Светлана РУДЕНКО. Вера. (2002)
Зимой и поздней осенью одиночество чувствуется сильнее всего. Темнота наваливается на город сразу же после обеда, и в пустой квартире с видом на четыре закопченные трубы я ощущаю себя словно в преисподней. Понимая, что все равно не усну, набираю телефон Веры.
...Вера встречает меня на пороге в длинной черной юбке и темном платке, повязанном под подбородком.
- Мы в храм, - сразу с порога говорит она мне, - поехали с нами. Ее трехлетний сын, не хныча и не капризничая, мужественно борется с поношенным комбинезоном. Мама с сыном живут на заброшенной подмосковной даче, по дому гуляют сквозняки. А полы давным-давно сгнили, так что Кирилл кашляет до самого мая. Он почти все умеет сам - одеваться, есть овсяную кашу и сидеть в одночестве по выходным вместе с котом Масей, когда выпадает Верина очередь дежурить на работе. По календарю зима вроде бы на исходе, а снегу в поселке не то, что в Москве, где с ним отчаянно воюют дворники.
Служба в храме уже идет, тихо мигают свечи, а я глядя, как искренне молится Вера, завидую ей и вспоминаю ее лет десять назад...
Красавица Вера в шутку собиралась открыть клуб разбитых мужских сердец. Правда, липли к ней все какие-то хлюпики, угрожавшие самоубийством, если она отвергнет их любовь. В маленьком провинциальном городке к двадцати двум годам Вере стало тесно, и она, устроив прощальный ужин для своих кавалеров, отправилась в Москву. Здесь без труда поступила в Литературный, удивляя преподавателей дерзостью и талантом.
В общаге жить не стала, сняла подмосковную дачу и там написала свой первый роман. Солидные издательства хвалили, но печатать не печатали. Вера унывать не стала, написала другой, а тем временем влюбилась в соседа по даче - художника Николая. Они ходили по выставкам и театрам, покупали самые дорогие билеты на заезжих знаменитостей. Вера была счастлива, а я приезжая к ней в гости, завидовала ее богемной жизни. Мы с Верой были землячками, но на этом сходство заканчивалось - роман у меня не получался, я жила в общаге и была одинока. По вечерам мне приходилось читать Белинского и Аполлона Григорьева, но ради этого и не стоило ехать в Москву...
Дальше все было как в сентиментальном бразильском сериале - Вера оказалась в интересном положении, и ни в какую не хотела избавляться о ребенка. Николай продал дачу и навсегда исчез из поселка, где все друг друга знали. Возвращаться домой для Веры было страшнее смерти, а жить на даче без воды и почти что без тепла невозможно. Сердобольные подруги нашли ей комнату в Москве, хозяином которой оказался одинокий алкоголик, женившийся на Вере и усыновивший ее ребенка. У Веры появилась московская прописка, в институте, который она к тому времени благополучно заканчивала, ей бешено завидовали иногородние, шептали за ее спиной:
- Окрутила парня...
А парень пил по-черному. Уже через месяц после свадьбы он выгонял Веру из квартиры и требовал денег на водку. Благодарная Вера все терпела и спасала, его как могла -ходила по наркологическим клиникам, экстрасенсам, целителям и наконец пришла к батюшке. Кирилл постоянно болел, денег нет хватало, а муж-алкоголик оказался сущим деспотом. Бежать было некуда - не домой же на Украину! Облегчение Вера испытывала лишь в Храме. Теперь она ходила туда почти каждый день и Кирюшу брала с собой. Стоять с ребенком было тяжело, он иногда громко плакал, но чем тежелее было физически, тем странное облегчение испытывала Вера на душе. Она молилась и просила прощение - за несчастных провинциальных хлюпиков, за беспечную свою молодость, за написанные романы и счастье с Николаем. .. Кирюша теперь уже сам просился в храм, с удовольствием причащался и за стол не садился, не произнеся на нараспев "Отче наш" и не подождав, пока Вера перекрестит еду...
Вера с мужем разъехалась - он остался в московской квартире, а она опять вернулась на дачу, в тот же поселок, где у мужа был давным-давно не ремонтированный домик. Вера как могла боролась с бытом, давала уроки английского соседским детям по даче и успевала работать в Москве переводчиком в солидном издательстве. Но главная ее жизнь была дома - с Кирюшей и в храме.
- Кирилл не смотрит телевизор, - как-то сказала мне Вера, - он и для здоровья вреден, а главное для души.
Я смотрю на Верины руки - ей чуть за тридцать, а они уже почти черные от холодной воды и работы, потрескавшиеся руки прожившей жизнь старухи. Она не ест скоромного и соблюдает посты, а по воскресеньям встает ни свет ни заря успеть к заутрене, а вечером допоздна молится.
А я ей снова завидую - она не одинока...
