Татьяна ЛЕВАНОВА: «Литературный герой XXI века должен быть живым человеком»

Эта молодая женщина из «глубинки», однажды утром проснулась знаменитой, или, по крайней мере, с сознанием собственной значимости. Накануне ее показывали по телевизору в новостях, рядом с женой президента страны. Людмила Путина вручала премию Татьяне Левановой – лауреату литературного конкурса «Ступени». За что? И как ей удалось добиться столь солидного признания?

– Когда к вам пришла такая мысль: «Я стану писательницей»? Какое событие подтолкнуло к этому шагу?

– К этому шагу я готовилась двадцать пять лет. Все никак не могла решиться. А придумывать истории и сказки я начала едва ли не с трех лет. Сначала даже не сама сочиняла, а стремилась улучшить, «отредактировать» те, что слышала. Сказки, которые мне читала мама, мне все время хотелось переделать. Бывало, я рассказывала что-то друзьям. Говорила им, будто бы в книжке прочитала. А на самом деле придумывала сама. Записывать свои истории стала лишь классе в седьмом, потому что сам этот процесс – вождения ручкой по бумаге – мне не очень нравился. Сначала писала только стихи, потому что они короче.

– А как родители относились к вашему творчеству?

– Считали чем-то несерьезным, ненужным делом, пустой тратой времени. Впрочем, родители вроде бы даже поощряли мои литературные упражнения, ведь они сами творческие люди. Но у меня стало сильно «садиться» зрение. Поэтому мне разрешали читать, писать и рисовать строго ограниченное время. Этого времени не хватало катастрофически. Я продолжала сочинять по ночам или в ванной (отчего зрение падало еще сильнее). И отношение к такому «подпольному» творчеству у меня складывалось как к чему-то такому, чего надо стыдиться, словно вредной привычки.

– А кем же по профессии вы собирались стать?

– Решила стать журналистом. Исключительно ради того, чтобы писать. А оказалось, что журналистика и литература – это совершенно разные вещи. Мне поручали что-то писать для журнала. И у меня неплохо получались очерки и статьи рекламного характера, но редактор постоянно напоминал мне, что ждет от меня тексты менее литературные. Требовал от меня упрощать язык, сокращать предложения. Я очень переживала. Одно время даже стала считать свой стиль едва ли не проклятием.

– Итак, на работе из вас всю эту литературу стремились «выбить» из головы. Но как же вы тогда сохранили в себе тягу к писательству? Кто помогал?

– Для души я ходила на собрания березниковского поэтического клуба «Элита», изредка участвовала в конкурсах и литературных фестивалях города, области, занимала призовые места. Несколько раз мои стихи выходили в местной периодике, в коллективном сборнике.
А стать писателем меня убедил муж. Он был самым благодарным читателем моих рассказов и очерков еще до того, как мы познакомились. И уже после свадьбы он постоянно убеждал меня писать. Но окончательно изменить отношение к собственному творчеству меня заставило несколько событий, выстроившихся цепочкой, одно за другим.
Как известно, молодые родители проводят немало бессонных ночей со своими новорожденными детьми. Вот и я часто не спала ночами со своей маленькой дочкой, наверное, более многих других мам. Сколько же мыслей, полубредовых идей посещали мою голову, пока я укачивала свою девочку.

– Беспокойное у вас чадо?

– Дело в том, что нам неправильно сделали прививку – так называемую "манту". Прививка постоянно нарывала, ребенок не спал. А мне, кормящей маме, ночью нельзя было даже выпить чашечку кофе для бодрости. И тогда, чтобы прогнать сон, я начала писать. Дочка поправлялась, но справку для детсада нам не давали. В специальный же садик мне ребенка отдавать не хотелось. И тогда я решила уйти с работы. Рассчитывала писать дома. Часто перечитывала «Мартина Идена», и мне ужасно завидно было: вот люди как жили – за счет гонораров. Можно было просто отнести рассказ в журнал или повесть в издательство. Но весь мой личный литературный опыт свидетельствовал лишь об обратном: издать рукопись можно только за счет спонсора. Вдоволь насмотрелась на местных авторов, распихивающих свои книги по упирающимся знакомым. Такой будущности мне вовсе не хотелось. Однако я все-таки считала, что писать не в стол, а для читателя можно и в наше время. Нашла несколько адресов издательств и всерьез задумалась о своей книге, которую им предложу. О книге, написанной исключительно по собственному замыслу…

– Интересно-интересно. Какой был ваш замысел? И как книгу восприняли ваши первые читатели?

– Наивная, я полагала, что можно написать то, что мне самой представляется интересным. Написала такую книгу – приключения школьницы в параллельном мире. Мне хотелось создать объемный и реальный фантастический мир, в котором не было бы завязших в зубах монстров и прочего, кочующего из книги в книгу. Мой герой должен быть не супермен, не злодей и не праведник, а постоянно сомневающийся обыкновенный человек, которому в трудных условиях пришлось рассчитывать только на себя. Я и сама сомневалась, что у меня получается. Нашла себе экспертов – детей от 10 до 12 лет. Первую треть книги раздала ребятам, чтобы они сказали, интересно или нет. Спросила их потом: «Будете читать дальше?» К моему удивлению, вслед за маленькими ребятишками потянулись их старшие братья и сестры, а потом и некоторые родители. Тогда я показала книгу трех моим знакомым: педагогу, издающемуся писателю и специалисту по детской литературе. Книгу они одобрили. Так появились мои «Сквозняки. Первая миссия».

– А чем же закончился первый опыт общения с редакциями?

– После маленького успеха у читателей я еще долго сомневалась, стоит ли посылать рукопись в издательство, ведь это бы значило, что мне сходу нужно браться за следующую книгу, и вообще менять весь уклад жизни. И тут, как по мановению волшебной палочки, на меня сваливаются два предложения о работе, причем таких, от которых отказаться невозможно. В ходе переговоров, видя мои колебания, оба работодателя начинали повышать зарплату, обещать золотые горы. Я почувствовала себя витязем на распутье. Помню, как после одного собеседования шла домой, глотала слезы, прощаясь с помаячившей мечтой стать писателем… И тут мне по пути попались религиозные миссионеры, сунули в руки брошюрку. Я открыла наугад – книжка советовала не отступать от цели, не соглашаться, если искушают.
Пришла домой – там меня ждало письмо, пришедшее по Интернету: незнакомая девушка прочитала мою книгу и спешила высказать мне свое восхищение. Как же вовремя пришло это письмо! А на следующий день я наткнулась на плачущую девочку, как две капли воды похожую на героиню «Сквозняков». У девочки случилась беда. Помогая ей, я, в сущности, помогла себе. И в тот же день в первый раз отправила свою рукопись в издательство. В рукописи я была уверена – заручилась поддержкой юных читателей, специалистов и даже Бога. Но на деле все оказалось сложнее – издательства требовали, чтобы моя книга соответствовала уже имеющимся у них сериям. А вот как раз серии о волшебных приключениях подростков у них и не было…

– Причем, ни у одного издательства не было. Так?

– Сначала я этого не знала. И стала, не посылая рукопись, созванивалась с издательствами, объясняла, что хочу им предложить. И каждый раз получала отказ – «неформатную» рукопись не хотели даже читать. И неважно, есть у нее какие-то художественные достоинства или нет.

– Но как же вы все-таки вышли на конкурс «Ступени»?

– В состоянии отчаяния я все никак не могла понять: неужели подросткам не нужны книги?! И тут наткнулась в Интернете на статьи по этой теме Ирины Репьевой. У нас завязалась переписка. Ирина прислала мне ссылку на объявление в «Учительской газете» – про конкурс писателей, не достигших 35 лет, и пишущих для подростков. Но мне показалось, что фантастика и волшебство для этого конкурса не подходят, и я решила написать новую книгу. Так появилась повесть «Море, мечты, Марина и ее рыбки». В это время мой ребенок заболел парагриппом. Врач сразу не распознал болезнь. Однажды ночью моя дочь начала задыхаться, я вызвала «скорую». Нас с девочкой увезли в больницу.
Что такое провинциальный детский стационар, в каком состоянии он находится – это тема для проблемного репортажа: деревянные доски на проволочном матраце, мышиный шорох по ночам, страх инфекции. Кругом больные дети – очень маленькие, капризные, они все время пытались драться. Болезнь и больница портят характеры не только у взрослых. Моя кроха круглые сутки просила у меня то мультики, то краски, то испечь пирожок, устраивала истерику при виде персонала в белых халатах, всю ночь напролет плакала, не слезала с рук. Ох, лучше и не вспоминать…

– Но ваши близкие хоть помогали?

– У меня в это время «горел» контракт в газете – я же вела авторскую рубрику. Тогда все мои родственники скинулись на подержанный ноутбук. Половина клавиш в компьютере западала, аккумулятор давно умер, вилка искрила, немного погодя отказал дисковод и сгорел порт для мышки. Но именно на этом полусдохшем электронном ящике, в дни, заполненные отчаяньем и беспросветностью, я писала свою повесть для конкурса «Ступени». Отказалась работать по контракту в газете, чтобы больше времени посвящать ребенку и литературе. Не было ни денег, ни надежд, я совершенно не рассчитывала победить, и уже думала, в какое издательство буду посылать повесть «Море, мечты, Марина и ее рыбки». Издательства хранили молчание. И я не верила в свои силы, но мой муж был спокоен и уверен, он твердо знал, что все, что с нами происходит – не зря, что признание все равно придет, что книги опубликуют, не сейчас, так через год. Он каждый день говорил мне: «Ты на правильном пути, ты талантлива, у тебя все получится, главное, не отступать, осталось не так уж много».

– Короче говоря, вы доверились своему мужу…

– Знаете, иногда мне казалось, несмотря на всю его искренность, что он просто надо мной издевается. Я только не могла понять – какой ему в этом прок, ведь тяжело содержать семью из трех человек на зарплату электрика.
А вот решение отправить повесть на конкурс «Ступени» оказалось судьбоносным. Через несколько дней я получила положительный ответ и от издательства. После многочисленных отказов я уже и не надеялась, что мне придется когда-нибудь создавать новые миры, а ведь именно это было моей главной мечтой. А тут еще один подарок судьбы – ребенка приняли в детский сад! Моя дочка словно успокоилась, что мама наконец-то решила заняться литературой! Все шло один к одному.

– В вашей конкурсной повести показаны отношения старшеклассников. А как проходили ваши школьные годы?

– Мои школьные годы пришлись на конец восьмидесятых – начало девяностых, время перестройки. Мы тогда вступили в пионеры и до сих пор… остались пионерами. Наше поколение училось в школе на рубеже идеологий. Мы были совершенно не похожи на тех школьников, о которых речь в моей повести. Да и к чему писать о давно ушедших проблемах? У тинейджеров 21-го века полно своих забот, им интереснее читать о себе! Что же до моих воспоминаний о школьной жизни – я старалась общаться со всеми, не притираясь тесно ни к одной из компаний в классе, сохраняла дружеские отношения и со школьной «элитой» – девочками-умничками, и с теми, кого учителя при встрече посылали в туалет смывать косметику. Мне было интереснее наблюдать за отношениями между ребятами, чем самой активно включаться в них.
Хорошо помню себя в возрасте от 10 до 16 лет. Кажется, внутри я совершенно не изменилась, поэтому мне интересно, чем живут современные подростки. Поразительно, но они, наверное, это тоже чувствуют. По-крайней мере, отношения у меня с ними складываются нормальные, без фальшивого попечительства или запанибратства. Даже когда я гуляла с коляской, ко мне подходили девчонки и ребята – просто поговорить. Нынешние подростки – это наиболее искреннее и разумное поколение. Я могу подойти к тинейджеру в автобусе, если у него проблемы. Если мне нужен кто-то в критической ситуации, кто бы мог помочь, я скорее обращусь к подростку, чем к взрослому. Больше шансов быть услышанной.

– Из каких источников вы черпаете свой язык?

– Язык – как снежный ком: пока катаешь, все к нему прилипает, и нужное, и не нужное. Правда, потом можно отряхнуть, придать более гладкую форму, Но если слишком увлечешься «шлифовкой», комок затвердеет и тогда придется начинать катать заново. Откуда черпаю? Мой отец когда-то обратил мое внимание на то, что просто написать: «Капитан прошел по палубе, открыл дверь в свою каюту…» Но если добавить, что дверь нещадно скрипела, и что шаги звучали глухо, и что капитана мучил ревматизм… Чувствуете, как разыгралась фантазия? И чайки, и хлопанье парусов, и дверь в каюту с дырочкой от сучка, и стакан с лужицей рома, в котором утонула муха, и детский рисунок в вахтенном журнале… Правда, через пару лет мой отец призывал меня к противоположному, взывал к бессмертному Чеховскому примеру: «Человек сел на траву».

– Кто ваш любимый писатель? Кого вы читали в детстве?

– Это самый трудный вопрос, на который я отвечаю в зависимости от того, какое время года на дворе, какое у меня настроение и кто меня спрашивает. На самом деле любимый писатель – тот, чье творчество и, возможно, личность в данный момент больше соответствует состоянию моей души. В детстве я, как и все, увлекалась приключениями, в девять лет это был Майн Рид, в десять Хайдеггер, в одиннадцать Жюль Верн. В первом классе моими любимыми сказками были фантастические миры Рэя Бредбери и Роберта Шекли. Сейчас это Сэлинджер, Клайв Льюис, Антон Павлович Чехов.
В двенадцать я прочитала все приключения и всю фантастику, какие только могла найти, и начала читать все подряд в поисках чего-то нового, не менее сильного по впечатлению. Как раз посыпались издания с плохим переводом запрещенных ранее книг, в основном я ориентировалась на советы моего отца и лучшей подруги. С подругой все ясно – она была такой же книжной маньячкой, как и я. Нам обоим по неделям запрещали читать, опасались за наше зрение.
Мой отец даже в голодные годы все деньги и силы тратил на поиски и покупку редких книг. Мне даже немного жаль те времена – книги были удовольствием, книги были друзьями, учителями, богатством, гордостью… А сегодня собрания сочинений, собранные с таким трудом, ничего не значат. Я уже не удивляюсь, когда в гостях вижу пустые книжные полки, когда фыркают соседи, утверждая, что книги не в моде. Они свои десять книжек уже снесли на мусорку. Там их бомжи разобрали…

– Ну, а с какой же прочитанной книги началась ваша литературная жизнь?

– С «Мартина Идена» Джека Лондона. Эту книгу читала моя мама, пока ждала моего рождения. Книга учит терпению, настойчивости, многим другим качествам, необходимым творческому человеку, а также тому, что не стоит заниматься творчеством исключительно ради заработка.

– Каково, на Ваш взгляд, место женщины в современной русской литературе? Юрий Кузнецов говорил, что литературные сочинения – это рукоделие, как у Ахматовой, или дамская истерика, как у Цветаевой.

– Сначала очень хочется увидеть в этом вопросе мужской шовинизм и придумать в ответ что-то такое же про мужские литературные сочинения. Однако я вынуждена признать, что это очень точное определение. Часто у одной писательницы разные произведения попадают и в «рукоделие» – тонкое плетение словес и событий, бусинка за бусинкой складывающихся в единый узор, и в «истерику» – мощный шквал эмоций и чувств, который никого не оставит равнодушным. Прерогатива женщины писать о внутреннем, о потаенном, о душе, об отношениях. Мужчина более способен к глобальному, даже изнутри одного человека он смотрит и оценивает весь мир, все общество. Женщина – замкнута на себе, она наблюдает. Мужчина выплескивает из себя, он действует. Даже если пишут об одном и том же, они видят мир по-разному.

– А любовь, какое место она занимает в вашем литературном творчестве?

– Я долго не верила, что любовь существует в нашем мире, такая, которую я нашла в книгах. Любовь матери мне казалась чересчур требовательной, критичной. Любовь к молодому человеку, даже взаимная, была какой-то тяжелой, требовала много сил, самопожертвования. Счастья она не приносила. Любить меня научил мой будущий муж. И все оказалось очень просто и легко… Мои стихи и рассказы нравились читающим и раньше, но тогда от них жить не хотелось. А теперь наоборот – произведение, может быть, и не понравится, но теперь после прочтения у читателя остается светлое ощущение. Все, что я поняла: любовь – это чудо, без которого жить больно, страшно и противно. На одну и ту же объективную реальность можно взглянуть с любовью и без. Попробуйте – жить станет легче.

– Героиня вашей повести Марина все детство мечтала о море, как о чем-то почти несбыточном. А как сложилась жизнь не воображаемой девочки, а реальной женщины – Татьяны Левановой?

– Я мечтала о море, как и Марина. Я тоже хотела научиться рисовать. Мне говорили, что я должна это сделать, но море так и осталось недосягаемой мечтой. Но ничто в мире не исчезает в никуда. Море научило меня тому, что если в одном месте отлив, то в другом прилив. Я знаю, что мечты сбываются. И если у меня не вышло с рисованием, выйдет с литературой, – получится с лепкой, бисероплетением, да мало ли в жизни возможностей. А на море я все равно уеду, потому что я твердо знаю – множество проблем со здоровьем моих близких решится только в том случае, если мы будем жить там, где сосны и море (пусть даже северное), теперь это моя главная мечта, остальные все сбылись…

– Каким Вы себе представляете героя нашего времени?

– «Звание» положительного героя надо еще заслужить. Человек имеет право на ошибку, и персонаж тоже. Сегодня необходим неоднозначный герой, который, как и каждый из нас, ежедневно сталкивается проблемой выбора, искушения, у которого есть в жизни, чего стыдиться и чем гордится. Изначально отрицательный анти-герой – это всего лишь одна из марионеток литературы прошлых веков. Оглянитесь на свою жизнь, на свои ошибки, на свои преступления, за которые вам стыдно настолько, что вы о них предпочли забыть. Вот вы – порядочный человек, но вчера в транспорте загородились от стоящей старушки газетой, не подали милостыню, проворчав, что у попрошайки наверняка денег больше, чем у вас. Вы – положительный герой? Или вот вы знаете, что грехов у вас «немерено», вы и не стремитесь в праведники, однако на улице все-таки вмешались в ссору подростков и внесли зерно разума в их горячие головы. Они разошлись другими людьми. Разве вы отрицательный герой? Герой XXI века должен быть в первую очередь живым человеком. И если он выбирает добро или зло – выбор этот должен быть оправдан, ведь иногда и «добро» совершается во имя зла.

– Кому все-таки служит типичный современный прозаик: Богу или Дьяволу? Что значит, по-вашему – любить Родину?

– Скорее Богу. Чернуха всем осточертела, и даже в самых примитивных криминальных романах проскальзывает что-то настоящее, живое. В каких я отношениях с Богом… Я редко хожу в церковь, я ни с кем не говорю о вере и о Боге, но знаю, что бы ни случилось в моей жизни (помня об Иове), я никогда не останусь одна, без надежды и любви. Немного сходное и мое представление о любви к Родине. Я чувствую себя не просто песчинкой, а частью чего-то большего. Чувствую, что всеми своими достоинствами, недостатками, достижениями и провалами участвую в чем-то глобальном.
Любить Родину – это, на мой взгляд, такое чувство, когда тебе не стыдно перед самим собой, когда твое детство, люди, которые помогали тебе в жизни, события – все прошло не зря. Ты прочной тонкой ниточкой вплелся в макраме, и никуда ты не денешься. Что бы ты ни делал, ты все равно родился в своей стране. Этого не изменишь, а самое главное – этого не отнять.

Беседовал Вячеслав Румянцев