Елена ДУБРОВИНА. Крылатое творчество от львиного сердца

2020-й год открыл для меня замечательного поэта, нашего современника, Валентина Сорокина. К новогоднему празднику я получила в подарок два тома его стихов и поэм – «Тоска по крыльям» и «Чаша судьбы» (М., «Вече», 2019), а потому смогла очень близко познакомиться с творчеством этого необыкновенного человека, родившегося в эпоху СССР, видевшего крах страны, глубоко осмысливающего плоды постсоветского развития России. Составитель двухтомника – прозаик и публицист Лидия Сычёва.

Чтение было долгим, поскольку многие произведения требовали нескорого осмысления. Под одной обложкой, если можно так сказать о двухтомнике, сосуществуют совершенно разные стихии, а потому любой человек найдёт здесь что-то своё.

Каждая из стихий, так или иначе, врывается в бытие читателя, достигает кульминации, а после отступает, оставляя ему возможность самому делать выводы (это встречается не во всех произведениях поэта, но довольно часто). Такого приёма я ранее не встречала!.. Поделюсь своими впечатлениями о том, каким я увидела мир этого необыкновенного поэта.

Любимыми моими стихами стали очень многие, тематически поэт очень разный, но я остановлюсь на лирике 60-70-ых (точнее, с 1954 по 1979 гг.). Именно эти стихи для меня оказались необычайно красочными, запредельно наполненными жизнью, болью, любовью и надеждой, чрезвычайно искренними, как в желании бороться за светлое будущее, так и в непоколебимой вере в осуществимости этой идеи. В стихах много смелости и напора, точного знания, куда и как надлежит двигаться самому лирическому герою и всему русскоязычному миру, как, например, в оде Москве[1]:

Покуда ты стоишь – стоит Россия

И правильно вращается Земля!

Теперь о стихийности. Сначала автор открывает нечто огромное, бушующее во всей полноте чувств: ярость ли или самобичевание, укор или жертвенность, страдание или радость, холод отверженности или обжигающую любовь, негодование или упоение. Это необузданное чувство после бурного взрывного выплеска вдруг превращается в полный штиль. Почувствовать эту амплитуду можно, например, в стихотворении «Крылатая трасса»[2]:

Когда вконец я думами измучен,

Когда забыться не хватает сил…

Напряжение постепенно нарастает и в четвёртом четверостишии достигает своей верхней точки:

И я пою о том, что трудно с правдой.

Но правда наша тем и хороша:

Ведь перед ней награда и преграда

Порой не стоят стёртого гроша.

Будто порыв сильнейшего ветра проносится чувственный посыл горечи!.. Он держит в напряжении и продолжает держать тогда, когда уже хочется вздохнуть с облегчением!.. Это напоминает Вагнера, когда звуковой накал неумолимо нарастает даже после видимого облегчения, только у Валентина Сорокина чувственная буря, достигнув апогея, неожиданно стихает и исчезает:

А ветер дышит влагой и морозом,

Бегут берёзы, ветками звеня…

В последних строках взору читателя предстаёт всё та же панорама, он всматривается в неё с осторожностью, ожидая продолжения, но будто бы и не было ничего из того, что только что задело, встревожило и заставило сопереживать: жизнь продолжается и всё идёт своим чередом!..

Нечто похожее встречается в не менее потрясающем стихотворении «Тоска по крыльям»[3]:

Он скажет громко: – Выбирай любую! –

Но я устало руку отведу.

Ведь я ищу не просто голубую,

А самую бессмертную звезду.

Всё здесь сосредоточено на эмоции, она глобальна и, как у истинно русского человека, брошена сгоряча. Но, выразив её с невероятной силой, лирический герой вдруг от неё отдаляется, и она гаснет, растворяется в бесконечно огромном мире – людей, природы, идей, а он, освобождённый, парит над нею:

В полночный час над луговым простором,

В горах дремучих, где шумит река,

Её, наверно, видел только ворон

Да ветер, пролетавший сквозь века…

Меня это поразило и открыло невероятные возможности поэзии: безграничность, переход от сильного личного переживания к огромному миру, во вне, где личное становится общим. (Сегодня мало кто умеет переживать свои эмоции во всей их силе и полноте; нам ведь всё некогда, да и признавать их наличие порой больно, а порой просто не комильфо, поскольку современная мода требует от нас быть идеальными роботами с тепло-хладными чувствами и отношениями, а такие не умеют ни любить, ни ненавидеть, ни сострадать, ни жертвовать собой).

Не подумайте, что этот приём создан нарочито, чтобы обойти цензуру, которая до конца была 80-ых очень жёсткой. Достаточно всмотреться в лирику, чтобы уверится – это потребность души самого поэта: «Уличаю, а не обличаю», – говорит он в стихотворении «Вот сомкну глаза»[4]:

Никого не хаю, не ругаю.

– Здравствуйте! – открыто говорю.

Всем, кто пал на фронте, – присягаю,

Кто меня травил – благодарю!

Здесь поэт не каратель, не учитель, не судия, он «правнук» свободолюбивого Бояна[5], который чувствует жизнь и принимает её во всех изменениях. Лирический герой страдающий, остро переживающий и личную, и общенародную боль, поскольку:

Все мы, все по радости и горю

На планете близкая родня…[6]

Для поэта ценен каждый человек! Он неотъемлем от родной природы, сливаясь с ней в замысле и в чувстве:

Вновь осыпает вишня

Белый, холодный пламень.

Нет, на земле не лишний

Ни человек, ни камень[7].

Куст сирени за окном. Сколь много глубинных раздумий он вызвал у поэта! Через его образ видится не только обессиленный скорбями человек и таинственный оракул, но и переход души в вечность; зыбкость и изменчивость земной жизни, ускользающего времени, печаль от смертности всего сущего, когда стирается не только память о друге, но и «века заветы».

После такого мистического путешествия последнее четверостишие возвращает в настоящее, к начальной точке:

А сиреневый куст за окном,

Хоть несчастье, хоть радость случится,

Лишь о чем-то одном и одном

Терпеливо шумит и стучится[8].

Стоит отметить, что поэт переживает не только боль настоящую, но и грядущую, и даже ушедшую в историю, как, например, в стихотворении «Земля отцов»[9]:

От стрелы и до курка

Через все туманы

По тебе прошли века,

Будто атаманы. ‹…›

О земля, земля моя,

Цезарь и Аттила

Не заполнили края –

Духу не хватило!.. ‹…›

Какая искренняя сыновняя любовь и сила веры в непобедимость Родины!

Плачу, голову клоня,

Счастья ль, Бога ль милость:

Ты под сердцем у меня

Нежно уместилась.

Масштаб поэта запредельный, с русско-сказочным, былинным размахом! Так, в стихотворении «Последний поэт»[10] древность и настоящее мыслятся, как явление одного измерения, но в то же время дана панорама исторического развития страны:

Дорог отточенные стрелы

Летят сквозь наши времена,

Пойду налево – там расстрелы,

Пойду направо – там война.

Рыдальным плачем журавлиным

С необозримой высоты

От Колымы и до Берлина

Во мне кричат твои кресты.

А прямо – конница Батыя… ‹…›

Родина в творчестве поэта занимает особое место. Нежная любовь к ней звучит в каждом его произведении: будь то сострадание, поэтическая живопись или даже страсть к женщине.

И этот искренне любящий Родину поэт, этот настоящий человек, этот воин чести и совести, был гоним!.. Он подвергался прессингу со стороны вербовщиков КГБ за то, что отказал им в подлом доносительстве. Негодует поэт, как могут от него требовать такого?! Неужели эти люди ходят по иной земле или иначе вскормлены матерями? Сокрушается Валентин Сорокин о том, сколько подобным образом талантов сгубили, навешивая на них без разбору ярмо предательства. Ведь только последуй Иуде, и непременно покончишь с собой, поскольку, по мнению поэта, с этим грузом жить невозможно! Он недоумевал, как могут от него требовать доносов, с каких пор это «норма», почему за правду, которая вовсе не противоречит учению партии, его казнят?!..

Страшный период его жизни, невыносимый, пережить это истязание, маниакально растянутое во времени, настоящее мученичество! В этом суть следующего стихотворения, крика, полного невыразимой скорби.

Россия! Родина поэтов,

Пути судьбы моей темны,

Глаза, как дула пистолетов,

И на меня наведены.

И кровью вымазаться лире,

И горлу выхаркнуть свинцом,

Коль ни один владыка в мире

Не прослезится над певцом. ‹…›

Умов слепое бездорожье

Трагедий века не лишит,

Меня, взлетевшего над ложью,

Могильный крест не устрашит!

Россия! Голову я поднял!

И слово выгранил, как меч.

Убереги меня сегодня,

Ведь завтра – некого беречь…

Иным предстаёт лирический герой в поздних стихах (после 80-ых), не менее ярких, глубоких, порой очень трагичных (для меня невероятными в своей силе и художественной красоте стали «Два крыла», «Ты и я», «Кладбище конвоиров», «Беда великая», «Зоин храм», «Новогодняя ночь», «Зной», «Всё помню», «Моление», «Вечная печаль» и многие другие; от души смеялась забавному панегирику «Одному лирику» – так просто и беззлобно показано футлярное малодушье в образе «ёжика»). Но речь сейчас намеренно идёт о творчестве поэта двадцатилетнего и тридцатилетнего возраста. Он молод, тонко чувствует жизнь, но при этом его стихи 60-70-ых глубоко философичны. Видимо, сказались личные трагедии и скорби, поскольку только после пережитых испытаний возможен такой мудрый и прозорливый взгляд на бытие. А иначе как объяснить то, что молодой поэт ведёт повествование, обладая опытом мудреца?..

С наслаждением впитывала живописные, ёмкие, удивительно точные образы. Вы только послушайте, сколь много изображено в картине одного четверостишия!

Грохотали и пели дороги,

Припадал на холмы небосклон.

И взирали славянские боги

С дорогих ярославских икон[11].

Необыкновенные словесные зарисовки в стихотворении «Гроза»[12]:

Ветер вихрями мчится с юга,

Ударяется о столбы,

Тучи, сдвинувшись друг на друга,

Распрямили крутые лбы,

И по чёрному небосводу,

Описав серебристый круг,

Сабли-молнии ринулись в воду,

Берега освещая вокруг...

«Вскинет галочья стая себя…»[13], «В предчувствии беды иль непогоды / Разрезал ворон марево крылом»[14], «Твердеет небо, холодом объято…»[15], «Словно белое одиночество, / Цапля высится над водой…»[16], «И крыла не поднимут рассветы…»[17] – подобные строчки заставляли меня застывать на месте, поскольку это и есть настоящая художественная магия поэтического мастерства!

Картины мира у Валентина Сорокина изобилуют пространством, такие эпические, такие северные. Это свойственно русской душе в её широте, в её прямоте чувств, в их силе и правдивости. Недаром Родиной Валентина Сорокина является Урал:

Край ты мой необъятный,

Богатырь непонятный![18]

Стихи об Урале в творчестве Валентина Сорокина занимают особое место. Это не только настоящая живопись величественной природы – горы, леса, озёра, реки…

Свято помню дороги и встречи,
Мудрость книг и стихов разговор.
Но сравнить тебя не с кем и не с чем,
Край мой, чудо заводов и гор!

Здесь гудками и грохотом грозным
Ночь пугает в лесу медвежат.
Здесь озёра – упавшие звёзды,
Голубея, под солнцем дрожат.
 

Я отсюда в сражение вышел,
Потому среди ночи и дня

Над собою не чувствую крыши,
Отделяющей мир от меня.
 

Здесь любому отдам я, как брату,
Радость дружбы и счастья венец.
Я тебе благодарен за правду,
Край мой, добрый и честный кузнец![19]

Это ещё и повесть о тяжелейших и опасных трудовых буднях безвестных, но настоящих героев, заводских рабочих, ежедневно рискующих своей жизнью на благо Родины возле раскалённых печей. Каким нужно быть человеком, чтобы осваивать и подчинять себе суровую природу Урала? Наверное, столь же волевым и могучим, как этот «Богатырь непонятный», столь же закалённым физически и духовно:

Я стоял у огня,

Плавил кремний и резал,
Потому у меня
Руки пахнут железом…[20]

Как женщина, я оценила в лирическом герое Валентина Сорокина мужественность, решительность, способность на безрассудство, притягательность в своей прямоте, романтизм, неудержимость в желании обладать любимой.

Любовь в творчестве поэта представлена широко и разнообразно: его чувство может быть и согревающим огнём, и даже гибельным пожаром («Можно испепелить / Сердце меж двух огней. / Трудно тебя любить, / А не любить трудней»)[21], но может быть остывающим («А в сентябре от ветра не согреться»[22]) и даже ледяным («Ты перестала быть моей царицей, / Я запретил тебе повелевать[23]).

Но до чего же приятно открыть, что настоящие сильные мужчины ждут от женщин:

Я в женщине ищу не утешенья, –

Огонь для сотворения добра[24].

Он – верное и сильное плечо, правдивая и смелая открытость, художник с разумом лидера – соловей с львиным сердцем. За таким человеком устоит любой дом, любой город, любое государство. Сколько здесь страсти и удалого могущества молодого огромного сердца:

Ваши стрелы не тронут меня,

Не пронзит, не погубит молва.

Я родился под знаком Огня,

Под могучим созвездием Льва.

Грудь мою целовала метель

Василиса, на санках летя.

Что мне тощий, измученный Лель, –

Слепоты и бесстрастья дитя?[25]

Могу себе представить, как горько автору, писавшему благословляющие строки: «И пусть растёт бессмертный Ахиллес / В любом селенье, в каждом русском доме!»[26] – наблюдать мужскую деградацию сегодня!.. Всё больше беднеет нация, поскольку мельчает человек сильного пола, не прошедший испытаний ни огнём, ни водой, ни медными трубами. Его ведущими чертами становятся ненадёжность и теплохладность. О, если бы не исчезали из нашей российской действительности русские «ахиллесы», то не возник бы вопрос у поэта так же и о женской деградации: «Почему бабы не рожают»?

И пусть с горьким сожалением противоречиво звучат следующие строчки, но сам лирический герой ни за что не расстанется с правдой. Он лишь говорит о том, как тяжело одному нести её, но без неё-то невозможно!

Быть сильным – такое несчастье,
Такая дурная беда.
Тебе выражают участье,
Но чтобы помочь – никогда.

Встречая неправду привычно,
Я время и жизнь не корю.
И там, где молчать неприлично,
Я слово своё говорю[27].

Противоречивость автора гораздо глубже, чем выбор между правдой и лукавством, прямотой и изворотливостью. Здесь-то он остаётся верен себе, но вот мятежный ветер молодой души заставляет его вступить на путь Искателя истин в мире людей, в истории, в поэзии, определяя его выбор окончательно. Всё последующее, написанное после 80-ых, это только подтверждает.

Может быть, желая удивиться,

Я один на свете столько лет

То ищу, что не могло родиться,

То хочу, чему названья нет!..[28]

Именно поэтому:

Я родился – враг перекрестился,

Чёрный ворон вздрогнул и ослеп![29]

Вообще, эта мистическая птица часто встречается в творчестве поэта:

Давит ворона злость и усталость,

Словно дьявола перед концом:

«Почему же их, русских, осталось

Даже больше, чем взято свинцом?..»[30]

Для меня остаётся загадкой, кто этот ворон для автора: предчувствие трагедии, символ  беды, злая сила, образ врага Отечества, ложь, злой рок, сатана? Например, в стихотворении «Чёрная птица»[31] – воплощение смерти. В другом, в очень мрачном, но величественном произведении, этот символ проплывает над жизнью, как «обугленный крест» с «дремучей жаждой смертей» во взгляде, и в него вкладывается гораздо большее:

Чёрный ворон, угрюмая птица,

Бесприютная, злая душа…[32]

В творчестве поэта символ крыльев сакрален, поскольку для поэта высока цена свободы, поскольку он умеет взмывать над и рассматривать земное с высоты полёта. Настоящий талант – надмирен: вот почему после крика и болезненного стона возможен полёт, душа ведь вне идеологий и режимов:

Задыхаюсь от высоты,

От полётного крутовертья.

Это правда – у красоты

Нет конца, лишь одно бессмертье[33].

Чёрному ворону противопоставлены прекрасные белоснежные лебеди и журавли, бесстрашные орлы, соловьи с самозабвенной песней, чьи сердца не выдерживают грубости и фальши. Ему противопоставлен сам поэт!

Сила поэта для  Валентина Сорокина как раз в том, что «беды исцеляют соловьи»[34]. Яркий живописец, мудрый философ, вечный воин, одинокий в своем даре узреть суть вещей и видеть мир со стороны, он, «словно факел»[35], несёт по жизни свою израненную душу, потому что верит в святое предназначение творчества: дарить слепцам – просвещение, жестоким – доброту, преображать всё вокруг и отстаивать правду.

Я погрузилась в противоречивый и напряжённый мир Валентина Сорокина – в мир трагичный, надрывный, но полный до края многоцветием чувств, красоты человеческой души, её триумфа и бессмертия, её победы над любой неправдой, над вселенским злом в любом проявлении, верности традициям и Отечеству – с глубокой благодарностью не только за стихи, ставшие дорогими моему сердцу, но ещё и за возможность взглянуть на жизнь его глазами. Согласитесь, изучение творчества особенного человека даёт уникальную возможность невероятно расширить своё собственное мировоззрение. Мне не было просто, но я Валентину Сорокину очень благодарна!

Примечания: