Наталья МОЛОВЦЕВА. Клеопатра Петровна, царица клизмы
Рассказ
Когда от Гали ушел муж, она решила не впадать в тоску и панику. С ним, что ли, не тосковала, когда приходил домой пьяный в стельку и тут же заваливался спать? А паника ее, можно сказать, и не покидала: сохрани-ка душевное равновесие при такой жизни. Пришел пьяный – это еще хорошо, а бывает, пропадет на два-три дня, и она ходит, мучается – где он, что с ним…
На этот раз Жорик ушел, кажется, насовсем. Две недели – срок серьезный, а тут еще соседки подтвердили: видели его на другом конце города с женщиной. Одной и той же. Несколько раз…
Тут Галя и решила: хватит страданий! Надо начинать жить сначала. И по-другому.
Перво-наперво она, пенсионерка, решила устроиться на работу. Чтобы осуществить все задуманное до конца, ей требовались некоторые средства. Выручила соседка Лилечка, старшая медсестра больницы: «Санитаркой пойдешь?» «Санитаркой?» – задумчиво переспросила Галя. «Ну не врачом же!» – чуть-чуть даже обиделась Лилечка. И Галя тут же бодро спросила, когда ей выходить на службу.
– Да хоть сегодня, – горестно вздохнула Лилечка. – Младшего медперсонала не хватает. Так же, как и среднего, между прочим.
– Нет, приду завтра, – огорчила ее Галя.
И, более не медля, отправилась в парикмахерскую. А здесь, опустившись в кресло, заявила:
– Стригите меня под Мирей Матье!
Парикмахерша, не ожидавшая от немолодой клиентки подобных запросов, опешила:
– Под Мирей Матье? Там изюминка, между прочим, в воздушности прически. У вас хотя бы фен есть?
– У меня есть бигуди, и они меня никогда не подводили, – веско произнесла Галя, поставив тем самым парикмахершу на место.
И та взялась за дело…
Обновив прическу, Галя отправилась в магазин, в отдел бижутерии, и высмотрела там самые яркие, самые крупные серьги. Продавщица, как и парикмахерша, тоже начала было высказываться по поводу возраста («оно вам надо – до плеч будут висеть»…), но Галя и ее решительно пресекла:
– Что – только вам, молодым, хочется быть красивыми?
И любовно посмотрела на выбранные сережки: в середке – крупная капля вишневого цвета, вокруг нее стекляшки (да понимает она, что стекляшки!) поменьше, но ведь сверкают-то как алмазы!
Завершить перемены во внешности она решила в парфюмерном отделе, и здесь ее немного качнуло: одобренные продавщицей духи стоили столько же, сколько стрижка, покраска волос и серьги вместе, и даже еще дороже, но покупательница нашла выход:
– А «Белая сирень» у вас есть? Были раньше такие хорошие духи.
– Хорошие? – усмехнулась продавщица.
Но духи подала. И Галя тут же попросила выбить чек.
Когда на другой день она появилась в хирургическом отделении больницы, заведующий был несказанно удивлен: старшая медсестра говорила, что на работу выйдет скромная немолодая женщина, а тут…
– Клеопатра! – выдохнула, едва сдерживая смех, но и удивление тоже, проходившая рядом молоденькая медсестра с красивым именем Нелля.
Клеопатры заведующего не интересовали; ему нужна была аккуратная, чистоплотная женщина, которая убирала бы палаты и коридоры отделения с тем же старанием, что и собственную квартиру. Но вскоре он должен был признать, что именно так новенькая санитарочка и убиралась. И большие серьги при этом ей совсем не мешали. Мало того, когда она появлялась в палатах при полном параде, больные невольно подтягивались, старались и сами пригладить смятые за ночь волосы, одергивали халаты, торопливо прибирались на тумбочках…
Со временем и медперсонал, и больные заметили у Гали-Клеопатры еще одно достоинство: никто не умел так хорошо ставить клизмы, как она. Особая морока была с мужиками: пока стоят в коридоре, дожидаясь своей очереди – смелы и насмешливы, а зайдут в Галин кабинет (так она сама его называла) – впадают в столбняк и непреодолимую робость. Другие нянечки от этого начинали сердиться, иногда и грубить мужику, а Галя спокойненько, как малому дитяти, говорила:
– Ложитесь на левый бочок.
Тронутый такой заботой и лаской, мужичок покорно ложился. А Галя, не мешкая, тем же медовым голосом предлагала:
– А теперь только и остается – спустить штанишки.
Ну, и как тут было не выполнить просьбы – при таком-то обращении?
Самое же главное – довольны были хирурги: после Галиных процедур в животах пациентов было чисто, будто они наводили там эту чистоту с помощью какого-нибудь фортранса. Словом, вскоре Галя стала считаться в клизменном деле лучшим специалистом, и сам заведующий, случалось, направлял к ней больного с просьбой подготовить к операции – срочно.
… Галя однажды не выдержала, подошла к пересмешнице Нелле и спросила: кто же она такая, эта Клеопатра.
– Да царица такая была, – на этот раз вполне серьезно разъяснила ей сестричка. – Причем – красавица из красавиц.
– А где же она правила?
– Да в Египте.
– То-то я думаю – зовут не по-нашему.
– Она была царица Египетская, а вы… – тут уж Нелля не выдержала, опять перешла на смешки: – а вы у нас царица клизмы!
Смех смехом, но к Галиному имени с той поры стали прибавлять отчество Петровна, а кто и прямо навеличивал ее Клеопатрой Петровной. Вроде с юмором, но скрывали за ним кто что: кто – уважение, а кто и зависть – ишь какая, все у нее не как у людей. Что серьги, что эти… клизмы.
Точку во всем этом разнообразии мнений поставила Лилечка:
– Все бы так работали – мы бы давно при коммунизме жили! Без всяких там перестроек.
Месяца через два-три встретилась Галя в «Пятерочке» с неверным мужем. Жорик оторопело смотрел на нее, забыв о покупках. Потом решил сверить свои впечатления, причем не с кем-нибудь, а с самой Галей:
– Галь, это ты?
– А то, – подтвердила покинутая супруга.
Ответ Жорику показался неполным. Он спросил опять:
– А где же ты – такая – была раньше?
Галя Клеопатра не замедлила с ответом:
– С тобой, дураком, теряла лучшие годы жизни.
И пошла себе дальше, оставив Жорика в тяжелых раздумьях…
И вот когда она прочно – так казалось ей – утвердилась в новой жизни, эта самая жизнь преподнесла ей новое испытание.
…Утром – Галя еще толком и не проснулась – раздался звонок в дверь. Она машинально набросила на себя халат, машинально открыла дверь. На лестничной площадке стояла блондинистая девица современных субтильных форм, а перед нею – глазастенькая девочка лет пяти-шести. Девица сказала странное:
– Сил моих больше нет. Теперь потетешкайтесь с девчонкой вы.
Галя по-прежнему молчала, не понимая: почему она должна тетешкаться с чужим ребенком? Блондинка не спешила что-нибудь разъяснять. Вытащив из сумки полиэтиленовый пакет, протянула его Гале:
– Это ее документы.
И только сейчас, глянув на остолбенело молчавшую хозяйку квартиры, добавила:
– Не сомневайтесь – это ваша внучка. Папаша ее, ваш сынок, совсем об этом забыл. А я вам забыть не дам. Гуд бай…
И исчезла. Как сон, как утренний туман, – всплыла в ошарашенной Галиной голове где-то слышанная фраза…
Перед тем, как взяться за швабру, Галя зашла в Лилечкин кабинет и по-соседски, чистосердечно все ей рассказала. Когда старшая медсестра была чем-то недовольна, а то и возмущена, она произносила известную всему среднему и тем более младшему медперсоналу отделения фразу: «Еще раз повторяю для непонятливых».
– Еще раз повторяю для непонятливых, – услышала Галина Петровна. – Ты, Галь, конечно, Клеопатра, и царица клизмы, но теперь-то тебе предлагают быть еще и мамашей. Вспомни, сколько тебе лет! Ты потянешь?
– Не знаю, – честно сказала Галя.
– А я знаю! Нынче твоей глазастенькой шесть, а придет время – будет шестнадцать. Да что шестнадцать! Уже через год она начнет требовать у тебя айфон! Потому что они есть у всех ее ровесниц! А еще джинсы и кроссовки с иностранными этикетками – я через это уже прошла. Ты потянешь?
И опять честно Галя сказала:
– Не знаю.
– Так зачем же ты оставила девочку у себя? Почему не отвела в милицию, или как там она теперь называется… Есть и другие органы, которые должны заниматься брошенными детьми.
– Она… такая миленькая.
– Еще раз повторяю для непонятливых: это сейчас она такая. А завтра…
Покончив с полами, Галя закрылась в своем кабинете – на ключ, чтобы еще раз спокойно вспомнить сегодняшнее утро…
– Ты правда – моя бабушка?
– Хм… Я бы, может, и не призналась, да глазенки-то у тебя – чисто папкины. Большие, и в длинных ресницах. Ты помнишь отца-то?
– Нет. Мама говорит: он ушел, когда я была совсем маленькой.
– Сначала от нас с отцом ушел, потом от вас ушел. Как тот колобок… А теперь и мама ушла. Как ты думаешь: проживем мы без них?
Она тут же пожалела о своем вопросе: нашла, кого спрашивать! – как вдруг услышала неожиданно разумный ответ:
– Ты сейчас пойдешь на работу, бабушка, а меня отведешь в садик. Меня всегда кто-нибудь отводил, если мама утром проснуться не могла. А вечером заберешь. Меня всегда кто-нибудь…
В дверь постучали. Клеопатра Петровна открыла – это была опять Лилечка.
– Думаю: не ревет ли сидит. Молодец, что не ревешь.
Старшая медсестра привычно оглядела Галин кабинет: всё, всё здесь было в полном порядке, всё сияло чистотой, и потому без опасений можно было присесть на главный объект Галиного кабинета – краешек кушетки; хозяйка же кабинета, не чинясь, сидела на крышке унитаза – нет, не плача и не рыдая, но очень невесело опустив голову со стрижкой под Мирей Матье.
– Вот думаю: чего они у тебя такие? – начала Лилечка, со строгой начальнической ноты перейдя на душевную, соседскую. – Ладно Витька – молодая дурь покоя не дает. Но этот-то старый хрыч… Ему чего не хватало?
– Говорил: скучная ты женщина, Галюха. Не умеешь понять радости жизни.
– Ага. А он понимает. Видела его как-то с новой пассией: оба идут поддатые, только что песни не поют…
В дверь опять постучали, а следом в проеме показалась белокурая головка Нелли:
– Лилия Андреевна, Лена звонила, у нее ребенок заболел. Кто будет перевязку делать?
Вот и поговори по-соседски…
– Да кто – я и буду.
И уже по-командирски:
– Галина Петровна, а ты давай в пятую, там тяжелую привезли, помоги определиться.
Закрывая свой кабинет, его хозяйка поймала себя на неожиданной мысли: а признайся-ка ты себе, Галина Петровна, не потому ли ты и кинулась наводить красоту, что внутри себя была согласна с мужем: скучная она, скучная. Одна работа всегда была на уме, и совершенно было наплевать, как она выглядит. И вон как резко ее качнуло: стригите меня под Мирей Матье, дайте мне серьги до плеч… Потрогала свои стекляшки: снять? Выбросить, спустить в этот вот унитаз?
Господи… о чем она думает, если сегодня… вечером… хорошо, что макароны остались…
Разогрели макароны, посыпали тертым сыром. А еще на столе были апельсины и мармелад – Галина Петровна успела забежать в магазин. Детям нужны витамины и сладости…
– Ешь, Лизавета, ешь.
– И уговаривать не надо. У меня макароны – любимая еда.
– Да ты что? Вот хорошо-то. Наварил кастрюлю, и грей – то с сыром, то с творогом. А то, глядишь, и мясцом разживемся. Мясцо-то любишь?
– Котлетки. Туда накрутить хлебца побольше, да картошечки – и котлеток мно-о-го будет.
Галина Петровна застыла с вилкой в руках. Вздохнула:
– Умница ты моя разумница. Где только таких деток берут.
– У мамы с папой… А тебя как зовут, бабушка?
– О, у меня много имен. Основное – Галя, Галина Петровна. Запасное – Клеопатра. Клеопатра – это царица такая была.
– Ты тоже на царицу похожа.
– Чем же, интересно?
– А сережки – как у царицы.
– Да я их выбрасывать собралась.
– Не надо, бабушка, не надо!
– А что же надо?
Внучка посмотрела на нее Витькиными глазами и выпалила:
– Надо быть красивой – вот!
И опять Галя застыла над тарелкой. Да что же это за ребенок такой?! Лилечка – серьезная женщина, плохого совета не даст. И если слушать ее – не надо ей пускать эту девочку в свое сердце, ему и так есть от чего болеть. А если слушать внучку…
– Бабушка, а Новый год скоро?
– Ну, не так чтобы скоро, но через месячишко…
– А мы с тобой елку наряжать будем?
– Гм… Наверно… у нас еще есть время на раздумье.
Тут положила вилку и Лизавета. Положила, устремила глаза в потолок и проговорила:
– А я раздумываю уже сейчас. Нарядим мы с тобой елку, нажарим котлет с макаронами, сядем за стол. И тут – звонок. Кто там? А там – мама с папой пришли! И еще дедушка с ними! У нас ведь есть еще и дедушка?
Слезы уже бежали по Галиному лицу, но она их не вытирала: чего уж там было таиться, от кого?!
– Мое ты дитя… Никому тебя не отдам. Никому!
На илл.: Юлия Гончарова. Бабушкина любовь
