Татьяна ФЕДЯЕВА. Куриная слепота
Рассказ
Нина Ивановна давно уже не могла смотреть телевизор. Там раздражало все: чуть не всероссийские праздники в день рождения какого-то актера, бесчисленные семейные разборки опять все тех же артистов. Особенно бесило то, как они перечисляли всех своих жен и мужей, а потом еще появилась мода вытаскивать откуда-то внебрачных детей, делать ДНК, или всех проверять на детекторе лжи. Скажи кто-нибудь в ее деревенское детство, что такое будут показывать на всю страну… Да его бы заплевали все. Потому что нельзя так. Потому что стыдно. Она помнила, конечно, как пожилые женщины кого-то обсуждали и осуждали. Как укоряли Вальку, сменившую трех мужей: ты дочкам своим какой пример подаешь? Тоже будут из койки в койку прыгать!
Нинка тогда была маленькой, и взрослые ее не стеснялись в своих разговорах, мол, все равно ничего еще не понимает. А она тогда уже мотала на ус, что делать нельзя, что плохо, некрасиво, а что можно.
Выросла. Вышла замуж однажды и на всю жизнь. Но жизни не получилось. Только дочка осталась. Она пыталась ей втолковывать правила, которые усвоила с детства. Но получалось плохо. Другая жизнь. Другое время. Да и где было тягаться с тем же телевизором и с яркими журналами, где только и видишь: как понравиться мужчине, как найти выгодную партию да как за собой ухаживать. Опять же, чтобы принцу понравиться. Но принцев на всех не хватит. Вот и дочка, вроде бы неплохая она, но вышла замуж один раз – развелась, второй – он сам ушел к другой. А детей не получилось.
Сейчас Нина Ивановна была опять вместе с Ленкой. Нет, не с Ленкой, а с сорокалетней Еленой Сергеевной. И если мать всю жизнь так и проработала табельщицей, то дочь пошла дальше: стала бухгалтером. Жили они не сказать, что очень хорошо, но и не плохо. Дочь по вечерам включала телевизор и смотрела все подряд. Говорила, что она на работе устает, и надо отдохнуть.
Нина Ивановна уходила на кухню. Там то мыла посуду, то вязала бесчисленные сидушки на табуретки и прихватки. Пряжи еще с советских времен осталось много. Никто же не предполагал, что Китай завалит весь мир своими тряпками. Невыгодно стало вязать. Да и смешно: месяц будешь корпеть над кофтой, а на рынке или в магазине еще лучше купишь за тысячу. Но не могла, ох, не могла Нина Ивановна просто так выбросить целый чемодан шерсти, помня, как бедненько жили, и как перелицовывали мамино пальто, и как из обрезков и лоскутков составляли одеяло. Сейчас это называется пэчворком. Смешно. Вроде как в русском языке и слов не осталось для обозначения того, чем все занимались…
– На окраине города стоят бронетранспортеры…. Жители готовы сделать все, чтобы не допустить, чтобы рядом в санатории поселились их соотечественники, вернувшиеся из Китая, где коронавирус… Не просто словами противодействуют, а выходят на улицы…. Пострадали десять человек…, – телевизор уже перешел к другой теме. А она, случайно услышав информацию, даже замерла:
– Лен, это что же, одни украинцы уже против других? Их же, тех, только, как я поняла, на карантин привезли, что же они так?
– Наверное, боятся заразиться. Конечно, не очень все это хорошо, но понять тоже можно. Кому охота умирать?
– Но так ведь тоже нельзя. Твои же братья, сестры. Надо бы как-то по-людски все делать…
– Это ты говоришь, пока тебя не коснулось. Сам о себе не подумаешь, никто не подумает…
И вдруг Нина Ивановна вспомнила. Как же не коснулось! Еще как коснулось! Видела! Все это она уже видела! Только не сейчас, а тогда, в деревне, в детстве.
Тогда к соседям приехала внучка из столицы. Сначала девчонки ее невзлюбили и даже дразнили:
– Москвичка, в ж… спичка!
Москвичка Танька плакала, одергивала свою коротенькую клетчатую юбочку, чтобы быть похожей на тех, кто в платьях ниже колена и чтобы не видно было трусиков. А потом как-то все улеглось. Таньку бабка поставила сторожить цыплят. И та по несколько часов играла рядом с загородкой, где они пищали. Цыплят было много. Наверное, штук сорок. Задача была простая: покормить тем, что давала ее бабушка. Это были рубленые яйца и пшено. Иногда – меленько порезанная крапива. Задача состояла и в том, чтобы завидев коршуна, который кружил прямо над курятником, громко кричать, чтобы напугать цыплят (сразу убегут под крышу!), а заодно – и птицу-хищника. Нине было интересно с Танькой, потому что у той были с собой красивые книжки. Она уже умела читать. А еще Танька рассказывала страшные сказки, которые сама и выдумывала. У Нины так не получалось. Зато когда летел коршун, кричала она гораздо громче!
Как это произошло в тот раз, они даже не поняли. Никто из них и крикнуть не успел, когда коршун камнем упал в загородку и схватил цыпленка. А к тому времени из желтых комочков они уже превратились хоть и не в кур, но в их подобие: стали белые и справные. Девчонки только охнули, увидев взмывающего с добычей в синеву хищника и красноту на оперении куренка, которого либо успел тоже зацепить коршун, либо обрызгало кровью жертвы. Они обе закричали, но было уже поздно.
А дальше началось то, чего никак не ожидали. Цыплята-подростки тоже увидели кровь. И вместо того, чтобы поквохтать рядом с испуганной птицей, они стали ее клевать, норовя попасть именно туда, где алело пятно. Цыпленок пытался отбиваться, похоже, даже не понимал, что происходит. Но кровь, сам запах ее, пусть и куриной, делал свое дело. Вскоре несчастный был растерзан. Но капли теперь уже его крови попали на других птиц…. Дальше смотреть было невозможно. Сначала Танька пыталась кричать, потом схватила какую-то щепку, не найдя прута, но драка не прекращалась. Танька, размазывая слезы, побежала за бабушкой.
Она, Нина, только кричала:
– Эй, вы что, с ума сошли! Вы что делаете?!
Пух и перья летели во все стороны. Остановила побоище только подоспевшая бабушка. Она загнала всех драчунов в темный сарай, а девчонкам сказала даже не смотреть в сторону загона, где лежали уже несколько заклеванных своими же товарищами цыплят.
На этом работа по охране молодок для девчонок закончилась. Вскоре Танька уехала в свою Москву. Нина пошла в первый класс деревенской школы.
И как-то постепенно то, что стало потрясением в ее семь лет, Нина Ивановна забыла. И не вспоминала. Ни – когда видела, как в школе порой начинают травить кого-то в классе. Чаще всего – самого жалкого. Ни – когда уже на производстве видела явную несправедливость, скажем, начальник невзлюбит какого-то работника, а другие вместо того, чтобы вступиться за товарища, отходят в сторону. Или – еще хуже – начинают поддакивать самодуру-начальнику. Мол, да, вы правы, он, ваш подчиненный, и вправду такой-сякой. Нина в такие игры не играла. Просто молча отходила в сторону.
…Сейчас, когда увидела по телевизору, как одни украинцы гонят других, она вдруг неожиданно вспомнила события полувековой давности. Таньку. Поредевшее куриное стадо (или поредевшую стаю?). И вдруг поняла, как недалеко от сознания, в общем-то, не самой умной птицы ушел человек.
– …Чего ты там бормочешь? – спросила Лена, не отрываясь от экрана, где уже опять пели и плясали мужики в платьях и полуголые девки.
– Да думаю. Все считают, что куриная слепота – это когда человек вечером плохо видит. А мне кажется, это когда он не видит последствий своих поступков по отношению к ближнему…
– Слушай, мам, куда-то тебя несет… Иди лучше таблетку прими. В зелененькой коробочке. Для мозгов полезно. Чтобы Альцгеймер не пришел. Не понимаю, к чему ты это все. Заговариваться стала. Вяжешь? И вяжи дальше. Не хочешь смотреть – просто не смотри, – и прибавила звук.
Илл.: Художник David de Coninck
