Иван ЕВСЕЕНКО. Государственные мужи и политические подростки.
В истории любой станы есть периоды национального взлета, великого жертвенного подвига и, наоборот, - периоды уныния, смуты, национального разорения и позора. Как правило, периоды взлета и подвига связаны с именами выдающихся политических и государственных деятелей, государственных мужей, а периоды падения с именами люде слабых духом и умом, невнятно мыслящих, совершающих невнятные, а часто и преступные деяния ведущие к полному развалу и упадку государства. Людей таких позволительно и уместно будет назвать политическими подростками.
Применительно к России государственными мужами были Александр Невский, Иван Калита, Дмитрий Донской, Иван Грозный в первые годы своего царствования, Петр Первый, Екатерина Вторая, Александр Второй, Петр Столыпин. Политических же подростков не счесть. Последним государственным мужем у нас при всем сложном отношении к нему несомненно был Сталин. Впрочем, и все его великие предшественники утверждали государственные интересы сплошь и рядом методами кровавыми, страшными. Но такова, по-видимому, горькая участь всех государственников и всех народов, попадающих под их державную руку.
После смерти Сталина у его соратников имелись все возможности отстаивать высокие государственные интересы как во внутренней, так и во внешней политике, проводить реформы и преобразования более цивилизованными методами, в то же время не позволяя разыграться безудержной стихии, своеволию, на которые наш народ, увы, всегда был способен. Но так сложилось в России(к сожалению, так складывается почти всегда и в других странах), что на смену общепризнанному вождю пришли люди далеко не государственного ума и мышления, не герои и победители в Великой Отечественной войне; маршал Жуков или адмирал Кузнецов, предусмотрительно оклеветанный еще при жизни Сталина, а человек мелкий, суетный, но чрезмерно самолюбивый - Хрущев. Он и затеял так называемую «оттепель», которой вот уже полвека поют осанну все либерально настроенные писатели и политики. А между тем, оттепель эта больше
похожа на слякоть, промозглую и одинаково опасную как для здоровья и жизни отдельного человека, так и для здоровья и жизни государства в целом. При Хрущеве во всей полноте возродился необольшевизм, со всеми его пагубными последствиями. Освободив из тюрем и лагерей законно и незаконно репрессированных, в том числе и полицаев, вчерашних приспешников немецких оккупантов (чести этой и бесчестия у Хрущева никто не отнимает), он много жестче Сталина заключил в новый необольшевисткий концлагерь весь народ и все государство. Старшее поколение людей хорошо помнит, в каком разорении и в каком унынии была страна в конце его правления, в конце затеянной им неизвестно зачем и почему пресловутой семилетки. Разорение это было много хуже и больней разорения военного, которому находилось вполне понятное объяснение – война, испепелившая полстраны. Народ одолел послевоенную разруху в удивительно короткий срок и с удивительным подъемом духа. Это был подвиг равный подвигу военному. Хрущевское разорение же ничем не было оправдано: оно случилось лишь по недомыслию Хрущева, по отсутствию у него подлинного государственного ума. Самая большая опасность хрущевских слякотных преобразований заключалась в том, что у народа победителя была подорвана всякая вера во власть и в свое будущее, хотя Хрущев и манил всех скорым коммунистическим раем. Ни один народ в мире после второй мировой войны не переживал подобного разочарования.
Наиболее остро и болезненно осознавали все происходящее недавние фронтовики, которые и на местах, в провинции, и значительной своей частью в центре занимали высокие руководящие должности в политической и экономической жизни страны. Вполне понятно, что с хрущевскими вымороченными преобразованиями они мирились до поры до времени. И наконец взбунтовались, услышали глухой ропот и недовольство народа. Восстание их закончилось октябрьским переворотом 1964 года, когда Хрущев был отстранен от власти. Если отбросить все привходящие моменты, то это был реванш (или попытка реванша) подлинных фронтовиков, прошедших войну на фронте, на передовой. Символом этого реванша стал Брежнев, тогда еще здраво, по государственному мыслящий. Он-то и попытался вернуть страну в прежнее, уравновешенное состояние, заняться государственными делами, а не политической трескотней.
Но увы, было уже поздно. И поздно по двум причинам. Во-первых, бациллы хрущевщины слишком глубоко проникли к тому времени во все слои общества и особенно в среду творческой интеллигенции, для которой всегда самое главное – вожделенная, ничем не окороченная свобода не только в творчестве, но и в повседневном поведении, а во- вторых, фронтовики сами были продуктом ленинско-сталинской эпохи, все в ее догмах и догматах и мыслить по-иному, вне этих догм просто не могли. Они не осмелились пойти по пути своих китайских однопартийцев, которые, пройдя через тернии «культурной революции», сумели в последствии сохранить и красное знамя и серп с молотом и вывести страну на обновленный виток жизни.
Но это бы и ладно, это можно было бы фронтовикам и простить. Но на них лежит другой тяжкий грех. Они не сумели, как того требуют все писанные и неписанные законы престолонаследия, передать власть в руки своих сыновей – «детей войны». Не передали, может быть, и по той естественной и горькой причине, что сыновей - то у них было мало, единицы. «Детей войны» вряд ли даже можно назвать поколением – они, еще нерожденные, сгорели в огне войны. И вот волей-неволей фронтовики передали власть из рук в руки младшим своим братьям, удельным князьям-изгоям, так называемым «шестидесятникам».
Отсюда и начались все наши последующие беды. В адрес «шестидесятников» тоже было произнесено немало восторженных похвал и сложено песнопений. (Кстати, в основном, ими же самими и сложенных). Суть этих песнопений сводилась к тому, что именно «шестидесятники» и есть соль русской земли во второй половине ХХ века.
Но существует на этот счет и другое мнение. «Шестидесятники» - прямое порождение и продукт хрущевской оттепели-слякоти. Они слишком много во время этой слякоти вдохнули чисто-кислородного воздуха, а выдохнуть никак не могут до сих пор, беспрестанно болеют политическим насморком, а еще больше болезнями души скрытными и тайными. Винить их в подобных недомоганиях вроде бы и нельзя: такое выпало «шестидесятникам» простудное время, такая участь – быть от детства и юности до глубокой старости вечными мальчиками, страдать неизлечимой болезнью инфантилизма и детскости, которая, может, и приключилась от того, что дышать одним только чистым кислородом нельзя.
Страдания их понятны и объяснимы, но никому от этого не легче. Именно «шестидесятники» пропели, проиграли страну возле костров под гитарный перебор с вечными их «Гренадами» и «Бригантинами».
Наглядней всего сущность «шестидесятников», вся их ребячливость и детскость видна на примере «шестидесятников» литературных, начиная от Евтушенко с Вознесенским и заканчивая Кожиновым и Куняевым. Все ребята отменно ученые, талантливые, умные и умненькие, но все сплошь книжники (а то и чернокнижники), глубинную жизнь народа знают плохо, опять-таки, по книжкам, поскольку сами этой жизнью жили мало, с младых ногтей окармливались в тени университетов и библиотек. Впрочем, не все, есть и среди их поколения мужи изначально государственные, по-государственному масштабно мыслящие. Взять, скажем, в политике Н.И.Рыжкова, в литературе В.И. Белова, Н.Н.Скатова. Причислить их к «шестидесятникам» никак нельзя. Классические «шестидесятники» – это категория не столько возрастная, сколько мировоззренческая.
След в отечественной литературе «шестидесятники» оставили не собственно художественными произведениями, а по большей части критикой и публицистикой. Может быть, это и хорошо, может быть, иногда и надо остановиться в непрочном, легкомысленном созидании, чтобы осмыслить созданное предыдущими поколениями перед новым рывком вперед.
Но что оставили «шестидесятники»-политики?
Как только появился на горизонте Горбачев, еще и не в качестве генерального секретаря, а просто секретаря ЦК КПСС, сразу было видно и понятно, что если этот дорвется до верховной власти, то дров наломает немало. Он и наломал при общем восторге своих ровесников. Общими усилиями они породили Ельцина – двуглавого орла «шестидесятников».
Еще толком не придя к власти, не укрепившись в ней, Горбачев с Ельциным, поистине как удельные князья (один – ставропольский, другой – свердловский) стали делить свалившийся на них с неба отчий престол, затеяли междуусобные кровавые войны со взаимным ослеплением и оскоплением. И в одно десятилетие разорили могучую державу, империю, легкомысленно позволили отторгнуть от нее окраины. А ведь все эти окраины во времена их добровольного или недобровольного присоединения к России, благодаря которой они только и выжили в историческом пространстве, обильно политы русской кровью, усеяны русскими костями. Неужто эта кровь и эти кости не стучат в окаменелые сердца Горбачева и Ельцина? Так разорить державу могли только политические мальчики, а не государственные мужи.
Но в одном «шестидесятники» оказались едины. Уж они-то не промахнулись и передали власть точно в руки своих сыновей (о младших братьях и не подумали), которых, тайно или явно диссиденствуя, расшатывая устои вскормившей их страны, выучили в Гарвардских и прочих иноземных университетах, не в русском духе и не в русских помыслах.
И вот теперь эти гарвардские несовершеннолетние подростки у власти. Причем у любой: политической, экономической, литературной.
Вспомним, кто лет пятнадцать –двадцать тому назад сидел в президиуме съезда и пленума Союза писателей: Алексеев, Астафьев, Быков, Викулов, Гамзатов, Кугультинов, Носов, Бондарев, Залыгин, Абрамов и многие другие писатели этого ряда и достоинства. Плечо к плечу с ними более молодые тогда, но вровень с ними: Распутин, Белов, Лихоносов. Все писатели разные, подчас с разным, взаимоисключающим мировоззрением, но что ни имя – то держава. В литературе они мыслили по-государственному, широко и масштабно, понимая литературу как дело первостепенной государственной важности.
А что нынче имеем мы?! За редким исключением литературных подростков в залатанных джинсах. Иным из них уже давно за сорок, а то и за пятьдесят, но все никак не возмужают, не окрепнут в уме и таланте. Зато сколько крику, сколько манифестов, сколько неистовства. Один за другим взлетают на трибуну, рвут на себе вдоль и поперек красные рубахи (часто заморские от Кардена и Версачи), грозятся на манер деревенского разгулявшегося забияки: «Выходи, кто смелый!» А никто не выходит. И не потому, что смелых нет, а потому, что с дураком связываться не хочется. Русскому народу истина давно известная.
То же и в политике: и в правительстве, и в окружении президента все сплошь политические подростки: Греф, Кудрин, Зурабов и тому подобные, не говоря уже о политологах, советниках и советчиках всех мастей. Серьезного государственного ума у них нет и, увы, не предвидится. Государственными мужами они никогда не станут. Никакой надежды у народа на них нет, надежда лишь на будущее.
Вся страна, весь народ замерли в трепетном ожидании нового подлинно народного вождя, масштаба и уровня Петра Первого. Все прекрасно понимают, что вместе с ним грядет тяжкая (может, и кровавая расплата: надо же нынешним политическим подросткам расплачиваться за все содеянное). Но народ готов нести повинную или неповинную свою голову на плаху. Дальше терпеть некуда! Либо идти под жесткую государеву руку, служить ему верой и правдой, помня о государевом слове и деле, либо погибнуть всем миром от безвольной, но загребущей руки политических мальчиков, дилетантов.
А погибнуть русский народ не хочет!
9.02.2005.
г.Воронеж
