Фёдор ОШЕВНЕВ. Записки букиниста
Очерк
(Публикуется в сокращении)
Нынче в России старость негласно приравнивается к поражению в правах и уже утвердился официальный термин: «период дожития». Им обозначают особый витальный этап: от дня выхода на заслуженный отдых и до момента упокоения.
Казенно-крематорским духом веет от циничного словосочетания. Ведь слово «дожитие» ассоциируется вовсе не с жизнью (вопреки общему корню), но со смертью. Так, весьма банален диалог:
– Как живете?
– Увы, доживаю…
Однако при всей беспощадной черствости этого определения, оно точно передает сегодняшний статус рядового пенсионера и отношение государства к нему: ты на хрен никому не упал, выдирайся сам – если, конечно, сноровишь…
Отдав погонной службе четверть века, я в возрасте сорока семи лет уволился «на заслуженный отдых». Впрочем, пока позволяет здоровье, всяк отставник стремится подработать к пенсиону. Только мало кому счастливится найти приличное место. Вакансии для пожилых скудны по всем параметрам – смешные деньги за «топить» или «сторожить», либо «требуется опытный менеджер по рекламе», на деле же – торговый агент на кабальных условиях.
Пообивав десятка два порогов различных учреждений, я было отставил бесплодные попытки трудоустройства, но жена как раз угодила под сокращение. В следующем месяце оплатив «коммуналку» и вчистую проев за две недели остаток моей пенсии, наша семья из четырех человек (дети тогда учились) встала перед проблемой выживания. Что было делать кормильцу?
Пришлось учинять ревизию личной библиотеки, собираемой еще со времен студенчества. Выбрал тома-двойники, случайные приобретения, еще какую-то литературу, к которой душа не лежала. Упаковал книг пятьдесят в сумку «мечта оккупанта» и вывез на присмотренный пятачок перед сквером. За первый торговый день реализовал двенадцать книжных единиц и сразу пустил выручку на продукты. А пока стоял с бумажным товаром, аж четверо прохожих изъявили желание сбыть мне свои библиотеки. И еще молодой мужчина зазвал придарить доставшуюся вместе с жильем от бабушки: иначе, мол, он книги просто выкинет.
Назавтра тремя рейсами забрал привалившую «халяву» плюс сделал закуп – по чисто символическим ценам. Так и началась моя временная карьера букиниста. Общаться доводилось с разными людьми, и порой нетривиально. Вот, например…
Клянчители
С утра разложил на клеенках литературу, сам присел на складную табуретку, что-то почитываю. Мимо народ спешит. Один приостановится, взглянет мельком на книги – и дальше, по своим делам. Смотритель… Другой подымет какую-то, полистает – и молча назад, на клеенку. Листатель… А кто-либо и поинтересуется лениво: почем, значит? Но тоже приобретать не спешит. Спроситель… Еще и Предлагатели объявляются, которые свою литературу мне впарить желают. Да, как правило, по астрономическим ценам… Но вот, наконец, кто-то отсчитывает денежку. Покупатель! Ур-ра! «Может, еще что приглядите? В другой раз? Ну что ж, заходите. Цены-то куда ниже магазинных…» А помимо названных категорий встречаются и Ругатели. «Какие полста рублей? Да эта книга и двадцатки не стоит! Вот и давай… за червонец!»; «То есть как это “нет”? Ну и торчи тогда здесь впустую, чтоб тебе… Жмот! Спекулянт! Сволочь! Милицию б на тебя наслать!»
Та-ак. А этому фрукту что здесь надо? Нездоровая бледность физии, сгорблен, бомжеватый прикид. Вяло свисающие руки, часто облизываемые губы… Не-ет, этому дядьке неопределенного возраста сейчас явно не до чтения. И?..
– Слышь… Ну ты можешь понять меня как мужик мужика? – уныло бубнит он, заходя издалека.
– В чем проблема?
– Да вот, вчера переупотребил, трубы горят… Ну дай сто рублей на пиво!
– Если убедишь, что именно я, именно тебе и именно стольник, а не, допустим, рубль или «штуку» «зеленью» вручить обязан… Дерзай!
– Ну ты что: сам не мужик? Не нажирался никогда, что ли? Не понимаешь, плохо мне! Подыхаю! Ну дай на поправку!
– Вчера-то много наличмана ухлопал?
– Офигительно!
– Так чего ж хотя бы стольник для опохмела и не заначил?
– А у меня натура русская, широкая! Гулять, так уж на все, до копья!
– Зато, небось, когда вчера гудел, про меня и не вспоминал. Мол, стоит мужик на улице с книжками, надо бы стопарик ему для бодрости поднести…
– Да с какого это еще хрена? – прямо вызверивается Клянчитель. – Ишь, размечтался! Стопарик ему поднести! Я тебя вообще в первый раз вижу!
– Что и требовалось доказать! – усмехаюсь я. – Как ты мне, так и я тебе…
– Брателла! Ты ж меня совсем не так понял! – спохватывается упоровший большой косяк. – Неужто реально не дашь? Не мужик, что ли? Говорю: подыхаю!
– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет!
– Гад ты тогда! Гад и сволочь! – теряется надежда сшибить с меня деньгу.
– Да с какого это еще хрена?
– С такого! С огромадного! Во весь земной шар! У-у, чтоб тебе! – бессильно сжав костлявые кулаки, грозится «широкая натура» и уходит клянчить на опохмел у других. Через час вновь появляется в поле зрения, выписывая непослушными ногами кренделя. На морщинистом лице довольство, губы причмокивают, руки движутся по сложным траекториям. Возле меня счастливец приостанавливается.
– А вот с какого хрена мне опять хорошо?
Раз за день я троих Клянчителей отваживал. Медом у меня намазано, что ли?
Нападательница
Весь рабочий день на табуретке не высидишь; время от времени разминаюсь, прогуливаясь вокруг своего «магазина на газоне». Поглазеть на него останавливается плотная бабуля лет шестидесяти. Рядом приплясывает шустрый мальчуган годков пяти: похоже, внук. Вот про таких-то и говорят: шило в заднице.
Пока Смотрительница изучает ассортимент, внук занимает позицию у дальнего от меня конца клеенки и неожиданно – р-р-раз! – бегом проносится по всей длине разложенных томов. Бабуля довольно улыбается и, адресуясь ко мне, с гордостью произносит:
– Мужчина! Вы только посмотрите, какой у нас активный мальчик растет!
Активный мальчик, услыхав похвалу, на полном серьезе собирается пробежаться по книгам вторично. Я спешу удержать его за плечи. Бабуля, с хищным оскалом лица, бросается ко мне и обоими кулаками тычет в грудь. Между прочим, довольно ощутительно! Так, что от неожиданности я едва не упал.
– Милиция! Где милиция? – истошно орет Нападательница. – Ребенку все руки поломали!
– Я ему ничего не сломал, – возражаю. – А вот он по моим книгам бегает. Вы-то куда смотрите? Да еще и руки распускаете… не по возрасту.
– Не тебе о моем возрасте судить! – не снижает тона бабуля. – Бегает, понимаешь… И что с того? Разве он что-то порвал?
– Так испачкал же…
– Небось вытрешь, не облезешь! Ты один черт здесь баклуши бьешь – никому твоя макулатура не нужна! Вот и попыхти! И вообще: чего ты сюда со своими книгами выперся? Здесь торговать не положено! Милиция! Где милиция?
– Скажите, а у вас дома телефон есть? – интересуюсь я.
– И что с того? – пока не понимает Нападательница.
– Продиктуйте-ка мне номерок…
Я вытаскиваю из кармана листочек и авторучку.
– А это еще зачем?
– Так звонить по утрам буду. Вы сегодня на прогулку идете? Всё, понял, сижу дома, чтобы активному мальчику не мешать на газоне резвиться. Хотя, к слову, это ведь тоже запрещается. Ну а уж коли подопрет, что последний хрен без соли доем, – извиняйте. Тогда уж вы дома покукуйте, а я поторгую. На хлебушек…
– А-а-а-а! Гад! Сволочь! Я твой лоток завтра же прикрою! Милиция! Где милиция?
«Ты выгоды своей не понимаешь!»
Жарким июльским днем к моему торговому месту подбредает ветхий дед. В руке – алюминиевая трость, на голове – мягкая соломенная шляпа с высокой дырчатой тульей. Такой модный с полвека назад головной убор, помнится, носил и мой отец. Разговор визитер начинать не спешит: отдуваясь, цепляет трость набалдашником за локтевой сгиб, снимает шляпу, обмахивается… Потом вытирает блестящую лысину огромным носовым платком и наконец вкрадчиво предлагает:
– Купи у меня дефицитную подписку.
– Это какую же?
– Пятьдесят пять томов Ленина.
Становится даже интересно: совсем дед меня за лоха держит. Дефицитной подпиской-то объявляется чистой воды неликвид. Ладно, старый гриб, пошуткуем.
– И сколько же просишь?
– Да почти что задарма отдаю. По двадцать рублёв за том.
– Итого, значит, тысяча сто «деревянных»?
– Так и быть, пущай будет ровно «круглая». Цельных сто рублёв тебе от щедрот скидываю, – сопровождает дед собственное великодушие широким взмахом руки. – Ты их здесь за пять тыщ продашь! А ежели полежат, так лет через двадцать пять вообще этим станут… как его… Ларитетом!
– Вот и обожди четверть века, потом озолотишься.
– Я столько не проживу, – сокрушается старый гриб.
– Это не ко мне. Это вон туда, – тычу пальцем в небо. – А не хочешь ждать, вставай рядом и сам продавай. Поглядим, когда и сколько тебе «тыщ» отслюнят.
– Я за корыстью не гонюсь. Зато тебе шанс козырный даю. Ты выгоды своей не понимаешь!
Так. Пустопорожняя беседа надоела. Переходим к решительным действиям.
– Это ж ведь темно-синие тома, с профилем вождя на обложке?
– Ну…
– Переплет твердый, тяжелый, а бумага офсетная, плотная, высшего сорта?
– Наверное… Да что я, в ейных сортах разбираюсь, что ли? Хорошая! Белая!
– Значит, все пятьдесят пять томов купно «кэгэ» на тридцать точно потянут?
Дед недоуменно-негодующе вперяется в меня. Заплесневело соображает…
– Ты Ленина – и на килограммы мерять?
– Я? Да ни в коем разе! А вот в пункте приема макулатуры – ага. Принимают ее в центре по пятьдесят копеек за кило. Адресок подскажу. Загрузишь книги в две сумки – в одну все явно не поместятся – и на троллейбус. Проезд у нас в нем (дело происходило в 2005-м) нынче шесть рубчиков, но у тебя, пенсионера, половинный. А вот за груз, извиняй, сдерут по полной. Значит, шестью два и плюс три – пятнадцать. Сдашь все «мысли вождя» – ровно столько же назад возвернешь. Ну а уж обратно, пардон, поедешь в минус, за свой кровный трояк. Как перспективка?
Дед сводит брови, учащает дыхание и негодующе орет:
– Дур-рак! Ты выгоды своей не понимаешь! И трижды три раза дур-рак! Я… Ему… А он! Затупок! Глуп, как гусь! И выгоды своей… Дур-рак!
– Слышь, дед, шел бы ты отсюда подобру-поздорову, – советую я.
– Че-его? – И обладатель «дефицитной подписки» стучит тростью по асфальту. – Ты! Старого человека! Оскорблять? Да я на тебя в милицию! Гад!
Восвояси дед удалялся долго. То и дело оглядывался, грозя тростью и бисируя:
– Дур-рак! Выгоды ни в зуб не понимаешь!
В мягкой обложке
На самой первой клеенке, внизу, обычно раскладываю так называемые «одноразовые» детективы: мягкие, в половину от стандартного формата книжицы. Покупают из их числа преимущественно авторов-женщин. И в основном дамы же. Кому Устинова особенно нравится, кому Полякова или Шилова… Но больше всего любительниц Дарьи Донцовой. Книги этих же писательниц, изданные в классическом формате и твердой обложке, расходятся неважно.
– «Одноразовую» я прочту – и выкинуть не жалко. Или кому-то подарю, – объясняла однажды мне постоянная клиентка. – Да и цена у «мягких» подешевле.
– Хотите, в твердой обложке за столько же отдам? – предложил тогда.
– Не хочу. Мягкий вариант и легче, и в сумочке места меньше занимает, и от начальства на работе прятать удобнее. Не-е, не хочу.
И вот однажды к «одноразовому» товару подошла девушка – по виду студентка-старшекурсница. Перелопатила его весь, а потом осведомилась:
– Мужчина, а вы поменяться не хотите?
– Что на что?
– А вот, вы мне Донцову и Шилову, а я вам Маринину и Устинову. У меня их книг по двадцать.
– Не хочу.
– Ну почему?
– Неравноценно. На Донцову с Шиловой спрос больше, да и продаю я их пусть ненамного, но подороже.
– Какой вы, однако, меркантильный…
– На том и стоим. Моей семье тоже кушать надо.
– Ну хорошо, хорошо, а если Донцову на Донцову?
– Приносите. Но – более старые издания поменяю на изданные примерно в те же годы, а свежие на свежие. И, разумеется, два к одному.
– Не поняла…
– Чего ж тут неясного? Вы мне – две книги, я вам – одну.
– А почему это не одну на одну? – яростно возмутилась «студентка».
– Да потому… Ну, ваша выгода понятна – за бесплатно новое чтиво получить. А моя в чем? Впустую день простоять? Вообще-то я книги продаю. Точнее, пытаюсь продать. Вы же тратиться не желаете. Идите тогда в библиотеку. Кстати, там этот жанр уже давно платным сделали.
– Но у вас же их вон сколько! – не отлипала «студентка». – Хотя бы разочек штука на штуку можно? Десяточек… Я быстренько, недалеко живу.
– Девушка, вы лучше пойдите туда, где свою литературу покупали, и попытайтесь там эдаким макаром поменяться. А потом ко мне придете и расскажете, выгорело ли, – пытаясь завершить пустой разговор, предлагаю я.
– Что, жалко, да? Жалко? Ну, так и скажи! – моментально переходит обманутая в надеждах халявы «студентка» на «ты». – Жмот! Крохобор! Сквалыга! Завтра же пойду и в милицию на тебя заявлю!
– А можно узнать, за что именно?
– Там найдут! Не отвертишься!
Брюнетка с угрозами
Однажды к книгам подрулила молодая супружеская пара с сидячей коляской, в которой спал пристегнутый мальчуган полутора-двух лет. Папа остался при транспортном средстве, а мама – жгучая брюнетка со стрижкой под мальчика и солидным бюстом – заинтересовалась четырехтомником Маршака: издательство «Правда», 1990 год выпуска, бумага-офсет, цветные иллюстрации.
Самым читабельным в нем был первый том, именовавшийся «Произведения для детей». Туда входили и «Детки в клетке», и «Друзья-товарищи», и «Сказочный домик», и другие классические вещи, на которых воспитывалось не одно поколение малышей. Именно его-то брюнетка и высмотрела.
– Сколько? – задала она мне вопрос, уцепив приглянувшуюся книгу.
– Женщина, она отдельно не продается. А подписка стоит двести рублей.
– Мне вся не нужна. Мне только этот том. Так сколько?
– Женщина, я повторяю: Маршак реализуется только в комплекте.
– А я повторяю, что меня весь комплект не интересует. И вообще: какая вам разница? Остальное кому-нибудь другому продадите. Сколько?
– Женщина, или покупайте все четыре книги, или положите эту на место, – уже с раздражением произнес я.
Не тут-то было. Брюнетка вынула из сумочки пятидесятирублевку и заявила:
– Ну, так. Считать и я умею. Двести разделить на четыре – получается пятьдесят. Возьмите. А книгу я забираю.
– Да что вы, в самом деле, не слышите, или как? Я три раза уже вам сказал, что она отдельно не продается! Положите немедленно к остальным томам!
– Может, пойдем? – нерешительно подал голос папа. – Ведь он же прав...
– А тебя не спрашивают! – рявкнула в его сторону брюнетка и швырнула купюру поверх разложенной литературы. – Всё! Мы в расчете!
Я метнулся к наглой мадам прямо через ряды романов и повестей. Не с первой попытки, но выдернул-таки из ее рук чуть было не осиротевшего Маршака. Быстренько схватил и остальные тома подписки, унес их к своему табурету, сложил книги попарно на его сиденье и устроился сверху.
– Я передумал, решил себе это собрание оставить, – заявил я.
– Ты! Отдай! Я купила! Я заплатила! – бесновалась брюнетка.
Супруг ее уныло смотрел на асфальт.
– К вашему сведению, процесс купли-продажи считается завершенным лишь тогда, когда не только покупатель получил товар, но также и продавец оплату за него и, если потребуется, вручил сдачу. Я же до ваших денег не дотрагивался. Не согласны? Скатертью дорожка в суд!
– А…! – еще громче взвыла брюнетка. – Ты мне руку вывихнул! Чего смотришь? – Это уже мужу. – Твою жену на твоих же глазах чуть ли не жизни лишают, а он хоть бы хны! Бей его! Бей!
Сынишка от маминого крика проснулся и заплакал.
– Послушай, ведь он же прав, – не поддался на провокацию супруги папа. – Вот, еще и ребенка разбудила. Пошли отсюда!
– Ну, погоди! – не хуже волка зайцу из культового мультика и по-звериному оскалясь, пообещала мне брюнетка, поднимая неотоваренные деньги. – Ты у меня скоро за всё ответишь! Сейчас вот в милицию заявление напишу! А с тобой – опять переключилась она на мужа, – мы дома по полной программе разберемся! Теперь долго на голодном ночном пайке сидеть будешь! Тряпка! Мокрая курица! Душа коротка! Жену защитить не в состоянии! А я на него свою молодость угроблять должна!
Пока семейство удалялось от меня, мама так и продолжала орать, сын кричать, а отец молчать. Ох и не завидую я этому папе…
Ошибочка вышла
Май, середина дня… Прохаживаюсь перед своими клеенками по тротуару. Рядом останавливается мужчина моих лет с незажженной сигаретой в руке и кожаной сумочкой в виде сундучка в другой. Похоже, клиент подшофе.
– Дай прикурить, – сразу же на «ты» просит он, обдавая меня перегаром.
– Не курю. И другим не советую, – поморщившись, отвечаю я.
– Тоже, советчик нашелся! – ни с того ни с сего вскипает мужчина. – Жену поучи щи варить!
Дальше следуют ругательства.
На последнем из них я въезжаю оскорбителю по скуле. Не очень удачно: на спину он не падает, а оказывается в «раковой» позе. Отшагиваю в сторону. Выпивший с усилием встает, поднимает свой «сундучок». Нет, в драку не лезет. Зато громко обещает:
– Ну, подожди! Ты здесь постоянно стоишь – так я еще вернусь! И не один! Посмотрим тогда, кто здоровее!
Угроза вполне реальна. Не сегодня-завтра явится сюда в компании двоих-троих приятелей, да еще и вооружившись какой-нибудь арматуриной, и быстро стану я тогда бедным… Посему, пытаясь себя хоть частично обезопасить, подскакиваю к агрессивному обзывателю и выдергиваю у него из нагрудного кармана рубашки виднеющийся краешком документ. Отбегаю на несколько шагов – мужчина в драку не кидается, топчется на месте, продолжая ругаться и восклицать: «Отдай!» – и раскрываю красную «корочку». Оказывается, это пенсионное удостоверение офицера запаса Вооруженных Сил России. Отставной майор, да еще и с фамилией одного из прославленных русских полководцев.
– Слышь, деятель! – захлопываю я документ. – Ты чего же это на своих наезжаешь? На штаны-то мои посмотри!
Одет я был тогда в старые армейские брюки защитного цвета с вшитым цветным кантом. Обзыватель оценивающе пялится на них, а потом начинает каяться:
– Брат, ошибочка вышла… Не признал, прости, извини…
Вопрос о сатисфакции уже не поднимается.
– Ну и ты меня извини, – возвращаю я удостоверение владельцу. – Что не сдержался. Но слова-то вдругорядь выбирай, а то ведь за подобное и на нож нарваться можно… Особенно если сцепишься с тем, кто зону топтал.
– Да я… Сам не знаю, как оно… Вырвалось…
Недавний агрессор чуть ли не лезет целоваться.
– Ты ж здесь еще немного постоишь? – интересуется он.
– А куда я с подводной лодки денусь? Мне только книги по сумкам не меньше часа рассовывать.
– Да я… Уже через пять минут вернусь! – срывается с места новоявленный приятель.
Возвращается он, правда, только через четверть часа – оказывается, бегал в ближайший магазин за пивом. Принес две бутылки, усиленно пытается угостить.
– Ну не пью я на работе, – отбиваюсь от сменившего гнев на надоедливую милость «полководца», – и не проси.
А он, запасшись вместе с пивом и спичками, торчал в тот день рядом со мной еще долго, пока не выхлебал в одиночку обе «Балтики». Еле-еле домой его спровадил.
М-да-а… У нас в России зачастую именно так: либо черное, либо белое; либо враг, либо друг. А иных цветов и знать не хотим…
Недобрые бабушки
Случилось это, помнится, в апреле 2005-го. Едва в тот день разложился, как ко мне подковыляла бабушка – божий одуванчик. С лицом, сморщенным как печеное яблочко. В белом платочке, в выгоревшем до неопределяемого цвета старинном болоньевом плаще, мужских суконных ботах «прощай, молодость» и толстых вязаных чулках. В руках старушка – на вид лет под восемьдесят – держала толстую клюку.
– Сынок… – голосом умирающего лебедя произнесла она. – Ты тока продаешь али как?
– И «али как» тоже, бабуля. А у вас что, книги имеются?
– Ой, сынок! – частит божий одуванчик. – У мине от деда стоко много их осталось, стоко много… Старый пенек, всё покупал, малахольный. Они мине не нужны, я их выбросить хотела… Почем возьмешь?
По опыту я уже знал, что, когда изначально утверждали, будто бы предлагаемые книги собирались выкинуть (отдать в детский дом, госпиталь, школу), а потом резко переходили к «почем возьмешь?», передо мной почти наверняка оказывался жадный человек. Что ж, сейчас и проверим…
– Бабуля, я по дорогой цене книги не покупаю, да притом еще и беру с разбором. Если так устроит – что ж, тогда могу подойти, пересмотреть, выбрать.
– Сынок, а вот ежели ты усё возьмешь, гамузом, я так задешево отдам, так задешево!
И божий одуванчик для пущей убедительности прижмуривает глазки.
– Ну и почем же конкретно?
– Ой, сынок, да хотя б уж по пиддисят рублёв за книжку дашь – и господь с тобой…
– Да ты что? – изумляясь эдакой наглости, на автомате перехожу на «ты». – Я сам по двадцать-тридцать рублей в среднем за книгу торгую, а чтоб по полста покупать…
– Сынок, да что ж ты так теряесься-то! – возвышает голос бабуля. – Да я ж специяльно племянницу в магазин посылала. Она мине и сказала, что там кажная книжка – по сто рублёв и боле. Вот ты у меня по пиддисят-то возьми, а сам по сто рублёв опосля продавай, в большой выгоде будешь.
– У меня по магазинной цене литературу никто приобретать не сподобится, – хмыкаю я. – Да там и книги все новые.
– Побойся Бога! Мои старые куда лучче новых! Сделай доброе дело, помоги старому человеку... По пиддисят рублёв…
– Бабуля, становись рядом да и торгуй на здоровье. Хоть по сто пятьдесят, хоть по тысяче – никто не запрещает…
– Я больная, книжки чижелые, да на их продажу документов нет! А ты должон, ты обязан! – убеждает старушка. – Бабушку пожалеть. По полста рублёв…
– Ну, знаешь… Я такой же пенсионер, как и ты. Насчет жалости же и обязанностей – это давай вон к государству обращайся.
– Ты не такой! – вскрикивает божий одуванчик. – Ты здоровый! Эвон скоко книжек кажин день тягаешь! А мине не сегодня завтра на погост отнесут… Помоги! На хлебушек! По пиддисят!
У меня окончательно лопается у меня терпение:
– Что я тебе, благотворительное общество? Своей бы семье на хлебушек подзаработать...
И тут бабуля на глазах распрямляется, а из печеного яблочка враз проглядывает злющая баба-яга. Мгновенно окрепшим голосом с угрожающими нотками она уточняет:
– Ну так что, не возьмешь, значит, усё по пиддисят?
– Сказал же: нет…
– Чтоб твои книжки огнем сожгло! – поняв, что дело не выгорело, грозит мне баба-яга костлявым кулаком. – Чтоб их водой залило! Чтоб тебя лихоманка разбила! И всех твоих сродственников тоже! Чтоб ты чирьями оброс, треклятый!
Секундная пауза – и характер ругательств меняется, а крик усиливается:
– Спикуль! Мошенник! Ворюга! На моем горбу в рай хотит въехать!
…Божий одуванчик еще долго бесновался около клеенок. Потом в бессилии ткнул клюкой в воспоминания маршала Жукова и поковылял своей дорогой…
А после обеда в тот день букинистику своим вниманием почтила другая бабушка – возраста начинающей пенсионерки и весьма плотненькая. Конкретно ее заинтересовал «отдел детской литературы». Переглядев с десяток книг, женщина выбрала солидный том сказок Андерсена. Разогнулась, держа его в руке.
– Сколько просите?
– Тридцать рублей.
– А это еще почему так дорого? У вас книжки старые, они должны быть дешевые, – делается упор на слово «должны».
– Однако ведь не сто рублей я заломил. И потом, состояние тома отличное, обложка твердая: даже не картон, а ледерин, плюс иллюстрации имеются. Черно-белые, правда, зато немалым числом… Ну, хотите берите за двадцать пять.
– Все равно дорого.
– Хм. Сколько же, по-вашему, за это издание было бы в самый раз?
– Ну… – задумывается Плотненькая, и на лице ее отражается сложная гамма чувств. – Ну… Десять рублей… А лучше бы за пять.
– Ага, конечно. У нас проезд в автобусе уже дороже стоит. Это, выходит, если с советскими ценами сравнить, дешевле пятака? Нет, не спорю: была лет сорок-пятьдесят назад такая серия «Мои первые книжки». Брошюрки в мягкой обложке, листов на десять-двенадцать. Все именно по пять копеек и стоили. А издание вроде того, что вы в руках держите, тянуло тогда от полтинника и выше.
– Ну, мне тут лясы-балясы рассусоливать некогда. За десять рублей отдаете?
– Нет, конечно.
– Подавись тогда ей! – с размаху швыряет Андерсена поверх других книг Плотненькая. Однако не уходит, а начинает «говнять» товар: – У тебя книжки старые! Они грязные, рваные, противные! Ты их у бомжей скупаешь! Ты их на помойке собираешь! Ты их в библиотеках воруешь! По тебе давно решетка плачет! Что, испугался? – сбавляет она голос. – Вот завтра с ментурой сюда приду, так небо с овчинку покажется! Ты меня еще попомнишь, негодяй!
Бородач
Сиротливо сижу на табуреточке, что-то почитываю. Покупателями даже и не пахнет. Неожиданно возле клеенок останавливается мачо лет тридцати, в костюме, при галстуке и с бородкой-эспаньолкой. В руках – черный и, похоже, недешевый «дипломат». Но затеплившаяся было во мне надежда оказалась ложной. Поскольку бородач вдруг беспричинно разразился упреками:
– Вот сидишь здесь без толку? Сидишь? А жизнь-то мимо проходит! Впустую!
– А ты кто такой, чтоб мою жизнь судить? – рефлекторно вырвалось тогда у меня. – Господь Бог, что ли?
– Да! – гордо и, по-видимому, тоже рефлекторно заявил Эспаньолка.
– Одну минуточку!
С этими словами я встал, подошел к бородачу поближе и начал его внимательно разглядывать с ног до головы.
– Что такое? – непонимающе нахмурил он сросшиеся брови.
– Да вот… Нимба почему-то не вижу, – пояснил я. – Зато хвост, рога и копыта в наличии.
Эспаньолка немедленно зашелся в потоке матерной ругани. Я молча ждал, когда поноситель выдохнется. Затем менторски растолковал:
– Если кто-то по ходу спора начинает сквернословить, значит, он абсолютно исчерпал аргументы. Несмотря на галстук и «дипломат». Теперь же продолжайте, пожалуйста: эти звуки ласкают слух. С удовольствием развлекусь, а то сижу здесь, понимаешь, без толку, а жизнь-то мимо проходит. Впустую! Итак, весь внимание…
Бородач глубоко вздохнул, буркнул сквозь зубы что-то неразборчивое и удалился быстрым шагом.
Необходимое послесловие
На уличной торговле у меня было время подумать, почему именно возле моего развала часто конфликтуют.
Начнем с того, что большинство россиян в двадцать первом веке живут в условиях почти бесконечного стресса. А моя торговая точка для «стравливания пара» подходит почти идеально.
Начни скандалить по поводу «бешеных цен» в супермаркете, настаивать продать продукцию подешевле и оскорблять продавца – как на месте распри разом появятся охранники. Вздорщик в этом случае наверняка угодит в ту же полицию, и отнюдь не в роли пострадавшего. А вот на меня, уличного продавца с земли, без службы собственной безопасности, почему бы и не наехать?
«Ах, ты со мной не согласен, втрое не уступаешь? Так я тебя хотя бы на словах изничтожу!»; «Ах, в том же духе еще и отвечать посмел? Да кто ты такой, что со мной себя вздумал равнять!» И итоговые пустопорожние угрозы: «Там с тобой разберутся!»
Что ж, книготорговая точка на газоне и впрямь уважения не внушает. Бэушный бумажный товар мало кому интересен: прошли его лучшие времена. Тот же, кто перепродаёт старые книги – по укоренившейся точке зрения, – скорее всего ботаник (человек, зацикленный на науке), неспособный постоять за себя. Вот, мол, я ему сейчас и покажу, где раки зимуют! Тем паче покупатель – да и какая разница, что несостоявшийся! – всегда прав!
Дальше оскорблений дело заходило реже, однако поверьте: драться на своем развале мне случалось тоже не единожды.
А милицию (к слову «полиция» наше общество привыкает трудно) уличные скандалисты на помощь чаще призывают инерционно. Это – второе, что им, как правило, помимо оскорблений, приходит на язык. Она ведь везде должна правопорядок поддерживать, причем еще и не за счет конфликтующих. Ей государство платит.
И по поводу эгоистичных людей вроде бабушки, оценившей топтание внука на чужих книгах фразой: «Вы посмотрите, какой у нас активный мальчик растет!», или молодой мамы, требующей от мужа физической расправы со мной за отказ продать один том из собрания сочинений… Тут, полагаю, имеет смысл припомнить нашу старую поговорку: в хлебе не без ухвостья. Увы…
Илл.: Леонид Баранов
