Светлана ПОТАПОВА. Контрамарка
Правдивая история, случившаяся 30 декабря 2005-го года и повествующая о странных и ушедших реалиях нашей жизни
Учительница Непримерова получила контрамарку в цирк.
Контрамарку Непримеровой и ее пятилетней дочери Лизе подарила подруга учительницы, журналистка местечковой газеты, активистка и общественный деятель З.А.Ступник.
Встреча Непримеровой и ее подруги состоялась вечером 30 декабря у здания единственной городской школы. Учительница сошла с крыльца и увидела З.А.Ступник, отгонявшую от стены школы незаконно торгующих елками (если бы ей это удалось, покупателям елок, выстроившимся в радостную очередь, пришлось бы ехать на другой конец города и приобретать там елки на законных основаниях и в три раза дороже). Одновременно З.А.Ступник решала в уме сложную задачу: как помирить шестерых обитательниц приюта для униженных женщин, недавно устроенного ею в собственной двухкомнатной квартире.
Приютив женщин, страдающих от деспотизма своих мужей, З.А.Ступник решила подбодрить униженных и подарить им под Новый Год по комплекту бигудей. Это было роковой ошибкой. Униженные перепутали бигуди, выдрали друг дружке волосы и облили одну униженную кипятком из чайника. Теперь предстояло навещать облитую униженную в больнице и мирить остальных пятерых, сидящих по разным углам в квартире и на вопросы З.А.Ступник шипящих, как змеи.
Поскребя затылок под кроличьей ушанкой, сдвинутой задом наперед, З.А.Ступник круто развернулась и метнулась вперед, уронив в сугроб учительницу Непримерову.
– Друг!!! – помогая подняться Непримеровой, горячо произнесла З.А.Ступник. – Друг, прости!!!
Водворив учительнице шапочку с подбородка на макушку, журналистка увидела, что лицо под шапочкой ей знакомо. Это было не удивительно: З.А.Ступник знала лично, в лицо, или имела шапочное знакомство с доброй четвертью горожан. Но вспомнить, откуда она знает это лицо, являлось задачей почти невыполнимой.
– Ой, Зоя, здравствуй! – произнесло лицо, припорошенное снегом, под шапочкой. – А мы с тобой учились вместе, не помнишь? В 10-м «А»…
– А! Как же! – З.А.Ступник горячо обнялась с учительницей и отряхнула варежкой нос подруги от снега. – Лидка! Света! Ритусяндий!!!
– Лена, – застенчиво пояснила Непримерова.
– Ну как ты? Что делаешь? А я…
– Ты журналистка, я знаю. Мы тобой гордимся! А я – учительница.
– Господи! – сказала З.А.Ступник. – Давай я тебе, что ли, контрамарку в цирк подарю!!!
…Минут через сорок после этого разговора учительница Непримерова и ее маленькая дочь Лиза, одинаково робко приплясывая сапожками от холода, стояли возле входа в великолепный уличный шатер. Грязные желто-черные полосы его необыкновенной материи издалека призывали под свои своды прохожих.
Брюнет в кожаной черной курточке, преграждавший гражданам вход в шатер (впрочем, натиск желающих шатру явно не угрожал), придирчиво осмотрел в который раз учительницу, снова заглянул в бумажку с подписью редактора – это и была заветная контрамарка – и снова коварно спросил:
– Так вы журналистка? Из какой газеты?
– «N-ские ведомости», – в который раз покорно ответила учительница по наказанному З.А.Ступник.
– А ребенок почему? – не уступал брюнет.
– Ребенок до пяти лет. Бесплатно с родителями. – Непримерова указала на объявление на черно-желтой стене шатра.
Учительнице было очень стыдно. Она врала дважды: Лизоньке недавно исполнилось пять. Чтобы Лизонька не слышала ее ложь, Непримерова поцеловала ее и на миг прижала ее голову к своему животу, так, что зажала ладонями девочке ушки.
Ни Лизонька, ни Непримерова никогда не были в цирке. Шатры заезжих шапито в последние лет десять иногда вырастали в их городке на неделю, как яркие мухоморы, но гастролерские цены на билеты были не меньше тех, по которым жили столичные цирки. Непримерова, мама-одиночка с крошечной зарплатой, никогда не сводила бы дочку в цирк, если б не нежданный подарок З.А.Ступник. И она теперь лгала в ответ на повторяющиеся вопросы брюнета во второй, третий, четвертый раз, потому что Лизонька была на свете единственной причиной, по которой Непримерова могла солгать, хотя в сердце учительницы каждый раз как будто что-то сдвигалось, когда она произносила ложь. Хорошо, что Лизонька, которой наскучили разговоры, отошла и прыгала на морозце в компании двух ворон у остановки автобуса.
– Напиши, что ставки нам на аренду земли повысили, – перешел к главной теме брюнет, поверив, наконец, что Непримерова – журналистка. Он еще минут пять рассказывал ей детали по поводу ставок, и Непримерова видела, как он был возбужден, и ей было жаль его, потому что она подозревала, что «N-ские ведомости», газета городской администрации, где работала З.А.Ступник, никогда не напишет, что местные власти подняли ставки на аренду.
Наконец учительница с дочерью прошли сквозь заветные занавеси у входа в цирк. Они даже остановились, и кто-то толкнул их в спины. Внутри была настоящая арена и ряды деревянных истертых стульев, расставленных вокруг нее, и лонжи висели под куполом, а по кругу арены ходил грустный верблюд с попоной. Лизонька, не сводя голубых глаз с верблюда, послушно села рядом с мамой; Непримерова сняла жаркую шапочку с ее льняных кудряшек. Внутри помещение цирка, как и обещала реклама, обогревалось, но все же не до заявленных двадцати пяти градусов. Непримерова не стала снимать свое пальто, а только распахнула его и подумала, что артистам будет холодно в легких костюмах. Учительница все время оглядывалась: она боялась, что Лизоньку сейчас кто-нибудь сгонит со стула и заставит сесть к ней на колени (по рекламе дети до пять лет бесплатно пропускались «без предоставления отдельного места»). Хотя свободных стульев было много и никто не подходил, все же страх так и не оставлял Непримерову.
Уже давно пора было начинать, представление опаздывало на двадцать минут. Этому была видимая причина: вдоль рядов бодро сновали лотошники с товаром, на который то и дело привставала посмотреть широко раскрытыми глазенками Лиза. Много тут было прекрасного для маленькой девочки: волшебные палочки, искрящиеся на кончиках в темноте, легкие облака сахарной ваты и надувной жираф в желто-коричневых пятнах. Но особенно Лизе понравился огромный алый бархатный бант на обруче: такой, думала она, наверное, носит Мальвина из сказки про Буратино... Девочка зашептала про бантик маме.
– Простите, сколько… Ах, пятьдесят… – Непримерова не могла купить дочке бантик: он стоил больше их ежедневного ужина в тридцать рублей… Не по карману ей были и другие товары лотошников. Но вот, наконец, продавцы с волшебным товаром обошли всех желающих, и представление началось…
Заиграла музыка. На арену не спеша вышли два человека и начали готовить оборудование для воздушных гимнастов. Пока неискушенные зрители внимали этому действу, прошло еще минут пять. Затем арену предоставили двум дрессированным далматинским догам. Доги немного попрыгали на задних лапах и, почувствовав успех у публики, сиганули через обруч в руках у клоуна (Непримерова с удивлением узнала в клоуне брюнета-администратора). Затем доги загордились и прыгать отказались: уперлись ножками, когда клоун потащил их к обручу.
– Великолепная Анжелина Биндюгова! – объявил клоун-администратор, он же конферансье.
Появилась Анжелина Биндюгова, чьи полные ляжки в белом трико унесли с собой воображение мужской части зрителей под купол цирка и не возвращали его более к промашке догов. Под смелыми, хотя и однообразными рывками Анжелининых ног сильно мотался канат, и не один зритель мужского пола предпенсионного возраста и старше грезил в эти мгновенья о том, чтобы канат подвел и красавица вдруг свалилась с небес прямо к нему в объятья, только не с очень большой высоты.
Вдруг у пенсионеров появились соперники. Луч света выхватил еще один канат, протянутый перпендикулярно канату, на котором моталась Анжелина, и на помосте у нового каната обнаружились две фигуры. Это были воздушные гимнасты братья Хан, Аркадий и Василий. Воздушные братья были щуплы и чернявы, и, если бы они спустились на землю, их бы не отличили друг от друга. Даже с земли было заметно, что у братьев сегодня хорошее настроение. Первый брат, Аркадий, осторожно прошел три шага по канату, присел, ухватился обеими руками за канат и застыл. С помоста его поддерживал громким дружеским смехом, слышным зрителям, брат Василий. После нескольких приседаний Аркадий встал, и его руки отцепились от каната. Сделав еще два шага, воздушный брат попробовал сменить рывком положение ног. Однако теперь ноги Аркадия почувствовали приятельское расположение к канату и наотрез отказались от него отрываться. После нескольких неудачных попыток воздушный брат скис: снова присел, в таком положении повернулся лицом к помосту, с которого стартовал, и отчаянно добежал до его твердыни. Там Аркадий развернулся к публике, очаровательно рассмеялся и развел руками, желая этим жестом успокоить зрителей, что он не расстроен неудачей. Затем воздушный брат повел на помосте задушевную беседу с Василием: снизу было видно, как они веселятся и хлопают друг друга по плечам.
На этом моменте представления воздушных братьев Непримерова устала от напряжения шеи и опустила голову. Ее соседи смотрели вверх. В темноте, скрывшей других зрителей, Непримерова увидела огни, десятки волшебных палочек, искрящихся на концах. Каждая палочка стоила ее ужина – значит, были люди, десятки людей, которые могли купить своему ребенку волшебную палочку, и у них оставались еще деньги на ужин...
Наступил антракт.
Антракт вышел дольше первой части шоу на десять минут и длился тридцать минут. Едва его объявили, снова быстро, как чумные крысы, побежали по зрительским рядам лотошники, а на арену неожиданно вышли братья Хан, ведя за собой двух упирающихся далматинских догов, запряженных в тележку.
У барьера арены образовалась теснящая соседей толпа родителей с детьми, и первая румяная от восторга маленькая зрительница поплыла по кругу арены в тележке догов, придерживая на макушке падающую серебряную лотошную корону. Лизонька взяла маму за рукав и, оглянувшись со светлой улыбкой, повела ее к барьеру.
– Простите. Вы не знаете, сколько… – робко заглянула Непримерова в лицо ближайшей соседке, не решаясь тронуть ее за плечо.
– Десять рублей, – уверенно ответила дама в дорогой шубе и, оттеснив Лизу, встала перед Непримеровой. Учительница ободрилась: эту трату они могли себе позволить. Когда подошла их очередь, Лизонька бережно, как в хрустальную карету, села в наскоро сбитую уродливую деревянную тележку. Младший брат Василий Хан придержал догов, а старший протянул руку к Непримеровой за деньгами. Непримерова вложила в эту руку аккуратно расправленную десятку.
– Ошиблась ты, дамочка, – у Аркадия Хана продолжалось хорошее настроение. – Синенькую, а не желтенькую.
Непримерова не поняла.
– Пятьдесят рублей гони, хорошая!
Лизонька, сидящая в тележке, повернула к маме свое счастливое лицо. И Непримерова, набрав в своем кошельке еще четыре десятирублевки, почему-то сжала их и смятой кучкой протянула Аркадию Хану, словно слепая, не в его ладонь, а куда-то выше, в локоть. Повозка с Лизой проехала один крохотный кружок, не по краю арены, а по ее центру, и остановилась.
– Не огорчайтесь вы так, дамочка.
Аркадий Хан улыбался и глядел на Непримерову. И оттого, что он сказал это покровительственно-ироничным тоном, она покраснела.
Вернувшаяся Лиза поглядела на маму, взяла ее за руку, как ребенка, и повела на их места. Когда все желающие накатались на собачьей тележке и накупили сувениров, антракт кончился. Непримерова слышала, как вышедшая на арену Анжелина Биндюгова объявила, что, к большому сожалению, сегодня не сможет выступить заявленный в программе Человек-Змея, способный пролезть через теннисную ракетку, из-за того, что его ракетка сломалась, кроме того, увы, заболели коклюшем сорок карликов-мотоциклистов и простудился, съев тонну мороженого, индийский слон. Но верблюд будет, обещала Анжелина. Грустная морда верблюда, действительно, выглядывала из-за кулис.
Перед Непримеровой, загораживая верблюда и Анжелину, вдруг возникли темные фигуры. Это какая-то семья с задних рядов, увидев пустые места, пересаживалась ближе к арене. В тишине зала семья произвела много шума. Мужчина, одетый в дорогую куртку, пошатал свой стул, хряпнул его по спинке и сказал, обращаясь к задним рядам: «Хливкий товар! Не на нашенской фирме делали!» – и громко засмеялся своей шутке. Женщина в белом пальто и белой шляпе с хлюпаньем допила баночку с пивом и засунула ее под сиденье впереди. Третье лицо процессии, девочка лет десяти с ведром покорна в руках, боком толкнула мать и села на место, откуда было видно лучше всего, перед Лизой. Непримерова почувствовала, как Лизонька притихла. Девочка обернулась и принялась разглядывать Лизу, всей пятерней забирая попкорн, чавкая и роняя кусочки на пол. В ее маленьких бесцветных глазках не было никакого выражения. Лизонька же смотрела на ее волосы: на этих жирных бесцветных прилизанных волосах алел на обруче бант Мальвины, яркий, бархатный и прекрасный…
Непримерова почувствовала головокружение, испуганно укорила себя в долю секунды, что ничего не ела с самого утра, и увидела, как пол арены быстро кренится вправо.
Она очнулась в больнице. Села на кровати, испугавшись: где Лиза? Дочка, одетая, спала, красивая и безмятежная, как ангелок, рядышком на застеленной покрывалом свободной кровати. Спали на других койках под белыми простынями больные. Непримерова, закрыв рот краем простыни, с досадой и беззвучно заплакала. Ей было горько, что Лиза из-за нее не посмотрела до конца представление. Но потом учительница успокоилась и стала глядеть на тихий крупный снег, падавший в больничном окошке. Зато завтра – Новый Год, подумала она. И на лице ее, освещенном будущими радостями, появилась улыбка.
