Вера СТРЕМКОВСКАЯ. Нынче вечером в Гётеборгской опере премьера

Высокая стеклянная стена отделяла серый залив с виднеющимися на противоположном берегу новостройками от залитого щедрым майским солнцем фойе оперного театра, по которому чинно прохаживались нарядные парочки, доверчиво приняв под руку друг друга.

С той стороны неслышно плескались в борт пришвартованного корабля со спущенными парусами хаотичные волны, а здесь вызывающе громко смеялись чему-то у барной стойки смело причесанные женщины, окутанные душистыми ароматами духов и свежезаваренного кофе.

Яркий солнечный свет ослеплял, заставляя щуриться, мешая разглядывать причудливые наряды свободно-демократического стиля: потерявшие форму и цвет вязанные кофты, резиновые с белыми подошвами полукеды, отделяемые от укороченных в обтяжку брючек полосками голых ног, вытянутые несвежие футболки, громоздкие рюкзаки, перевешивающие фигуры юного поколения, упрямо не придерживающегося никаких сдерживающих норм во внешнем облике. Что поделать, современность диктует свои правила, и не только режиссерам-постановщикам театров в виде поиска новых идей.

Публика по-своему ожидала этот спектакль, символизирующий для многих глубинные оттенки типично русских образов в историческом контексте знаменитой драмы Пушкина.

Нынче вечером в Гётеборгской опере премьера: «Борис Годунов» Модеста Петровича Мусоргского.

Композитор так вдохновенно, с особым чувством трудился над этой магической музыкой, посвятив ей всего себя, что даже отказался от женитьбы на любимой женщине, чтобы не навредить творчеству. Обдумывал и выписал каждый образ, каждое движение исполнителей на сцене, вплоть до мимики на лице.

Главный же герой произведения – русский народ.

В автографе-посвящении на клавире так и написал: «Я разумею народ как великую личность, одушевленную единою идеей. Это моя задача. Я попытался разрешить ее в опере...».

Известнейшие оперные театры предоставляли свои сцены для постановки «Бориса Годунова» «с особой радостью прикосновения к вечно прекрасному и бессмертному».

1911 год. Мариинский театр, в роли царя Ф. Шаляпин. В зале присутствует император Николай II со своей семьей. Воспользовавшись этим, хористы и часть солистов решили попросить у императора повышения жалования. Заранее сговорившись, во время исполнения оперы они упали на колени, простерли руки, и стали петь сочиненный ими гимн царю. Шаляпин, не зная о готовившейся акции, поспешил на сцену, и замер в изумлении. Однако Николай II не разобрал, о чем пели солисты, и решил, что таким образом они выказывают ему свою любовь. А Шаляпина потом укоряли, что он не пал на колени перед самим государем.

Май 1908 года. Знаменитые Дягилевские Русские сезоны. Премьера в Парижской «Гранд-Опера», огромный успех. Солистку Наталию Ермоленко-Южину, исполнявшую партию Марины Мнишек, даже представили к ордену Почетного легиона.

1913 год, Нью-Йорк, Метрополитен-опера. Премьеру дирижирует Артуро Тосканини.

В 1989 году снята кинолента с участием Галины Вишневской в роли Марины и Руджело Раймонди – партия Бориса. Дирижирует оркестром М. Ростропович.

2010 год. В Метрополитен-опера новое прочтение классической оперы дирижирует Валерий Гергиев.

Как и всякий настоящий шедевр, опера эта входит в репертуар многих мировых театров, и, конечно, имеет множество версий, и достаточно непростую судьбу.

Гётеборгский оперный театр в этом ряду не исключение.

Май 2018 года. Постановка приглашенного (лучшего) немецкого режиссера П. Конвичного.

На сайте театра краткая история и предупреждение о том, что во втором акте громко звучат церковные колокола, что, впрочем, ничуть не отпугнуло первые ряды партера.

Почтенного возраста дамы, с кольцами из больших натуральных камней на скрюченных пальцах, с трудом передвигаясь в сопровождении спутников, бережно поддерживающих их под локоток, с театральными сумочками и без. Прижимаясь к спинкам сидений, то тут, то там поднимаются вежливо кивая устроившиеся уже, пропуская запаздывающих, опять садятся… третий звонок. Расселись, обратившись во слух.

Занавес взлетел, явив местной публике тот самый народ, именуемый Мусоргским великой личностью, одушевленной единой идеей: в лохмотьях, развалившись прямо на полу, перед золотистого цвета квадратным домиком с красными шторками, в котором, как в театре-балагане дергаются поющие куклы, изображающие главных действующих лиц.

Внемля балагану, герой-народ возбужденно вскрикивает, и вздорно гугонит, то и дело вздергивая руки с бутылками чего-то прозрачного, видимо водки, которую эти оборванцы, окруженные такими же босяками – детьми, пьют, запрокинув голову, на протяжении двух с половиной часов без паузы, потом бросают бутылки, и откручивают пробки у новых.

Фрагмент спектакля в Гётеборге 

Иногда солисты все-таки перенимали инициативу у кукол, и пели сами, выползая на сцену на коленях, и отползая в какие-то щели. Действие разворачивалось из положения на коленях, к положению все вповалку.

Настоящим же познанием тайны русской души стали откровенные сцены секса с перетягиванием синего матраца под тягучие мотивы зычных народных песен «Во городе было во Казани…», и оседлавшая царевича царица, которая насилуя его – поет, а потом этот царевич (женская роль) в коротких штанишках, и белых гольфах ползает на коленях, и играет танками, и длинной подводной лодкой.

Между актами свирепо опадал черный тяжелый занавес, и зрители, в полной темноте и продолжительном ожидании следующего явления, должны были бы ощущать эффект предчувствия «смутного времени», но от недопонимания идеи вели себя неадекватно: похохатывали, переговаривались, раздраженно кашляли.

Занавес взвился вновь, открылся тот же народ вповалку, на том же месте перед домиком, спьяну, видимо, так и не вставали, не смогли поменять позицию.

Однорукий Пимен, стоя на коленях, пишет «…еще одно последнее сказание…» ножом в виде огромного креста на голых спинах солдат. Те послушно подползают, подставляют согнутую спину, натурально стонут от боли, отползают в сторонку, повернувшись к залу окровавленной спиной. Пимен подзывает следующего, и так до конца акта, когда, утомившись, перестает петь басом, и все вместе уползают под развалины кукольного театра.

Двое полицейских на коленях отдают честь непонятно кому.

На втором балконе длинная очередь сгорбленных фигур медленно потянулась к выходу, как мотыльки на теплый свет спасительно открывшейся двери. Партер сильнее вжался в кресла.

***

Русские всегда не умели одеваться, особенно в ту эпоху, как видно из задумки режиссера: исполнители пели в исподнем, а царь Борис в белых семейных трусах. Мужчины переодевались девушками, монахи представали насильниками, а бояре в черных костюмах при галстуках, и в солнцезащитных очках стреляли из пистолетов, и убили сразу после известной арии (…аа-аа, обидели…) юродивого с длинным пластиковым носом.

Потом надувные декорации сдулись, зато удачно дополнил пейзаж желтый воздушный шарик, который безутешный Борис привязал к металлической продуктовой тележке, отнятой у юродивого.

В финале вышел вставший с колен народ, все в золотых одеждах, вместо бутылок –  аксессуары – громадные пакеты с покупками из бутиков, и стали демонстративно примерять обновки, не обращая внимания на пропавшего Бориса.

А он, переодетый олигархом на отдыхе (безрукавка в тропических узорах, солнцезащитная шляпа, и черные очки), спустился как в трюм яхты в оркестровую яму, и вышел оттуда только на поклон, под вопли и свист зала.

Вот так ярко и незамысловато нарисовал нам немецкий режиссер силами шведских артистов портрет Всея Руси в историческом проеме. Смотри, цивилизованная Европа, внемли, что есть темная Россия, кто они русские, – дремучие, алкоголики, живодеры… Страшно, непонятно, мучительно-тошно.

У кого еще остались сомнения по поводу бесчестного вмешательства в чужие выборы, непотребных делишек в Солсбери, химических атак в Сирии? Чур меня, чур!..

Будучи накануне изгнанным из театра обратно в Германию за недостойное грубое поведение в отношении солистки хора, сам режиссер на премьере не присутствовал, но он и так все сказал, что хотел. Только вот не смог разделить успех постановки.

Модест Мусоргский тоже не присутствовал по известным причинам, но в свою очередь тоже успел сказать все, что хотел, и даже написал в письме к А. А. Голенищеву-Кутузову: «Какой обширный, богатый мир искусство, если целью взят человек!»

У гардероба съежилась в ожидании сопровождающего куратора темная стайка испуганных девушек в черных платках и длинных черных платьях. Впервые посетившие оперу в порядке бесплатного приглашения по программе интеграции, и познакомившиеся таким образом с богатой русской культурой, они тревожно вглядывались поверх голов движущейся к выходу разноликой толпы, которая на выходе разделялась на два параллельных течения, обходя таким образом кричащего человека в нелепом балахоне. В первый момент показалось, что он из спектакля, но нет, это всего лишь городской малоимущий, настырно тыча в опущенные лица, предлагал каждому купить журнал «Фактум», от продажи которого он традиционно получит половину вырученных средств.

Металлические прутья строительного забора в дальнейшем выровняли строй, уводя ошарашенных, и оглушенных премьерным показом к автобусной остановке, куда назойливо привязавшись, провожал их пронизывающий холодный ветер, словно играя, подбрасывал им под ноги  шуршащие обертки, надорванные пакеты, и конвульсивно изогнутые окурки сигарет.

На заглавной илл.: Экспортный вариант оформления аудио с записью оперы «Борис Годунов» Модеста Петровича Мусоргского. 1984 год.