Роман КРУЧИНИН. Ивана с Марьей встреча
***
Не знаю, кстати ли, не кстати,
поэт ли, каменщик, маляр,
моё призвание – читатель,
Россия – библия моя.
Пляшу от печки – от пролога,
от печенегов к татарве...
я между строк читаю много
и по губам, и по траве.
Читать! – письмо берестяное,
читать! – и «Слово о полку...»
читать! – и в холоде, и в зное,
и чтить – хоть спящим на боку.
Но главы есть... – к земле приникни,
в росе ли весь, в слезах ли весь, –
ах, век двадцатый – на полкниги! –
побед не счесть и жертв не счесть...
Но знамя есть, но будет знамя?
порвёт ли на платочки знать? –
боюсь, что так и не узнаю,
вернее так – боюсь узнать...
***
Дуй, ветерок, да не дуйся,
с тучей связавшись, не плачь,
может, для бабушки Дуси –
наипервейший силач.
Правда, бывали сильнее,
правда, бывала сильней –
правда стояла за нею,
то бишь сыночек за ней.
Дуй, ветерок, да не дуйся,
не говорил ли твой брат,
как он у бабушки Дуси
сына в Афган отобрал?
«Как управлялся он с бытом!
я бы сама – не давал,
было, что спал как убитый...
спит без сыночка диван».
Дуй, ветерок, да не дуйся,
мал, мол, и бед не чинил...
брат твой у бабушки Дуси
внука да в горы Чечни...
«Как управлялся он с бытом!
я бы, сноха – не давал,
было, что спал как убитый...
спит без внучонка диван».
Дуй, ветерок, да не дуйся,
веру её не дубась,
правнуки бабушки Дуси
кто под Дамаск, кто в Донбасс...
***
1
Весь палисад усыпан снегирями,
одно движенье – и заснегирюсь!..
но словно пригвождён к оконной раме,
но жду, как прогорят и боль и грусть,
висит ещё, не высох дух отбитый,
не то что в птицы – в люди не идти...
о, лапа суеты с когтями быта,
кровавая картина на груди!
2
…«Художества» стираю раз за разом,
как будто для того мне жизнь дана,
в придачу сон – как по «дорожке красной»
пожаловал к нам с нимбом сатана.
Проснусь – молитву разбавляю гимном,
потом молитвой разбавляю гимн:
– Ах, Отче наш, державить помоги нам,
держаться мира в мире помоги!
А тройка – Русь всё мчит по «красным» датам
от «красных» к «белым» и наоборот, –
подковывал впотьмах кузнец поддатый?
подковой кверху у возницы рот?
(– Ах, не топчи, Шукшин, в раю калину,
свой аленький цветок не мни, Рубцов...)
Как на подтопке трескается глина
и нет конца поленнице рубцов!
3
А с пересохшим духом что скрывать-то? –
рисуется – гуляет вирус «жись»:
– Держись за свечку в саване кроватном,
за раму за оконную держись;
выкручивайся и мигай упорно,
путь к свет-картинам, видимо, один –
перегореть, как лампочка в уборной,
в которую кто только не ходил,
не нота выдаст – хрупенькая нотца,
что к башмаку «монтёра «не готов...
(ах, да – снегирь стекляшкам улыбнётся,
а просто так, без всяких «проводов «.)
4
Дойти до ручки не уйдут недели,
а я хочу лишь до дверной дойти...
Пусть гости палисада улетели, –
успел запечатлеть их на груди.
***
Они за Родину сражались,
окопы, вёрсты, артналёт…
Мы, вызывая смех и жалость,
опустим руки за неё?
О них сказания и были, –
стремились ввысь, сдирая дёрн,
и по рукам воришек били…
А мы все по рукам пойдём?
Но убери здесь знак вопроса,
вставь отрицательное НЕ!... –
В стихе проделать это просто,
а вот в стране…
***
Е. Юшину
Пропесочь меня за всё «хорошее»,
за кавычки в речи и за соль,
но крупинку, хоть одну картошину
донести мне, Родина, позволь.
Жаль крапивой, ежели приспичило,
на репьи штанины обрекай,
дай лишь сохранить в кармане спичинку
до рожденья выдоха: – Река…
Накупаюсь вволю да простыну ли?
слопать кучу дров костёр не прочь...
но укрой загадочной простинкою,
чтобы я разгадывал всю ночь!
Пусть под утро комары дотошные,
прогудят отплытие суда,
на двоих у нас с тобой картошина,
искорка и берег, и судьба.
***
Церквушка. Речушка. Пишу об одном –
о Родине, Боге, душе.
Как тянет на небо! как тащат на дно
глаза утонувших уже!..
Избушка. Опушка. Кручиниться вновь,
но Родина, Бог и душа
и, стало быть, вера, надежда, любовь –
как бабочки с карандаша
к церквушке, речушке, опушке и за,
уселась одна на плечо...
о Родине с Богом душой не писать,
то чем же тогда и о чём ?!
***
Не Россию ль отпевают
бабки-вьюги? – в поле вой...
где та точка полевая,
что хранит от болевой?
Время-батюшка, не нужно,
время-батюшка, окстись! –
щёки розовы от стужи,
хоть какая – всё же жись...
Средь зимы мираж весенний? –
среди праха праотцов
точкой божий раб Есенин
точкой божий раб Рубцов...
Им заупокой? до дна ли?
но:
– За здравие налей!..
Гой ты, Русь, моя родная!
и:
– Горит звезда полей!
***
Какая странная роса –
красна, но это не от крови...
(глаза закрою – набросать
хоть пару строчек – и открою.)
И где я только не бывал, –
и ворон там полынью болен,
и гор – то нет, и всё ж – обвал,
а вот на этом русском поле...
Какая тишь, какая гладь!
ромашка с васильком в обнимку...
(не дай мне, Боже, удалять
душою сделанные снимки.)
О, из всего любовь лишь есть! –
к заре, росе, родному дому...
да был я здесь, всегда был здесь,
я просто видел по-другому.
***
Свети, моя тьмутаракань,
чтоб тьму смахнуть с названья,
чтоб светлячком стал таракан...
и беззапойным Ваня.
Свети, без имени ещё,
звезда лесов и речек,
размолвки прошлые не в счёт –
Ивана с Марьей встреча!..
Свети, самой Москве назло,
добром ли дюже манит?
Хочу, чтоб Ване повезло,
ну и, конечно, Марье.
Свети, да будет свет в ответ,
любовь да воркованье...
вот Марья шлёт тебе привет,
ну и, конечно, Ваня.
Свети во славу всей Руси,
чтоб деточек немало,
и, кто б названье ни спросил,
в ответ:
– Иван – да – Марья.
***
Обессоннил будильник пернатый
не бессовестным «ку – ка – ре – ку»...
– С добрым утром, родные пенаты!
– Утро доброе! – мне – дураку.
Нет, витал в облаках не напрасно:
точен спуск на скопление действ...
там – за нашею улицей – праздник?
но отрадно, что солнышко – здесь;
Мать – и – мачеха деточек женят,
возле яблони пчёлы кружат...
голова продолжение шеи?
но зато – перед шеей – душа.
Я на пугало кепку надену –
пусть форсит, ну а сам – за дела...
нет в руках моих злата и денег? –
но хватает и сил, и тепла.
На заборе пернатое «знамя»,
а сосед, чтоб слова разменять:
– Что аж светишься?
– Чёрт меня знает...
– Что темнишь – то?
– Бог знает меня.
***
Треклятая трубка сиротства,
колечки пуская страдать...
дай, Боже, не стадию скотства –
дойти, где стада и стада.
Не отрок, не агнец, не овен,
и если был нимб, то усох...
но видишь – не кнут наготове –
телёночку хлеба кусок.
Не всё замолю и отмою,
но более зла не копить...
дай, Боже, не уровня моря –
осанку не ниже копыт.
Не трубка в туманности вдовьей,
не дудочка травит дыха...
да, хлеба кусок наготове,
нет зрелищ для экс-пастуха.
Будь пастырем, мне посодействуй,
колечки грехов отпустив, –
дай, Боже, на корочку детства
крупинки – луга не пусты...
***
Чем старше лес – тем больше тропок,
а я – где мог – загородил,
не то что жаден и так робок,
не то что барин здесь один.
Нет, вот Шукшин, Распутин бродят,
Рубцов с Есениным, а я
чем дольше с ними – чище вроде,
светлее нелесного дня.
Дожди? – уже отморосили,
в корзинке? – редок грусти груздь, –
чем больше пришлого в России,
тем пуще охраняю Русь.
Но кто-то застрелил оленя,
а самовар кто уволок?
ну вот, ну вот, уже жалею,
что я раскрыл сей уголок...
Об авторе: Роман Кручинин родился в 1984 году в Горьковской (Нижегородской) области. Живёт в г. Брянске, строитель.
Публикации: газета «День Литературы», журналы «Нижний Новгород», «Дон» и др. Лауреат фестиваля-конкурса «Хрустальный родник».
