Кирилл ШИШОВ. Притчи

Город

Город всегда занят, и ему некогда смотреть на отдельного человека. И человеку в городе недосуг рассматривать себя. Это в лесу, когда на него пристально смотрит дерево, человек заметит в тишине, что оно не похоже на другое.

А в городе все похожее. И города похожи друг на друга. Там все заняты и спешат, потому что город без людей расти не мо­жет. Его нужно постоянно удерживать в исправном состоянии, Поэтому люди так озабочены. Ведь у них рядом всё умирает – умирает железо. И его нужно без остановки родить заново. Уми­рают улицы и стены, крыши и трубы, глубоко спрятанные в зем­ле. Даже деревья не хотят жить в городе и хотят умереть. И что­бы всех их оживлять, нельзя остановиться ни на минуту.

Людям хочется есть, пить, гулять, спать, а город без надзо­ра оставить нельзя. Поэтому они договорились делать всё по очереди, чтобы постоянно кто-то не спал и караулил, чтобы смерть не застала их вещи врасплох. Это трудно – постоянно караулить, но иначе нельзя.

Люди строят одинаковые дома и одинаковые города, чтобы было не жалко, если какой из них смерть унесёт у них. Ведь если построить особенный город, который можно запомнить, то его будет жалко. А так, если городов и вещей одинаковых мно­го, то даже не заметишь смерти. При этом люди делают вещи всё быстрее и быстрее, думая, что смерть запутается и не сумеет не­которые из них спрятать от них.

Но смерть находит всех – сначала вещи, потом людей, а потом дома. И тогда снова нужно спешить, потому что не нуж­но, чтобы дети видели это. Это когда в лесу умирает дерево, то другие деревья долго смотрят ему в лицо и видят вечность. А люди в городе так смотреть не умеют и боятся за своих детей.

Так устроен город, и с этим ничего поделать нельзя. Нужно спешить.

Тёща

Тёща родилась в деревне, там выросла, а потом уехала в город, потому что в деревне стали делать всё общим. А ей хоте­лось иметь всё своё.

Когда у неё выросли свои дети и свои внуки, её привезли на машине в лес за ягодами. Они остановились у лесника. У того были свои три коровы, три лошади, много свиней и прочей живности. Дом был казённый, но машина – своя и много мебе­ли, какой у тёщи
не было.

И она огорчилась. Она сказала себе: «Зря я уехала из дерев­ни. Здесь всё лучше. И воздух чище, и молоко можно пить, не разбавленное водой…»

Но потом она подумала и решила: «Нет, лучше я останусь в городе, потому что, если своего будет много у всех, то найдутся такие, что снова всё захотят сделать общим. Пусть у меня своего не много, но есть дети и внуки, которые меня любят. А их заб­рать у меня никто не сможет…»

Такая мудрая была тёща. Хоть она и выросла в деревне, но всё понимала. Не зря она была домашней хозяйкой и никогда не состояла в профсоюзе.

Парень

Парень работал на бульдозере. Это была новая машина с сильным мотором. Поэтому ему было поручено снести церковь. Церковь стояла на берегу реки в древнем городе Владимире. Па­рень согласился, потому что ему обещали хорошо заплатить.

Когда он начал работу, то сразу огорчился: церковь стояла крепко, и приходилось сильно утомлять машину, которую он любил за то, что она была его кормилицей. Он засомневался, но ему пообещали премию, если быстро закончит.

Он закончил дело, но загубил коленвал мотора. Коленвал был дефицитный, и его трудно было достать. Однако ему помог­ли и достали коленвал. Это потребовало месяц времени. Парень пока работал слесарем и сильно потерял в заработке.

Когда он получил новый коленвал, то принёс его в гараж и хотел сразу начать работу. Он поставил коленвал вертикально на шестерню, как делал обычно, но его позвали к телефону. Он быстро пошёл и запнулся за коленвал. Тот упал и перебил ему ногу. У тракторов коленвал тяжёлый, и их полагалось класть на деревянные брусья. А брусьев не было.

Ему платили за леченье неполную зарплату, потому что было нарушение техники безопасности. Лежал он долго – по­чти полгода. Лена на него обиделась. Она была молодая, и у них не было детей. А когда детей нет, то обидно, что от мужа нет денег. Не за этим выходят замуж за бульдозериста с новым трак­тором. И она ушла к другому.

Когда парень вышел из больницы, его машину уже отдали другому, потому что на машину спущен план, и она не могла простаивать с новым коленвалом. Парень обиделся и уволился. Его отпустили, потому что кто же любит держать на работе не­везучих парней.

История

Сказали, что мир разделен на «них» и «нас». Все поверили и согласились. «Их» об этом спрашивать не стали – нелюди, понятное дело. Важнее было разобраться, кто же «мы». Оказа­лось, что и среди нас есть «они», и их нужно немедленно убрать. Сделали это с большим трудом: многие не соглашались, что они – «они».

Оставшихся успокоили и обнадёжили – вы настоящие «мы». И всё, что здесь есть, – наше.

Потом оказалось, что не всё наше – своё. Тех, кто путал эти понятия, отсортировали и перевели, в «их». И дети должны были показывать на них пальцами, чтобы стыдить.

В это время «они» узнали о нас и очень удивились: чем же отличаемся мы. Стали смотреть. Оказалось, что все люди и у всех одна планета. Но нам сказали, что они живут за счёт «их», а мы – за счёт себя.

Значит, есть ещё одни «они» – третьи, которые совсем ещё не знают, что они – и не «они» и не «мы». Их стали называть «вы». Эти «вы» нам больше подходили. Мы стали им помогать и уговаривать, чтобы «вы» стало у них навсегда «мы» и чтобы никто не путал своё с нашим.

Пока мы их уговаривали, у нас новые путаники наросли, что своё с нашим местами хотели переставить. И снова стало нужно с ними возиться, чтобы отделять и чтобы дети на них пальцами показывали…

Запутанная штука – эта история. Не соскучишься. Но раз взялись – надо делать.

Жалко, что планета на всех одна и не делится…

Семейная притча

Один муж жил в справедливом обществе, но имел злую жену и квартиру на северную сторону. У них были толковые дети, его уважали на работе, хотя мать его супруги была базарная торгов­ка и склочница.

Ездили они с женой по путёвкам на курорты и за границу, растили детей. Однажды его отца неудачно оперировали в боль­нице. Нянечек там не хватало, нужно было дежурить по ночам, но злая жена, толковые дети и тёща-торговка отказались, а у него были ночные смены… Когда отец умер, нужно было обме­нять его квартиру, где ещё жила парализованная мать, на одну общую большей площади. Его жена мало дала агенту обменного бюро денег, и он обманул их: квартира оказалась возле завода, где по ночам из труб шёл дым. Это отключали фильтры, чтобы выполнять план. И ещё гудели грузовики. От всего этого у его матери началась астма.

Поэтому он поехал на север, чтобы заработать денег, чтобы лечить мать, а его жену выбрали в предместкома. Дочь в это вре­мя не добрала два балла и институт, потому что у неё не было репетиторов, и тёща стала приучать её ходить с ней на рынок торговать гладиолусами. А в это время сын связался с тёмной компанией, где ценили диски и антикварные книги.

Когда отец вернулся, его вызвали в следственные органы и попросили точно написать, как и что он заработал, потому что за той стройкой на Севере давно следили. Ему дали только три года условно с конфискацией, но жена успела всё ценное перевести на себя и оформила развод. Дочь вышла замуж за моряка торгового флота и уехала, а сына за махинации определи­ли в колонию.

И хотя формально он был в разводе, он ездил из общежи­тия «химиков» ужинать домой, по-прежнему ценил супругу, не имел претензий к обществу и во всём обвинял ту старую кварти­ру на северной стороне…

Диалог

– Сколько вы дадите, если я вас полюблю? – сказала умная женщина расчётливому мужчине.

– Всё, что имею, будет ваше, – сказал тот, радуясь, что у него несколько сберкнижек.

– Учтите, я люблю развлекаться, ходить в компании и ез­дить на автомобиле, – перечислила она, поправляя причёску перед крошечным зеркальцем, вытащенным из косметички.

– Наши вкусы совпадают: я вожу собственную машину, у меня остряки-приятели, а без магнитофона и наушников я не ложусь спать…

– Кроме того, я должна шить у модной портнихи, бывать на премьерах спектаклей, иметь приёмные дни со шведским сто­лом и ездить за границу раз в два года…

– Удивительное совпадение: моя сестра – модельер, брат – администратор театра, сам я работаю метрдотелем в ресторане, где в отдельном кабинете по субботам ужинает завотделом меж­дународного туризма…

– Но я не выношу запаха мужских носков, храпа по ночам, волосатой груди и докучных расспросов.

– Вам повезло: я стираю всё сам и готовлю обеды, сплю, как сурок, и волосы у меня на груди накладные. Я тоже не люблю давать отчёты, где я бываю и что делаю. Значит, мы можем дого­вориться?

Разговор шёл не в сумасшедшем доме, а за столиком столичного кафе. И самое странное было то, что оба говорили правду.

Лес

На окраине города был лес. Ему было много лет, но никто не знал точно – сколько именно. Лес был сосновым бором, а к реке переходил в осинник. Самые старые его деревья могли бы поведать историю, как появились в этих местах бородатые люди в армяках и с топорами, как пили воду из родников и молились на медные складни, которые доставали из-за пазух.

Но старые сосны молчали, потому что люди были недолго­вечны, часто ссорились и в гневе часто рубили топорами не дере­вья, а слабые тела друг друга. И тогда у подножия сосен вырас­тали холмики с крестами, которые быстро чернели от дождя и снега и сгнивали бесследно.

Потом появились другие люди – в сапогах и в поддёвках, с фуражками на головах и с шашками, которыми они тоже час­то махали друг перед другом. Они ездили верхом на животных, которые не водились в лесах, и лес удивлялся – какими про­жорливыми были эти существа.

Лес знал, что у него впереди много времени, и молча усту­пал людям, когда они убивали его детей, чтобы построить себе жилища, согреться зимой, выточить колыбели своим чадам и изладить ходки для быстрой езды на своих животных. Он был снисходительным к людям, потому что его дети росли быстро, были нетребовательны к теплу и солнцу, а внуки могли свобод­но улетать за много сотен вёрст по ветру. А люди видели эту силу леса и завидовали ему, стараясь как можно больше отнять у него земли и воздуха. Ведь они не умели того, что умел лес.

Странно было при этом, что благодетелем всего они счита­ли худого бородатого человека, которого лес видел на складнях, только теперь они вырезали его из дерева и приколотили к кре­сту и звонили во имя его с колоколен, как будто бы он хранил и кормил их, а вовсе не лес.

Но сосны и берёзы молчали, потому что понимали, что че­ловек ещё слишком неразумен, чтобы понять суть вещей.

A люди всё больше наловчились мучать лес. Они рубили деревья в кучи, засыпали их землёй и долго жгли, чтобы лес не узнавал своих детей – такими чёрными они становились. Так получался древесный уголь, который увозили, чтобы на нём плавить руду и делать железо. А железо было им нужно, чтобы больше убить леса, потому что людям хотелось властвовать на всей земле, и лес им мешал

Но лес знал, что железо не может рождаться каждой весной снова. Оно было, как те люди, что растворялись его корнями, спрятанные глубоко в земле и забытые другими, новыми людь­ми. Железо тоже знало это, что оно не имеет силы жить, но ему было безразлично – раз люди хотят обманываться, пусть обма­нываются.

Так люди перестали верить бородатому богу и стали верить только лесу. Лесу было жаль испуганного бога, и он хотел спря­тать его у себя, потому что у него было много времени впереди, а у бога уже времени почти не оставалось. Но бог сам боялся леса и спрятался в камни – тоже неживые и равнодушные ко всему.

А железо всё росло и всё больше ненавидело живое. Оно хоте­ло, чтобы все люди работали на него. И люди сменили одежду, чтобы ловчее служить железу: они носили прочную кожу и кас­ки на головах, потому что железо было сердитым и часто напа­дало на них. И своих погибших люди по-прежнему приносили к подножию леса, хотя и не сознавали, почему они так делают.

Железо съело почти всех тех животных, на которых езди­ли люди в фуражках, и съело много людских детей, потому что люди стали ссориться всё чаще и чаще, и железом убивали всё больше друг друга. Наконец они испугались и задумались: вправду ли железо – это бог?

Они с грустью посмотрели на лес и снова позавидовали ему, как это делали их давно умершие предки: лес был живым, и в нём всё совершалось не по чьей-то прихоти, а по природной прав­де. И крошечный муравей в нём так же был велик и бессмертен, как самое могучее и кряжистое дерево.

Но людям трудно было сразу понять лес, который был древ­нее и мудрее их. И хотя сменили они ради него одежду, и при­шли не в касках и не с железом наперевес, как было испокон веков, а в белых больничных халатах и с приборами в чемоданах, всё равно они не поняли целого. Разглядели они в испуганные микроскопы… муравья. Как он чистил и холил лес, и как нёс свою службу истово и не требуя ничего взамен, что было неслы­ханно для людей.

И тогда люди решили изготовить себе тоже рабочих мура­вьёв – таких же крошечных и всесильных, бессловесных и вы­годных, чтобы не надо было самим заботиться о железе, запол­нившем их города. И все люди согласились, потому что им было страшно наедине с мёртвым железом. И не было уже от него ни­какого покоя. Им хотелось живого друга, который бы служил им так же верно, как настоящий муравей – лесу…

Но лес знал, что дело вовсе не в одном мыслящем и верном муравье. В лесном его мире жило бесконечное множество существ, не таких прожорливых, как людские, но не менее важных и муд­рых, без которых лес не мог быть самим собой. Пока люди и не подозревали о них. Они только-только прикоснулись к сути ве­щей, и лес не осуждал их за это.

Он был настоящий гуманист и спокойно позволял рассмат­ривать себя. «Всё же лучше попробовать скопировать моего му­равья, – думал он, – чем убивать друг друга и переводить моих сыновей на дрова и уголь».

Даже бумага – и то не лучший способ постижения леса…

На илл.: Добросердов Дмитрий. Спальный район