Виктор НИКИТИН. Положение культуры.

Ненужный балласт

О культуре теперь говорят в двух взаимоисключающих плоскостях: кто с горьким надрывом, проявляя озабоченность, а кто вполне равнодушно, почитая сей предмет чем-то вроде назойливых и бесполезных мух, от которых проще отмахнуться. Уже никто не хватается за пистолет при этом слове или, наоборот, не произносит хвалебных гимнов. Всё как-то устоялось в некоем промежуточном, подвешенном состоянии, – положении, которое служит констатацией того факта, что с культурой в современной России дело обстоит неважно.
Постоянно финансируемая по остаточному принципу, эта отрасль человеческой деятельности ныне находится на обочине всех возможных интересов – и в первую очередь, государственных. С одной стороны понятно – приоритетным направлением является экономика. Иной раз и заявит кто-то: вот разовьётся, мол, у нас окончательно и бесповоротно экономика, и тогда сразу всё остальное, что положено, объявится. С другой стороны непонятно, зачем нам экономика, если нам культура не нужна – любая, даже самая обыкновенная, бытовая. Правительство следит за “макроэкономическими показателями”. Хорошо, что не за людьми, говорят нам, как раньше. Люди теперь вписаны в цифры, и это железная позиция необходимости и целесообразности. Живому человеку, если он не вписан, места нет. Да и вообще, лишних людей у нас в данной ситуации с избытком – на всех цифр не хватает. Какая может быть, например, культура в тех местах, где нет света, воды и отопления? Это же одно только рабство, а рабам культура не нужна. Она им даже противопоказана: а вдруг подумают о чём не том?
Культура служит чем-то вроде буфера между государством и народом. Если честно, она мешает государству. Зачем культура, если всё можно купить в готовом виде или даже само к нам придёт, благодаря процессу глобализации? Но надо делать цивилизованный вид, хотя с трудом удаётся. Культура – это такой повод для доверительного скепсиса, не лишённого иронии. Со вздохом идёт работа на усреднение, в итоге – на уменьшение, медленное удушение, умирание. Помните, в фильме “Берегись автомобиля” фразу: “Мне кажется, что самодеятельный театр в конце концов вытеснит театр профессиональный...”? Где тот самодеятельный театр? Такая же участь может постигнуть и театр профессиональный. Не думали тогда об экономике, ох, не думали...

Обезьяны пришли. Что дальше?

Культура, искусство – как сфера деятельности находится в устойчивой области выживания. Успех – сейчас, сегодня, любой ценой. Всё пущено в свободное плаванье. Кого-то сносит течением. И правда, много развелось нынче образованных людей. Даже в торговый ларек какой-нибудь требуются люди только с высшим образованием. А ведь ещё каких-то десять лет назад Олег Ефремов на вопрос, почему в театре нет зрителей, отвечал: “ А где же взять культурных людей?” Эти слова ведь не на пустом месте возникли. Они возникли в пустом зале. Впрочем, залы теперь заполнились. Театры приспособились под вкусы разбогатевших лавочников.
Зашелестела саранчой массовая литература. Появилось чтиво, о необходимости которого своевременно озаботились те, кто стал зарабатывать деньги не нефтью или газом, и не продуктами питания для напуганного дефицитом населения. В литературу пришла “братва”, уставшая от бессмысленных уличных разборок, и принялась производить “бумагу с буковками”.
Не знаю, что имел в виду Андрей Битов, когда писал свою повесть “Ожидание обезьян”. Скорее, всё же обезьян из заповедника. Но мне почему-то мерещатся обезьяны другие – те, в которых мы можем превратиться, если и дальше будем отступать. Некоторые уже превратились и усиленно превращаются. Речь, взгляд, походка – новый вид, которого бы лучше не видеть.

Смейтесь, больной, смейтесь!

Реформы ещё долго будут продолжаться – страна огромная, есть что разрушать.
“Скажу не как министр, а просто как отец: я настоятельно прошу младшую дочь... без присутствия взрослых не включать телевизор – не хочу, чтобы сознание ребёнка деформировалось...”
Это говорит министр культуры Александр Соколов.
Нынешнее государство рассталось с прежним строем взяв себе в обслугу попсу и смехачей. Писателей уже не брали. В эпоху расцвета новых информационных технологий писателей просто отменили за ненадобностью. Забыли только про одно – про идею.
Культура – это ещё и проводник идей, а если у государства нет чётко выраженной идеи, то и проводить в массы нечего.
Больной корчится в судорогах от постоянных инъекций юмора на телеэкране – теперь они ему необходимы, чтобы он не мог вернуться к прежней жизни. Ну, допустим, вы не “сели на эту иглу”. Выбор всё равно ограничен, как это не парадоксально.
Телеканал “Культура” – в качестве индейской резервации.

Нужна ли современной России культурная политика?

Культурная политика должна быть преемственной и целенаправленной. Вы только представьте себе, если бы Италия или Испания отказалась от своего культурного багажа, скажем, столетней давности. Но такое там не возможно, у нас же – запросто.
Не подлежит, например, сомнению, что у Франции есть культурная политика. И подобное утверждение о Германии тоже вряд ли кто-нибудь будет оспаривать. То же самое можно сказать о Великобритании и многих других странах. Ответ на этот вопрос лежит на поверхности, потому что видны результаты. Это и престиж страны, её значимость на международной арене, её особое, только ей принадлежащее место в истории.
Америка скорее проводит не политику, а экспансию – всего разом, без разбору, чтобы взять всех количеством. Это бурное и победное извержение таит в себе тем не менее возможность поражения. Тарантино, биг мак, ле биг мак, обязательно с кетчупом. Кетчуп – он красного цвета, как кровь. Билла будут убивать долго и обязательно красиво.
Институт Гёте, институт Сервантеса, институт Данте... А где же мы в этом списке?
Государство, которое не хочет кормить свою армию, вкладывать деньги в культуру, будет вынуждено (попросту обречено) кормить другое государство. Это, извините, вопрос национальной безопасности. Находятся горячие головы, авторитетно заявляющие, например, что отечественные фильмы нигде в мире не смотрят, а вот американские – это да, это пожалуйста, это здорово. Невдомёк им, возможно, что если свою кинопродукцию мы смотрим хотя бы дома, то существует множество американских фильмов, которые никому не нужны у себя на родине, – это всё мусор, предназначенный на продажу легковерным в другие страны. Плохонький товар, который надо сбыть. Что-то вроде дешёвых и ярких бус на радость недалёким туземцам. Нас сейчас туземцами и пытаются представить. Кто? Да мы же сами часто и готовы туземцами у себя дома представиться, поддаться случайному внушению. Как будто не было у нас культуры, и только теперь для нас открылись неисчерпаемые горизонты.
Дело представляется так, что, скажем, до реформ, начатых 1992 годом (это всего лишь такая условная точка отсчёта, чтобы понятно было: Егор Гайдар и прочее), вообще тут, в России, ничего не было, – в лучшем случае, дикое поле, заросшее бурьяном. Собственно говоря, и России никакой не было, существовала некая странная (и страшная), неудобная для всех землян аббревиатура СССР. Правда, объявлялась до этой условной даты некая перестройка, должная кардинально улучшить положение, но это всё на поверку вышло разбродом и шатанием, топтанием на месте и прочим загниванием. Стало быть, именно с 1992 года, когда объявились свободные цены и вместе с ним рынок, так и начался отсчёт новой эпохи – и никак раньше или позже. Потому как всему вдруг сразу обозначилась цена: а как же иначе? вошли в рынок! Некоторые вещи и установления вообще сделались “безценными”. В том смысле, что ценности у них в рыночную эпоху никакой не оказалось за ненадобностью. Во времена первоначального накопления капитала (для одних) и выживания (для других) как-то не до культуры (изящных искусств, манер и т. д.). Все и всё стремительно огрубляется и упрощается. Словом, одни бросаются зарабатывать любыми способами, другие – таким же образом стараются не пропасть. Одиночки, выпадающие из этого процесса, остаются в тени и даже реальнее того: им грозит полное забвение. Время стало безжалостнее к творцам. Оно сформировало “чисто конкретное” отношение ко всему – даже к мыслям. Это раньше во время мировой войны можно было заниматься поиском “жемчужины среди окопов” (Герман Гессе, “Игра в бисер”). А теперь разве кто-то говорит об искусстве? Говорят о кассе, сборах, продажах. Это единственное мерило необходимости и целесообразности. Некие условные “касталийцы”, где-то вдалеке от суетной жизни и шума навязанных забот, промывающие речной песок словесности в поисках крупинок золота, обречены.

Как бы так и как бы не так

В перестроечные времена любили цитировать по поводу и без всякого повода из романа “Мастер и Маргарита” Михаила Булгакова следующие строки: “Никогда никого ни о чём не просите, сами придут и всё дадут”. Принесут... Наградят... Сами в конце концов попросят... Каким-то радостным заклинанием это особенно звучало с экранов телевизоров. Выходило чем-то вроде сбывшейся мести уходящему “тюремному” советскому строю и невероятным прорывом в будущее, заполненное исключительно победами. Как бы учили туповатых и непромытых граждан свободе, которая их обязательно встретит... Ну и чести, и достоинству, наверное, если не гордыне. И что же мы наблюдаем теперь? Кто победил? И где эти победители?
Победили телеведущие – шоумены. Вообще, те, кто попали в рамку телевизора. Вылезать из него они не собираются. Им там хорошо, даже более того – комфортно.
А ты хоть сто, хоть тысячу раз или десять тысяч раз не проси, а не придут и ничего не принесут и не дадут. Среди богатых идиотов нет. Раньше-то ведь оппонировали и вставали во фронду издыхающей власти, а теперь власть соединилась с деньгами. И потому: “разбирайтесь там сами”. Перед кем в горделивую позу вставать? Кому демонстрировать свою достойную осанку? Никто не заметит! И рукописи на самом деле прекрасно горят, как не уверял бы нас в обратном тот же Михаил Афанасьевич. Они моментально вспыхивают синим пламенем и обращаются в пепел, удобряют землю или распыляются ветром на мельчайшие атомы несуществования. И как раз напротив, массовая литература не горит. Ну разве что корешок такой книги слегка обуглится. А с той самой рукописью, понимаемой в прекраснодушном булгаковском смысле, так даже и до издания книги в нынешние времена не дойдёт. Я бесконечно и непоправимо уверен, что многие рукописи на бескрайних пределах нашей страны так и сгорели в полной неузнанности. Многие и сейчас горят – я слышу треск страниц, вижу как им больно сворачиваться от огня. В Томске и Новосибирске, в Архангельске и Владивостоке, в Краснодаре и Ельце... городов много. Причём сжигают их не сами авторы, сжигают их после смерти безвестных и самодеятельных авторов. Вот только в Москве огня этого не вижу. В Москве ничего не сгорает, а обретает необходимость и целесообразность. Столичный писатель, он о чём может написать: как купил у женщины с ребёнком на улице пакет молока и тем самым спас и её и себя, как сидел на кухне и ждал, когда за ним придут и арестуют (“никогда ни о чём не просите!”), как вообще тяжело жилось интеллигентному человеку в “совковые” времена.

Как бы типа того

Это я про писателя Александра Кабакова вспомнил. Лет десять назад, если не больше, как раз в начале переломных 90-х, в прямом телеэфире программы “Час пик” он оценил складывающуюся в стране ситуацию как нормальную. А чего, мол, страшного? Рассказывал, как купил на улице у женщины с ребёнком пакет молока. Нормально, эпоха “дикого капитализма”. Она где-то купила, мне перепродала – и ей хорошо, и мне. Такие приятные примитивные экономические отношения. Не в колокол же было Александру Кабакову бить, как это сделали бы русские писатели века, так скажем, девятнадцатого? Взывать к кому-то и чему-то, обнажать социальные язвы? Не задаться же вопросом: как очутилась эта женщина на улице? Как вдруг оказались миллионы соотечественников не у дел? Почему оставили свои прежние рабочие места? Ничего страшного, всё нормально! Главное – оказаться в нужное время в нужном месте, пережить свои “пятнадцать минут славы”, поведав миллионам телезрителей о благородном поступке. Больше о настоящем – ни слова в художественном смысле. Если только не высказать опасений по поводу возможного “возврата к старому” на уровне статьи или опять же интервью, но потом снова писать расслабленной столичной прозой, которой грезят многие нынешние как бы интеллигенты, об ужасах сталинских времён, о том, как сидели на кухнях и, нервно курив, ждали и т. д., никакого внимания на ужасы, творящиеся здесь и сейчас, за окном, не обращая. Это такой всего лишь угол зрения, обращённый в нескончаемое прошлое, заполненное готовыми выскочить из-за угла привычными страшилками. Действует только на друзей, на всех остальных действует исключительно сегодняшняя жизнь, которую никто не берётся описывать.
А не так давно директор Московского дома фотографии Ольга Свиблова заявила, что советский человек был гораздо хуже того, который сейчас по-разному существует в России. Тот, прежний, был склочный и склонный к беспробудному пьянству, а ещё хмурый и хамоватый. В общем, опять же, за последние десять-пятнадцать лет природа нашего гражданина чудесным образом улучшилась. В результате проведённых реформ, не иначе. И пить он перестал, начал зарабатывать деньги, обрёл достаток и смысл жизни... Вот и творчество у нас расцвело: сколько новых фильмов замечательных появилось, театральных постановок, книг... Словно на выжженной земле вдруг всё выскочило откуда-то, а прежде и не было ничего подобного! Не было при советской власти замечательных фильмов, перечислять которые можно очень долго, но как-то даже и неловко. Не было всемирно известных режиссёров – и в кино, и в театре. И это при том, что современному российскому кинематографу особо похвастать и нечем, если только не брать единичные случаи. Ну не было, по словам Ольги Свибловой, до начала 90-х ничего хорошего в нашей стране! А только пили все от безнадёжности и доносили друг на друга! Читай ещё: сидели на кухнях и ждали, когда за ними придут и т. д.
Может быть, Ольга Свиблова имеет в виду своих друзей, некий посвящённый круг, с коим и произошли все эти положительные перемены? И сейчас они не пьют, а выпивают иногда, отмечая свои очередные успехи? Да и никто в стране не пьёт от безнадёжности, потому как все зарабатывают своим трудом столько, сколько нужно. И 90% населения не тратит ежемесячно большую часть своих доходов на питание. И разбоев, грабежей и убийств нынче несоизмеримо меньше, чем было прежде, в те самые нехорошие советские времена. И вообще в новой России наконец-то “расцвели ремёсла”!
У нас на глазах пытаются совершить подмену, выдать несуществующее за действительность. Впрочем, одна подмена уже произошла – с интеллигенцией. Её отменили. Она сама с радостью отменилась. Типа того “перестала пить и начала зарабатывать”. Возникла её имитация, инсталлированная в действительность. Этого вполне достаточно для того, чтобы быть наверху и указывать тем, кто внизу.

По поводу инсталляции

“Как бы”, “типа того” – варианты узаконенной приблизительности. Таково нынешнее положение вещей. Если не оснастишь свою речь этими словечками, то останешься непонятым до конца жизни. Так теперь почти все говорят – так и делают. Обмануть – грубо, это базар, а вот прикинуться – это высокий профессионализм. Копать глубоко некогда да и не нужно – это обременяет почти всех, в том числе и потребителей. Успеть бы себя инсталлировать в действительность. Культура ведь стала продуктом. Как отпустили цены, так отпустили и культуру на все четыре стороны. А потом и опустили. Пришлось как-то приспосабливаться к рыночным условиям. И теперь, скажем, выпущенная в свет любая книга ничем не отличается от упаковки сосисок с установленным сроком годности. И то, и другое – товар. И то, и другое надо во время реализовать, продать.
В широком смысле культура впала в кому. В современном российском случае она более всего похожа на внезапно омолодившуюся девку, хлебнувшую на углу пивка, – ну и пошла дальше выделывать коленца... Такой её, во всяком случае, нам хотят представить. По аналогии с расслабленной прозой, кормящейся за счёт прежних достижений, возникла расслабленная пауза, в которую провалились все, кто был уже согласен.
Главное – быть на кого-то похожим, что-то напоминать. В этом теперь оригинальность и последнее слово. Всем правит “прикол”. Если нет “прикола”, нет и зрелища, события. Пришло время инсталляций, приоритета простейшей геометрии предметов, должных заменить устаревшую духовность, не вошедшую в итоговые рыночные расценки. Своего рода смутное представление неизвестного предназначения экспонатов, ценность которых доказывается в ещё более смутных терминах.
Однако смелость нынешней главенствующей культурной прослойки простирается исключительно на прошлое и оказывается в полной зависимости от мёртвой материи. Сталин и его время кормят всех без исключения деятелей этого направления. Уже всех вождей и их приспешников разобрали по косточкам (и ещё годами будут разбирать!), всё рассмотрели, описали и выставили, начиная от естественных потребностей и заканчивая групповым сексом. Оторваться от такой сытной кормушки практически невозможно. Честь и хвала отважным ниспровергателям! Или вот недавно публике представили фигуру Льва Николаевича Толстого, на которую сверху гадят куры. Безумству храбрых поём мы песню! Но почему же к современности, которая просто вопиёт о себе, не обратиться в таком случае? Что-то я не видел живописных полотен под таким, например, привлекательным названием: “Президент Ельцин держит слово и ложится на рельсы”. Или вот ещё две очень даже понятные народу темы: “Анатолий Чубайс меняет счастливому россиянину ваучер на две новенькие “Волги”, “Анатолий Чубайс на ликвидации пожара на подстанции Чагино”. Какие колоритные персонажи, какие лица! Какие героические сюжеты, какие батальные сцены не востребованы!
Да неужели же эти смельчаки-инсталляторы боятся? Да быть того не может, не поверю!

Придёт спонсор и объявит революцию

Чего же нам ждать в дальнейшем?
Снова перемен.
Тот самый андеграунд, оказавшийся на культурном верху за особые заслуги в деле разрушения прежнего государства, в итоге сам себя и сожрёт. Или попросту растворится в глянцевых страницах бесконечных и бесполезных журналов. Эта глянцевая красота будет вяло пытаться спасти придуманный ею мир, окончательно запутавшись в смутных терминах. В итоге начнут обвинять друга друга в нарушении корпоративной этики. С тем и останутся на периферии всяческого интереса.
Новый российский вариант литературы «non fiction» – как бы «непридуманной» литературы, мемуарной, рассказывающей о реальных событиях и людях, – окончательно может выродиться в разряд «бульварной литературы» и «жёлтой прессы». Потому что наш отечественный «non fiction» зачастую попросту оказывается доносом в воспоминаниях одного писателя на другого. Количество доносов растёт, растёт и количество «непридуманных» правд. Но это не тот случай, когда «над вымыслом слезами обольюсь». Тут смешно и неловко за «вспоминающих» и оправдывающихся. Этот уход творческого импотента от видения художника, боязнь настоящей литературы.
Упырём Сталиным во всех мыслимых видах окончательно перекормят, до отрыжки, до рвотных рефлексов – и тогда пойдёт обратный процесс. Место наверху расчистится, но свободным будет недолго. Придёт богатый революционный спонсор из вовремя сообразивших, что надо делать, и объявит о начале нового культурного процесса. Естественно, отрицающего предыдущий. Некоторым провинциальным “касталийцам” неожиданно повезёт. Остальные будут вспоминать дающие робкую надежду слова Михаила Булгакова.