Петр ТКАЧЕНКО. Предвидел ли А.С.Пушкин революцию, и был ли он казаком?

Как сладко человеку предаваться суеверию,
несмотря на всевозможное презрение к предрассудкам.
А.С.Пушкин, “Капитанская дочка”.

Это поистине загадочная, даже детективная история. И я никогда не рискнул бы о ней рассказывать, излагать свое понимание ее смысла и значения, если бы действительно не верил в тайны, в загадочность и таинственность человеческого бытия вообще... Ну и конечно, если бы она не имела самого прямого отношения к тому миропониманию, которое собственно и определяет теперь весь ход нынешней жизни, со всей ее логической невразумительностью и духовной невнятностью.
Для меня она началась с обычной вроде бы газетной информации. “Пушкин - российский пророк”. Так называлась заметка, опубликованная в “Аргументах и фактах” (№47, 1991), в которой сообщалось о том, что нас, возможно ожидает не более и не менее, как “мировая сенсация”. Связывалось это с тем, что в Таганроге, в газете “Миг” опубликованы материалы, являющие нам новую модель развития человечества, не только не уступающую буддистской, исламской и христианской, но даже превосходящую их. Это так называемые “философические таблицы”, математические модели развития человечества, якобы принадлежащие перу самого А.С.Пушкина...
Сообщение, что и говорить, сенсационное даже в условиях, когда сознание наше, истрепанное всевозможными мировоззренческими заморочками, притупилось, утратив чуткость и нормальную реакцию не только на сенсации, но и на всякие смыслы, во многой мере уже разучившись их различать.
Любопытна история или легенда этих неведомых миру ученых, математических опытов великого поэта. Утверждалось, что публикуемые материалы подготовлены на основе научного архива “Златая цепь”, который А.С.Пушкин передал на хранение в 1829 году своему приятелю - наказному атаману Войска Донского Д.Е.Кутейникову - и завещал открыть их 29 января 1979 года и окончательно познакомить с ними людей в 1998 году. Потомки атамана, хранившие этот научный архив великого поэта с невероятными трудностями, по разным причинам не смогли поведать о нем в завещанный срок и вот теперь, видимо, в виду происходящего в России, решили открыть сакраментальную тайну городу и миру.
В этих математических расчетах якобы содержится пророческое предсказание путей человеческой цивилизации и судьбы России. Указывались конкретные даты и сроки, с точностью до дня, чему вскорости надлежит быть, сроки наших будущих падений и взлетов. Словом, сообщалось о новом спасительном мышлении, которое должно прийти к нам через А.С.Пушкина. И хотя печальный опыт нашего смутного времени побуждает нас настороженно относиться ко всякого рода “новым мышлениям”, да и сама претензия на сенсационность есть первый признак неустойчивости сознания и неглубокого мышления, попробуй не поверь, если новость явлена не через какого-то там генсека или лукавого публициста, а освящена не подлежащим сомнению именем великого Пушкина...
Светлое имя Пушкина восходило над Россией всякий раз, когда ей грозила очередная опасность, когда, отравленная смутой, она оказывалась растленной, ибо “всякая плоть извратила путь свой на земле”. Ведь он являя такой тип, облик человека, какой виделся современникам его лишь в будущем. Правда, надежды эти, несмотря на их вроде бы логичность, не сбывались, и даже гоголевское предсказание о том, что “Пушкин - это русский человек в конечном его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет” оказалось удивительно опрометчивым. Из этого предсказания, кажется, только и сбылось - “в конечном его развитии”, но уже с каким-то недобрым и даже зловещим отблеском.
Прошедшее время убеждает нас в том, что человеческая природа пребывает в этом мире по каким-то своим таинственным законам, во всяком случае не по схеме - от простого к сложному, от несовершенного к более совершенному. Доказывается это и тем, что гения, равного Пушкину, за прошедшее время так и не появилось, и к человеку его облика мы не только не приблизились, но бесконечно удалились от него. Видимо, и поэтому не угасает над Россией светлое имя Пушкина, оставаясь недосягаемым идеалом. А потому и нет ничего удивительного в том, что его имя припоминается и затрагивается в нынешних мировоззренческих и идеологических поисках, как понятно, вызванных жаждой цельности этого мира, растерянностью и даже испугом перед его непознанностью, несмотря на все достижения наших земных наук... Ведь очевидно, что нынешние позывы к поискам “новой идеологии” есть неосознанное признание нашей беспомощности и растерянности перед этим таинственным, не известно по каким путям развивающимся миром, который так хочется сковать железным обручем хоть какой-нибудь идеи...
Вместе с тем в периоды духовной нетвердости и мировоззренческой растерянности имя Пушкина, пожалуй, первым подвергается унижениям, ибо при свете его обнажаются нищета и ничтожество тех темных сил, которые покушаются на человека. Но уже не в форме отрицания его, уже не в форме сбрасывания его с корабля современности, а через вроде бы признание его. Но имя Пушкина в народном сознании занимает столь значительное место, что не каждый циник рискнет теперь унижать его открыто. Для этого нужны лишь пути потаенные и окольные.
Итак, сенсация: Пушкин - российский пророк. Но о том, что Пушкин был действительно пророком, догадывались, да и твердо знали многие соотечественники. Как помним, еще Ф.Достоевский говорил о том, что “Пушкин есть явление пророческое”. Но в чем же тогда состоит являемая теперь сенсация? Если в форме сенсации сообщается о том, что давно и хорошо известно, стало быть или наши современники само понятие пророчества понимают как-то иначе, или же напророченное Пушкиным начало сбываться в наши дни.
Комментаторы этой сенсации утверждают: “Пушкин в художественных произведениях продублировал и закодировал то, что изложил в своих научных работах. Так. По их убеждению, “Пролог” к поэме “Руслан и Людмила” есть по сути завещание поэта, своего рода шифровка о том, чему надлежит быть. К примеру, о чем и сообщалось в “АиФ”, “тридцать три богатыря” в поэме “Руслан и Людмила” есть не что иное, как тридцать три революции, которые человечеству суждено пережить в “Новой эре”.
Мне, не имевшему тогда возможности хоть как-то проверить приводимые сенсационные факты и цифры, оставалось поверять их логикой литературной, художественной - во всяком случае не математической. Эта логика говорила о том, что никаких “тридцати трех богатырей” в “Руслане и Людмиле” нет. Там есть “тридцать витязей прекрасных”. Богатыри же - в “Сказке о царе Салтане”... Да и там они по самой сути своей никак не символизируют какие-то революционные катаклизмы, так как обязывались князю: “Славный город твой хранить и дозором обходить”. Хранить, а не разрушать... Так что в самом сообщении об этой сенсации счет революциям оказался утерянным. Видимо, в погоне за сенсацией для “АиФ” плюс-минус три революции оказались не столь существенными. Между тем как печальный опыт истории и особенно наших странных дней убеждает нас в том, что в России допустимо не учитывать ни количества добытого угля, ни собранного урожая - но счет революциям должен быть абсолютно точным.
Не отыскав тогда публикаций таганрогской газеты и смущенный неточностью в самом сообщении о сенсации, я отнесся к ней именно так, как и следовало относиться к такого рода сенсациям - забыл о ней. Но вот спустя несколько лет с удивлением заметил, что в среде столичного интеллектуального бомонда бродят ксерокопии этих материалов, собранных в журнале “Миг” (№2, 1993). Видимо, в среде того интеллектуального бомонда, который горячо откликнулся на призыв своего президента наконец-то создать государственную идеологию, и который, может быть, не менее горячо откликнулся на призыв “Российской газеты” - принять участие в конкурсе (!) на лучшую “национальную идею”, вполне возможно не самой идеи ради, а ради тех десяти миллионов рублей, которые за это странное творчество обещались. Тогда я и услышал фразу, об этих материалах, какая обычно произносится в тех случаях, когда избегают определенности, дабы не прослыть недостаточно прогрессивным и умным: “Тут что-то есть”...
Писать об этом вроде бы и нет достаточного повода, но, ознакомившись с материалами “Мига”, пришел к выводу: тут сошлись основные нынешние мировоззренческие да и идеологические поветрия (к сожалению, определяющие наше печальное положение), не разобрать которые означает покорно согласиться со своей безрадостной участью.
История в общем-то довольно проста, но обставлена многими условностями, нелогичностями и специфическими убеждениями ее авторов, не разобрав которые, невозможно понять, в чем суть дела. А потому я допускаю истинность всех фактов, приводимых авторами версии, не собираюсь о фактах этих спорить, заранее соглашаясь с тем, что все происходило именно так, как они рассказывают, ибо приводимые факты представляют собой в этой истории лишь антураж, выполняют роль служебную, но уж коли нам предложена, ни больше, ни меньше, как новая модель развития человечества, как говорят ныне, новая парадигма цивилизации, новое сознание, новое миропонимание, новое мышление, то будет логично и справедливо остановиться именно на миропонимании, обходя по возможности те условности, которыми оно обставлено, проследив в чем же состоит его новизна и действительно ли она перед нами.
И тут я, конечно же, рискую попасть в форменные консерваторы, если не ретрограды, ибо в нашей интеллектуальной среде, как мне кажется, чувство стадности столь всеохватывающе, какого не было и при обязательной идеологии. Судя по прессе, наши популяризаторы идей ведут себя подчас как перепуганные новобранцы - без оглядки друг на друга, в простоте душевной уже и слова не скажут, словно никаких критериев, никакой меры вещей, шкалы ценностей, у нас уже не осталось. Не истину стремятся постичь, которая единственно и делает человека свободным, не закономерность открыть, но угадать: что ныне в моде, какая идея почитается “ передовой”. А кто законодатель этих мод, вроде бы и не столь уж важно... Любая чушь может нестись с невозмутимым видом - о понятиях вполне устоявшихся, которые ни при каких обстоятельствах подвергнуты сомнению или осмеяны быть не могут.
Итак, в Таганроге находится архив (и музей) научных работ, математических моделей развития человечества, созданных С.А.Пушкиным. Эти научные работы великого русского поэта, по утверждениям их хранителей, и являются (не в пример его собственно поэтическому творчеству, его поэтическим забавам) основным и главным творческим подвигом гения. Причем, передал эти свои работы на хранение туда он сам.
А дело было так. В 1829 году его математический труд был завершен, и он нашел самый верный путь сохранения главного дела своей жизни для народа: передать его на хранение в Таганрог, точнее - атаману Войска Донского Дмитрию Ерофеевичу Кутейникову, с которым был не просто в приятельских отношениях, но который был близок ему по духу. Кроме того: в казачьем укладе жизни Пушкин видел прообраз российской государственности, ее природной, ей искони свойственной демократии. Словом, все говорило за то, что сохраниться сокровища и дойти до народа могли только на Дону.
Но кто-то, видно, прознал, как полагают авторы версии, о том, что поэт создал нечто, содержащее тайну путей человеческих и тайну судьбы России. За ним стали следить. И тогда он самовольно уезжает на Кавказ. Чтобы замести следы, едет кружным путем, по старому тракту - через Старочеркасск. А оттуда ночью скачет верхом на лошади в Новочеркасск, к атаману Кутейникову. Друзья проговорили всю ночь... Это и был момент передачи поэтом на хранение для народа кожаной папки, в которой находилось около двухсот абстрактных математических моделей. Тогда же поэт и завещал: открыть свой научный архив 27 января 1979 года. И знакомить с ним людей до 1998 года - до того самого времени, когда в России и произойдет то, что он предвидел и что решит ее судьбу...
Несмотря на трудные времена, судьба архива сложилась, можно сказать, счастливо, он дошел до наших дней. Правда, почти все, если не все сгорело. Последний хранитель завещанного поэтом рассказывает, что пожары преследовали архив с какой-то роковой неизбежностью и последовательностью. Видно враги человечества действительно не дремали. И все же он сохранился и со временем каким-то образом разросся до “Архива Всего Русского в России” (все, естественно, с прописной буквы), “архива мировоззрения народа”. Автографы и подлинники самого Пушкина тоже не сохранились, хотя, судя по свидетельствам авторов версии, их и не было. Да они в этой акции не очень-то и обязательны, о чем говорят, как это ни странно, сами хранители.
У атамана Кутейникова детей не было, но были племянники, дети брата его, Степана. Первым хранителем архива и стал Иван Степанович, затем - его дочь Екатерина Ивановна Кутейникова, ее сестры Павла и Софья. Павла Ивановна вышла замуж за купца Ивана Константиновича Морозова, представителя известного в Приазовье купеческого рода. Ее дочь - Татьяна Ивановна Рыбкина - и была матерью нынешнего хранителя архива Ивана Макаровича Рыбкина, который принял архив в 1952 году от Николая Алексеевича Кузнецова. Ивану Макаровичу выпали честь, обязанность, а может быть, и несчастье открывать архив, выполнять завещание самого А.С.Пушкина.
Естественно, что храня такие ценности, неся бремя ответственности за их сохранность, надо было соблюдать все меры предосторожности. Архив был разделен на части и в разное время хранился в разных местах - в Кутейниково, Таганроге, Семикаракорах, Новочеркасске, Гудауте... Одно время хранился он в Ейске, в доме И.К.Морозова (на углу улицы Михайловской и Таманского переулка), в подвале с потайным ходом. Но наивно было бы теперь искать там архив. Его там нет, как нет его собственно и в Таганроге, - естественно, в целях предосторожности. Правда, сам Пушкин, видимо, предвидя такую судьбу своего наследия, продублировал свой научный архив и передал его куда-то в Сибирь. Так что грядет сенсация и оттуда. Даже удивительно, что оттуда она до сих пор не пришла...
Ясно, что далеко не каждому человеку могла быть доверена тайна человечества. Да это и понятно: коль отбирают людей в водители автобусов и трамваев, для хранения тайны человечества отбор должен быть и подавно. Тут сложилась прямо-таки жреческая иерархия. В члены Совета хранителей избирались только представители рода, которому поэт доверил свои сокровища, и только люди честные и порядочные, как сам о себе сказал И.М.Рыбкин. Кроме того, они не должны курить, обязательно должны быть непьющими. Чистота убеждений, видно, была делом само собой разумеющимся.
Не сомневаюсь, что все именно так и было. Не сомневаюсь потому, что именно этого ждут авторы версии, дабы в полемике утопить саму суть этой невероятной истории. Кстати, сообщила эту историю, некто Л.Мирзоян, записавшая рассказы И.М.Рыбкина - и, как видно, написавшая самолично, в одно перо, и весь номер журнала. И все же на одно обстоятельство хочу обратить внимание.
Пушкин не мог перепоручить труды такой важности никому из своего враждебного окружения. А потому, после долгих раздумий, решил вручить их для передачи народу человеку, самому близкому и надежному, - Д.Е.Кутейникову, который, по словам И.М.Рыбкина, “наравне с Гоголем” был “по русскому духу” для Пушкина самым близким человеком. Правда, Дмитрия Ефимовича на Дону, мягко говоря, не уважали (видно, по темноте и непросвещенности). Не любили за то, что он был слишком уж податлив, “личностью покорной и безвольной”. Был “проводником мероприятий, направленных на окончательное политическое усвоение Донских казаков”. “За крамольные идеи и сотрудничество с атаманом Иловайским был арестован историк В.Д.Сухоруков. Его отправили в полк, действовавший против персов”. Из текста истории войска “Были изъяты все, хоть и правдивые, но нежелательные для властей места” (“Казачий словарь-справочник”, том П, США, 1968 г.). Обстоятельство, как видим, немаловажное для того, чтобы решить, кому передать такие ценности, зная, что от этого зависят судьбы не только России, но и всего человечества... Но оказалось, что перевесила близость “по русскому духу”... Главное, чтоб - “по духу”... А ведь это, применительно к нашим дням, равносильно вот чему: кому можно доверить ядерную кнопку, какому президенту? Наше время показывает, что ошибки возможны, и что судьбу цивилизации можно вверить кому угодно, даже человеку шунтированному, не говоря уже о его государственных способностях вообще... Но эта ошибка - наша, не пушкинская. Вряд ли поэт мог поступить столь опрометчиво.
Итак, помимо шедевров поэтического творчества (особой ценности, по мнению хранителей архива, не представляющих), Пушкин создал более существенное, более ценное и необходимое людям - новую математическую науку, абстрактные математические модели развития человечества. Да и в самом деле, какой прок в этих стишках в наше расчетливое и прагматичное время... Ими, как говорится, сыт не будешь. В самый раз припомнить наставление добродушного коменданта из “Капитанской дочки”, который “заметил, что все они (стихотворцы - П.Т.) люди беспутные и горькие пьяницы, и дружески посоветовал мне оставить стихотворство, как дело службе противное и ни к чему доброму не приводящее”.
Иное дело знания, имеющие значение практическое, так сказать, путеводное. Ну хотя бы такие, какие еще совсем недавно вбивались в упрямые головы сограждан и по которым мы вынуждены были жить. И тут Пушкину не откажешь в прозорливости. Словно предвидел гений такие времена, когда с амвона власти и ее средствами станет проводиться духовное растление подданных, когда его потомки поднимутся на такую высоту совершенства (точнее, столь низко падут), что уже открыто, ничуть не стесняясь прослыть ортодоксами, станут отрицать художественное творчество как таковое, а вместе с ним, как понятно, и дух человеческий вообще. А потому поэт подписывал стихи, поэмы, сказки, “чувства добрые” лирой пробуждал, но и думал о более существенном, более важном. По убеждениям конечно, хранителей его ценностей, которые он им доверил...
Но шутки в сторону, коль поэт создал новый математический аппарат, противоположный европейскому, если его модели передают представление о Космосе, его Законах, основных законах природы, о ритмах важнейших явлений в жизни человечества, народов, Человека, познание с помощью этих ритмов истории, месте русского народа среди других народов Человечества. Кроме того, с помощью этих моделей можно познать Вечное Движение, кроме которого в мире ничего нет... А этим Законам Вечного Движения подчинен и человек как “математическая особь”. Кто же станет теперь сомневаться, что именно такой “особью” человек и является, если он поднялся до такого “прочтения” Пушкина, тем более, что “деление на живую и неживую природу условно”...
Согласно этим законам Вечного Движения хранители архива, а вместе с ними надо полагать и Пушкин, открыли, установили, что человек имеет полный цикл 28672 дня, или 78,5 лет.
Продолжительность ритма человечества 2512 лет.
Современный вид человека имеет ритм 628 лет.
Наша эра - восьмая и последняя для современного вида человека, ее продолжительность - от 36-го до 2548 года Новой эры.
Европейский народ был ведущим с 1292 по 1920 год, советский стал ведущим с 1920 года и будет таковым до 2548 года.
Каждые 20096 лет в мир приходит новый вид человека. Мы считаемся “современным видом человека”. После нас будет другой вид разумного существа - то есть вовсе не разумного, как раз наоборот, так как человек в земной жизни перестанет быть ведущим.
Вот, собственно, и весь “Закон Природы”, которому подчинено все живое, который описан хранителями музея и архива.
Зачем это нужно знать? Вопрос более чем странный. Это конечно, “дает возможность прогнозировать будущее на основе точных расчетов и анализа”. Это знание дает человеку возможность избежать ошибок, быть готовым ко всем катаклизмам, “стать хозяином, а не рабом своей судьбы”...
Но и это не все. Пушкин, точнее хранители его архива, открыли Закон Космоса, чем и заложили основы нового мировоззрения. По их мнению поэт определил путь, по которому пошли все великие люди России, да и сама Россия. Ведь его “Златая цепь” и есть “атеистическая, абстрактная (математическая) модель Космоса. Как свидетельствует И.М.Рыбкин (а вослед за ним и Пушкин), Космос называют по-разному - для одних это Брахман, для других - Аллах, Бог, Всевышний, потому что Космос - это Бог... Есть у Пушкина и свой символ веры: в отличие от Креста - это Круг.
Словом, мы находимся накануне невероятного мировоззренческого преображения и интеллектуального взлета. Все эти годы, как считают авторы версии, у нас было марксистское мышление, то есть европейское, а исконное свое, пушкинское, мы примем только после 1998 года, когда научные работы Пушкина, то есть те идеи, которые мы здесь излагаем, получат всеобщее признание, и когда в России свершится (на сей раз уж точно, промашки не будет) демократическая революция...
Правда, судя по обширной публикации в журнале “Миг”, это учение уже собственно явлено. Не совсем ясно: чего же еще ждать до 1998? Ах да - надо, чтобы оно овладело массами: стало повсеместным, чтобы никто не вздумал увлечься какими-то иными идеями и тем более свое суждение иметь. Вот, к примеру, “Закон Космоса”, дословно из уст публикаторов: “если есть, например, мужская цивилизация, то есть и противоположная ей - женская”. Плюс, конечно же, Вечное Движение и ритмы, ритмы, ритмы без конца...
Великий русский поэт, оказывается, не столь прост, как мы полагали до сего дня, - что называется, не лыком шит. Он не только создал уникальные математические таблицы, по которым живет все сущее на земле, но и нашел способ передать их народу для его процветания и спасения. Мало того, он сообщил об этом (о самой передаче) в “Прологе” к поэме “Руслан и Людмила”, тщательно зашифровав его, дабы враги об этом не пронюхали. Но хранителю архива И.М.Рыбкину, оснащенному знаниями Пушкина, удалось, все-таки, расшифровать этот загадочный “Пролог”. Как Пушкин ни прятал истину, наиболее прозорливые из потомков его все-таки разгадали. По его мнению, Лукоморье названо “по цвету волн, очень похожих на широко распространенный в то время краситель из луковой шелухи”. Ну и что с того, что слово это встречается в летописях, в “Слове о полку Игореве” (“из луку моря”) - и там разгадка его обошлась без луковой шелухи. Без шелухи может, видно, обойтись лишь тот, кто еще не знает о научном архиве Пушкина, с годами каким-то образом переросшим в архив “Всего Русского в России”...
“Дуб зеленый” - это, конечно же, “все самое крепкое, сильное, как дуб”. (Это толкование особенно поражает неожиданностью!) “По цепи кругом” - и думать нечего: это и есть Вечное Движение. Напрасно фольклористы гадают, что такое “избушка на курьих ножках”. Это - “тюремное заключение на весьма тощих основаниях”. “Царевна тужит” - это, естественно, Россия плачет. “О заре” - имеется в виду начало заветного 1979 года, когда начнется обнародование научных работ поэта, которому противятся официальные лица, ученые Санкт-Петербурга и Москвы и в особенности литераторы, по природе своей консервативные, выпрямление которых, приобщение к “прогрессу” видимо, скоро предстоит...
И все же, несмотря на все козни, И.М.Рыбкин все-таки расшифровал то, о чем в действительности говорится в “Прологе”, и о чем мы, по своей консервативности, до сих пор не догадывались. Его толкование теперь, видимо, можно вставлять в собрание сочинений поэта вместо собственно “Пролога”. Я-то думал, что этого делать не стоит, что стихи сами по себе, а их толкование само по себе, но хранитель архива настаивает на том, чтобы толкование было взамен “Пролога”.
Но прежде - это удивительное толкование, прочтя которое, читатели теперь, конечно же, вместо с детства знакомых строк “У лукоморья дуб зеленый...”, будут повторять это толкование. Вот оно: “У Азовского моря в Таганроге находятся оставленные Пушкиным на двухсотлетнее хранение разработанные им могучие, крепкие, увлекательные основы законопознавательных наук нашей общественной цивилизации, которые противоположны наблюдательно-описательным наукам капиталистической европейской цивилизации”.
Иронизируя вовсе не по прихоти, а потому, что публикаторы версии все-таки настаивают на том, чтобы на это “толкование” был заменен сам стихотворный текст поэта. Тут-то, кажется, и открывается смысл этой акции с научным архивом поэта, ее мировоззренческие и идеологические цели. Дело в том, что публикаторы версии вполне серьезно, из принципиальных убеждений и мировоззренческих пристрастий, противопоставляют, ставят в альтернативное положение Пушкина-поэта, его поэтическое творчество, сыгравшее столь важную роль в духовном самосознании русского народа, и его ученую работу, миру пока неведомую, лишь гипотетическую, а может быть, и вовсе несуществующую... Причем, это-то и является основой, на которой строится вся их версия. “Приоритет Пушкина-ученого. Вот только представители культуры, власти, филологи, журналисты и пушкинисты по-прежнему считают его поэтом, что значительно умаляет и искажает роль Пушкина в жизни нашего народа”, - утверждает И.М.Рыбкин. Вот как, а человеческое сообщество до сих пор считало, что соотношение художества и науки находится в противоположной зависимости.
Л.Мирзоян эту же идею выражает уже с полемическим запалом и осуждением тех, кому не дано понять всей ее прогрессивности: “Давно пора понять: это не художественное произведение, это научные труды - о состоянии общества, человека в определенные исторические отрезки, ключ к построению будущего, это возможность учитывать ошибки прошлых лет, поколений, это огромный, бесценный психологический материал, проработанный, обобщенный, готовый к употреблению”.
Словом, нас обманывали нехорошие люди, а больше всего коммуняки, что Пушкин - великий поэт. В то время, как “его поэзия - дань юности, молодости и способ выражения более значительного, истинного, пушкинского, пророческого...”
Причем, отрицание художественности, то есть всего живого, духовного, происходит не только у Пушкина, но и во всей русской классике, ибо она представляет собой “единый комплекс знаний” - как понятно, таких же математических. Ведь всю свою жизнь Пушкин не вторил, а всего лишь “дублировал архив”, повторяя содержание научных работ”. То же делали и другие классики - скажем, Н.Гоголь, Н.Данилевский, художник В.Васнецов, так как “они работали по его научным моделям, создали по ним свои художественные произведения”.
Как очевидно, публикаторы исходя из того, что есть некие “знания” идеи (а на деле - просто идеологические фетиши), которые и представляют основную ценность и по которым можно создавать и художественные произведения, которые сами по себе не такая уж и ценность. Но возникает вопрос: зачем тогда их творить? Но если они не нужны, если без них можно обойтись, тогда модели эти тем более не нужны... Не надо быть уж очень дотошным аналитиком, чтобы различить в таком представлении соцреалистическое творчество по идеологии, столь памятное нам по временам не таким уж далеким...
Это принципиальное отрицание художественного творчества (стало быть, и души человеческой вообще) закономерное и неизбежное следствие тех убеждений, которые исповедуют публикаторы: “Сейчас мы на все смотрим по-новому. Все стало можно, как и всегда во время перемен. Мы легко отказываемся от прежних идеалов, мы ниспровергаем прежних кумиров...” (Л.Мирзоян). Но такое убеждение является не признаком свободы, ума и интеллекта, но - признаком убожества мышления, духовной немощи и мировоззренческой прострации... Ясно, что оно - антипушкинское, вне традиций русской литературы, ибо она-то как раз и бьется над тем, все ли можно человеку...
К сожалению, у нас сложилось такое вульгарно-социологическое соцреалистическое перевернутое представление о литературе, когда в тех или иных фактах жизни в произведениях не только не устанавливается их человеческий и духовный смысл, а наоборот, в духовных понятиях и представлениях выискивается смысл лишь реально-бытовой. Происходит умаление человека, а не возвышение его. По этому убеждению считается, что факт жизни в произведении более важен и драгоценен, чем его человеческое, духовное значение. Согласно таким убеждениям, искусство да и сам человек оказывается по сути лишним... Отрицая художественность, отрицают живой человеческий мир в угоду умозрительному, механическому и мертвому... Это мировоззрение упрощает сложный мир, оправдываясь, по традиции, своей “прогрессивностью”, а тех, кто такому упрощению противится (ибо ни к чему доброму оно не приводит), обзывает “консерваторами”.
Совершенно так же поступают и наши сторонники нового мышления. Всех, кто с ними не согласен, они обвиняют в том, что те “не в состоянии воспринимать содержание моделей не из-за их сложности, а из-за собственного консерватизма”. Не правда ли, знакомые и по сути в дурном смысле большевистские нотки?..
Все было бы просто на земле, если бы существовал и некий код человеческой жизни, и ключик, его открывающий, если бы человек был бы не духовным существом, а материальной скотиной. Но на такую жизнь человек, не утративший человеческого облика, не согласен. Об этом, кстати, писал и А.С.Пушкин: “Историк был бы астроном, и события жизни человечества были бы предсказаны в календарях, как и затмения солнечные. Но провидение не алгебра. Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей... но невозможно ему предвидеть случая - мощного, мгновенного орудия провидения”. Все представление публикаторов версии, как видим, противоречит этому пушкинскому пониманию вещей...
То представление, которое являют нам таганрогские исследователи, не есть нечто новое - а старое, как мир, хорошо известное положение. Перед человеком, приходящим в мир, изначально открыты два пути - по евангельской притче, “тесные врата” и “пространен путь”: “Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими” (Евангелие от Матфея, 7-13). Путь стяжания духа - “тесные врата”, путь растраты духа - “пространен”; вроде бы наикратчайший в достижении какой-то цели, революционный путь, в действительности наиболее долог, труден и трагичен.
С осознания этого и началась русская литература в “Слове о законе и благодати” митрополита Илариона. Эта противопоставленность земного и небесного происходит в разных формах и проходит через всю литературу, как, скажем, в суждении Ап. Григорьева: “Это я вам говорю, я, вкусивший сладостей беззакония... Потому что жизнь - дело страшно таинственное: в ней есть ироническое начало, она какой-то двуликий Янус; разбейте молотом обломовщину, вы получите штольцовщину, а штольцовщина, сами вы это чувствуете, гораздо хуже обломовщины”. Естественно, что Пушкин находился в этой традиции. И уж если мы говорим о его пророчестве, проявилось это в стихотворении “Пророк”:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольной лозы прозябанье.
Движение - от небесного к земному, а не наоборот. Впрочем, это не столько пушкинское представление и традиция русской литературы, сколько человеческое представление вообще, как и в молитве: “на небеси и на земли”. Но опять-таки не наоборот, ибо если бы было наоборот (земля - небо), мы получили бы мир перевернутый, о котором можно философствовать, но в котором невозможно жить...
Может быть, эти полярные представления должны соседствовать, уживаясь, не исключая, а уравновешивая друг друга, но взятые в одном преобладании, приводят к разорению, уничтожению жизни. Трагедия России в том и состоит, что в силу ряда причин, и в этом веке - особенно, преобладает то представление, которое определяется как “пространен путь”, то есть как путь самый тяжкий и самый тщетный. Революция - наиболее примитивный, наиболее варварский путь к прогрессу и совершенству человеческому... А потому выставлять Пушкина революционером, идеологом революционности вообще и декабризма в частности, как это делают таганрогские хранители, значит искажать его мир до неузнаваемости, менять на противоположный.
“Пушкин открыл ритм революций, - утверждают хранители архива. - Согласно этому ритму каждые 78,5 лет в мире происходит очередная социальная революция”. Это, мол, закономерность, никуда от этого не деться, а потому следует смириться. И вообще не следует пугаться этого слова - революция, так как это всего лишь “переход от одной противоположности к другой”. Уж нам-то памятен этот “переход”, отзвуки которого докатились и до наших дней... Но главное в том, что Пушкин не только не разделял тех убеждений, которые теперь приписывают ему таганрогские алхимики, но исповедовал нечто противоположное: “Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный”! Бесстрастности, олимпийского спокойствия как видим, у поэта нет. Впрочем, публикаторы и не скрывают (или не смогли скрыть) того, что Пушкин интересует их менее всего, что он всего лишь предлог и повод высказать им свои убеждения (видимо, как им кажется, очень прогрессивные). “Людей интересуют знания, заключенные в моделях, пусть даже и выполненные рукой хранителей, а не самого Пушкина”. Вот те на! Что называется, приехали...
Все эти довольно шаткие, но очень распространенные сегодня воззрения оправдываются тем, что это, мол, и есть путь к свободе - “венцу творения общественного строя”. Но кто не хочет свободы? Кто не стремится к ней?.. Только опыт человеческого бытия однозначно говорит о том, что такой путь к свободе ведет к еще большей несвободе и зависимости. И уж коли здесь затрагивается русская литература, будем помнить: тема свободы - одна из основных ее тем. И постигается она там не так просто, как у наших самодеятельных исследователей. Вспомним Ф.Достоевского, его формулу, истинность которой повторена на наших глазах в наши дни: “Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничный деспотизм”... Припомним и последнюю фразу “Войны и мира” Л.Толстого: “Необходимо отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость”. По шкале ценностей провинциальных исследователей это, конечно же, консерватизм, подлежащий неприятию. И, как видим, с отрицанием русской литературы вообще они успешно справляются...
Говоря об изначальной мировоззренческой противопоставленности, нельзя не помнить основного: противопоставленность эта не есть некая досадная помеха, она неустранима, ее следует принимать как данность, ибо как только ее начинали устранять, - разрушается весь порядок жизни. Скажу словами И.Ильина: “Сущность духовной трагедии состоит в том, что в земной жизни человека обнаруживается неразрешимое, непреодолимое затруднение, которое вызывается не его личным свойством, но самой объективно-сущностной природой вещей”. Остается сказать, что все, свершаемое человеком в культуре, совершается не на пути устранения этой противопоставленности, а на преодолении ее; человек входит в этот мир “тесными вратами”...
Основное противоречие человеческого бытия кроется, конечно же, не в формах производства, как учит марксизм, не между “управлением и народом”, как думается таганрогские исследователи (это всего лишь вариация все того же марксистского представления), ибо все это относится к средствам жизни, а не к ее цели и смыслу. Основное трагическое противоречие человеческого бытия - между духовной и физиологической природой человека, между его выделенностью из тварного мира и в то же время принадлежности ему, между духом и плотью, душой, верой и разумом, словом и числом, эти положения выражающими. И это противоречие неустранимо. Оно сопровождает человека во всю его историю. И кто пытается устранить его даже из самых благих намерений (установления справедливой земной жизни), только разрушает весь ее порядок, принося неисчислимые беды человеку. Ибо, как говорит опыт, ни одна революция еще не завершалась тем, что предусматривалось в ее замысле...
Прогресс, цивилизация, как средство жизни, не находится, точнее - не может находиться, в альтернативных, взаимоисключающих отношениях с тем, что определяет ее смысл, с верой, с самой духовной природой человека. Но, похоже, к признанию этого общественное сознание не готово, так как все еще почитает веру, душу человека признаком консерватизма и чуть ли не каким-то досадным недоразумением... А это приводит к признанию ненужности человека вообще, что убедительно продемонстрировали таганрогские исследователи, установив даже срок, когда человек перестанет быть в этом мире ведущим - а после него ведущими, надо полагать, станут им же созданные вещи. Это, собственно, и есть чертова карусель самоуничтожения - тупик, в который попадает человек, отрицающий свою духовную природу.
Публикаторы научного архива Пушкина, вне зависимости от того, сознают они это или нет, из желания приобрести “новое мышление”, новое представление о мире, которое должно прийти на смену устаревшему марксистскому, явили все то же старое мировоззрение, с полным набором его родовых признаков, чем еще более продлили его пребывание... Признаки эти определены явно: уравнение человека с тварным миром и отрицание его духовной природы; абсолютизация настоящего, представление о своем времени, как последнем, после чего наступает всеобщая гибель; отрицание прошлого, хотя и с декларацией верности ему; атеизм - не только не скрываемый, а прямо декларируемый, подмена Бога (“Космос - это Бог”); перерыв в постепенности развития и нарушение преемственности; непременная передача человека во имя прогресса, несмотря на то, что все “перековки” человека заканчивались, по меткому выражению И.Бунина, тем, что из него проглядывала обезьяна...
Разве это не признаки ортодоксального марксистского мышления, которое столь рьяно отстаивают таганрогские исследователи? Они являют характернейшую ныне ситуацию, в которую попадают многие мыслители, пустившиеся на поиски новой идеи. Отрицая идеи старые, провозглашая вроде бы новые, они тем не менее возвращаются к старым... Вся каверза в том, что все это происходит неосознанно, и результат ее - разорение экономическое и духовное. Впрочем, возможно, что таганрогские алхимики выстраивают свою теорию вполне осознанно...
Перед нами именно то мировоззрение, которое обладает довольно странным свойством: его декларируют, внедряют в сознание, в том числе и свирепыми силовыми приемами (чего не сделаешь во имя прогресса!), а когда эти постулаты срабатывают и ничего кроме безобразий из них не выходит, как ни в чем не бывало, словно речь идет не о судьбах людей и страны, а о каком-то междусобойчике, говорят, что это, мол демократия ненастоящая, а теперь уж точно будет внедрять настоящую. Причем, как насаждали, так и свергают ее - одни и те же люди. Уже только это убеждает: сколь много у нас в области идеологии и шулерства, и обыкновенного бесстыдства!..
Видно, люди находятся на таком уровне развития, что уже понимают, что гадить, где им заблагорассудится - опасно для их же жизни. Для этого есть отхожие места. Но, кажется, еще не вполне осознали, что не только их физическая жизнь, но и духовная, интеллектуальная, мыслительная требуют не меньшей, но большей экологической чистоты. А потому искренне удивляются, когда в ответ на их легкомыслие поднимается эпидемия всеобщего умопомрачения... Причем, не столь важно, чем именно обставляется приверженность старому мышлению - демократической ли прогрессивностью или же консервативным патриотизмом, как, скажем, в суждениях С.Кара-Мурзы о казачестве (“Советская Россия”, 30.07.96). А.С.Пушкин точно определил природу и особенность казачества, впрочем, как и всех иных сторон российской жизни, которых касался, к примеру, в “Истории Пугачева” он показал уникальность этого поистине демократического российского явления. Не в пример нашим нынешним правдолюбцам. По С.Кара-Мурзе - это необузданная стихия, антинациональное, коллективное, бессознательное, ватага, челноки... Поразительное незнание народа, о котором публицист берется судить! После всего, что мы пережили в этом веке, что довелось испытать казакам в результате их поголовного уничтожения, писать так - значит проявлять непростительную глухоту. Понимает ли он, что заявляя подобное, приуготовляет все ту же идеологию уничтожения казачества, а за его отсутствием и не только его... А как же иначе, если это слепая сила, сброд - с ним рано или поздно надо будет что-то делать... И делали. Да так, что и в третьем поколении, у внуков до сих пор волосы от ужаса шевелятся... И тут же искренне удивляется: почему казаки в ответ на это не побежали голосовать за такой “патриотизм”?..
Для того, чтобы верно понимать казачество, вовсе не обязательно принадлежать к нему. Да и не было в казачьей среде такой дикой условности, будто говорить о себе могут лишь они сами... А потому версия о том, что Пушкин был принят в казаки Таганрогского округа, маловероятна. И это уж никак не подтверждается рисунками самого поэта, на которые ссылаются таганрогские исследователи.
Все это - свидетельства странной мировоззренческой несваримости. Вне зависимости от того, исходит она от ученого или от самодеятельного мыслителя в какой-нибудь глубинке. И кто пытается освятить ее светлым именем Пушкина, по всей вероятности, просто не подозревает о той глубине человеческого духа, которая явлена Пушкиным, о действительной силе и природе его пророчества. Это ни о чем более, кроме как о духовном падении современников, переставших различать истинную величину Пушкина, не свидетельствует.
Можно с уверенностью предугадать, что главным упреком на мои размышления со стороны авторов версии будет тот, что я там-де, у них, не побывал, не посмотрел своими глазами... Но коль оригиналов Пушкина нет и коль скоро мы говорим все же об идеях, видеть что-либо для этого вовсе не обязательно. Сам же по себе такой посыл сбивает проблему на вульгарный уровень.
Возвращаясь к тем же вопросам, которые я поставил в название заметок, читатель вправе потребовать определенности: так будет или нет революция в России в 1998 году, которую якобы предвидели Пушкин и Рыбкин, или наоборот?.. Я сказал бы утвердительное “нет”, так как для революции нет причин и она - варварство по самой своей природе, - но, как понятно, причины можно и создать, чему мы уже были не однажды свидетелями. Нынешнее же изгнание литературы из общества, опошление классики говорит о масштабах господства антипушкинского революционного радикального мировоззрения, которое, конечно же, по самому факту своего господства должно провоцировать смуту...
Эта история представляет собой вольную или невольную (особого значения это не имеет) спекуляцию на природной многозначности и многомерности художественной литературы, художественного образа, образного мышления и скрытую форму его упрощения. В конечном итоге, это форма упразднения образного художественного мышления и насаждения мышления позитивистского, по природе своей более простого, да и ущербного. В конечном счете, именно на этом пути лежит отрицание духовной природы человека вообще...
Восходит же это к древнему числовому выражению мира в целях его познания. Но так сложилось, что со временем число стало восприниматься как сущность, как бы утратив свое первоначальное, вспомогательное значение... С тех пор число и слово оказались противопоставленными без достаточных на то оснований, ибо они выражали два разных, вовсе не альтернативных уровня познания мира...
Вся эта история с музеем в Таганроге как к филологии, так и ко всякой иной науке отношения, конечно же, не имеет. Говорю это нисколько не боясь прослыть недостаточно прогрессивным. Сознательно или неосознанно, так сказать из убеждения (что, собственно, не столь важно), выдвигая, вроде бы, новое мышление, исподволь удерживали в жизни старые представления, участвуя в более масштабной идеологической и мировоззренческой игре. В этом я убедился после того, как мне попался журнал “Слово Жириновского” (1994) с подобным же “прочтением” А.С.Пушкина, его поэмы “Руслан и Людмила” - журнал, предназначенный специально для депутатов Федерального собрания и пропагандистов ЛДПР в России”. Оказалось, что существует целая индустрия “прочтений” А.С.Пушкина, приспособлений его к куцым по самой природе своей идеологиям. Но когда политические партии начинают перетасовывать классику, это, конечно, уже мрак...
Ясно, что эта “литература” - не для широкого читателя. Это - “философия будущего”, точнее ее поиски, предназначенные для, так сказать, орошения интеллектуальных мозгов. В такого рода делах нужны глубина и необычность или, на худой конец, видимость их. И действительно, в таких исследованиях налицо ряд общих признаков: история обязательно должна быть подана в форме сенсации, овеяна тайной, является чуть ли не из подполья и как бы вопреки все и вся, - она должна быть освящена авторитетом непререкаемым... Но все эти признаки говорят о том, сколь все-таки упрощен, даже примитивен уровень той, как говорили ранее, “прослойки”, зовущейся интеллигенцией, которая все-таки определяет общественное сознание... Я же коснулся этой детективной истории потому, что разменной монетой в ней оказалась литература, дух человеческий и чистое имя А.С.Пушкина...
Загадка Пушкина стоит на всех путях нового русского сознания, как загадка Сфинкса пред Эдипом”, - писал Дм.Мережковский. И вот мы дожили до такого времени, когда загадка обернулась отгадкой, когда тайн мира и человека в нем больше нет, когда все ясно и осталось лишь решить вопрос своего удобного обустройства в этом мире. Ничего более печального и трагического быть не может, ибо это свидетельствует о полном вырождении человека, его необязательности в этом мире. Преобладание такой “философии”, естественно, не может не завершиться мировым катаклизмом, осуществлением того, что уже созрело в воспаленных мозгах.
Идеологический смысл этой акции, вне зависимости от того осознают ли это авторы или нет, вполне ясен. Он предельно четко проявился в комментарии Л.Лоды “Космос Пушкина: не может быть или может быть” (“Юность”, №9, 1997).
Что касается чисто числовых исчислений они более чем наивны. Из пушкинских строк:
Я девять песен написал;
На берег радостный выносит
Мою ладью девятый вал
Хвала вам девяти каменам...
Из этого вовсе не следует, что по Пушкину “Россия вспрянет ото сна” в ... 1999 году. Методологический просчет комментатора состоит в том, что он уравнивает поэтическую мысль поэта с философской (П.Чаадаева), которые по природе своей уравнены быть не могут. Но коль они уравниваются, все эти изыскания есть факт не признания тайны поэтического творчества, а значит и человека, как существа духовного, а уничтожение этой тайны. Показывая “роль Чаадаева в становлении Пушкина-космиста” комментатор излагает взгляды П.Чаадаева и относит их на счет А.Пушкина. И таким образом, речь у него идет о П.Чаадаеве, а не о Пушкине. Ясно почему комментатор это делает. Потому что, и это очевидно, является сторонником того умонастроения, которое полагает, что “бедная Россия заблудилась на земле”. Вот собственно говоря и есть цель всех этих построений, вот зачем понадобилось алгеброй поверять гармонию, ценой даже разрушения гармонии. Но ведь известно, что ответил А.Пушкин на неоднократные домогательства философа высказать свое мнение о его воззрениях: “Я далеко не во всем согласен с вами... ... Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. ... Как, неужели все это не история, а лишь бледный и полузабытый сон? ... Но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал”.
Подмена понятий в этих изысканиях очевидна. И как всегда бывает, разрушение гармонии поэтической, неизменно влечет за собой и нарушение гармонии социальной. Сегодня мы являемся очевидцами этой варваризации. А упразднение литературы как таковой, подобное толкование классики только подтверждает этот печальный факт, кстати печальный для всех без исключения, в том числе и для тех, кто все еще полагает, что “бедная Россия заблудилась на земле”.
Когда разрушается храм или памятник культуры, мы видим реальные руины, и это если уже не ужасает нас, все же наглядно свидетельствует о степени разрушенности. Но есть руины иного порядка: духовные и мировоззренческие, в области веры, культуры и в области идеологии. Эти разрушения невидимы, неочевидны, а потому особенно опасны. Призыв же придумать “идеологию” говорит о страшной интеллектуальной немощи и нравственной глухоте. Будем помнить о том, что нигде народ в целом ни в придумывании, ни в формулировании идеологии не участвует, и вся ответственность за это ложится не на него, а на ту его часть, которая зовется интеллигенцией, она первой и “вкушает” плоды своих шалостей и озорства на поприще идеологическом.
Литература же, как думается, попадает в сферу этих странных игр по самой своей природе. Она с ее человеческой правдой, нравственностью и духовностью в таких нечеловеческих делах просто мешает. И это мы видим сегодня, когда она тотально подменяется чем угодно - разоблачительным и детективным чтивом, бесстыдством, выдаваемым за литературу... Ее же образная природа столь объемна, столь многогранна, что позволяет вывести из себя какую угодно идею. Попутно замечу, что то нигилистическое чтиво, которое выдается сегодня за литературу его творцы пытаются прикрыть стремлением благородным. Духовную нищету и интеллектуальную беспомощность нигилизм наивно пытается прикрыть вроде бы добрым намерением исправления нравов. На деле же получается отравление нравов, ибо “Освобождение от лжи достигается не указанием на ложь лжи, а на полное усвоение истины, такое, при котором истина становится единственным или, хотя бы главным руководителем жизни” (Л.Толстой).
Пушкин как, впрочем, каждый великий художник в России, знал периоды откровенного и циничного покушения на его мир, фальсификаций и провокаций. Чего стоит приписывание ему, по его же выражению стихов “жалких и постыдных”, в частности “Гаврилиады”, хотя есть прямые его свидетельства о том, что это “творение” князя Дм.Горчакова: “Мне навязалась на шею преглупая шутка. До правительства дошла наконец “Гаврилиада”: приписывают ее мне, донесли на меня, и я, вероятно, отвечу за чужие проказы, если кн. Дмитрий Горчаков не явится с того света отстаивать права на свою собственность”.
Наследие Пушкина знало периоды откровенного вульгарно-социологического толкования, которое, хотя упрощало и искажало его смысл и дух, но не покушалось на его мир в принципе. То же, что мы наблюдаем теперь, - абсолютная подмена понятий эстетических на идеологические - ни в какое сравнение с вульгарно-социологическим искажением не идет. Это какое-то тотальное потопление его в политических помоях, что находится в русле нашего нелитературного времени с его не только эстетической, но и просто человеческой глухотой.
Когда эта статья была уже написана, мне попался журнал “Юность” (№2, 1997 г.), в котором начата публикация всех этих материалов таганрогского журнала “Миг”, как видно, плюрализма и разных точек зрения на литературу ради. Естественно, публикация начинается с патетического: “Пушкин возвращается к нам”. Но она красноречиво свидетельствует о другом, о противоположном, о том, что к литературе у нас по-прежнему отношение не эстетическое, не литературное и нечеловеческое, что литература интересует тех, кто именует себя интеллигенцией лишь в той мере, в какой она годится для оправдания той или иной идеологии и политики, чаще - насколько она способна быть основой для “освободительного движения” в освобождении от родины и человеческого облика.
С 1998 года “Юность” обещает публиковать сами “философические таблицы”, видимо забыв, не отдавая себе отчета в том, что согласно “пророчеству” этих таблиц, именно в этом году в России будет революция, то есть такое социальное несчастье, при котором обыкновенно бывает уже не до “таблиц”, не до литературы вообще, когда главной заботой человека становится его физическое выживание.
Значит таблицы эти действительно пророческие, коль они угадывают ход событий, - скажет неискушенный и наивный читатель. Вовсе нет, они не фиксируют положение, якобы объективное, но провоцируют его, ибо по законам человеческой природы, - в начале бывает слово, то есть образ мира в сознании и душе человека...
А тайны в поэме “Руслан и Людмила”, безусловно, есть. Но это тема уже не окололитературного и не идеологического разговора, а собственно литературного и человеческого.
Надеюсь, читателю ясен мой ответ на вопрос, вынесенный в название статьи: будет ли в России революция?.. Будет, если мы в это уверуем, если сочтем, что она неизбежна. Тогда она будет обязательно, ибо в начале всегда бывает слово и человек живет по тому образу мира, который пребывает в его сознании и душе... Дело тут не столько в поэте, сколько в нас самих. Он свой духовный подвиг совершил, его не убудет, а только прибудет со временем. Но как собираемся жить мы, не различающие уже своего народного гения...

ГДЕ ЖЕ МЫ БЫЛИ?..
Осенние впечатления
Кубанцы не привыкли обсуждать свои
вопросы, и потому многое позабыли...
К. ЖИВИЛО
“Экскурсия на Таманский остров (июль 1908 г.)”
С наступающей осенью в душе просыпается, откуда-то всплывает тревога, печаль и сосущая сердце тоска. Пора каких-то томительных предчувствий и неясных, холодящих душу ожиданий. Кажется, что должно произойти нечто значительное, очень важное, что как-то переменит жизнь, сделает ее прекрасной и высокой, неведомой и загадочной. Но ничего не происходит, ничего не случается, только вдруг налетевший ветер безжалостно срывает коричневые листья грецкого ореха, под которым я сижу во дворе в станице, и бросает их с легким звоном, словно перержавевшие жестянки. Ясное осеннее солнце - и ветер, может быть, от их несовместимости и просыпается эта томительная тревога. Но вот ветер стихает, а смятение остается, словно переворошил и потрепал он не только листья, но и что-то неведомое в душе. Хочется куда-то идти, куда-то ехать, чтобы перед взором открывались новые и новые таинственные дали. Может быть, в поисках такого пристанища, такого места, где можно было бы жить всегда. Но как распознать, как отыскать это свое, неведомо кем уготованное, единственное на земле место... Что же мы за такое кочующее, бесприютное племя, - уже и жизни-то этой осталось, может быть, всего ничего, а мы все еще ищем место для жительства, где бы можно было преклонить свою воспаленную от тяжких и туманных дум голову. А тот, кто вроде бы и нашел свое пристанище, живет как бы временно, не дорожа им, словно ему предстоит еще какая-то иная жизнь. Но другой жизни, кроме этой единственной, не будет нигде никогда... Не потому ли у нас и случаются бедствия, в результате которых тысячи несчастных стали беженцами... Сила любви к своему месту жительства в конечном счете оказалась слабее иных соображений и чувств и не удержала в конце концов их на родной земле...
Наконец, я догадываюсь, что тревога эта не рассеяна в природе, исходит не от нее, не пребывает в бескрайнем, бесстрастном пространстве, а поселена в душе человеческой, там гнездится и там немилосердно нас пытает.
Думалось, что терзаюсь я родиной, вспоминаю ее, мечтаю о ней только потому, что довелось жить в чужом краю. Но оказалось, что терзания эти не от разлуки, во всяком случае не только от нее, а оттого, что я действительно люблю свою родную Кубань, несмотря ни на что, не могу не приезжать сюда на долгое время и нигде более на всем свете, кроме как здесь, не чувствую себя дома.
Но вот устанавливаются ясные солнечные дни, какие бывают только на Кубани, с легкой дымкой по огородам от осенних костров, с золотистой лабузой - выломанной, но еще не срубленной кукурузой. Зеленые, изумрудные капусты с давно срезанными кочанами - шулякы, с широкими, разлапистыми листьями, словно присевшие на грядку и не имеющие сил взлететь какие-то птицы, может быть шулики. Розовые астры по палисадникам и пестрые, патлатые головы георгин ожидающе выглядывают на улицу. Чего они ждут, если завтра они почернеют от тумана и первого мороза.
Ночи тихие и лунные. Почему-то не могу заснуть до утра здесь, на родине, так же, как и вдали от нее, думая о ней. Глухо гупают падающие яблоки, словно кто-то невидимый бродит по саду. Наутро вся земля в саду будет усеяна красными, мокрыми, вымытыми росой яблоками. Громко стучит о шиферную крышу орех, с недовольным урчанием катится по ней - гр-гр-ру-у-у, и легко, с веселым стуком падает на землю. Утро столь росистое, что с листьев сбегает вода, словно после дождя.
За станицей, насколько охватывает глаз, незасеянные и не убранные поля, поросшие метровым осотом и амброзией, за которыми уже не видно прибитой к земле, осыпавшейся и почерневшей пшеницы. Говорят были дожди, непогода, не было горючего и недоставало техники. Непогода была везде, но почему-то только вокруг родной станицы заброшенные поля. Только ли в природе случилась непогода или и в самом существе человеческом… Впечатление от таких полей тягостное, словно это руины какого-то неведомого нашествия. Ведь эти следы запустения - прямое следствие разрушений, произведенных в умах и душах людей, произведенных с помощью столь нехитрых идеологических заморочек, что никак не верилось, что это вообще возможно.
Вспоминаются со школьных лет памятные строки: “Только не сжата полоска одна, грустную думу наводит она...” Это почему-то преподносилось как признак нерадивости и нищеты, гнета и эксплуатации в том смысле, что у изможденного непосильным трудом крестьянина сил не хватило сжать эту несчастную полоску. На самом же деле печаль эта имеет иные природу и причины. Крестьянин испокон веку оставлял на поле своем недожинок для зайца и птицы, оставлял эту самую полоску, думая не только о себе, но и об окружающем его мире. А еще по его представлениям, абсолютная завершенность всякого дела означала смерть. В народе даже бытовало поверье, что завершение строительства дома предвещает смерть хозяина. Потому и наводила она грустную думу, что говорила о кратковременности и конечности земной жизни человека. То есть это была печаль неминучая и неизбежная, скорее говорила о живой человеческой душе, способной воспринимать всю полноту мира, имела не социальные, а человеческие причины. Сколько сентиментальных слез было пролито в поколениях над этой несчастной полоской. И вот уже бесконечные поля не убраны и это не вызывает почему-то никакой печали, никакой грустной думы... Неужто люди действительно разучились различать беду и уже не видят ее в этом ее безусловном признаке? Этому разорению еще не отыскано слова...
А по окраинам городов и даже станиц, там, где когда-то теплилась тихая дачная жизнь с огородами, садиками и палисадниками, теперь грозно громоздятся мертвые пригороды - хаотическое нагромождение странных сооружений, напоминающих более развалины, чем строительство - дома с претензией на дворцы, даже замки с нелепыми, неуместными средневековыми башенками - свидетельства неуемной гордыни и полной деградации вкуса их хозяев. И если, как сказал писатель, архитектура - это застывшая музыка жизни, то здесь слышится музыка траурная. Здесь нет никаких признаков жизни - ни деревца, ни цветочка. В эти развалины вбиты огромные деньги, без пользы и ожидаемого счастья. Уже как-то подзабылось, что все это варварство начиналось как возрождение и реформы, как построение более разумной жизни. Почему же случилось обратное? По недоразумению, по нежеланию людей жить спокойно или по чрезмерной доверчивости их?
В среде кубанской интеллигенции все еще бродит извечный, сакраментальный вопрос о приоритетах: что сначала надо сделать - людей накормить, а потом уже заняться их культурой, духом и душой или наоборот. Но большинство уже понимают, что в самом посыле “накормить людей” содержится презрение к человеку вообще, отношение к нему не как к божьему творению, а как скотине у корыта. Ведь уже вроде бы убедились в том, что жизнь, во главе угла которой поставлено плотское, а не духовное приводит к варварству и вырождению, что беда наша в том и состоит, что мы не осознаем себя и оказываемся беззащитными перед теми идеологиями, которыми нас нещадно терзают.
После всего пережитого народом в нашем немилосердном веке, после того, как общество вновь не устояло перед соблазном широкими вратами попасть в мир некоего мифического благоденствия, после всего этого вновь, как ни в чем не бывало говорить о том, что сначала надо “накормить людей” - это и вовсе какая-то невразумительность. Она обязательно приведет к тому, что нас принудят жить не по своему, а чужому образу мира. А образ мира веками вызревает в сознании и душах людей. Он первичен ко всему остальному. Как же можно говорить, что им можно заняться “потом”… Когда потом? Когда будет уже просто некого ни кормить, ни окармливать...
Что же за несчастье случилось? Несчастье не только нашего лукавого времени, но известное во все времена, которое точнее, чем словами из Книги Пророка Даниила не выразишь: “Слово отступило от меня”. Или словами И.Бунина во времена, очень сходные с нашими: “Распад, разрушение слова, его сокровенного смысла, звука и веса...” Но слово человеческое, как известно, распадается тогда, когда отравляется и слепнет душа.
Иные народы из гонимости своей, причем, искусственно нагнетаемой, сделали неуязвимую философию жизни, которая срабатывает подчас, что называется, на пустом месте. Удивительно, что казачество, самое гонимое в этом веке племя, поголовно уничтожаемое, даже не попыталось сделать ничего подобного... Где наши, не с точки зрения той или иной идеологии, а с точки зрения конкретных человеческих судеб свидетельства - о расказачиваниии, о массовом выселении с родной земли, о голоде... Где записи тех апокалипсических, библейских свидетельств, от которых шевелятся волосы? А ведь было все это совсем недавно... Забыли из боязни травмировать свою психику и подрастающих поколений?.. В таком случае никто не может гарантировать, что подобное не может повторяться вновь. Естественно в иных, чем ранее, объяснениях. Оно уже началось. Его приметы в этих несжатых полях...
Две заблудших, отбившихся овцы лет под шестьдесят, одна из которых рекомендовалась просто Валей, на пригородной автостанции в Краснодаре днями целыми донимают ожидающих автобусов людей. С пестрыми бесплатными журнальчиками, пропагандирующих свидетелей Иеговы, с Ветхим Заветом подмышкой они подсаживаются к тому или другому из них и с неистовостью и упрямством людей ограниченных пытаются обратить их в иную веру, в которую, по их же словам, сами угодили лишь год назад. Пассажиры смотрят равнодушно на их старания, не понимая чего от них хотят и почему они вдруг должны полюбить бога, который предсказал, а, может быть, и принес, спровоцировал все человеческие несчастья и катастрофы...
Агитаторы стрекотали, как сороки, сыпали цитатами из Книги Пророка Даниила пока не напали, как видно, на человека искушенного, мужчину лет пятидесяти. И я становлюсь свидетелем философского спора, какого не ожидал среди людей сельских.
-Постойте, постойте, - прервал он их стрекотание. - Там, в книге написано все верно, но давайте разберемся по порядку. Итак, вы предлагаете мне уверовать в чужого, вашего бога. Но у меня уже есть Бог. И крестили меня, как понятно, во младенчестве. Стало быть вера досталась мне по праву рождения, а не по произволу какого-то выбора. Так ведь?
-Это неправильно, - возразила Валя, - человек должен сознательно выбрать бога, у него должно быть право выбора.
-Но я говорю о том, как было и как есть, а не как по чьей-то приходи должно быть. И потом, так сделали мои родители. Значит, они поступили неправильно?
-Конечно.
-Хорош же ваш бог, если он учит такому. Следовательно, по вашей логике, я должен осудить своих родителей, по сути отречься от них? Но ведь вера не та область человеческого бытия, где применительно само понятие “выбор”. Это уместно к одежде, платью, но не к вере, ибо в ней - само существо человека и народа, а оно, как известно, не выбирается... И потом, вера народа в одном поколении не определяется... Ну хорошо, значит вы - за право “выбора веры”. Но я ее уже выбрал. Это мое право. Почему же вы, декларируя право выбора, как наивысшее благо, во мне его не уважаете? Тогда декларируемое вами право направлено не на равноправие, а просто маскирует вашу агрессию. Я ведь вам свою веру не навязываю? Нет! Навязываете свою вы, значит, вы и совершаете агрессию. Вот ведь как получается...
Валя порывалась вновь процитировать что-то из Библии, но он ее остановил:
-Нет, нет, сначала ответьте на этот вопрос, а потом пойдем дальше. Если надо, пока нет автобуса, прочитаем весь текст и разберемся, о чем же там говорится на самом деле.
Наконец, спутница ее не выдерживает:
-Идем отсюда, - нервно сказала она, - здесь делать нечего.
И они пошли в сторону железной дороги.
Продавщица у книжного лотка, тоже наблюдавшая эту философскую сцену, заметила, что они сюда каждый день ходят, как на работу. Может быть, действительно у них такая работа...
Ясным воскресным днем красивые, сияющие молодостью девушки проходят по улице Красной, золотой от осенних листьев и солнца. Вежливо улыбаясь, они раздают буклеты свидетелей Иеговы всем, кто попадается на их пути. Глядя в их милые лица, я пытаюсь понять их и... не могу. То есть логику этого действа я понимаю, но не вполне понимаю почему оно все-таки свершается. Возможно, они рассчитывали так подзаработать. Но ведь не на всякую же работу следует наниматься. Вон и убийц нанимают для благородства и романтики обзывая их килерами, но ведь нанимаются на такую работу разве только выродки. А если бы этот некто, кто нанял этих девушек, предложил бы им раздавать на улице не эти буклеты, а скажем, кульки с мышьяком... Они что, тоже согласились бы?.. Но почему согласились по сути на то же самое с той лишь разницей, что это убийство духовное, а не физическое, менее зримое, менее наглядное, а значит, более коварное... Неужели они не понимают, что участвуют в разрушении не чьей-то, а собственной же жизни... Так устроен человек, такова его духовная организация, что смена веры для него губительна, после чего рассуждения о преимуществе той или иной веры теряют всякий смысл. Смена веры для человека любого вероисповедания столь же губительна, как смена крови, не подходящей по группе...
Это вовсе не наше наблюдение, это извечный закон бытия на все времена: “Берегитесь, чтобы не обольстилось сердце ваше, и вы не уклонились и не стали служить иным богам” (Второзаконие, 11, 16).
Светлым, необъяснимым чувством в памяти остались поездки в Пересыпь, где у самого моря в маленькой хатке, увитой виноградом, живет теперь писатель Виктор Лихоносов. Одиноко, как преподобный Никон, пребывает он там в глуши, из которой, однако, все вокруг видно. Жизнь подлинного художника так устроена, что в фактах его личной биографии так или иначе проступают факты истории народа, черты и приметы времени. Да, конечно, теперь он безвыездно находится там потому, что болеет мама, может быть, уходит навсегда... Но вместе с тем, что делать теперь ему в городе, в котором не выходят книги, где по сути нет литературной жизни. Он не нужен такому городу. Такой город его отторгает. А потому по причинам вроде бы личным, а на самом деле и по причинам неких общих поветрий, он оказался там, в Пересыпи. Но жизнь человеческая полна непредсказуемых превратностей и кто знает, не переместился ли из города вместе с ним туда и некий центр тех мыслей и понятий, которые оказались не в чести в городе. Ведь культура определяется не теми удобствами, которые человек создает себе в городах, - они лишь средство, а не цель существования, а той силой духа, с которой он живет. Где человек, там и центр, но не там центр, где одни удобства.
Он печалуется над угасающей матерью, но вместе с тем, так совпадает, что печалуется и над угасающей Родиной, над вырождением народа, над умалением человека в мире, которое все еще неостановимо. В судьбе писателя все эти факты сошлись воедино, словно испытывая его на прочность.
В тени ореха во дворике мы, его гости, сидим шумной, суетной ватагой и не знаем, все ли слышат то, что он роняет тихим голосом:
В России все настолько умерло, что только единицы чувствуют беду. Отреклись от веками намоленного русского духа. Как много стало пустых русских людей. Им тяжело быть русскими, то есть тяжело быть людьми. Они не чувствуют своего дома, своей Родины. Писатели забыли свое детство, а вместе с тем и свой народ.
Я не призываю к борьбе, я призываю к работе. Речь ведь идет о судьбе России, а не о добрых отношениях друг с другом. Бунин оживает для меня, как современник, а некоторых современников своих я видеть не хочу. Мать уходит от меня, а я вспоминаю, как мы жили... Теперь началось существование.
Его одинокое существование в Пересыпи все же нарушается гостями. К нему едут из Москвы и Краснодара, со всей России и Кубани. Неприметная Пересыпь становится кубанской литературной Меккой. Говорят, что, мол, ушли в прошлое те времена, когда к писателю ехали, как к учителю жизни. Действительно, зачем ехать к таким “учителям”, плоды усердия которых сияют в глянцевых переплетах на книжных лотках. О чем говорить с ними! К дельцам и авантюристам на поприще книжном не едут, едут к тому, в ком есть потребность, кому открывается нечто, что остальным пока не ведомо.
Рядом с Пересыпью, у станицы Ахтанизовской, на самом берегу Ахтанизовского лимана - таинственное и загадочное место - гора Бориса и Глеба. По всем приметам это грязевой потухший вулкан, каких тут немало, что и дало древним грекам, здесь обитавшим, назвать эту местность областью Аид, то есть областью подземного, потустороннего мира. По преданию на горе был когда-то храм древнегреческой богини Артемиды, богини плодородия, владычицы зверей, деревьев и всего растительного мира, дочери Зевса и сестры-близнеца Аполлона. О храме этом и узнали лишь тогда, когда в 1819 году во время землетрясения или извержения часть горы Бориса и Глеба обрушилась в Ахтанизовский лиман. Как писал краевед К.Живило, “после чего на вершине холма нашли камни с надписью, что здесь Ксеноклид, сын Поссия, воздвиг храм в честь Артемиды - Агротеры в царствование Перисада 1-го (449-311 гг. до Рожд.Хр.). В 1848 или 1850 году доски увезены через Темрюк в Екатеринодар и сложены во дворе бывшего сыскного начальника Гукова”.
Жители окрестных станиц вспоминали, что на горе Бориса и Глеба часто был слышен подземный гул, пугавший лошадей. Теперь здесь уже не пасут лошадей, так как их просто не осталось. Интересно, перешло ли к людям их свойство слышать подземный гул, чуять беду, приближающуюся катастрофу или вместе с тем, как они извели лошадей, ничто уже не подскажет им о приближающейся беде и она застанет их врасплох...
Пожалуй, нигде более, кроме как на Кубани, на каждом шагу не проглядывает такая толща истории с античных времен. Причем, приметы античности так естественно вплетены в современность, что о них не сразу и догадаешься. Как-то не осознавал раньше, что название железнодорожной станции “Ангелинская” в мой родной станице Старонижестеблиевской тоже восходит ко временам античным. Названа станция по имени ерика, протекающего по станице. Ерики на Кубани вообще загадочные ирригационные сооружения, как видно рукотворного происхождения с незапамятных времен. В подтверждение этого может служить надпись на камне, в этом ерике найденном. Иосиф Дебу писал, что “камень, на коем высечено буквами название сего ерика, следующими словами “Ангелинго тоаголло нидеохио”, найденный в нем при селении Гривенке и ныне при Екатеринодарском училище хранящийся” (“О Кавказской линии...”, СПб, 1829 г.).
Где они теперь, эти камни - и тот, с горы Бориса и Глеба, и этот из Ангелинского ерика? Сыскного начальника Гукова теперь не догукаешься, не узнаешь... Все так же хранятся где-то или давно уже разбросаны временем. Как собрать их и пришло ли для этого время...
Провинцией, глухим захолустьем принято издавна считать этот край. Даже его древнее имя Тмутаракань стало в этом смысле нарицательным. Но по этим приметам выходит, что здесь находился чуть ли не центр мира.
Во владениях Артемиды - владычицы деревьев на горе Бориса и Глеба - ни деревца, только у самого ее подножия клубится кустарник, шиповник, обрызганный алыми крапинами ягод. Склоны горы - в зарослях сизой полыни и фиолетового кермека, отчего вся она кажется окутанной облаками и как бы парящей над землей.
По логике своих поисков должен был оказаться в Тамани, там, где, как считают, и был град Тмутаракань. Но в силу обстоятельств, от меня вроде бы и не зависящих, оказался на этой горе. Собственно говоря, я и обнаружил это, уже находясь на ее вершине, когда заглянул в заросший травой ее вулканический кратер. Где находится таинственная Тмутаракань, вдруг почему-то исчезнувшая из русских летописей в 1094 году, неизвестно.
Считалось, что название этой горы уже более позднее. Но историк Ф. Щербина, к примеру, полагал, что именно при тмутараканьском князе Глебе “был также основан храм Бориса и Глеба на горе того же названия, на высоком уступе, омываемом Ахтанизовским лиманом близ станицы Ахтанизовской”. Вполне логично предположить, что тогда где-то здесь был и монастырь, основанный преподобным Никоном, “во всем подобный Печерскому”. Вполне возможно, что гора Бориса и Глеба и есть пристанище преподобного Никона...
Понятно, почему преподобный Никон уходил из Киева именно сюда, создавая здесь монастырь, во всем подобный Печерскому, ясно почему столь малая Тмутаракань как бы соперничала с самим Киевом. Никон возвращался к первоистоку, туда где была создана первая епархия, перенесенная уже позже в Киев, возвращался туда, где было совершено первое крещение средневековой Руси (Голубицкое городище) в 860-861 годы, за 127 лет до крещения Руси в Киеве. А если предположить, что Никон это и есть митрополит Иларион, как считают исследователи, то и вовсе невозможно представить, что именно здесь жил автор “Слова о законе и благодати”, созданного за сто пятьдесят лет до “Слова о полку Игореве”...
Но православный храм, возведенный на грязевом вулкане, тоже разрушился. Краевед К.Живило застал здесь в 1908 году уже только часовню. Но и ее не удержало это место, и она разрушилась. Уже тогда она была потрескавшейся и в металлических скрепках. Не держит земля эта своих храмов - область Аид, место, где “нечисто”. Может быть, и М.Лермонтов имел ввиду именно это ее свойство, когда в “Тамани” устами казака “с испуганным лицом” произнес: “Плохо, ваше благородие!.. Здесь нечисто!..”
К.Живило специально оговаривался, что “никакой монах не рискнул бы создать здесь монастырь... Не мог быть монастырь Никона и на горе Бориса и Глеба. Самое подходящее место для монастыря - городище хутора Голубицкого, но далеко от “города”. Да, по здравой логике здесь не могло быть ни античного храма, ни православного, ни часовни... Но ведь все это здесь было... Непостижимо, но так.
Так совпало, что именно в это время на поиски монастыря преподобного Никона, а, значит и Тмутаракани, отправилась детская экспедиция, организованная кубанским Дворянским собранием. Отчеты об экспедиции, опубликованные в “Комсомольце Кубани” (10.09.97 и 10.10.97) ошеломляющи: “Найден город Тмутаракань и пристанище преподобного Никона... Это гора Бориса и Глеба”. Загадка тысячелетия разгадана. Даже без раскопок, а просто так, визуальным осмотром...
Юные археологи, видимо, полагали, что загадка Тмутаракани состоит в ее слишком уж быстром исчезновении. Вполне логично, что они и связали ее с катастрофой. Но в таком ее исчезновении как раз и нет никакой загадки, будь это доказано. Тайна Тмутаракани совсем иная. Загадочно не только исчезновение ее, но и возникновение, загадочно все ее бытие. Справедливо пишет академик О.Н.Трубицын, что “самым серьезным суждением предшествующей научной мысли о Тмутараканском княжестве мы должны признать мнение о загадочности его возникновения” (“К истокам Руси”, наблюдения лингвиста, М., 1993). Это, кстати доказывается и тем, что на наших глазах функции Тмутаракани - духовная, мировоззренческая и даже государственно-экономическая как бы возвращаются, восстанавливаются. Внешним свидетельством этого может служить хотя бы новая роль этого края, как одного из главных теперь портов России...
Но вместе с тем восстанавливается и иная, ее средневековая функция. И тут уже не образная, а чисто житейская таинственность Тмутаракани обнажается вновь. В связи с распадом Советского Союза и образованием самостоятельной Украины, все теперь зависит от того, как будет демаркирована граница. Вполне возможно, что Керченский пролив, этот ключ к морям, окажется в чьих-то, а не российских руках. Хазарских ли, американских ли – это не столь уже важно… Глухие споры о косе Тузле, исконно российской, ставшей со временем островом, только подтверждают столь невыгодную для России возможность. Невероятно, но, кажется «развитие» пошло в обратном порядке: Тамань – Тмутаракань – Таматарха, Самкерц… Будем же хотя бы помнить, что такое падение, такое варварство совершалось под знаком «демократизации» и «прогресса»…
А, может быть, храмы не проваливаются сквозь землю, как мы считаем по своей слепоте душевной, а просто становятся невидимыми, каковыми они всегда становились на Руси во времена смут и торжества тьмы. Когда граду и монастырю грозила опасность, он становился невидимым, так оберегаем рукой Божией: “Так покрыл Господь тот град дланию своею”. Может быть и теперь настало именно такое время, и монастырь этот, не провалился сквозь землю, как мы думаем, а стал оберегаем, а потому и невидимым. И оставаться ему таковым “вплоть до пришествия Христова”, сказано же в “Повести временных лет под 6530 (1022) годом, что князь Мстислав, придя в Тмутаракань, заложил церковь Святой богородицы, которая “стоит и до сего дня в Тмутаракани”. Стоит...
Все сошлось в этой малой, неприметной Пересыпи. Я боюсь касаться истории этого края, боюсь отправляться в ее исторические дали, ибо прихожу к выводам и вовсе невероятным: какая-то Пересыпь и есть колыбель, первоисток русской литературы, место, где жил ее родоначальник Иларион...
Может быть, потому оказался здесь Виктор Лихоносов, что не рассудком даже, а какой-то необъяснимой интуицией различив высокое значение этого места, поселился здесь в силу, конечно, житейских обстоятельств, как бы продолжая традицию безмолвного молчалника Никона-Илариона, складывая теперь, как летописный свиток свои “Одинокие вечера в Пересыпи”...
Когда мы спускались с горы Бориса и Глеба, он, не то у нас, его спутников, не то у самого себя вдруг спросил: “Где же мы были?..” В самом деле, где же мы были? На горе Бориса и Глеба - на месте античного храма Артемиды, православного храма, часовни, от которой на склонах в траве теперь были видны лишь белые камни. Побывав там, мы так и не узнали, где же мы были… Будем уточнять в библиотеках, в умных книгах, если выпадет досуг, желание и необходимость. Где же мы были? Не так ли мы приходим и в этот прекрасный, неустроенный и неласковый мир и долго живем, не ведая куда попали. И только запоздало, остатком сил познаем где были, в каком мире находились. И узнаем ли...
В какой жизни мы были еще совсем недавно и куда она подевалась? Почему она вновь провалилась, как храм, опрометчиво построенный на вулкане? Причем, как понятно, не во вне, а в нас, в наших умах и душах. Где же мы были, когда новые революционные поветрия в наши дни, на наших глазах терзали наше общество, нашу Родину, нашу жизнь, превращая ее в нищенское существование? Почему с такой легкостью вновь отреклись от той жизни, которая у нас была… Неужто лишь потому, что некие лукавые проходимцы, шулеры объявили ее, нашу жизнь, плохой по причине видите ли, ее «советскости». Но ведь иной жизни, в силу известных обстоятельств так названной, у нас просто не было. Была только эта. Как же можно было
променять ее на какую-то иную, нигде, кроме как в чьих-то воспаленных
мозгах не существующую?.. Видно лукавые слова проходимцев оказались все-
таки сильнее нашей любви к ней...
Не знали, не ведали что может выйти из того бреда о естественном отборе в человеческом обществе, который навязывался, как благо? А что знали? Чему учились в институтах, и почему читали не те книги, какие теперь могли бы помочь постичь смысл свершившегося...
Почему земля эта не держит храмов своих? Только ли слепая природная стихия здесь виновата? Да и не только ведь храмы здесь не держатся. Пустые, полуразвалившиеся фермы, остовы остановившихся предприятий, как останки каких-то диковинных чудовищ свидетельствовали об этом. Может быть,
потому и проваливаются здесь храмы, что так быстро и просто мы их
“находим”... Видно не просто держать в памяти такую историю. Может быть,
потому кубанцы многое и забывают. Да и как этому нерадению к своей истории и судьбе не быть, если век целый из душ и сознания вытравлялось и изгонялось все действительно народное, необходимое и спасительное.
Но на фоне теперешнего разора тут и там я обнаруживал такие всплекски духа, которые не могли не вселять надежду на силу, на мудрость и волю к жизни народа. Воистину: «Душа от всего растет: больше всего же от потерь (М.Цветаева).
Между станицами Марьянской и Новомышастовской, у автострады увидел деревянный крест, которого раньше не было. Там же закладной камень: “Здесь будет воздвигнута часовня в память явления Пресвятой Богородицы на Кубани в 1022 году. Инициаторы проекта Александр Сибирко и Константин Плешаков”. Уже кипела работа, возводилась часовня. Может быть господа из столицы, заблудившиеся в земной жизни, потому и объявили этот край “красно-коричневым”, что здесь есть такие позывы к спасению…
Почему через девятьсот семьдесят пять лет именно это событие припомнилось теперь людям, живущим, казалось бы, в совершенно иных условиях, почему именно это событие они решили отметить строительством часовни?.. Событие это помянуто в начале “Слова о полку Игореве” и памятно каждому школьнику, оно о том, как храбрый князь тмутараканский Мстислав “зареза Редедю пред полкы касожьскыми”.
И одолел он Редедю и, придя в Тмутаракань, заложил церковь святой Богородицы, которая “стоит и до сего дня в Тмутаракани”...
Какие только события с тех пор здесь не проносились, какие только злые ветра не шарили по этой земле, какие только силы не двигали ими, но памятной осталась благотворная, спасительная сила веры, позволяющая человеку устоять в этом мире, остаться самим собой, не утратить свой облик...
Как же не быть теперь тоске и печали. Она и только она, а не “разум возмущенный” переборет постигшее нас наваждение, сломит гордыню и умиротворит душу. Потому видно, в России и невозможно теперь жить без печали. И вот она снова разлилась по русской земле... С ней жить, конечно, трудно, но только с ней можно постичь, где же мы были, а значит и то, где же мы теперь находимся, где же мы есть...

НАШИ ЗВЕЗДЫ И НАШИ КРЕСТЫ...

Что делать! Ведь каждый старался
Свой собственный дом отравить.
А. Блок

Не случайно и символично, что такой памятник устанавливается именно здесь, на юге России, на Кубани. Памятник жертвам гражданской войны начала века без различия их убеждений и станов, в которых они сражались, памятник примирению и гражданскому согласию в обществе. Не случайно потому, что земля эта щедро полита кровью и не только в сражениях, с иноземными пришельцами, но и в междоусобицах.
К тому же так складывалась многотрудная история Руси-России, что в переломные ее моменты судьба страны и государства разрешалась в конечном счете на юге - со времен туманной Тмутаракани до Белого движения начала века. Да и в нынешние дни, со чем свидетельствуют повышенный и специфический интерес к этому краю, демагогические обвинения края (!) в «краснокоричневости», а администрации в «шовинизме», точно так же, как в свое время деды наши обвинялись в «кулачестве» для их жесточайшего, нечеловеческого уничтожения...
Намерение соорудить в Краснодаре памятник жертвам гражданской войны пробуждает не праздные вопросы, но такие, от разрешения которых зависит все наше государственное, народное и человеческое бытие. Но это намерение убеждает и в том, что мировоззренческая, идеологическая сторона нашей жизни находится в таком запущенном и бесхозном состоянии, столь подвержена внешним влияниям, что стоит лишь удивляться тому, как при таком положении мы еще не опустились на дно полного социального хаоса.
Речь, как понятно, не только и не столько о памятнике, но о выдающих им идеях. В русском народе издавна живет какое-то пренебрежение к мыслительной, идеологической стороне дела, приоритет человеческих понятий над отвлеченными и умозрительными, что издавна определялось как соотношение благодати и закона. С усложнением жизни и ее идеологизированности это сыграло роковую роль в нашем железном и лукавом веке. Совершенно ясно, что относиться и далее также пренебрежительно к идеологической стороне жизни мы просто не имеем права, если хотим выжить.
Что стало окончательным поводом для сооружения такого памятника? По официальной, усиленно распространяемой версии - вроде бы благородная решимость наконец-то покончить со всякими распрями и рецидивами гражданской войны. Но почему это, по всем признакам вроде бы доброе намерение не было воплощено вчера, в начале «перестройки», когда все стало «можно», а лишь сегодня? По всей вероятности потому, что гражданская война и мировоззрение ее провоцирующее уже давно уснули в народе и не так просто в стабильной жизни было к ним вернуться, это возможно лишь при условии доведения народа до отчаяния. После Великой Отечественной войны о каких-то его проявлениях говорить и вовсе не приходилось. Особенно после того, как представители эмиграции вполне серьезно вместе с завоевателями, в немецкой форме и под немецким штандартом пришли «освобождать» Россию от «коммунизма». Уже тогда трагедия оборачивалась фарсом, ибо имеющее свою логику стремление это оказалось столь запоздалым, что направлено было уже не против «передового» учения во многой мере уже изжитого, а против народа. И вот когда не по велению мудрых указов, а временем и страданиями людей, их неисчислимыми жертвами эта рана с трудом затянулась, нам предлагается примирение тех, кто уже примирился вечным покоем. Вспомним Владимира Солоухина, его последняя повесть «Чаша»: «Отбурлив, отшумев и отстрадав, русская эмиграция практически вымерла. Как культурная, духовная, национальная, а тем более политическая сила, она сошла со сцены. Остались только березки да кресты у Святой Женевьевы... Первая, белая волна эмиграции ушла, ее атмосфера, ее чаяния, ее боль и страдания ушли. Теперь - тишина» /«Наш современник»,№7,1997 г./ То же самое мы могли бы теперь сказать и у могил неистовых переустроителей жизни на революционных началах, у запущенных могил с вылинявшими звездами и прогнившими тумбочками. Они ведь презирали смерть, а их предала забвению жизнь... И здесь тоже - тишина...
Понятно, что как только жесткая идеологическая удавка в России ослабла, известные силы Запада объявили проход против «коммунизма». Почему не объявляли тогда, когда реками лилась кровь и народ стонал, когда помощь была действительно необходима? Тогда эти силы были заняты как раз обратным - помогали тем иноверным силам, которые узурпировали власть? Неужто они сегодня полагают, что это забылось?! Цель нынешнего похода на Россию, действа довольно странного с точки зрения гуманизма и демократии, не освободить ее наконец-то от «коммунизма», а вновь затянуть все ту же удавку, теперь уже иначе названную, чуть ли не спасительным кругом. Средства - вполне на уровне современного прогресса - дестабилизация финансовой системы и выкачка через нее богатства страны.
Весь трагизм нашего нынешнего положения состоит в том, что изменившаяся российская жизнь в послевоенное время идеологически осталась в том же «коммунистическом» обрамлении, что лидеры компартии упорствовали в своих фетишах до конца. А потому у обывателя и сложилось впечатление, смоделированное, конечно же, преднамеренно, что все свершаемое в России за советский период произошло благодаря «передовому» учению, а не не смотря на него, в долгой и мучительной борьбе с ним, стоившем народу огромных жертв, того учения, которое согласно «Манифеста» отрицало государство, семью, религию, частную собственность, нацию... Вот основной узел и камень преткновения в понимании смысла происходящего теперь в России. Из подобной логики выход напрашивается, конечно, единственный - возвращаться надо не к народным, национальным ценностям, а к «передовому» учению, хотя новое поколение компартии давно уже отошло от его первозданной непорочной дикости и проповедует традиционные патриотические ценности и стоит за национальный интерес.
Первая попытка возвратить все ко временам неистового большевизма, понимаемого как нарушение естественности, была предпринята в пресловутую «оттепель», когда по всей стране вдруг стали вновь разрушаться храмы и подавляться всякое проявление народного самосознания. Для тех, кто ее свершал, «оттепель» была конечно же свежим глотком воздуха. Для народа - глотком все тех же, но только на этот раз менее кровавых помоев.
Нынешняя идея памятника жертвам гражданской войны продиктована не былым расколом общества, а новым, сегодняшним, свершенным под вроде бы добрым намерением внедрения недостающей в России демократии. Следовательно, по нормальной логике и человеческой вменяемости, если мы действительно озабочены гражданским миром в обществе, мы, не боясь прослыть непросвещенными и непередовыми, прежде всего определили ли бы причины нынешнего раскола и сооружали бы памятник с учетом этого, тем самым призывая все силы общества к согласию, но не апеллировали бы к расколу вчерашнему, уже давно разрешившемуся. Ведь ясно, что оперировать сегодня понятиями «белые» и «красные», тем более после революции совершенной в наши дни, поменявшей эти понятия местами, значит или не понимать нынешнего состояния общества, смысла происходящего или умышленно его игнорировать, значит не отдавать себе отчета в том, что разрушение может совершаться и в форме вроде бы установления социальной справедливости. Припомним, что нынешний всеми признаваемый жесточайший кризис страны и даже ее банкротство, словно речь идет о бакалейной лавке, а не о великой державе, начался с деклараций именно о ее возрождении. Но чем больше мы ее «возрождали», тем в большее запустение она приходила. Ведь державность сегодня декларирует силы державу разрушающие, патриотические же силы в общественном сознании старательно клеймятся старыми советскими символами для компрометации патриотизма вообще. Эта не столь уж и хитрая манипуляция сбила многих с толку. Между тем, как это однозначно свидетельствует о том, что все те же опасные идеологические игры продолжаются, правда, в несколько ином оформлении. Это уже и не наша догадка это исторические факты. Наконец-то в России вышла книга американца Энтони Саттона «Уолл-Стрит и большевистсткая революция»/«М, Русская идея»,1998 г./, де документально показан весь цинизм наших вчерашних и нынешних «доброжелателей», дарующих, а точнее жестоко и свирепо навязывающих нам то «коммунизм», то «демократию». «Демократию», конечно, не ту, которая господствует во многих странах, а такую, которой нет в природе, в качестве отвлеченного и опасного фетиша. М.Назаров, издатель книги комментирует текст американского исследователя: «Катастрофические последствия этого периода продолжаются и после крушения КПСС. Это уже не удивительно: в новом витке трагедии с обеих сторон - российской и западной - действуют наследники тех же сил, хотя и под другими названиями; причем и те и другие тщательно замалчивают причины и смысл русской трагедии, за которую и те и другие несут ответственность. «Мы находимся в гуще российско-американской совместной революции» - так охарактеризовал происходящее президент РФ в январе 1994 г. в связи с визитом в Москву президента США. Это уже вторая «совместная революция». Первая - как нам показал профессор Саттон в своей книге,- произошла в 1917 году. Таким образом, проблема, описанная им в применении к началу XX века, продолжает быть актуальной и в его конце».
Тот, кто выступает с идеей такого памятника именно сегодня, безусловно, озабочен, может быть, и сам того не осознавая не вчерашним разделением общества на «красных» и «белых», хотя к нему апеллирует, а закреплением и консервацией нынешнего положения, как якобы более справедливого, пришедшего на смену насилию. В этом вроде бы есть своя логика. Было ведь насилие жестокое и бесчеловечное? Было! Вот мы и должны от него освободиться справедливости ради. С обязательным прибавлением: чтобы подобное ни-ког-да больше не повторилось... Сила ведь идеологической затуманенности такова, что факты жизни в расчет уже не берутся и «демократическая» нищета воспринимается как временные трудности на пути к «рыночному» раю, а не дорогой в резервацию. Ведь ГУЛАГ и «рыночный рай» творили и творят одни и те же люди. Но об это народу неведомо, а книга с документальными свидетельствами об этом вышла только теперь тиражом две тысячи экземпляров... Словом, освобождайтесь от тоталитаризма, крушите, русские дурачки, свою собственную жизнь... Взамен чего? А неизвестно, на этот раз ничего даже не выдвинули, рожденного в воспаленных мозгах, только нечто туманное и невразумительное о «демократии», «рынке» и бесконечном «курсе реформ»...
Во всем этом просматривается поразительное упрощение человеческой жизни вообще и российской в частности. Ведь как ни странно, именно в результате такой «возрожденческой» логики результат получился прямо противоположный декларируемому и ожидаемому - убегая от тоталитаризма, дабы никогда более в него не угодить, мы опять в него попали. Беда пришла оттуда, откуда ее меньше всего ожидали. Ведь жизнь человеческая не знает абсолютных повторений. Что теперь взывать ко вчерашним бедам, если проросли уже новые...
Почему же жизнь снова сыграла с нами столь злую шутку? Чтобы это понять, надо уяснить, наконец, что же с точки зрения идеологической происходит в России, преодолев ложную стыдливость и оцепенение пред упреками лукавцев и недостаточной «прогрессивности».
Пора бы уж давно понять, что на уровне политическом и мировоззренческом ни «красную» идею нельзя далее утверждать вопреки очевидным итогам ее господства, и «белую» идею нельзя брать как безусловный образец хотя бы потому, что она не явилась действительной силой, способной спасти страну. И тот, кто зовет нынешнее общество к топору да еще столь разоруженное идеологически и морально, хочет он того или нет, уготовляет новый Ледяной поход, в котором уж точно будет уничтожена та молодежь, которая хотя и выросла в советское время, но питалась отнюдь не ядами заморских идеологий потребления. Останутся одни петеушники со жвачкой в зубах и заглушками плеера на ушах. Эти наушники с них, конечно, сорвут, чтобы они слышали команды повиновения, но тогда будет уже поздно...
Почему идея памятника может стать причиной нового раздора? Да потому, что называя противоборствующие стороны, и тем самым вызывая их из небытия, он не воплощает той идеи, с которой Россия только и может жить благочестиво.
К сожалению в обществе нашем появилось на удивление много людей, которых трудно считать вполне вменяемыми, ибо понять их с точки зрения каких-либо убеждений невозможно, но лишь в свете какого-то психологического диагноза. В самом деле, если человек неистово поносит «царизм», зная его не по личному опыту, а лишь по усеченным тенденциозным сведениям, стало быть отрицает всю историческую российскую жизнь; если он, всю жизнь прожив в реальное советское время, получив приличное образование и сносный достаток поносит теперь и его, потому что, как оказалось, его кто-то в чем-то обманывал, а своей головы у него на плечах не было; если человек самым активным образом, что называется с пеной у рта участвовал в свержении ненавистного «коммунизма», искоренении всякой «советскости» уничижительно - совковости, в установлении кем-то предложенной «демократии», не имеющей ничего общего с государственной демократией других стран, но теперь, превратившись в нищего, с такой же неистовостью готов свергать с его же помощью установленную только вчера «демократию», ясно, что он будет поносить все, что ни установится в России, на его родной земле, в полном согласии с советами СМИ, ибо причина его бунта кроется вовсе не в социальных условиях, а в нем самом, в его собственной скудости и ограниченности, в том психологическом состоянии, которое можно определить как бунт разума, причины которого нам не вполне ясны. Словом, нет ему, совершенному места на этом несовершенном свете, разве что вновь податься в «светлое будущее»... Это безусловно скорее диагноз, чем убеждение.
Такой странный тип человека в российской жизни появился не сам по себе, а в результате тех духовных, мировоззренческих и идеологических насилий, которые над ним совершались. Впрочем, это все тот же «бунтующий лакей», хорошо известный в русской литературе, но еще более замордованный всевозможными заморочками.
Никто, конечно, не сомневается в цивилизованности Запада. Россия, кстати, никогда не была от него изолированной, разве только в советское время и то, неизвестно кто это осуществлял, не те ли силы, которые потом в «железном занавесе» нас и упрекали. Речь о другом, о том, что насильственное и механическое перенесение чужой культуры и образа жизни губительно для любого народа, над которым этот эксперимент совершался бы. Губительна не сама по себе иная культура, но смена ее, отказ от собственной культурной среды. Вот что губительно, хотя и невозможно...
Почти вековое пытание России должно было бы уже убедить нас в том, что идеология есть оружие, причем, самое коварное, вне зависимости как оно называется «демократией» или «живым богом», ибо с помощью его можно «взять себе народ из среды другого народа казнями, знамениями, и чудесами, и войною и рукою крепкою и мыщею высокою» /Второзаконие, 4.34/.
Итак, сооружение в такой ситуации памятника может стать и обязательно станет не свидетельством окончания противостояния в обществе, но возбудителем новой распри. На фоне того, что люди в значительной своей части начинают понимать механику творимого над ними насилия, этот памятник и может стать поводом для нового раздора. И линия раздела пойдет уже, как понятно, не по принадлежности к «белым» и «красным», но по совсем иным признакам.
Между чем и чем идет столь непримиримая борьба, от которой камня на камне не останется от страны? Нас пытаются убедить в том, что все дело в зловредной «коммунистической» идеологии, которая укоренилась в России, грозя всему миру и с которым пришел час покончить. Но тут нам надо припомнить, где взялось это зловредное мировоззрение, как и какой ценой оно внедрялось в России. Не просвещенный ли Запад его выработал? Не он ли выслал антигосударственные антинародные десанты для прямых революционных диверсий? И не так ли точно теперь вновь насаждается самое «передовое» учение, невзирая на всенародный протест и на те последствия для всего мира, которое таит в себе это свирепое нечеловеческое действо. Ведь ясно, что в условиях перевернувшихся понятий то, что называется «демократией» российского образца по самому типу представлений является родственным и прямым продолжением воззрений первобольшевиков, исповедующих все ту же радикал-революционность. Наиболее трезвые мыслители пред такой наглостью срываются прямо-таки уже на крик: «Большевистская революция, господа, продолжается. Мы не смогли оградить себя от опасности реставрации большевистской идеологии, ибо духовная и идейная власть в России принадлежит необольшевикам, постмодернистским марксистам. Вместо воссоединения национального государства молодые реформаторы предлагают нам концепцию тоталитарного ухода от национальной истории, сброса не только аппаратного социализма, но и всей дореволюционной истории» /А.Ципко, НГ-сенарий, 04.11.97 г./ Иными словами, бояться теперь надо не «коммунистом» давно уже выступающих за национальные интересы, а «демократов», несущих все ту же идеологию в ее обновленном, девственном виде, где вместо «мировой революции» теперь уже- «новый мировой порядок»... Так сложилось потому. что «интернациональный марксизм подвергся на русской почве непредвиденной мутации, не выдержав конкуренции с тысячелетней русской историей» /М.Назаров, «Москва»,№6,1995г./. Народу же эта очевидность преподносится в противоположном свете.
Пока «передовое» учение было в силе, пока терзало народ, многочисленные легионеры от интеллигенции верно служили ему. Но как только оно под влиянием народной жизни утратило свои яды, им стали стращать народ. Тут-то и обнаружилось, что у нас «нет идеологии», хотя отсутствие идеологии, национальной идеи по самому определению может быть только у того, кто говорит это, но не у народа с тысячелетней культурой и государственностью. Другое дело, что постоянными насилиями люди доведены до такой умственной прострации, что уже не реагируют должным образом на такое лукавое насилие. Очевидна и цель таких насилий. Ведь человека, укорененного в своей родной культуре не так просто сбить с толку, а облученного идеологией можно увести куда угодно. До предела идеологизированные люди не могут поверить в ту очевидность, что все апокалиптические несчастья, какие довелось пережить людям в нашем жестоком веке происходили вовсе не от торжества традиционных, национальных ценностей и патриотизма, а наоборот, от их беспощадного и жесточайшего подавления. Все несчастья происходили от торжества голого интернационализма, который сам по себе не порочен, но взятый в преобладании да еще противопоставленный всем народному, просто губителен. Но под гнетом пропаганды они вопреки логике и чувству самосохранения поддерживают идеи, несущие им погибель, утверждающие безверие, бездуховность, из чуда жизни делающие отхожее место.
Можно уверенно сказать, что нормальная жизнь не наступит в России до тех пор, пока мы сами не перестанем в угоду каким угодно идеологическим фетишам свергать свою собственную историю разрушать государство, разрушать свою жизнь вне зависимости от того, какую причину нам для этого действа подсказывают - «самодержавность» ли «коммунистичность» страны. Пора бы уж перестать потакать постоянно навязываемым нам катастрофическим перерывам истории, чем бы это ни мотивировалось. Эта жалкая, натужная мотивировка - ничто в сравнении с тем, что этот трагический перерыв истории все-таки происходит. Ведь у нас уже есть опыт начала века и есть трудный опыт изжития иноверного нашествия.
Разве случайно патриотизм постоянно одевается в какую угодно одежку - то ли в экзотическую пресловутую «Память» (где она теперь после выполнения своей лубочной миссии?), то в не менее экзотическое «движение» баркашовцев, лишь бы это спасительное чувство не овладело людьми. Прикрывая патриотизм, всем народам дозволяемый, такими экзотическими одежками, выискывают хотя бы видимость повода для борьбы с ним.
Но что можно ожидать от людей, ненавидящих свою родину, то ли по причине ее «самодержавности», то ли по причине ее «советскости», то ли по причине ее «демократизированности»... Созидания? Нет, конечно, только разрушения, только странного самоедства. Но поскольку сегодня патриотизм одет в «коммунистическую» одежку это значит, что тот, кто неистово борется теперь с «коммунизмом», борется против своего народа и самого себя. Как уж это не покажется невероятным записным специалистом по идеологии. Ведь нам не уйти от ответа на беспощадный вопрос писателя: «Целили в коммунизм, а попали в Россию». Речь не о тех, кто в Россию и целил, а о нас, гражданах своей страны. Почему мы, уподобившись неразумным буратинам, вместе с ними целили тоже в Россию? Во всяком случае очень и очень многие.
И тут надо задаться неизбежным вопросом: почему либерал-революционные воззрения противостоят у нас в пропаганде «коммунистическим», а не патриотическим? Почему одна сторона названа своим истинным именем, а другая нет? Мало того, прикрыта идеологическим фетишем. Видно, в расчете на глупость людей. Но коль так, ни о каком согласии в обществе не может быть и речи, «пакт Монклоа» на российской почве не получается И так будет до тех пор, пока это лукавство не прекратится. И всякий памятник воздвигаемый в такой ситуации станет только новым возбудителем противостояния в обществе. Декларации и добрых намерениях - не в счет, пусть они тешат самых уж неразумных, которые есть во все времена. И действительно, пока писал эти строки, стало известно, что только еще строящийся памятник кто-то в знак протеста обворовал, снял с него державные символы. Можно, конечно, сказать, что это обыкновенный вандализм, что этот хулиган ортодоксальный «коммуняка», не понимающий и не чувствующий исторической, вековой России. Но думаю, что тут сработал комплекс воззрений более приближенный к реальности. Водружение традиционных символов державности теми, кто державу разрушает, не может не вызвать в живой душе вполне законного и естественного протеста. Ведь он протестует не против вековой России, а против немыслимого, дикого несоответствия декларируемого и творимого, протестует против обмана, фарисейски обставленного вроде бы благородными намерениями. Этот факт кроме того свидетельствует и о том, что ни «белые», ни «красные» ситуацию у подножия возводимого памятника уже не определяют, что такого противостояния уже просто не существует. Определяют «хулиганы», «хамы», которыми неизбежно становятся нормальные люди под гнетом беспричинной, силой навязываемой революции, мировоззренческой агрессии.
Трагизм и мучительность нашего положения состоит еще и в том, что эта идеологическая невразумительность свершается на уровне государственном, именем власти по причине ее несамостоятельности и интеллектуальной прострации. Ведь нынешняя партноменклатура, предавшая то, чему она служила и под именем «Демократии», пришедшая к власти, видимо, и сама не подозревает в какую немыслимую и безвыходную ситуацию она попала. И Бог бы с ней, если бы она не тащила за собой все общество, всех людей. Странность же ее положения состоит в том, что объявив бой «коммунизму», свергнув сущетвующий порядок вещей без всяких на то объективных предпосылок, она не стала правопреемницей исторической России, а лишь ее - советского периода, то есть того, который сама же свергла: « Формально-юридически ныне мы являмся продолжателями не дореволюционной России, с которой нас не связывает ни одна юридическая норма, но РСФСР, Советского Союза, законы которых пронизывают и составляют весь корпус актуального отечественного законодательства... законодатели 1993 года связали себя не со всей российской историей, то только с последним, самым кровавым и, вполне беззаконным ее периодом, когда власть в государстве Российском оказалась захвачена бандой воров и разбойников» (Андрей Зубов, НГ-сценарии, №7, 1998). То есть строго говоря, власть в России осталась все той же «коммунистической» и «советской», но отказавшейся от самой себя, попавшей в положение немыслимого самоедства. Так был запущен механизм отбора худших в этой власти. И обретенная ценой предательства власть, оказалась вовсе не властью, точнее не их властью, но перехваченной совсем другими силами. Но эта совершенно несваримая идеологическая бяка оказывается предназначена только для внутреннего употребления, только для своего безмолствующего народа. Для международного престижа, как это ни странно, режим выставляет себя в противоположном свете, декларирует свою преемственность с исторической Россией. В основном там, где надо платить долги, но совсем не там, где их надо получать. В 1992 году Ельцин подписал в Париже протокол, по которому Россия признается юридическим правопреемником Российской империи и всех режимов, существовавших на ее территории в годы гражданской войны. Стало быть и «коммунистического» в его изуверском троцкистском варианте. В ноябре 1996 года Черномырдин признал там же «царские долги». С прошлого года начались выплаты компенсаций потомкам держателей акций и облигаций (см.В.Сироткин, НГ, 8.08.98). Безмолвствуйте учителя, врачи, военные, не получающие зарплаты месяцами, безмолвствуйте крестьяне, не получающие зарплаты уже годами! При этом вопреки всякой логике партнерам даже не напоминается о девятистах тоннах царского золота, оказавшегося за границей в 1914-1922 годах. И ясно почему - спасая себя, странный, самоедский режим берет долги вовсе не думая их когда-либо отдавать, потому и не напоминает о царском золоте, дабы оно было в счет этих долгов удержано.
Именно эта невразумительность на государственном уровне и продолжает порождать все трагедии нашего времени. Власть, не имеющая установить символы народного бытия - государственного герба и гимна этим только подтверждает, что к традиционному государству и подвластному народу никакого отношения не имеет. Как это ни странно. Отсюда все манипуляции с гербом - от незаконного бурбулисовского цыпленка на деньгах до императорского орла, противоречащего реальной политике. Кстати, этим были вызваны странные игры с « царскими останками», неизвестно кому принадлежащими. Стремление хоть как-то присоединиться к имперской власти было кощунственным и наивным до неприличия.
Попав в столь странное положение, партийные отступники, во мгновение ока оказавшиеся «демократами» взяли ту идеологию,, которую им дали - либерал-революционную, которая по самому своему определению не может быть руководителей для государственной, державной политики. Она полезна и необходима, как оппозиционная, удерживая любую власть от злоупотреблений, но возведенная в ранг государственной, как в начале века, так и теперь, закономерно и неизбежно ведет к уничтожению государства и социальному хаосу. Ведь всякий раз, когда либерал-революционная идеология получала приоритет, выходило прямо противоположное декларируемому. Это не чья-то прихоть или недосмотр, но свойство самого этого мировоззрения, ибо « выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничный деспотизм» (Ф.Достоевский). Эта система воззрений провоцирует ту революционную одержимость, которая уже не подконтрольна ни логике, ни разуму, ни своему интересу, ни чувству самосохранения. Она нарушает самодостаточность человеческой жизни, а потому и декларирует «права человека». Не поддерживает многогранную и органическую жизнь, в которой сохраняются и права человека, а лишь декларирует их. Странно почему эти воззрения все еще считаются передовыми и прогрессивными, словно у нас не было «демократической» литературы прошлого века с удивительной последовательностью, разрушавшей общество и уготовлявшей разрушение государства...Справедливо пишет один из самых глубоких толкователей современности Вадим Кожинов: «Одержимость в революционные эпохи такова, что никому даже не приходит в голову простая, но неопровержимая мысль: «старый» мир, его «проклятая» жизнь и есть единственная реальная жизнь; новая существует только в воображении революционеров... И уничтожение «старой» жизни в значительной мере оборачивается уничтожением жизни вообще» («Судьба России: вчера, сегодня, завтра», М., Воениздат, 1997).
- Но ведь мы указываем на ложь лжи, - могут возразить представители этих «прогрессивных» воззрений. На это можно ответить, что в том и состоит ваша миссия, да, требующая мужества, а подчас и лишений. Ваша миссия важная, но она не может быть заглавной в человеческом обществе, не потому, что у меня такое мнение, а потому, что таков закон человеческого бытия, который можно выразить, к примеру, словами Л.Толстого: «Освобождение от лжи достигается не указанием на ложь лжи, а на полное усвоение истины, такое, при котором истина становится единственным или, хотя бы главным руководителем жизни».
Такая идеологическая оснащенность нынешней власти сыграла со всеми нами роковую роль. Уничтожив советсткую власть, давно утратившую свою девственную революционность, она, видимо, и сама того не подозревая вернула российское общество к интернациональной антинародной политике первореволюционеров, воевавших, конечно же, не с социальным неравенством, но с народом. В этом смысле можно сказать, что новое завоевание России уже по сути произошло... Вот основной итог того «курса реформ», программы и смысла которого люди так и не смогли узнать за многие годы.
В России идет борьба не с отжившим себя «коммунизмом» и якобы более прогрессивной «демократией». Разыгрывается новый акт все той же трагедии, начавшейся в начале века. Удушение культуры, духовности самого права на жизнь уже даже не скрывается. И не только злоумышленники это свершают, но и свои сограждане, худшие из них, утратившие связь не только с родной почвой и народом, но и миром вообще.
Это начинает осознаваться людьми честными. Плач по советской России, как с таким трудом восстановленной России исторической, уже начался: « Осознаю, что мы жили в великом времени, и оно становится тем драгоценней, что потеряно безвозвратно». (О.Сулейманов, «Литературная газета», № 32, 1998). Само по себе время не может быть ни великим, ни ничтожным вне определенной его социальной организации. Как видим, даже на развалинах былой жизни, все еще стыдливо благодарим неопределенное «время», дабы не прослыть недостаточно «прогрессивными» и не поблагодарить миллионы людей это великое время создавших... Для этого ведь надо признать ряд положений, которые никак не согласуются с навязываемым представлением о «прогрессивности». Признать не мести ради тем, кто виновен в разрушении России, но очевидности-то , что игнорировать невозможно, если мы хотим жить дальше.
Прежде всего, необходимо признать, что истинный смысл трагедии России в начале века в значительной части сокрывался и сокрывается от народы. Смысл прежде всего духовны, так как смыслом социальным, тем более политическим, нечто вроде невразумительностей о «диктатуре пролетариата», значение революции не объяснимо. А сокрыто то, что Россия подверглась иноверному завоеванию. Если бы было иначе, в стране не была бы развернута столь жестокая атеистическая пропаганда, не стали бы по всей стране разрушаться храмы и уничтожаться священники. Сценарий ведь этого действа хорошо известен. Именно он и совершался в России: «Но поступите с ними так: жертвенники их разрушьте, столбы их сокрушите, и рощи их порубите и истуканы /богов/ их сожгите огнем. Ибо вы народ святой у господа...» /Второзаконие, 7.5/. Разве нечто иное происходило в России с 1917 года и в последующие годы, разве не этот дикий сценарий воплощался? Об этом приходится напоминать потому, что сокрытый смысл революции сокрывает теперь и смысл «освобождения» от нее.
Обнародованные документы по уничтожении Церкви, то есть Православия в России повергают в ужас даже нынешних невоцерковленных людей. Прежде всего, все документы, что видно из письма Троцкого в Полтбюро 17-20 марта 1922 года, были секретными, уничтожение Церкви и веры вообще представлялось, как «воля народа». Творцом этого неслыханного в истории человечества варварства выставлялся Калинин, хотя руководил им Троцкий. Иноверность борьбы против народа оговаривалась особо: «Строго соблюдать, чтобы национальный состав этих официальных комиссий не давал повода для шовинистической агитации». Цинизм состоял и в том, что разрушение веры выдавалось, как борьба с голодом, хотя Церковь сама выделяла средства для голодающих, что было отвергнуто. Всякий отстаивающий свою веру, то есть право на жизнь обвинялся в «буржуазности» и подлежал уничтожению. Средства борьбы тоже соответствующие: «внести раскол в духовенство».
Из письма Ленина членам Политбюро от 19 марта 1922 года смысл борьбы с народом открывается не менее определенно: духовенство объявляется «черносотенным», подлежащим физическому уничтожению. Народ объявляется «нашим противником», «неприятелем»: «надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Разве это не открытая война с народом, или это чудовищное варварство можно назвать установлением социальной справедливости и борьбой с неравенством?..
Необходимо признать, что либерал-революционное мировоззрение не является прогрессивным, как и порождаемая им парадигма цивилизации потребительского общества и «нового мирового порядка», ибо они создают тоталитарные общества и угрожают человеческой цивилизации вообще.
Следует также признать, что основные проблемы России сегодня, впрочем, как и вчера, не экономические, но духовные и мировоззренческие. Уже сегодня со всей очевидностью ясно, что никаких причин для борьбы на уничтожение с «коммунизмом» не было. С ним надо было бороться тогда, когда, когда он нес беззаконие, а не тогда, когда стал олицетворением стабильности в обществе. Этот простой «сдвиг» во времени для лукавых церберов от идеологии стал прямо-таки непреодолимым.
Наконец надо отдать себе полный отчет в том, что в России снова совершен революционный переворот, совершен насильственно и тайно. И то, что московские зеваки с интересом, а не с ужасом наблюдали за расстрелом парламента, не понимая, что стреляют и в них, только доказывает беспричинность этого революционного действа.

Обыкновенно считают, что родину после революции потеряли лишь те, кто ее покинул, спасаясь от верной гибели. Но родину потеряли все - и те, кто уехал, и те, кто остался. Трагедия в том и состояла, что родины лишились все. Причем тем, кто остался было несоизмеримо труднее, чем уехавшим.
Просвещенной эмиграции, состоявшей во многой мере из той интеллигенции, которая и спровоцировала революционный хаос, принадлежит роль выдающаяся в осмыслении той России, которую потеряли. Но свою основную миссию по выработке национальной идеологии на основе опыта ХХ века она все-таки не выполнила. И прежде всего потому, что по своей господской привычке к «коммунистам» отнесла не только мучителей народа, но и весь народ. За своими запоздалыми слезами она по сути просмотрела то, как здесь, на родной земле варился в революционном рассоле народ.
Как потом отходила, оживала утраченная Россия в советской одежке, - тема особая и совсем неизведанная. И, видно, не без умысла. Ведь этот опыт освобождения от иноверного завоевания так пригодился бы теперь. Но в этом возвращении России ценой невероятных усилий и жертв участвовали в основном уже только те, кто остался, а не те, кто вдали от нее боролся с «коммунизмом» до конца, пока от родины снова не осталось камня на камне...
После всего пережитого, после случившегося в наши дни кивнуть на жертвенность «белых», ругнуть узурпаторов «красных», спешно призвать народ к топору, к которому он, смиренный не очень спешит и посчитать свою миссию исполненной, значит проявлять наивность и беспечность, значит не понимать истинной угрозы наших дней. Ведь пытаться возвратить сегодняшнего человека,. не на уровне культурной преемственности, а в смысле социальном в дореволюционную Россию, ему абсолютно неизвестную, равносильно, что снова послать его в «светлое будущее», то есть проявлять действо вполне большевистское, хотя и окрашенное в монархические тона. Вздыхать о былой России и не замечать трагедии развала Советского Союза - это можно назвать уже неадекватной реакцией на происходящее. Печалиться по былому воинству на уровне исторических клубов с десятком романтических юнцов, в армии служить не особенно и желающих, и не замечать трагедии гибели лучшей в мире армии в наши дни лишь потому, что она называлась «советской» - это и есть крайняя форма идеологизированности, граничащая с невменяемостью. оплакивать жертвенную гибель героев Белого движения и не замечать уже сотен тысяч современников погибших на Северном Кавказе и в Средней Азии и при этом декларировать приверженность к православию - это вне российской жизни, но в пределах той «цивилизации», которая нам навязывается, ведь «любой уход из жизни должен быть публичен, известен. Тогда это смерть, участвующая в жизни. Ведь даже из отрицательного можно что0то извлечь, зерно души и смысла. А вот из неназванного этого сделать нельзя. Это разрушает сознание и души больше самой войны, если ее жертвы не фигурируют в воинских списках, а ритуал оплакивания их родными, ритуал гражданской памяти и боли не выполняется весь полностью» (М.Мамардашвили).
Какая-то непростительная небрежность и пренебрежительность к мировоззренческой стороне жизни просто поражает. Сошлюсь на пример характерный. На Кубани появилась книга для чтения по украинской литературе, названная именем народно-поэтического героя - «Козак Мамай» (Киев, Донецк, Краснодар, 1988). В статье о поэте В.Мове (Лиманском) читаем: « В Екатеринодарской войсковой гимназии, где довелось учиться будущему писателю, преподавателем русского языка и литературы работал известный в России журналист Н.И. Боронов, корреспондент журнала «Колокол», который издавал в Лондоне писатель-революционер А.И. Герцен. Своим воспитанникам он прививал прогрессивные взгляды и интерес к запрещенным сочинениям». Знакомство с «запрещенным» сочинениям выдается, как нечто благотворное и безусловно положительное. Но под этими сочинениями, интерес к которым прививал учитель литературы имеются в виду «Манифест» и другая антисоциальная и антинародная жвачка, напомним, отменяющая государство, религию, семью, и т.д. Но почему с опытом пережитого мы все еще почитаем эти революционные воззрения прогрессивными в полном смысле этого слова?.. И это подается под именем народно-поэтического героя, являющего нам прямо противоположный тип человеческого поведения...
Свою лепту в мировоззренческую невразумительность в наши дни, к сожалению, внесло и возрождающееся казачество, не найдя в себе интеллектуальных сил для выработки современной казачьей идеологии. Страшная трагедия казачества не стала источником новой жизненной силы, как это обычно бывает по законам человеческого бытия. Из нее сделали идеологические фетиши, направленные против самого казачества, на которых его возрождение становилось невозможным.
Из всей многотрудной истории казачества наиболее популярной стала трагедия в Лиенце, на которой построило свою идеологию даже Главное Управление казачьих войск, судя по его органу - газете «Станица». И ясно почему так полюбилась именно эта трагическая страница истории. Потому что она полностью укладывалась в развязываемую антикоммунистическую компанию, хотя большего осуждения в этой истории заслуживали зарубежные демократические союзники, а не советский режим. Но эта трагедия идеологам от «демократии» оказалась удобной, так как оправдывала казаков, перешедших на сторону немцев и пришедших «освобождать» родину от «коммунизма». Отсюда следовало и прямое оправдание РОА генерала Власова. Таким образом, в угоду идеологии антикоммунизма оправдывалось обыкновенное предательство. В то время как этих несчастных людей нужно и можно было понять и пожалеть, но не выдавать же их положение как образец нравственности и патриотизма честь неслыханный цинизм, немыслимое искажение и истории страны и нравственности народа.
Трудно понять, как на такой «идеологии» государственное учреждение рассчитывало организовать возрождение казачества. Впрочем, вполне возможно, такой задачи перед ним и не было... Словом, всякое обращение к этой трагедии стало показателем идеологической принадлежности, так или иначе находилось в поле «демократической» идеологии.

После всего пережитого народом, в виду свершаемого становится очевидным, что есть единственный путь спасения - это вековая историческая Россия с ее духовностью и культурой, соединенная с советским периодом истории, с его опытом преодоления бесцеремонного иноверного нашествия. Старательно смоделированный и постоянно поддерживаемый трагический перерыв истории должен быть наконец преодолен. И никакие необольшевистские идеи и лозунги, прикрытые демагогией о «цивилизации» и «прогрессе» не должны нам помешать в этом.
Я долго искал формулу, образ, символ нынешнего единства. И не находил его. Видно, было непросто рассмотреть его в условиях зоркого контроля общественного сознания, «без цензуры» естественно, без учреждения цензуры, но с цензурой всепроникающей «передовой» идеологии.
Судя по замыслу возводимого памятника жертвам гражданской войны, он символизирует лишь единение противоположных станов воинства. Но военная сила - всегда лишь средство той или иной идеологии. И, наконец, я нашел символ такого единения, нашел там, где менее всего рассчитывал его найти, в своей родной станице Старонижестеблиевской.
В центре станицы была деревянная церковь Ивана Воина с приделами Иверской Божьей Матери и Александра Невского. Она уцелела до Великой Отечественной войны. Во время оккупации немцы содержали в ней пленных и, отступив, оставили ее забитой трупами наших солдат.
Церковь была разобрана, но не по соображениям атеистическим. Преследование отступающего противника потребовало быстрого сооружения переправ через Кубань. Материала для этого в степном краю не было, и тогда решили разобрать деревянные церкви, в том числе и церковь Ивана Воина. Так этот храм оправдал свое святое имя.
И вот в шестидесятых годах на мете этой церкви был возведен небольшой аккуратный музей боевой славы, с урнами с землей из городов-героев, с орденом Победы над входом. В наши смутные дни, когда вдруг оказалось, что у нас «нет идеологии», то есть смысла существования, в станице совершенно вроде бы неожиданно разгорелась дискуссия вокруг обустройства этого музея. Стал вопрос: что с ним делать? Кто-то предлагал снести и восстановить храм, кто-то - оставить все как есть. В результате этой дискуссии дело разрешилось так: на корпусе музея нарастили купол с православным крестом. Получилась часовня, тут же окрещенная. в которой остался музей. Таким образом, соединилось, казалось бы, несоединимое: крест осенял звезду ордена Победы. Так соединилось то, что в общественном сознании угадывалось уже давно, как, к примеру, в песне чуткого к современности и глубокого поэта Виктора Верстакова:

Побелела звезда жестяная,
И красны от закатов кресты.
И витает печаль неземная
Над землею святой пустоты.

...Отчего же скорбя над пустыней,
Небеса высоки и чисты?
Для чего же все зримое ныне
Наши звезды и наши кресты?

Известна логика противников звезды, а на самом деле наследников и внуков тех, кто эту звезду вбивал в народ. Более чем странно, что эта логика совпадает с логикой записных, профессиональных патриотов. Такой проницательный, посвященный во все тайны бытия читатель может возразить:
- А ведь звезда-то все та же, под которой совершалось разорение России, которой царь Соломон отметил краеугольный камень своего храма, где восседает антихрист...
На это можно ответить так: и та и не та. Здесь произошло то же самое, что и коммунистической идеологией в целом.
Первоначальное ее значение в российской жизни, как помним, было зафиксировано, к примеру, в «Тихом Доне» М.Шолохова, в сцене когда дед Гришака говорит Мишке Кошевому: «А ты что же это? В антихристовы слуги подался? Красное звездо на шапку навесил? Это ты, сукин сын, поганец, значит супротив наших казаков?!
Но вот прошло время, многое произошло и переменилось в России - Советском Союзе. О новом значении вроде бы того же символа говорит ветеран Великой Отечественной, замечательный писатель Евгений Иванович Носов, пораженный надругательством над боевым орденом: «Держу в руках свою упраздненную «Красную Звезду», хочу понять, чем она провинилась перед временем. Наверное, тем только, что пятиконечна и цвет ее бордов. Но бордовость эта вовсе не большевистская, не злокачественная, как мерещится устроителям новой жизни. От нее веет не холодом эмалевой омертвелости, а теплом и все еще живой полной некогда пролитой крови, будто и теперь еще готовой сбежать каплей с любого луча...»/«Юность»,№5,1998 г./.
Тут, конечно, сказалась не торопливость новых устроителей жизни и вовсе не их недосмотр, мол, хотели, как лучше, но... Сказалась их мировоззренческая и идеологическая суть, проявился образ мира, в котором они уверовали и который воплощают.
Это сопоставление убедительно иллюстрирует то, что революционность начала века и наших дней при всей их внешней противопоставленности и противоположности есть явление одного порядка и одного смысла...
Но теперь думается и о том, принесет ли образ, воплощенный в памятнике, умиротворение? Ведь нельзя не заметить, что в образе, вызревшем в народе, затронуты главные мировоззренческие символы. Это образ умиротворения и сегодняшней распри, а не только вчерашней. Найдут ли воплощение эти символы в памятнике официальном?..
Если же говорить о памятнике, являющемся символом и города, и края то, конечно, надо восстанавливать памятник Екатерине II препроводившей кубанцев два века назад на землю обетованную. Но закладной камень этому памятнику, похоже, надолго останется таковым, хотя копия памятника сохранилась и все мои призывы в публикациях совершить культурную акцию его установки остаются незамеченными. Да и понятно, пока в цене не историческая и духовная преемственность, а всевозможные идеологические агрессии, поэтому воздвигается памятник разрушению государства, а не памятник государственности...
Ясно, что примирение и умиротворение наступит только тогда, когда восторжествуют народные представления, когда все народное и национальное перестанет почитаться консервативным, непрогрессивным и отсталым, когда разрушительные идеи перестанут считаться передовыми и прогрессивными. Мир в нашей, вновь разворошенной жизни наступит только тогда. когда он овладеет нашими умами и душами, когда перестанут терзать наши души и пытать умы обыкновенным бездуховным насилием.