Ольга БАРСУКОВА. Наследник

Рассказ

Она собиралась прожить еще лет двадцать, не меньше. И прожила бы, и портила бы ему жизнь. Так было всегда.

Она лезла во все его дела, скандалила, обвиняла, требовала чего-то и вечно была им недовольна.

И вдруг умерла. Ушла из жизни. Исчезла, не попрощавшись. Ее больше нет.

Он узнал об этом не сразу. Соседи долго искали его телефон.

Позвонили, сообщили: так, мол, и так, инфаркт.

Ему даже обидно стало. Ну что за дела? Нельзя же так! Не по-людски.

Он поехал туда и сделал все как положено. И панихиду заказал, хотя ни во что такое не верил. Только поминки не стал устраивать – некого было приглашать. Выпил водки и лег спать.

И все же было непонятно, как это так получилось. Ну и жила бы себе спокойненько, и ладно. Так ведь нет. Отомстить, что ли, решила? А за что?

Лена хоронить не приехала. Была здесь годом раньше, чего-то у нее требовала, но уехала ни с чем. Так и расстались – как оказалось, навсегда.

Она жила в далеком захолустном городишке в большой квартире, одна. Мужа давно схоронила, друзей не было, с родственниками не ладила. Ни в ком она, в сущности, не нуждалась, кроме него, Лёнечки.

Завела бы хоть кошку, что ли.

***

Он прожил в ее квартире день, другой, и третий. И вдруг удивился: чего жду? Пошел на вокзал, купил билет и уехал в Москву.

Ночью в поезде он не спал. Просто лежал и вспоминал.

У Москвы тысяча лиц, а у мелкого городишки – всего одно, а может, и вовсе никакого нет. Завод-гигант, пятиэтажки кучками, Дом культуры с колоннами, кафе «Солнышко» – вот и вся твоя «малая родина». Городок был хорош тем, что оттуда можно было уехать навсегда, ни о чем не жалея. Так он и сделал однажды. Москва сама позвала его. И не то чтобы везение, игра случая – нет, ему, Лёнечке, на роду было написано стать звездой. Звездой большой науки.

Однажды, когда ему было лет четырнадцать, его отправили в пионерский лагерь. И там прибился к нему один мальчик, Вова, Вова Мельников, сероглазый робкий подросток, чуть помладше. Этот Вова ходил за ним повсюду, угождал ему, как мог, делился сладостями и всячески подчеркивал его превосходство над другими мальчишками. Случалось, он заводил с Лёнечкой умные беседы, но чаще молчал и просто старался быть к нему поближе.

Как выяснилось, Вова рос без отца, с одной только мамой, которая в нем души не чаяла. Она часто к нему приезжала – тихая белокурая женщина. Один он был у нее, этот мальчик, и больше никого. Жили они в соседнем маленьком городке.

Как-то раз они сидели на скамейке, мама держала Вову за руку, а он что-то ей говорил и при этом глядел в ту сторону, где играл с ребятами Лёнечка. Наверное, рассказывал маме про него.

Накануне отъезда из лагеря Вова несколько раз подходил к своему другу, будто хотел что-то сказать, но не решался. Наконец, сильно волнуясь, произнес:

– Лёнь, ты меня не забудешь, когда станешь знаменитым?

Так вот в чем было дело!.. Этот мальчик мечтал, видно, разделить его, Лёнечкину, будущую славу. Он первым угадал в нем гения.

Обменялись адресами и разъехались по домам.

Больше он этого Вову не видел, но слова его не забыл.

Самые лучшие свои годы Лёнечка помнит как сейчас. Разве такое забудешь? Вот он, уже не провинциал, но еще и не москвич, обмирает перед дверями лучшего вуза страны. Не во сне ли это? Входи, парень, теперь это твой университет.

Когда он учился на втором курсе, внезапно умер отец. Она хотела это скрыть на время – мол, не мешайте Лёнечке учиться (была как раз сессия), но Лена воспротивилась: как же так?

В поезде Лена ударилась в воспоминания – ей хотелось выговориться, а он не мог выдавить из себя ни слова. Что-то сломалось у него внутри, уже не починишь.

Отец был человек тихий и терпеливый. Детство его было отмечено драмой. Его появления на свет никто не хотел – вот такая случайность. Мать так и не вышла замуж, сама вырастила его, дала образование. Учился он прекрасно.

Они встретились на пятом курсе. Вера была, что называется, девушка видная. Но все знали, что у нее была история. В школе она дружила с замечательным парнем, звали его Валерий – высокий баскетболист, душа компании. Она ждала его из армии, мечтала о будущем. И вдруг письмо: «Верочка, прости, я виноват, будь счастлива». Женился на генеральской дочке.

Вера как легла на кровать с письмом в руке, так три дня и пролежала полумертвая. Не пила, не ела, не говорила.

В институте парни на Веру заглядывались, но она их близко не подпускала. Виктора сама выбрала. А он влюбился без оглядки, и вот – семья. И она в семье главная.

Вера Тихоновна говорила, что детство у нее было трудное. Жили нехорошо, бедно и как-то не в согласии. И она навсегда решила, что бедность – самое первое зло. С этим злом и боролась всю жизнь. С воодушевлением копила деньги – а как иначе? На этом стержне и держалась их с Витей семья. Он, дипломированный инженер, работал в ночную смену мастером – так больше платили, а днем возил Лену в бассейн, убирал квартиру, делал ремонт, а то и подрабатывал как-нибудь.

Однажды за ужином отец неловко пошутил, а она вдруг разозлилась и бросила ему в лицо мокрое полотенце. В другой раз он попросил чистую рубашку – она разоралась, а потом расплакалась, и мужу стало жаль ее. Дальше хуже – начались драки. Она, как разъяренная кошка, вцеплялась в Виктора, трясла, колотила чем попало, а он пытался схватить ее за руки. Соседи даже милицию вызывали, думали, муж жену бьет.

Не каждый день, конечно, дрались, бывали передышки. Семья все-таки.

Лёня не любил говорить о ней с другими, а если случалось, называл ее, как и все, – Вера Тихоновна. А в мыслях и совсем отстраненно: она.

Однажды она чуть не погибла под колесами автобуса. Стояла у остановки на краю тротуара. Отвернулась, отвлеклась, а автобус прямо на нее выехал, да на большой скорости. Спасла ее соседка – успела оттолкнуть в сторону. Она пришла домой какая-то растерянная и весь день молчала, а к вечеру отошла, стала рассказывать. Слушая ее, Лена заплакала, а он повернулся и вышел из комнаты.

Теперь, спустя годы, он не мог вспомнить в точности, что тогда почувствовал.

С годами Виктор Кузьмич совсем притих, как-то сжался и старался пореже бывать дома. У него было свое прибежище – гараж. Может, он даже выпивал потихоньку в компании таких же автолюбителей. А как вышел на пенсию, устроился сторожем на склад: деньги в семье никогда не лишние. Он так и умер на этом складе: утром пришли люди, а он лежит себе на полу, и ни до чего ему больше дела нет. Отмучился.

В поезде Лёня вспомнил один день из своей прошлой жизни. Они тогда втроем катались на лыжах в лесу у городской окраины. День был ясный, синий, а сосны золотые и теплые.

Отец съехал с горочки, а Лёня с Леной стояли внизу. И вот они все вместе греются на солнышке – уже март. И тут Лена вдруг:

– Пап, а ты почему с мамой живешь?

Отец помолчал, потом выдохнул:

– Я не с мамой, я с вами живу.

Дура все-таки эта Лена. И так ясно: сам рос безотцовщиной – детям такой судьбы не желает.

Когда Лёнечка вернулся в Москву после похорон, он завел себе дневник – красивую тетрадочку с пейзажем на обложке. Первое, что он записал: «Детство кончилось».

Но кончилось не только детство, кончилось и еще что-то, чему он даже не мог дать названия.

Она уловила его настроение, поняла, что теперь его домой калачом не заманишь, и стала сама к нему наезжать.

Ладно, сказал он себе, пусть ездит. Ему все же было ее немножечко жаль. Одна осталась, даже поругаться не с кем.

На самом деле ей, конечно, нелегко было – наверняка мучила совесть, но она и виду не подавала. А Лёнечка тоже молчал: о прошлом – ни слова.

На какое-то время семья утихомирилась. Лена вышла замуж за москвича-однокурсника, родила дочку, и все сразу сдружились вокруг ребенка. Лёня нянчил племянницу, возил ее в колясочке.

На последнем курсе он задумал было жениться, но она восстала всерьез: его дело – наука, а семья когда-нибудь потом, и вообще жениться надо с умом – сначала ума наберись. Невеста была незавидная – ни кола ни двора, а кругом столько девушек хороших! Она примчалась в столицу, ворвалась в общежитие, устроила скандал, опозорила и его, и девчонку и добилась-таки своего – свадьба расстроилась. Сделала его всеобщим посмешищем.

 «Ну что ж, – сказал себе Лёнечка, – чем хуже, тем лучше». И объявил ей войну. Известно ведь: враги человека – домашние его.

В одном она была права: его дело – наука. И он записал в дневнике: «Я иду к вершинам науки». Он прямо-таки видел эту заснеженную вершину на фоне голубого неба.

***

Бывает, несут вешние воды какую-нибудь щепку, и вдруг попадет она в водоворот и закружится; ручеек бежит себе мимо, а ее все крутит, крутит на месте, и никак она оттуда не выплывет… Вот так и Лёнечка надолго застрял в аспирантуре. Он, правда, не очень этим тяготился; если уж кто и беспокоился, так это Вера Тихоновна. Она бомбила звонками и письмами его профессора, доставала Лену частыми наездами в столицу и с трудом удерживалась от нападения на него самого. Кружила где-то рядом, готовая к прыжку.

Между тем Лена с мужем вдруг собрались в Америку. Это событие встряхнуло все семейство. Перемены – к переменам, как деньги – к деньгам.

И зачем Лена затеяла эту прощальную вечеринку? Его просто вынудили быть великодушным.

– Худой мир лучше доброй ссоры, – шепнула она Лёнечке на радостях. Вот уж некстати, лучше бы промолчала.

Вера Тихоновна была твердо уверена, что это именно она вывела Лёнечку из застоя. И правда, после отъезда Лены завертелись невидимые колесики, заработал механизм, отщелкивая событие за событием. Жизнь переменилась на раз-два-три. Раз – защитился, два – женился, три – сын родился.

Вера Тихоновна приняла невесту без восторга, пробыла в Москве три дня и уехала, оставив новых родственников в недоумении. Внука она так и не увидела.

И вот чем все закончилось. Ну где тут логика?

 ***

Вера Тихоновна готовила детям прочное будущее. Была накоплена изрядная сумма – гарантия их будущего благополучия. Но случилась реформа, и все рассыпалось в прах. Что она пережила тогда – страшно подумать. Однако пережила и начала копить снова – ради детей. Они потом это оценят: им – светлое будущее, ей – светлая память.

По завещанию все имущество – квартира и денежный вклад – переходило Лёнечке: он не бродяга какой-нибудь, он сын достойных родителей, пусть купит себе жилье в столице. А как же Лена? А Лена и так хорошо устроена.

Сама Лена, однако, думала иначе. Спустя месяц после похорон она примчалась из Америки делить наследство.

И вот они уже судятся в родном городке: она истец – он ответчик, она говорит – он молчит.

Остановить Лену было невозможно – она, видно, долго наращивала боеспособность. Грязь лилась рекой. Он увидел себя со стороны: скопище пороков, дегенерат и недотепа – вот ты кто!

Убила, просто убила – при всем честном народе.

Лена! Ты что наделала! Я же хотел поделиться!

 Хотел поделиться, хотел поделиться, хотел поделиться…

Суд Лене отказал, но она не унималась. На что надеялась?

Он выгнал ее из квартиры, врезал другой замок. Запер дверь, уселся в кресло и задумался.

Что приобрел ты и что потерял? Кто ты теперь?

Грустный это был вечер.

Чтобы пресечь все тяжбы с Леной, он поскорее избавился от родной недвижимости и вздохнул с облегчением. И вот в его руках хорошенькая сумма, и это его собственные деньги.

Вера Тихоновна как-то сказала, что деньги дают свободу. Ну, положим, это не про нее. Кто копит, тот рабствует. А вот он теперь свободен, он деньгами располагает. И уж он-то сумеет распорядиться наследством. Как-никак отец семейства и, между прочим, уже не мальчик.

А семейство между тем росло. В кроватке уже пищал крохотный комочек – дочка Лиза. Перемены – к переменам!

Нужно было определиться с приоритетами. Первым делом покончить с ненавистной работой. Квартиру он, конечно, покупать не станет. Это женская логика: квартира, квартира! Вам что, своей жилплощади мало? Ввалить туда все средства, а потом что? Опять нищета? Нет уж. Жить надо широко, уверенно, без лишних сомнений. Деньги должны работать. И он, Лёнечка, заставит их работать на себя.

Перспективы виделись такие, что дух захватывало.

Семейство толком не знало, сколько у него денег и как он собирается их потратить. Им и в голову не приходило, что он затеял грандиозную аферу. Если человек сидит за компьютером, значит, делом занимается. Тише, сынок, не мешай, папа работает. И ведь не объяснишь, что у него кроме права на труд есть еще кое-что. Вспомнился отец: вечно в работе, даже дома гнулся над чертежами. И чего добился? Загубил себя, и всё.

Нет, он пойдет другими путями. Время сейчас другое, и жить надо иначе.

Разматывается и разматывается клубочек событий, а он идет за клубочком и не знает, куда его ведут и что впереди.

Первой что-то почуяла теща.

– Ты знаешь, – сказала она, как бы между прочим, – денег много не бывает, их может только не быть или не хватать.

Потом забеспокоилась жена: что за странные командировки? И чем ты вообще занимаешься?

Господи, какие же недалекие люди! Да отстаньте вы от меня со своим грошовым практицизмом! Дайте же мне наконец быть мужчиной!

Шел и шел Лёнечка за волшебным клубочком по сказочному лесу. Долго шел. И вдруг – поворот, а за поворотом – неведомое. И пошли сплошные неожиданности, и чем дальше, тем страшнее. Тут бы и остановиться – да поздно уже…

Нехорошая вышла сказочка.

Когда все открылось, он не стал им ничего объяснять. Пусть думают что хотят. Назад пути нет. Не он первый и не он последний – все сейчас так живут: кто-то теряет, кто-то находит. Он игрок, но не лузер. Он просто искал свой шанс.

Недаром, ох, недаром сказано, что враги человека – домашние его. Вот пристали к нему с этим кредитом! Все равно вернуть его не получится – нечем же отдавать. Да и в чем проблема, собственно говоря? Люди и не такие еще суммы берут. Вы хоть знаете, как большие деньги делаются?

 Да что говорить – все равно не поймут.

Он еще барахтался и хорохорился, еще надеялся что-то доказать и что-то исправить, но тут на него толпой набросились коллекторы из банка, и семейство восстало: уходи, и чтобы духу твоего здесь не было, иначе всем несдобровать. И друзья – его друзья! – семейство поддержали.

Теперь ты никто, и путь твой во мраке. И звать тебя никак.

Стояла зима, ядреная, морозная, снежная. Он снял угол у старушки по объявлению в церкви (как его туда занесло?) и затаился в душном тепле. В нем поднималась злоба на жену: что она о себе вообразила? – мамаша с двумя детьми, да куда она денется, приползет к нему сама, а он еще подумает. Нет, тут и думать нечего – послать подальше. Наказать ее как следует, чтоб знала свое место.

Воображение рисовало страшные сцены мести: вот он громит ее квартиру, бьет посуду, корежит холодильник, режет на куски шубу, уничтожает документы. А она на коленях молит о пощаде.

Кто знает, до чего бы он додумался, если бы не спохватился вовремя: на что жить дальше? Кое-что у него, конечно, оставалось, но нельзя же совсем обнуляться. Сесть в какую-нибудь контору и до старости протирать там штаны – ну, нет уж. Возврата не будет. Значит, опять в свободное плавание! Работай, творческая мысль!

Жена подала на развод, а Лёнечка отфутболил ей встречный иск на раздел имущества. Сама виновата, я этого не хотел.

Суд он, конечно, проиграл. Ну, ладно, проиграл и проиграл, не в том дело. День этот ему запомнился, вот что. Он вдруг увидел себя со стороны – глазами той, которой больше нет. «Это ты, мой мальчик? Как ты постарел… да ты совсем седой стал! Что с тобой случилось?»

Да, это он, ее седеющий мальчик, так и не повзрослевший, не оправдавший ее надежд, не признавший ее правоты и так бездарно растративший ее наследство.

Некому было об этом рассказать. Некуда было ему пойти со своим сиротством. Вот ведь чем все обернулось. Могло ли быть иначе? И где «начало того конца, которым кончается начало»?

Москва стала казаться хмурой и неприветливой. В привычной ее суете ему как будто не было места. Что ж, Москва она и есть Москва. Она и не таких видала. Кому она рада? Если уж слезам не верит…

 У Москвы тысяча лиц, а мелкие городишки безлики и похожи друг на друга, как дождевые капли. Заводские корпуса, серые пятиэтажки, Дом культуры с нелепой колоннадой, бывшее кафе «Солнышко» – вот она, «малая родина». Снегами засыпанная, ветрами воспетая, в памяти затерянная, ненужная, далекая… Она не снилась ему ночами, не лезла в душу воспоминаниями, не звала, если было не до нее. Она просто была.

Когда стали спадать холода и повеяло весной, у него уже сложился план дальнейших действий: собрать немного денег и двинуться на восток.

Был на Руси в старину такой обычай: по вечерам ставили на подоконник горящую свечу. Это означало: мы дома и рады гостям. Вот там, в городишке, есть такое окошко, где для него когда-то зажгли свечечку. Она, верно, еще теплится. Чем ночь темней, тем огонек заметнее.

Ксения Алешина была, что называется, неудачница. Жизнь ее не баловала. В институт не поступила, замуж не позвали, ребенка не родила. Худенькая, невзрачная и всё как бы в одной поре – и в двадцать, и в тридцать, и после. Работала в библиотеке, с людьми, а друзьями не обзавелась – всё как-то сама по себе, всё в сторонке. Лёнечка знал ее с незапамятных времен, она почему-то всегда вертелась рядом. Когда его провожали в Москву на учебу, Ксения потихоньку вручила ему небольшой сверток, о котором он в суматохе тут же и забыл. Сверток долго валялся в чемодане вместе с другими вещами. Там оказался сборник стихов, а в нем записка – всего четыре слова: «Всегда буду ждать тебя». Смешная девчонка!

Последний раз они виделись на похоронах Веры Тихоновны.

В областной центр поезд прибыл рано утром. До городка – час езды. «Поменьше сомнений», – уговаривал себя Лёнечка, ожидая рейсового автобуса. В дороге он задремал и во сне всё искал в памяти какое-то слово.

Городок только просыпался, на улицах было пусто и тихо. Во дворах зацветала сирень.

 Лёнечка вошел в подъезд пятиэтажки и остановился – опять одолела неуверенность. Поднялся по лестнице, еле передвигая ноги. «Зачем?» – подумал он, нажимая кнопку звонка.

Убежать не успел – дверь уже открылась.

– Ксеня, – произнес Лёня каким-то слипшимся голосом, – чайком не угостишь?

Завтракали молча. Он не стал ничего объяснять, а она ни о чем не спросила. На кухне чуть слышно журчало радио, шумела водопроводная труба, и можно было не утруждать себя разговором. Лёнечка начал даже задремывать.

– Тебе ключ дать? Мне на работу к одиннадцати. Положишь под коврик у двери.

Ксения ушла, а он взял с полки какую-то книгу, открыл ее где попало и уткнулся в текст. Сейчас главное – не думать.

На полях была еле заметная карандашная черточка, и рядом буква Л. Прочитал пару строчек: «Ничто не может быть истинным – только мать, потому что она наша мать и мы не можем изменить этого». Пожал плечами и захлопнул книгу. Посмотрел на обложку: вроде знакомая. Встал, потянулся, подошел к окну, увидел улицу и вдали свою школу и вдруг решил: прямо сейчас устрою себе праздник воспоминаний.

На кладбище суетились птицы и пахло весенней зеленью. Он немного заблудился и не сразу вышел к нужному месту. А когда нашел, удивился: чисто, ограда блестит свежей краской, бумажные цветы совсем новенькие. Ксения? Она – кто же еще.

Лёнечка не умел разговаривать с покойниками, даже мысленно. Да и что он мог им сказать? Странная у них все-таки семья… Или не семья вовсе? Будто случайные люди собрались, пожили вместе и разошлись. Случайное семейство. Как быстро рвутся родственные связи! Непрочны и надежны они. Да и что надежно? Дружба? И где теперь эти друзья?

В таких безрадостных размышлениях провел Лёнечка на кладбище часа полтора. Потом вышел на дорогу и зашагал в тот лесок, где когда-то они втроем катались на лыжах. Там побродил немного и присел на горочке, на зеленой травке. Куда приехал? К разбитому корыту? Жизнь разлетелась на тысячу осколков, и целого из них уже не собрать.

Вернулся в городок, прошелся по своей улице, забрел в школьный двор.

Жил-был мальчик, учился в школе, читал умные книги – про Онегина, Печорина и других лишних людей. Лучше бы не читал. «Теперь ты сам лишний человек – сказал он себе. – Ученым не стал, семью не создал, и нет у тебя ни друзей, ни родни».

Лишний – вот слово, которое он искал во сне. Он лишний, и этого не скроешь – на лбу написано. Ксения сразу поняла и ни о чем не спрашивает.

Что с этим поделаешь?

Ужин прошел в молчании. Опять журчало радио, шумела вода в трубах. Ксения не заводила разговоров и была закрыта, как вещь в себе.

После ужина она включила телевизор и воткнулась в какой-то сериал.

Книга, которую он смотрел утром, так и лежала на столе, раскрытая на той же странице. Он взял ее и повертел в руках. Определенно знакомая.

– Там тебе послание, – вдруг сказала Ксения.

– Где? – не понял Лёнечка.

– В книге, на полях. Ты видел?

– Что это за книга, откуда?

– Веры Тихоновны, она ее в больнице читала.

Вот оно что! Это она с ним ведет разговор! Теперь, когда все кончено! Самое важное, не сказанное, написано черным по белому. Его даже пот прошиб.

Он не мог ни с кем об этом говорить, а с Ксенией – тем более.

В маленькой комнатке, тщательно прибранной, были разложены его вещи, диван застелен для сна. Он тихонько вошел туда и закрыл за собой дверь.

Утром он первым делом убрал книгу в шкаф. Нечего ей тут валяться.

Вдруг вспомнился Вова Мельников – вот кто сейчас был ему нужен. Зачем нужен? А просто интересно. Интересно на него посмотреть.

Найти Вову оказалось на удивление легко. Помог Интернет. (Ах, Интернет! Лёнечка верил в него безгранично.)

Лена говорила, что американцы любят переезжать с места на место – из города в город, из штата в штат: ищут, где лучше. В России не так, в России человек, как дерево, в землю врастает и стоит весь свой век там, где Бог его поставил, пока не завалится в положенный срок. Даже поговорку сложили: «Где родился, там и пригодился».

Вова Мельников так и жил в родном городке, словно ожидая второго Лёнечкина пришествия. Лёнечка, вполне состоявшийся москвич, и вообразить не мог, что такое возможно.

И вот он трясется в стареньком автобусе, пытаясь представить себе Вову нынешнего – среднестатистического гражданина, прожившего сорок лет в таком вот заповедном уголке.

Нашел улицу, нашел дом. Его друг детства обитал, можно сказать, в аристократической части городка – на центральной улице в девятиэтажном кирпичном доме с балконами.

Двое столкнулись в подъезде и разошлись на несколько шагов. Тот, другой – высокий, ладный сероглазый мужчина, задержался на выходе, будто вспомнил что-то важное, потом повернулся и посмотрел на Лёнечку.

– Лёня, – неуверенно проговорил он.

– Мама, у нас гость, – с порога заговорил Вова, – из далекого прошлого.

– Бабушка пошла к тете Жене, – послышался детский голос из глубины квартиры. Показалась девочка-подросток – беленькая, голубоглазая. Поздоровалась и проскользнула в дверь:

– Я к Наташе.

– Только на часок, – крикнул вдогонку Вова.

 – Дочка? – спросил Лёнечка.

Вова кивнул.

Они стояли в прихожей и разглядывали друг друга. «Даже не удивился, – отметил Лёнечка, – будто знал, что встретимся».

– Проходи, – пригласил гостя хозяин.

В просторной комнате висели акварели и этюды маслом – пейзажи, натюрморты, и среди них портрет той самой девочки.

– Жена – художница? – полюбопытствовал Лёнечка.

– Нет, она в хоре работала. Катя умерла пять лет назад. Мы втроем живем – я, Ирочка и мама.

Ух! Нехорошо вышло. Лёня не знал, что говорят в таких случаях, и смутился.

Помолчали.

– Как ты меня узнал? – снова заговорил Лёнечка.

Вова улыбнулся:

– У меня хорошая память на лица. Профессиональная.

– А чем ты вообще занимаешься?

– Рисую.

– Рисуешь? Так это твои картины?

– Ну да.

– А чем на жизнь зарабатываешь?

– Тем и зарабатываю.

– Как это тебе удается?

– Преподаю в колледже и в студии, даю уроки, выставляюсь, беру заказы, реставрирую все что можно… На все руки мастер.

Опять замолчали. Вова, улыбаясь долгой улыбкой, внимательно смотрел на гостя. Он не спешил с вопросами и, казалось, был погружен в свои переживания.

– Я очень рад тебя видеть, – проговорил он наконец.

Это у него хорошо получилось. Он и вправду был рад, по глазам было видно.

Еще помолчали. Вот тут бы и начать разговор о самом главном. Чего еще ждать? Лёнечка устал от напряжения. Он все продумал заранее, он готов был врать напропалую – и про Москву, и про научную работу, и про свой патриотизм (за границу не еду – я здесь нужнее), и про счастливую семью, и про детей, горячо любимых.

– Ну, ты отдохни пока, картины посмотри, а я на кухню, на минутку.

А зачем он, собственно, приехал к Вове? Чтобы посидеть, поговорить, выпить? Да, напиться, наговориться и забыться.

Лёнечка вдруг забеспокоился: он какой-то другой, совсем не тот парнишка, который в лагере за ним хвостом ходил. Что означает этот его внимательный взгляд? И улыбка… Может, он что-то слышал про меня? Да нет, откуда же ему знать.

Похоже, его план летит к чертям, разговор не выйдет. К тому же тут еще и мама! Нет, это уж слишком!

Тихо-тихо, быстро-быстро, напрягая слух и затаив дыхание, сбежал он по лестнице и вышел из подъезда. Проскочил двор, спрятался за гаражами, постоял немного.

Посмотрел на окна, и сердце защемило: вон там, на пятом этаже, живет Вова Мельников – хороший мальчик из третьего пионерского отряда.

Он шагал дворами не переводя дух – откуда силы взялись. Опомнился на окраине, у автобусной остановки. Сел на скамейку и как будто задумался, но мысли путались, как у пьяного. Было чего-то жаль и немного страшно.

Время шло, а он все не двигался с места. Близился вечер. Издали доносились детские голоса, но потом и они смолкли.

Пришел автобус, постоял и ушел. Лёнечка лег на скамейку, закрыл глаза. «Отдохну минутку и поеду», – решил он и провалился в глубокий сон.

Она подошла неслышно и остановилась в трех шагах от него.

– Сынок, – попросила она, – дай мне напиться из твоих рук.

Он сложил ладони лодочкой, и там забил родничок.

Она наклонилась к воде, дохнув на него теплом, и сделала несколько глотков. Выпрямилась, улыбнулась своей домашней улыбкой:

– Отдай Лизоньке мое кольцо с рубином.

И добавила строго:

– Когда подрастет.

– Ты знаешь про Лизу? – удивился Лёнечка.

Она выдержала паузу.

– Мы здесь всё знаем…

И как будто загрустила, глаза потухли, улыбка сошла с лица.

– Ты не уходи, – сказал Лёнечка. Она молчала.

– Поедем домой, – попросил он, – поедем, ладно?

Они вошли в автобус, и он потерял ее в плотной толпе. Автобус тронулся. Он бросился искать ее, продираясь сквозь толпу, и вдруг увидел в окно, что она стоит на остановке и что-то говорит, глядя на него и беззвучно шевеля губами.

– Мама! – закричал он.

Автобус рванул, набирая скорость, и она пропала из виду.

Лёнечка открыл глаза, вскочил со скамейки и помотал головой. Как узнать, что она говорила ему там, на остановке?

И вдруг он отчетливо услышал где-то у себя внутри: «Постарайся сделать своих детей счастливыми». Это был ее голос, точно.

Илл.: Художник Бальтазар Деннер