Сергей КУНЯЕВ: «...Мы жили бы в совершенно ином мире, если бы жили вообще»
Сергей Станиславович Куняев (родился 23 мая 1957, Москва) – критик, литературовед, архивист, исследователь. Соавтор биографии Сергея Есенина (написана вместе с отцом, поэтом Станиславом Куняевым), автор книг «Николай Клюев», «Русский беркут» (о жизни и творчестве Павла Васильева) и др. Заместитель главного редактора журнала «Наш современник».
– Сколько времени создавалась Ваша книга «Есенин»?
– Материал я собирал на протяжении почти двадцати лет. Сама же книга была написана быстро – в течение ноября-декабря 1994 года.
– Вы говорите, что эта книга была задумана и рождалась «в тяжелейшее для России время. С не меньшей яростью, нежели тогда, унижается Россия и её национальные поэты». Поясните непросвещённому читателю, о каком периоде времени и каких поэтах идёт речь?
– Речь идёт именно о начале 1990-х годов, когда само слово «русский» ассоциировалось в средствах массовой информации – печати, радио, телевидении – захваченных или скупленных новыми олигархами и где правила бал их челядь – с шовинизмом, фашизмом. Было сделано всё, чтобы само слово «русский» исчезло из обихода. В журнале «Новое время» под словами «самый читающий народ» изображался осёл над раскрытой книгой. Николая Рубцова в открытую называли «Смердяковым русской поэзии» (это определение принадлежит одному «доктору филологических наук», фамилию которого нет никакой охоты произносить). Николай Тряпкин за последние десять лет своей жизни не мог издать ни одной книжки и до сих пор многие стихотворения поэта, опубликованные в это время в газете «Завтра» и в журнале «Наш современник» издатели боятся включать в его книги. Юрий Кузнецов… Его имя в эти годы было вообще окутано густой пеленой молчания (ни о его смерти, ни о смерти Тряпкина наше «демократическое телевидение», гласно скорбящее об уходе того или иного юмориста, не проронило ни слова). Вот о каком периоде и о каких поэтах идёт речь.
– «Именно люди есенинского «безразмерного» склада были главными созидателями истории во всех социальных и политических слоях…» Сейчас есть такие люди?
– «Есенинский» тип русского человека за прошедший век никуда не исчез, хотя за эти десятилетия было сделано немало, чтобы подобный тип больше не появлялся в нашей жизни (над этим усиленно работали как советская, так и постсоветская власти). Если угодно – Юрий Гагарин – это классическое воплощение «есенинского» типа. Русский пассионарий. Если бы не было таких людей – неизвестно, как сложилась бы наша история последнего столетия. Возможно – неизмеримо хуже и трагичнее. А, возможно, нас уже и не было бы, как нации, как народа. Безусловно, такие люди есть и сегодня. И если о них почти не говорят, а то и всячески стараются замолчать – это не значит, что их нет.
– Рассказывая о последних днях жизни Есенина, Вы упоминаете, что тогда настал момент свести счёты с «чёрным человеком», воплотившемся в легендах и сплетнях, провести грань между собой и чёрным мифом, созданным как самим поэтом, так и окружающими его людьми. Очевидно, что сам Сергей Александрович не успел это сделать, ведь многие до сих пор не видят разницы между Есениным и «чёрным человеком». Как развеять этот «чёрный миф»?
– Что значит «не успел»? В первую очередь, этот миф развеял сам Есенин в своей поэме «Чёрный человек». Надо только внимательно и вдумчиво прочесть её, а не повторять банальные пошлости о «суде поэта над самим собой». Есенин не раз повторял, что эта поэма написана по следу пушкинской маленькой трагедии «Моцарт и Сальери». Пушкинский Сальери ставит перед собой сверхзадачу: «остановить» Моцарта, дабы спасти и оставить в памяти потомков «жрецов, служителей музыки» вроде себя со своей «глухою славой». И прибегает ради этого к яду.
ХХ век разнообразил средства. Можно подослать убийц, можно написать донос, чтобы «соперник» никогда не вернулся из мест весьма отдалённых. А можно – создать соответствующую репутацию. Преимущественно мемуарами. И если мы вчитаемся в обилие сочинений о Есенине, написанных сразу после его смерти, в основном, не любившими и не понимавшими его людьми, то увидим тот же монолог «чёрного человека». Есенин всё это предвидел и, по сути, без надежды попросил однажды Мариенгофа: «Толя, когда я умру, не пиши обо мне плохо». В результате мы получили «Роман без вранья». Развеять этот «чёрный миф» может только сама поэзия Есенина. Вот уж что никак не состыкуется ни с каким «чёрным мифом» так это сам есенинский стих.
– Вы слышали о книге Захара Прилепина «Есенин»? Как Вы смотрите на то, что писать биографию великих берутся дилетанты, люди, не занимающиеся профессионально историей литературы?
– Что касается биографии великих… Можно выдавать одно жизнеописание в серии ЖЗЛ за другим, как это делает Алексей Варламов, конструируя книги из уже вылепленных и обожжённых кирпичей – цитат из написанного до тебя. Можно годами вдумываться в одну и ту же судьбу. Я с интересом читал прилепинскую биографию Леонида Леонова, но не мог не отметить: о главной книге Леонова «Пирамида» в этом сочинении не сказано практически ничего! И это о многом говорит.
Я не читал прилепинскую биографию Есенина целиком. Но те отдельные главы, которые попались мне на глаза, не произвели благотворного впечатления именно своей тональностью. Очень важно выбрать нужный тон – авторская интонация скажет многое внимательному читателю.
Мне кажется, Есенин – не поэт Прилепина. И нет никакой случайности в том, что автор среди значительных имён в русской поэзии ХХ века постоянно «всовывает» Мариенгофа. От которого ни в истории, ни в памяти человеческой не осталось ни одной строки! Подлинную бездарность и подлинного дилетанта в литературе. Что же тут можно сказать об авторском вкусе в первую очередь?
– В декабре столетие издания «Ключей Марии» Есенина. Об этом удивительном, гениальном произведении я узнала только благодаря Вашей книге: в школе ни один учитель не говорил о том, что у Есенина были работы в прозе, на это не указывает ни один школьный учебник. Как Вы считаете, почему проза Есенина отсутствует в школьной программе?
– Это зависит от учителей, которые, как я понимаю, в своём большинстве понятия не имеют об этой работе. Я считаю, что «Ключи Марии» необходимо читать на литературных факультативах, и, естественно, знакомить с этой работой на «есенинских» уроках литературы. Один этот текст не оставит камня на камне от до сих пор звучащих разговорчиков о какой-то есенинской «недообразованности».
– Вы мало говорили в книге об отношениях Есенина с женщинами. В последнее время это явление нередкое в биографиях не только Есенина, но и других русских поэтов, писателей. Например, в этом месяце вышла книга М. Акимова «Женщины Гоголя». Как Вы смотрите на то, что многие исследователи творчества великих делают упор на анализ личной жизни?
– Эта тема заслуживает ровно того внимания исследователя, сколько придавал ей значения сам поэт. Невозможно не заметить: лучшие любовные стихотворения поэт посвящал женщинам, с которыми, по сути, у него любви «не случалось». Анна Сардановская, Августа Миклашевская, Шагане Тальян остались в нашей памяти воздушными, нереальными образами, созданными поэтом – и оттого ещё более притягательными. Это и есть магия поэзии.
В то же время ни Анна Изряднова, ни Зинаида Райх, ни Айседора Дункан, ни Софья Толстая не удостоились ни одного стихотворного посвящения. Попытки «притянуть» к ним то или иное стихотворение Есенина выдают всю тщету подобных устремлений. Вся его любовная лирика – о жизни, что «былой не была». Вот о чём можно было бы плодотворно порассуждать вместо того, чтобы писать очередной фолиант на тему «Женщины в жизни…»
– Главу десятую Вы начинаете с цитаты Есенина: «Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живём». Разве сейчас не хуже?
– Хуже и паскуднее. Потому что сейчас художественное слово не влияет ни на что. Писателя как такового у нас в стране официально нет. Писательское сообщество – любого толка – воспринимается официальной властью на уровне кружка кройки и шитья. Власть сделала всё, чтобы отгородиться непроницаемой стеной от классики и современной литературы. Последствий этого «отгораживания» она не может и не желает понимать. Тем более не желает думать, что тем самым она обесценила свободу слова, как таковую. Думаю, что тяжкая расплата за это безсмыслие ещё воспоследует.
– Не кажется ли Вам, что современная литература и публицистика переживает век, похожий на век «напостовства», где характерной чертой являлась русофобия?
– С чего, по сути, началась «горбачёвская перестройка» в литературе? Мне сейчас скажут – с публикации неизвестных в Советском Союзе произведений. Но параллельно с этим шла реабилитация самой «чёрной» напостовщины. Вовсю раскручивалась моральная реабилитация таких персонажей, как Леопольд Авербах, Семён Родов и им подобных – «пострадавших от сталинизма». Но главное всё же заключалось в том, что приёмы «напостовства» были великолепно усвоены многочисленными литераторами и критиками, надевшими на себя того «демократов». Вчитайтесь в их сочинения, и вы не отличите их от предшественников. Одни и те же заклинания, направленные против «имперскости», «великорусского шовинизма», одни и те же клише, исполненные оголтелой русофобии. Сейчас эта истерика слегка поутихла – но именно слегка. По сути ничего не изменилось, особенно если учесть фактическое уничтожение последних в столице очагов русской культуры – Института русской цивилизации, Фонда славянской письменности и культуры, МХАТа им. Горького.
– Рассказывая об отношениях Есенина с Пильняком, Вы говорите, что он «порвал с ним всякие отношения, услышав широковещательное заявление модного писателя: «Искусство у меня вот где, в кулаке зажато. Всё дам, что нужно и что угодно. Лишь гоните монеты. Хотите, полфунта Кремля отпущу?» Не кажется ли Вам, что современное искусство состоит в основном из «пильняков»?
– Преимущественно оно состоит из тех «пильняков», которым до Бориса Пильняка, как писателя, как до неба. Но деляческая хватка, деляческий цинизм сейчас таковы, что прежним «пильнякам» и не снились. Вот уже много лет в нашей культурной жизни господствует принцип «лишь гоните монеты». И тогда будет вам и «полфунта», и «фунт Кремля» и много ещё чего нужно… И при этом нельзя не сказать, что и ныне в литературе и в искусстве работают люди, которые не способны продаваться ни за какие «полфунта».
– Именно Вы обнаружили в 1991 году в архивах КГБ тезисы А. Ганина и дали им вторую жизнь. Почему в условиях политики антисоветизма государственные СМИ до сих пор не говорят о них?
– В том, что о них молчат, заключён свой смысл. В своё время ГПУ отказалось проводить по этому «делу» открытый процесс – слишком много сочувствия подсудимым он вызвал бы. В этих тезисах – «Мир и свободный труд народам» – обнажена и доведена до раскаления русская тема. Тема уничтожаемого народа. И чего удивляться тому, что эти тезисы, несмотря на весь их антисоветизм так и не востребованы? Ведь, по сути, те, кто сейчас определяет государственную идеологию (при её формальном якобы «отсутствии»), – духовные наследники чекистов 1920-х годов. Тогда идеалом была «мировая революция». Сейчас – «цивилизованное человечество». И дела им нет до того, что это «человечество» не желает жить в едином «плавильном котле», что у каждого народа – свой образ жизни и свои традиции. Чему здесь удивляться, если само понятие «русский» – имя государствообразующего народа — отсутствует в нынешней Конституции? Что само это понятие негласно отождествляется с понятием «великорусского шовинизма» (это «замечательное» отождествление открытым текстом проводилось в конце 1980-х – и с тех пор ничего, по сути, не изменилось).
– Сейчас мало знают и о Николае Клюеве. У Вас есть книга о жизни и творчестве поэта, в конце которой Вы говорите: «Посмертная судьба творческого наследия Клюева не менее интересна, чем его изобилующая крутыми поворотами жизнь. Об этом можно и нужно писать отдельную книгу. Я же остановлюсь на нескольких существенных фрагментах». Вы планируете написать книгу о посмертной судьбе творчества Клюева?
– Эта тема пока отложена в долгий ящик. Перечитывая сейчас биографию Клюева, изданную в ЖЗЛ, я обнаруживаю определённые пробелы и неточности, которые необходимо устранить при переиздании, которое, надеюсь, не за горами.
– В одном из эфиров на «Радио Свобода» прозвучала фраза Бориса Парамонова: «Можно указать на нынешние – позднесоветские и постсоветские – параллели к явлению Клюева, два отчасти сходных имени назвать: Солженицын и Синявский». Как Вы прокомментируете это высказывание?
– Здесь особо нечего комментировать. Эти «выверты мысли» имеют чрезвычайно малое отношение к реальности. Прежде всего – ничего «отчасти сходного» нет и в помине между Солженицыным и Синявским (не говоря уже о том, как они относились друг другу – перечитайте «Колеблет твой треножник» Солженицына и «Чтение в сердцах» Синявского). А что касается Клюева… Ему никаких «параллелей» – ни «позднесоветских», ни «постсоветских» – нет в природе. Отдельные элементы поэтического мира Клюева присутствуют в творчестве Николая Тряпкина и – с другой стороны – Юрия Кузнецова. Но Клюев, как фигура, как поэтическое целое – не имеет последователей. Это единственный подлинно религиозный русский поэт в секулярном ХХ столетии. И этим всё сказано.
– На одной из лекций Юрий Михайлович Павлов спросил у студентов: «Кто такой Николай Клюев?». Ответ знали от силы два человека из всей группы. Молодёжь практически не знает о Клюеве. Неудивительно, ведь в школах о поэте либо вообще не говорят, либо обходятся поверхностным анализом одного стихотворения. С чем это связано?
– Прежде всего с тем, что учителя сами не знают, как подойти к поэту. Я порекомендовал бы в качестве «пособия для учителей» две книги Василия Григорьевича Базанова: «С родного берега» и «Сергей Есенин и крестьянская Россия». Это будет своего рода «вводом» в тему поэзии Русского Возрождения, которую современники определили, как «новокрестьянскую», сузив и, в конечном счёте, исказив её суть. Клюева надо читать в школе вслух – «Избяные песни», фрагменты из поэмы «Мать Суббота», вводя учеников в космос русской деревни, объясняя параллельно те реалии этого уникального мира, которые уже становятся столь же «понятными», как реалии Древней Греции при чтении «Илиады».
– Помимо книг, у Вас есть множество статей, посвящённых творчеству русских поэтов, писателей, критиков. Одна из них о В.В. Кожинове. В ней есть цитата критика: «Не буду скрывать, что мне особенно дороги написанные в середине 1960-х годов статьи, воздающие должное таким художникам, как В. Белов, Н. Рубцов, В. Соколов, В. Шукшин, чьё творчество обрело позднее самое высокое и самое широкое признание». Эти писатели, действительно, обрели признание, но сегодня широкому кругу они неизвестны, как, скажем, известен Солженицын. Многие школьные учителя их фамилии даже не слышали, а молодёжь не знает их творчества. Как с этим бороться?
– Мы опять говорим о школьных учителях… В своём большинстве – это выпускники 1990-х годов – времени разброда, развала, крови, абсолютного кошмара, примерно сравнимого с первыми пореволюционными годами. Кроме того – радио, телевидение, почти все газеты – наперебой! Кто круче?! – издевались над самим понятием «самая читающая страна». Глубокомысленно изрекали, что надо кончать с отечественной «литературоцентричностью»… Людоедский индивидуализм проповедовался на каждом перекрёстке. И сейчас мы задаём вопрос: почему школьники не знают ни имён, ни произведений замечательных русских прозаиков и поэтов? Их ведь, в отличие от Солженицына, не «втискивали» в школьную программу, пользуясь соответствующим административным ресурсом. Саму программу по литературе изуродовали так, что школьники перестали читать Достоевского и Толстого. Мы о чём говорим?!
Выход один: надо такими же административными мерами (и плевать на всех, кричащих о свободе выбора»! Можно ведь «свободно» превращаться в обезьяну, сидящую за компьютером!) в н е д р я т ь русское классическое слово в школьную программу, в которой д о л ж н ы б ы т ь и Белов, и Соколов, и Рубцов, и Шукшин. Может найтись там место и Солженицыну – его рассказу «Матрёнин двор» («Архипелагу ГУЛАГ» – даже в сокращённом варианте – там абсолютно нечего делать). Но опять-таки, думается, школьная программа по литературе д о л ж н а стать предметом всенародного обсуждения. Потому что, в данном случае, речь идёт о психическом и интеллектуальном здоровье следующих поколений.
– В статье о Вадиме Валериановиче Вы говорите: «И до сих пор мудрое и объединяющее кожиновское слово, по сути, изгнано из мира современных телеристалищ и «ток-шоу» на «исторические темы» по причине крайнего неудобства существования нынешних «дуэлянтов» (и с той, и с другой стороны) рядом с ним». Что Вы подразумеваете под «неудобствами»?
– После кожиновских книг «История Руси и русского слова» и «Россия. Век ХХ-й» стало невозможно разговаривать об отечественной истории в привычной тональности и привычных схемах – выдирая отдельные факты и оперируя ими, как рогатый на душу положит, и отвечая своими собственными «выдирками». Той объективности, если угодно, «надмирности», с которой Вадим Валерианович относился к отечественной истории, анализируя её в единстве и целостности (не разрубая на удобные куски) сейчас и близко не видно и у одного участника отечественных телеристалищ вне зависимости от того, какую позицию они занимают. И понятно, что любой разговор с привлечением кожиновской мысли – будь это разговор о черносотенстве начала ХХ века, о том – что же в действительности произошло в 1917 году, о «загадке» 1937 года, об истории Великой Отечественной войны, о загадочнейшей эпохе конца 1940-х – начала 1950-х годов, о так называемой «оттепели» – обнажит всю межеумочность, недообразованность да и элементарное невежество любого «дуэлянта». Выход один: взять в руки книги Вадима Валериановича и не торопясь, внимательно прочесть их от начала до конца, периодически возвращаясь к уже прочитанному. Многое повернётся под другим углом и осветится иным светом.
– На Селезнёвской конференции Вы в своём выступлении упомянули фразу В.В. Кожинова о Ю.И. Селезнёве: «Есть люди, о которых говорят, что на них земля держится. Юрий Иванович относился именно к таким людям». Как Вы считаете, остались люди, как Ю.И. Селезнёв, «на которых земля держится»?
– Я не стал бы сравнивать Юрия Ивановича с нашими современниками. Он был человек неповторимый во всём. Но, отвечая на Ваш вопрос, скажу: если бы таких людей не было, мы жили бы в совершенно ином мире, если бы жили вообще.
Беседу вела Валерия Бельтюкова
На фото: Сергей Куняев выступает в Центральном Доме литераторов
