Андрей ШЕНДАКОВ. «Метель играет блёстками огней…»

Рождество

Разыгралась метель – невдомёк

этой тёплой январской метели,

что горит над землёй огонёк

в смелом вихре её карусели,

подступившей к смолистым стволам,

а у дома размашисто-боек

ребятни несмолкающий гам,

окруживший сиреневый дворик;

что в колодце румяна вода –

от сияния, света и вспышек –

и, как будто звезда, золота

карамель нависающих шишек

над окном… Это таинство строк,

новогодняя сказка из детства:

зимний воздух хрустально глубок –

от печали старинное средство;

но не знает метель, как тепло

от семейных недолгих застолий,

и о том, что не всем повезло

жить в достатке с советской неволей;

что ещё будет долго саднить

моё сердце, натянуто, хрупко,

как вольфрама ребристая нить

сквозь подобие медного кубка;

что с разрухой, нахлынувшей вдруг

после громких научных свершений,

отсвистел ветер огненных вьюг

по дорогам моих поколений;

что разряжена память друзей –

повреждённая цепь электрода –

и, как будто ночной Колизей,

воет остов пустого завода;

чертит ветер следы на снегу,

бьёт по окнам некрупной капелью,

я от мыслей ненастных бегу

к огоньку за январской метелью,

где лучей голубая листва

прирастает к заснеженным клёнам.

А в назначенный час Рождества

детский крик разлетается звоном.

Первый снег

I.

Как во мгле, далеки отголоски

Промелькнувших разрозненных дней,

А лучи на закате не броски

Возле старых знакомых сеней.

У порога поленница зыбко

Закрывает трухлявый забор,

Мёрзлой сажи искристая глыбка

Смотрит в тёмный небесный простор.

Породнить бы две огненных ниши –

Здешний мир и иные миры…

Снег слетает на тёплые крыши.

И доносится шум детворы.

II.

Застыло небо в чёрной тине;

Луна, сквозь ветви уходя,

Скатилась к высохшей полыни

В замёрзших капельках дождя.

А мне светло и как-то странно

В слиянье истин и времён:

Неповторимо, первозданно

Весь мир Творцом посеребрён –

И первым снегом, и свеченьем

Далёких звёзд в лесной тиши,

И млечно-пепельным теченьем

Моей души, моей души…

* * *

Морозный воздух, тишина,

осенний свет благоуханен;

листва с тропинки сметена,

в дымке неведомых окраин

мерцают зябко фонари –

под перелётным звёздным тленом;

на крыльях утренней зари

день тлеет в зареве степенном:

светает… С бликами коры

сплелись наплывы тонких линий,

на предрассветные дворы

спорхнул едва заметный иней;

и, в небо взглядом проведя,

простившись с выветренным летом,

легко почувствовать себя

ушедшим – и пришедшим светом…

Зимние зарисовки

Лирические этюды

I.

Шумит вечерняя дорога,

и, обходя земную ось,

луна, продрогшая немного,

луна, стеклянная насквозь,

вплывает в зимний перелесок,

в дымок искристо-золотой,

где ветер северный не резок:

пропитан пеплом и смолой

сосновых лап, зажатых настом,

стволов почти трухлявых слив;

где за дорогой, за контрастом,

овраг привычно молчалив

и в снежной кисти барбариса

багряны капельки-следы;

где вновь невидимая риза –

дорожный пар – течёт в сады

и, прикипев к кирпичной кладке

знакомых стен, нисходит луч,

а голоса уже не хватки

и отсвет огненно-колюч;

где, отблестев капелью редкой

едва оттаявших берёз,

тенисто-алой крупной сеткой

зажёгся снег – многоголос

в своём тугом глубинном хрусте

за тёмно-звёздной пеленой –

и нет уже ни звонкой грусти,

ни редкой радости земной,

а есть привычные начала,

есть что-то выше, чем строка,

как нас, творцов, ни обличала

молва живая свысока:

вся жизнь – под натиском Вселенной

смыкает странствий рубежи,

являя миру звук степенной

и проницательной души,

души, летящей по старинке

к своим мирам, в иной покой,

как диск галактики-пластинки

под чьей-то вскинутой рукой…

II.

Эта тихая поступь – метель

водит душу по белому кругу,

где рассвета земная купель

наплывает от севера к югу,

навсегда поменяв полюса

моей жизни по-зимнему юной

и качнув облака-паруса

над бугристой заснеженной дюной,

отпылав мимолётно костром

ярко-огненных ягод рябины

и неловко шепнув мне о том,

как опасны чужие глубины,

как пространства времён велики

и по-детски загадочно-сонны

под наплывом небесной реки,

расплескавшей по вечности волны;

как тернисты и жёлто-седы

неподвластные разуму выси –

в восковом отраженье воды

задремавшие нотки «К Элизе»,

те, в которых, крылом озарив

смысл творения образно, мило,

лунный свет – отдалённый мотив –

уходящая ночь оживила;

серебристые ветры легки

и певучи в ложбинах окраин,

а собравший в сугроб угольки

луч надломленный Космосу равен,

равен Космосу след на снегу,

там, где в хвое разбуженных сосен,

отгоняя ночную пургу,

вспыхнул ангельский лик – грациозен,

светло-пепелен, розов, далёк

на морозном холме-аналое.

О, не Ты ли, Всевышний, навлёк

на меня это чувство живое,

что в метельной рассветной дали

смотрят звёзды с лихого откоса

и, как в зеркале, в сердце Земли

отзываются многоголосо…

III.

Метель играет блёстками огней,

сливаясь в ярко-бронзовые вихри:

закат затих на шапках фонарей,

побеги яблонь медленно поникли

под тяжестью – и влаги, и снегов –

под россыпью искрящихся созвездий,

где зимний воздух терпок и суров

от повседневных пасмурных известий;

неспешно месяц сполохи пронёс,

убавил день на склонах позолоту,

пронзителен и зло разноголос

январский мрак, прошедший по осоту

за городской оплавленной чертой,

где звон ветвей приземисто-холмисто

несёт в глухие чащи чередой

этюды снов – взволнованно, пречисто,

скрывая миг, а за секундой – час,

за часом – всё незыблемо былое:

земной закат почти совсем угас,

плеснув водой, как хрупкое каноэ:

и пар речной, и зыбкие мостки,

и каменисто-солнечные мели –

все наши вечно добрые ростки –

исчезли, словно вдруг оторопели:

убавилось на родине тепла,

под Рождество явились сны – не сладки, –

крылато ночь над миром потекла,

неся сугробов вздыбленные кадки;

не видно звёзд, не спится, тишина,

по дому бродят только окон тени,

судьба-судьба – тоской зазелена,

как будто свет ушедших поколений;

как будто нет ни плоти, ни души

у всей Земли: «мечтательная Эллис»

ломает льдом живые крепежи –

и меркнет книжный homo noospheres*.

Но есть любовь, а мысль порой – не та,

небесный Гений вновь амбициозен:

узки людские млечные врата,

лишь слышен шум

косматых зимних сосен…

* - согласно А.А. Яшину, переход от homo sapiens – человека, живущего в биосфере, к homo noospheres – человеку, живущему в ноосфере (развитие идей В. И. Вернадского).

Зимняя ночь

Ночь пронизана свистом пурги,

Но, конечно, я вовсе не трушу:

Прожигают за окнами стужу

Фонарей восковые круги.

Чёрным зевом разъят дымоход,

Молчаливы остывшие печи,

В полночь кто-то унылые речи

В мою душу позёмкой зовёт.

Одиноко кружась во дворе,

Снег смешался с крупицами шлака.

Вдруг за домом завоет собака –

И опять замолчит в конуре.

Оттепель

…Который день капели за окном

Искрятся ярким пламенем заката.

На кухне кошка зла и воровата.

Рябина снег усыпала ковром.

От тёмной стайки налетевших птиц

Весь двор пронизан шумом, криком, гамом,

И в переулке ветреном, туманном

Снуют лучи потоком верениц.

Двор пахнет шлаком, влажным ветерком,

Гнилой ракитой, сигаретным дымом;

В печном дымке – приземистом, пугливом –

Качает ветвью старый бурелом.

Среди вечерних бежевых теней

В моей душе нет заунывной злобы,

Ведь оттепель давно кроит сугробы,

А до весны всего двенадцать дней.

* * *

…Сыплет на землю остывшую снег –

И, заметая ночные тропинки,

Шлёт с поднебесья волнистые дымки,

В дальних краях начинает разбег.

Кружевом вышиты шапки домов,

Свиты морозом на стёклах узоры.

Длятся на кухне легко разговоры,

Робко рождаются строчки стихов.

На илл.: Татьяна Юшманова. Зимняя сказка