Для деревни это было совсем необычно: то выложит цветы луговые на подоконник, не боясь, что обсмеют – взрослый мужик, собственно. То ночью к дому, где учительницу поселили, дрова привёз, сгрузил и поленницу сложил. То дорожки от снега очистил. Вика рано поднялась, с лопатой выходит, а всё вычищено, а на нетронутом снегу – сердце нарисовано, стрелой пронзённое.

И вот уехала она как-то в каникулы маму навестить, никому не говорила, когда вернётся, приезжает на автобусе, что раз в день приходил в соседний посёлок, от которого ещё два километра пешком, а Вадим её встречает. Распутица, грязь. Он, оказывается, каждый вечер к автобусу приходил: не приедет ли? От своего участка вообще четыре километра топал по грязи. И так обрадовался, когда Вику увидел, как собака – хозяину. Подошёл, смущённо сумку взял. А она молча отдала. Словно мужу. Пошли по дороге, ноги по грязи разъезжаются. Она сама около своего дома его в щёку поцеловала. Осенью поженились.

И он тогда каждой минутой счастлив был! Каждой минутой. А Вика – довольна. Не любила, но была довольна. Вадим очень хорошим мужем был. Лучшего не пожелаешь. И защитник, и добытчик. Сильный и надёжный. Все её желания упреждал, но при этом – не подкаблучник, и никакую женскую работу по дому не делал, не обабивался. И жили они весело. Друзья, клуб, хор, детские праздники. Его ребята придут – она привечает, всё с уважением. По работе парни завалятся – иногда прямо с трассы, она тоже – ни тени недовольства, всё на равных, никакого зазнайства, что она – интеллигентка, городская. Ещё и песни с ними попоёт. Весело жили. Почти душа в душу. Если бы Вика любила. А она – уважала.

Когда срок её отработки закончился, Вадим на повышение в областную столицу пошёл: из-за жены, чтобы она могла и в театр ходить, и в музеи учеников водить. Если бы в райцентр, то вообще начальником, а он из-за Вики в область определился, но только замом. Хотя здесь было и удобнее – заочно учиться. Вика заставляла мужа всё самому писать, учить, сдавать. Помогала. Но только помогала. И он действительно стал настоящим специалистом, разбирался как в технических деталях, так и в финансовых нюансах. Способным был. Она его научила книги выписывать по библиотечному каталогу. Когда он читал в комнате, она детям говорила: «Тихо! Папа работает». Словно он профессор какой-то. Он первым в своём роду получил высшее образование. И слово «кабинет» его волновало. Бывало, его родные приедут, гостят. Спросят, мол, Вадя где, а им Вика или дети: «Он в кабинете».

Под кабинет выделили малюсенькую комнатку в их трёхкомнатной квартире. Он там мог на диване лежать, отдыхать. Сыновья расположились в отдельной, а сами Вика с Вадимом спали в проходной за занавеской.

Вика мужа одеваться научила, английским языком увлекла, и он специальную литературу без всякого переводчика штудировал. У него появилась уверенность в себе. По работе он всегда знал, что и как, разбирался – без дураков. Но в общении стороннем замыкался, слова порой сказать не мог, молчал. Раньше. А жена его, как ученика, то и дело подбадривала. Даже не словами, а вот скажет сыновьям: берите пример с папы… И далее – мол, вот он грамоту получил, вот он работу написал и хорошо экзамен сдал…

В доме – культ отца. А он понимал, что Вика – умнее его, глубже, во всех смыслах лучше, благороднее. И сама-то она тоже это знала! И когда он позволял высокомерие при ней, не с ней, а при ней, с кем-то, она посмотрит на него – и в её взгляде это её знание. Едва ли не ирония: мол, чего бы задаёшься? Это очень действовало. Очень! Отрезвляло.

К девяностым-лихим Вадим так встал на ноги! Знал рынок зарубежный, сам на переговоры ездил, принимал иностранцев. Потому и возглавил своё направление в области.

Вика же так и работала учителем. Не хотела ни завучем становиться, ни в министерство идти, что через мужа ей постоянно предлагали. А когда начали стрелять и закапывать, особенно по нефтяным персонам проходились, прореживая ряды, она стала дома сидеть с детьми, чтобы дополнительной угрозы избежать. Тем более появился огромный дом. За огромным забором.

И тоже думала: вот закончу юрфак! Сейчас и время есть. К экзаменам хотела готовиться именно по своим школьным учебникам. Они сразу её школьные годы уносят. Она учебники привезла и в деревню, и в квартиру областного центра, и в дом! Зачем такой большой? Одна уборка чего стоит! А прислугу держать не хотела: и неудобно, что за тобой кто-то моет, и чужого в дом не хотела пускать. Гости порой неделями жили, но это совершенно свои: девочки, сёстры, ученики. А чужих не хотела в доме.

Оба сына рано женились и в другие города уехали, один – океанолог, во Владивосток, другой – вулканолог – на Камчатку. Не хотели отцовский бизнес поддерживать. Романтики!

Вадим относился к жене так же, как в годы ухаживаний – преклонялся. Не мог и недели прожить без её спокойного взгляда на него, без поволоки такой, которую он больше ни у кого не встречал. И он ни в Москве не мог долго один быть – приезжал, ни в Лондоне, где, конечно, тоже накупил себе всего – подружку в том числе. Положение обязывало. Но думать даже боялся, что Вики вдруг не станет в его жизни.

Её удивительная особенность была ещё в том, что она никогда его не расспрашивала. Если сам заговорит о чём-то, слушает, интересуется. Но уж где был, почему поздно, кто тебе звонит, что за духи? Даже не представить, чтобы она до этого опустилась и стала выпытывать. Ему мужики говорили: «Хорошо тебе, твоя ни во что не лезет. А наши всего обнюхают, все карманы выпотрошат. Ещё и следят – детективы чёртовы».

«Кто на ком женился», – резонно замечал Вадим. А он боялся, что Вика узнает и уйдёт. Она точно может уйти. Именно уйти. Когда благосостояние стало расти, она сказала: на меня ничего не записывай. На мою маму тоже. Если всё честно – это наше. Если мухлюешь, ничего общего иметь не хочу.

Даже неудобно было: ни мехов-соболей, ни бриллиантов у неё – только обручальное колечко. Он, мастер участка, мог позволить купить тогда невесте с бриллиантиком. И своё носил, никогда не снимая. Когда Вика ему надевала кольцо на палец – он чуть чувств не лишился. Так любил – обожал. И сейчас обожает. Она не изменилась. Он изменился. Богатство меняет человека. Всего! С ног до головы. Интересы, предпочтения, круг. Не можешь не поддаться всеобщей шизофрении девиц коллекционировать, эскортницами не гнушаться. Но только за границей. В Москве, у себя он этого не позволял. Ожесточённость появилась, которую в себе и не подозревал. Такая ярость порой нахлынет! И сентиментальность немыслимая. Это всё к жене. В Лондоне сидит, её вспомнит – и слёзы! Иногда там быть надо обязательно, встреча важная завтра, а он – на самолёт. Увидеть Вику так хочется, что не мог ни дня больше ждать. Приедет, домой, дверь открывает, она сидит над тетрадями, или с учеником занимается, голову повернёт: «Случилось что-то? Нет? Есть будешь?» Он буркнет что-то, потому что ком у горла – так он это её спокойствие любил! Он на неё за это даже сердился: верёвки может из него вить. А не вьёт!

Когда мастером был, начальником участка, начальником управления, Вика всегда его на собрания сопровождала. Она известным человеком становилась везде, где начинала работать. Лучший учитель истории, лучший руководитель секции историков, лучший экскурсовод. И все видели: у этого нефтяника семья прекрасная: жена, дети-отличники. Ещё школьниками и студентами выделялись: победители олимпиад, повышенные стипендии получали, подрабатывали, хотя отец мог всем обеспечивать. Но Вика говорила: надо самим и на ноги встать, и удержаться. Он её за всё любил. И за это – тоже.

А когда он приватизировал скважины, завод, она перестала его сопровождать. Один раз сходила на «Меценат года», едва досидела до окончания церемонии. Ему сказала: «Ты оставайся, Вадим, у меня голова болит», – и ушла. Он знал, почему ушла. Но ведь и здесь, когда безобразно, с её точки зрения, все пришли с эскортницами, бриллианты демонстрировали, она не устроила сцены, не бросала презрительно-брезгливые взгляды, а улыбнулась и ушла. А дома его не дождалась, легла: и без слов ему всё высказала о таких церемониях.

Но когда он уходил на сборища, говорила: иди, если нужно. Мне не интересно там, а поддержка тебе уже не нужна. Ты сам всему поддержка. Иди.

Вот он и боялся, что всё меньше она его ценит, даже будто разочаровывается, и общего становится мало. Она может уйти! Уедет к маме, которой купила небольшой домик в пригороде. И себе в родном городе квартирку купила. Даже стыдно, что в Кручи жена – собственница квартиры в 46 метров! Поскольку сыновья все каникулы проводили у бабашки, на её садо-огороде паслись, то они считают тот дом тоже родным, будут туда «домой ездить», если Вика его оставит и уедет в родной город.

Вадим как-то принёс шкатулку, открыл – там бриллиантовые комплекты. Два, разных. Коротко сказал: «Тебе».

Вика посмотрела равнодушно, с поволокой: «Мне не надо. Зачем? На уроки я буду ходить в них»? Она опять в школу вернулась. Когда лихие годы прошли, и народ настрелялся.

«Пусть будет», – сказал. Ну, пусть будет.

Через какое-то время он спрашивает, мол, чего ты ни разу не надела. Она говорит, что сёстрам отдала. Они носить тоже не будут, но пусть про чёрный день лежит. Им нужнее. Так и подругам отдавала что-то: им нужнее. Она у мужа никогда деньги не просила, если и помогала родным, то за свой счёт. Бриллианты он ей принёс? Они – её. Вот и отдала. И он точно знал, что ни в какие сутяжничества она не кинется, но очень боялся, что уйдёт, что разведётся с ним. Иногда она деньги брала из ящика стола, где всегда крупные суммы лежали. И обязательно скажет: взяла. Он никакого отчёта не просил, не ждал. Радовался, что брала. Но для чего? Тряпичницей не была, украшения не приобретала. Но для чего-то брала. Как-то сказала: «Дай 15 тысяч долларов». Он так обрадовался! Попросила! Сразу дал – 20. Она взяла 15. И сказала: «Хорошо». Не «спасибо». А именно «хорошо», словно оценку давала.

Этот вопрос – на что деньги? – ел его. Пока случайно перед банком, куда шёл, не столкнулся с бывшим мастером участка. Тот говорит: «Вадим, спасибо! И операцию сделал, и домик купил. Уже здоров». Вадим не общался с ребятами с прежней работы, не пересекались просто нигде. Но тут делать нечего, разговорился: кто, где. Кто так в посёлке и остался жить, где их база была, кто в областной центр перебрался. И оказывается, Вика то и дело виделась со всеми трудягами, что на его участке работали. Даже у него дома! Скорее всего, когда он в Москве или в Лондоне был, потому что при Вадиме ни одних таких посиделок не было.

Вика и в деревню ездила, в школе ремонт делала – деньги давала. И вот собирала всех с участка – то в деревне, то в городе. И тоже, как раньше – песни, разговоры. Угощала, помогала, если что. Вот ему, Афанасичу, дала денег на операцию и на дом в деревне. Врачи сказали, там восстанавливаться лучше. 15 тысяч зелёных в пакете принесла Афанасичу домой – возьмите, Николай Афанасьевич, не болейте!

«Спасибо, Вадим, не дал умереть», – трясёт руку Афанасич.

Мать Тереза, чёрт побери! Ничто её не изменит. И слава Богу.

Знал, что она его не любила. Когда за ней «бегал», как о таких ухаживаниях говорили, то о её любви и не мечтал. Лишь бы его была! Лишь бы с ним! Но ведь была же у неё любовь! Вот у него – такая любовь, что убить был готов ради неё. Да и сейчас прибил бы. Но тогда своими руками, а сейчас можно и не своими. Он ревновал к той любови, о которой не знал. Конечно, Вика никакого романа на стороне не позволит себе. Это уж просто невозможно! И пока она с ним, точно Вадим – единственный мужчина в её жизни. Вообще единственный. Но чего она на встречи одноклассников ездит? Его не берёт с собой. Он думал, что она его стесняется. Поначалу – возможно. Она – умница, спортсменка, он – увалень, слова сказать не умеет. А вот потом почему бы не брать, когда он уже фигурой значительной стал? Она говорила, что все приезжают без семей. Что класс – на тот момент и есть семья. Но может, там она и встречается со своей любовью и жалеет, что вышла за Вадима?

…Вика решила всё-таки избавиться от учебников. Всё! Никакого второго образования. Никакого юридического. Какое правосудие во времена беспредела? Знакомый адвокат – известнейший, из первой пятёрки, говорил, что сам изумляется: вообще нет права! Вся процедура в суде – фарс. Кого заранее назначили виновным, тот и будет. И он сам из адвокатуры ушел в Общественную палату, откуда сам порой и звонит с указанием, кого назначить потерпевшим, а кого – преступником.

Вика жалела мужа, потому и не уходила. Она им гордилась, когда он был великолепным бурильщиком, мастером, начальником участка, потом – управления. Он – профессионал! Его уважали. Гордилась, когда он закончил институт едва ли не с красным дипломом! Так английским овладел, что и в подлиннике читал литературу! Ему это было интересно. А потом, из-за того же профессионализма, на него ставку сделали, и он стал олигархом! И все другие интересы у него пропали! Ни на английском читать, ни по специальности литературу не изучал. Если и соглашался в Москве на концерт пойти, то только, чтобы Вике приятное сделать. А ей было стыдно, что он всё в экран телефона пялится, как там нефть дорожает. Еле досиживал до конца концерта. А ведь раньше даже у радио вместе слушали симфоническую музыку. Разговоры на обедах с его кругом общения – пошлость и бизнес. У всех новые жёны – девки перешитые по сто раз. На неё, Вику, чуть не с презрением смотрят. Любви не было, уважение прошло, дети выросли. Ничто не удерживало. Только жалость. Она знала, что он любит её не меньше, чем раньше. Догадывалась, что крутит на стороне, но не подавала виду. Потому что жалела. Может, он хочет, чтобы его любили. Хоть кто-то. Однако не там ищет. Но сама, почувствовав, что «завелось», сразу отдалилась в супружеском смысле.

В нём изменилось многое. Да и отношение к жене тоже. Он её ещё больше стал любить. И раздражался, что его рост в глазах всех окружающих, в её глазах как раз уменьшается! Видел, что она его жалеет! Он иногда где-то выбирал самую красивую девчонку, и та становилась его! Кому он что доказывал? Вику уж точно этим бы не впечатлил. Но он так хотел быть значительным во всём! И когда она на него смотрела своим взглядом, что раньше отрезвлял, раздражался. Едва ли не свирепел внутренне.

Как-то сидели с приятелями в клубе, курили сигары (Вадим в 40 лет курить начал! Именно, чтобы сигары курить – статус!), мужики начали о бабах трёп. Мол, верных уже и нет. Вадим грубо оборвал: всех не трепите. Хек ему: «Твоя что ли? Да в таком возрасте поневоле – верная жена». И заржал. Так развезло, что уже не соображал, кому и что говорит. Вадим встал, подошёл и Хеку в рыло вмазал так, что нос сломал. Обратно сел, сказал: больше возле меня не появляйся. Тот не появился.

…Перебирала учебники Вика, внимательно перелистывая: вдруг что-то между страниц попадётся. Забытое когда-то. Фотографию как-то нашла, где она с подружкой Розой за партой сидит – еле смех сдерживают первоклашки, сложив руки на парте, как полагается: одна рука на другой. Раньше редко фотографировались, снимки ценились, а Вика потеряла, и у Розы такой не было. И вот нашла в учебнике физики 7 класса. Так что прежде, чем избавиться от книг, стала перелистывать. Много интересного! Фантики, что служили закладками. Сейчас такие конфеты уже и не выпускают. Календарик. О, это в 8 классе училась, того года. Записка: рожица и надпись печатными буквами: это ты! То ли ей кто-то посылал, заигрывал, то ли просто нашла чью-то.

И вдруг за обложкой литературы – манжета. Воротнички к форме пришивали из кружева или шитья. У Вики были из шитья: кружевные стоили дороже, жили небогато, и мама покупала шитьё. Из него и делали воротнички, манжеты. Это была одна манжета, испачканная чернилами. Вика уставилась на этот привет из прошлого. И – слёзы градом! Она же всё забыла. И манжету эту, и Серёжу забыла. А тут как вулкан – и накопившаяся лава из глаз хлынула.

Мама тогда новые манжеты сшила ей и сёстрам. Очень красивые! Мама последние полтора метра шитья взяла в магазине. И всем троим хватило. Был урок физкультуры, форму, как всегда, повесили в раздевалке, а когда Вика оделась, то увидела на манжете пастой написано «Вика + Серёжа = Л». Вика рассердилась на Серёжку Белгородцева – его рук дело. Обнаглел! Как тот пробрался в девичью раздевалку? Он за ней с 5 класса бегает. После школьного утренника «Все флаги – в гости к нам». Это был праздник союзных республик, и их поставили в пару танцевать лезгинку. Какими-то немыслимыми стараниями Вике соорудили костюм, даже шапочку сделали из бумаги. А Серёжка завязал на голове на кавказский манер чёрный платок, надел трико и чешки, пришил на груди завёрнутые в бумагу карандаши. Просто горец! Они так лихо отплясывали! Сначала были репетиции. Вот тогда он в неё, видимо, и влюбился, потому что уже после второй репетиции побежал за ней и стал кидаться камушками. Ей удалось нагнать его и огреть портфелем. И вот тут любовь его стала ещё крепче!

Но портить вещи – до этого не додумывался пока. Вика хотела застирать, но только больше испачкала – размазала, и никакой порошок не брал. Маму не хотелось огорчать тем, что так неаккуратно с новыми вещами обращалась. Поэтому уговорила сестёр одновременно положить в стирку воротнички и манжеты. И когда достали из стиральной машинки вещи, а одной манжеты не было, только диву давались: куда исчезает по одному носку и одной вот манжете? А Вика спрятала испорченный манжет за обложку старого учебника. И забыла!

И вот, наткнувшись через десятки лет, словно в документальном кино всё увидела: как надевает форму в раздевалке, как обнаруживает Серёжкину диверсию, как отрывает манжет, как гонится после уроков за Белогородцевым по улице, чтобы звездануть портфелем. Тот знает, за что! Он хохочет. Убегает. Страшно доволен, что послание дошло и вызвало ответные чувства.

Вика сама была в него влюблена. Но случилось это позже, в 8 классе. Когда после каникул малорослые одноклассники превратились в огромных парней, на которых заглядывались и девочки из параллельных классов, не говоря о малышне, влюблявшейся в старшеклассников.

Вика влюбилась, но виду не подавала. А с середины года семья Белогородцева уехала в Магадан, куда перевели отца. Сережка писал классу, ему дружно отвечали. Вика хотела написать ему своё письмо. Но очень стеснялась. И попросить фотографию Сергея у комсорга класса Марины Верхотуровой, что и хранила посылаемые на класс письма, не решалась.

С ним переписывался Эдик из параллельного «Б», с которым Сергей в кружок моделистов ходил. Но Вике к нему тем более было стыдно обратиться за фотографией. И когда училась в институте, она – да, была увлечена своим научным руководителем – молодым преподавателем, но ни с кем не встречалась. Ей казалось, что вот вдруг приедет Сергей навестить кого-нибудь в городе, а она несвободна. Как надеялась, что поступит и на юрфак, так и тайно думала, что с Сергеем они встретятся. Была влюблённость. Такая светлая, тихая, юная. Влюблённость-грёза.

Потом замужество. И она, слава Богу, забыла Белгородцева, не страдала. А вот – манжета. И Виктория ощутила, что всю жизнь в ней это чувство сидело, притаившись. Она же не любила никого другого! Мужа не любила. Но он же знал, что она его не любит. Ему было всё равно, ему главное, что он любил.

Фейсбука у неё не было. В соцсетях не висела. Не хотела. С кем надо, и встречалась, и перезванивалась. А широкий невод – не её стиль. Попросила подругу: найди Сергея Белогородцева. Сергея Петровича. Отца точно – Петром Семёновичем звали, он то и дело на школьные мероприятия приходил. Год рождения. Вот день она не знала. А он как-то в день её рождения цветок в парту сунул. С клумбы сорвал, так и знай.

Что же получилось? Она, влюбившись в 8 классе, скрывала от всех, страдала по-детски, собственно. Но из симпатии, тихой влюблённости вырос огромный зверь – любовь. Она захотела увидеть Серёжу.

Разыскала. Не Сергея. Его маму. В соцсетях Сергея не было, а нашла Вика Анну Павловну по адресной книге. Папа уже умер. Мама так и жила в Магадане. Когда Вика позвонила в Магадан, та охнула. И заплакала. Она помнила Вику! А как же! Проговорила два часа. И Вика полетела в Магадан.

Муж был в Лондоне. Она ему просто сказала: я в Магадан. Чего там? Надо. Вадим прилетел на 4 день, позвонил в дверь Белогородцевым. Вика не удивилась, что муж из Лондона примчался и её разыскал. Даже знала, что он кинется за ней. Поэтому хотела мобильный дома оставить. Его любовь к ней стала болезнью, от которой он сам мучился. Нет, её не мучил. Она бы не позволила мучить – ушла бы, если бы он черту перешёл.

Сказала: в гостинице устраивайся, если хочешь ждать, а я здесь ещё два дня пробуду. Объясняться не стала. Она была готова уйти от Вадима. Так ясно ощутила его пустоту и ненастоящность его нынешней жизни.

Сергей был военным. И всю жизнь любил Вику! Эдька тайно фотографировал её и посылал Серёже в Магадан фотографии. Анна Павловна комнату сына не трогала, был у него здесь, в квартире родителей, свой уголок – иконостас. И Вика – такая хорошенькая! Вот ведь какая была! Не то, что сейчас. Она ни разу не заметила, что Эдька её фотографирует. И на всех фото – очень непосредственная. Даже стоит на школьной линейке и голову чешет. Увидела бы тогда такое фото – порвала бы. А сейчас – милая девочка! И лицо сосредоточенное, будто задачу решает.

Мама говорила Серёже: напиши ей, или съезди, когда школу закончил. Он, такой красавец, стыдился: она меня опять по голове огреет. Она – красивая, умная. За ней все ухаживают. Она на меня и не посмотрит. И на письмо не ответит. Он даже в Грузию попросился служить, чтобы побывать там, где танцуют лезгинку – танец его первой и единственной любви. Из хулигана вырос застенчивый мужчина!

Женился, когда от него забеременела официантка в офицерском кафе. В девяностые ушёл из армии. Приехал к родителям в Магадан. Служил в пожарной охране, потом – МЧС. Жена всё его пилила, что в Магадане сидят. А он любил эти края. Людей любил, отношения.

Знал, что Вика вышла замуж, знал, что муж – крутой нефтяник. И уж тут вообще говорил маме: я и на юбилейную встречу школы не поеду, кто я перед ней? Она – богачка, вся в бриллиантах. А я – неудачник. До майора дослужился только.

Погиб, спасая при пожаре семью. Его именем школа названа. Неудачник!? А жена сразу после его гибели уехала на родину, в Ставрополь. Сын Сергея остался с бабушкой – тоже любил Магадан, работал, как и отец, в МЧС.

– Если бы ты, Вика, на пару лет раньше приехала, когда Серёжа жив был, то в его жизни было бы счастье: он бы знал, что и его любили. И его любовь не была безответной. Это так важно – быть любимым! – слова Анны Павловны – ножом в сердце. Ведь и в её жизни было бы это счастье – взаимной любви.

Вика проплакала все дни, проведённые в Магадане, у могилы Серёжи. С Вадимом, поселившимся в гостинице и дожидавшимся, когда полетят домой, общалась по телефону, чтобы он не видел её, распухшую от слёз. Он с ума сошёл буквально! Посты у дома выставил: не мужик ли там пасётся. Смешной олигарх!

Поехала домой с сумкой, набитой вещами: чешки, в которых Серёжа танцевал с ней лезгинку и которые берёг, как талисман, его форменная рубашка, учебник физики, на полях которого нарисована Вика… Чтобы выглядеть прилично, Вика накануне отъезда обложила лицо сырым картофелем – и отёка наутро, как ни бывало. Серёжина мама проводила до аэропорта. Это Вадима успокоило: пожилая женщина, видимо, подруга мамы (Вадим любил тёщу и называл её мамой), приветы ей передавала, кофту какую-то вязаную. Лететь пришлось бизнес-классом, чего Вика не любила. Ей не нравились понты! Но Вадим настоял: не хватало, что его увидят и узнают в эконом! Боже! Ему есть дело, что кто-то подумает, будто он бедный! Он не свободен даже от мнения подобных ему. Супергерой, тоже мне!

И весь полёт не отпускал её руку. Второй раз в жизни он держал её за руку: первый раз – на свадьбе, когда в сельсовете регистрировались. И вот сейчас держал-держался за неё. А Вика смотрела в иллюминатор.

И вдруг ощутила, что у неё всю жизнь была любовь. Не безответная. И у Серёжи была любовь не безответная. Они любили друг друга, и сейчас она это знает. И он сейчас – знает. Её любимый – герой. Настоящий герой. Только плохо, что он мог думать, будто она стала пошлой олигаршей. Но ведь сейчас он «там, где знают всё». И он знает, что это не так.

На илл.: Лесницкая Людмила Ивановна. Портрет дочери