Юрий ЖЕКОТОВ. Васькины куплеты

Рассказ

Ещё лет сорок назад признанная неперспективной небольшая деревня Денисовка, отрезанная от районного центра водными артериями амурских проток, перестала строиться. И селяне, поневоле срываясь с насиженных мест, тонким ручейком потекли в другие веси. На оставленные без людского догляда строения почти сразу же навалилась непонятная болезнь, и хаты, баньки и сараюшки с каждым годом всё больше врастали в землю, всё ниже кренились стенами и без стона и плача, смиренно приняв свою участь, уходили в небытие. Теперь на месте многоголосой деревни доживает свой век с десяток обветшалых изб, которые мало-мальски обихаживают несколько старичков из бывших селян, превратностью судьбы оказавшихся дачниками.

Сейчас я очень редко бываю в тех краях. Какую-то неподдельную грусть навевают обнажившиеся остовы строений, будто острыми пиками пронзают они невольно всплывающие воспоминания о дружном и весёлом житье российской деревни. А когда-то я часто посещал Денисовскую протоку, чтобы отдохнуть от городской суеты и испытать рыбацкую удачу. Чаще всего прибывал туда в компании себе подобных рыбаков-любителей на выходные или во время отпуска.

В протоке богато ловилась рыба: карась сорвётся – так щука подвернётся. Были не редкостью: краснопёрка, чебак, конёк… Ночью выползал из глубоких амурских ям, охотился у травянистого берега и считался солидным трофеем сом. Но, пожалуй, самой необычной «говорящей» рыбой, облюбовавшей тихие воды местной протоки, была желтобрюхая касатка!

Конечно же, любой ихтиолог объяснит романтически настроенному рыбаку, что касатка вовсе не говорит, а скорее, скрипит, чему виной особое устройство её колючих плавников.

Но найдётся у нашего брата-рыбака контраргумент для всей рыбной науки, веское возражение для узкого знатока-специалиста: «Ведь в природе всё устроено целесообразно, со смыслом. И с чего бы тогда касатке издавать какие-либо звуки, доступные восприятию человеческого уха?»

Предположение, что всё-таки говорящая рыба существует, да не где-нибудь там, в придуманном тридевятом царстве-государстве, а вот здесь, у нас, на восточной окраине России, на первый взгляд воспринимается, как достаточно фантастическое. Но с другой стороны, сколько мы знаем в истории случаев, когда изначально, казалось бы, неправдоподобная мысль постепенно укреплялась в сознании и со временем получала теоретическое обоснование. В том, что говорящая рыба в самом деле обитает в амурской протоке, ни чуточки не сомневался и легко доказывал свою точку зрения, причём в стихотворной форме, Васька-рыбак.

Этого денисовского рыбака все пассажиры амурского теплохода, бегавшего по местным речным линиям, почти всегда могли воочию наблюдать при подходе к Денисовке. На берегу, у самого дебаркадера, ощетинившись несколькими самодельными, выполненными из произрастающего здесь же тальника поплавочными удочками, давно и прочно облюбовал себе место Васька-рыбак.

Возраст здешнего удильщика можно было завысить, обратив внимание на его обветренное и загорелое лицо, испещрённое крупными и мелкими морщинками. Но и скостить с Васькиной жизненной метрики, как минимум, пяток годков, а то и больше, изначально встретившись с взглядом невыгоревших карих глаз рыбака.

Местный удильщик был какой-то нужной и незаменимой частью протоки, её необходимым атрибутом, что ли. Васька-рыбак успевал внимательно изучить всех сходящих на амурский берег, легко опознавал дачников и старых знакомых, а интересы «путешественников-первооткрывателей» тут же определял на глазок или обмолвившись случайным словом. Пассажирам с удочками в багаже Васька, не таясь, сразу же давал дельные советы: где лучше расположиться и на какой улов можно рассчитывать.

В Денисовку приехал Васька наперекор волне массовой миграции, оказался непривередливым человеком, подлатал одну из брошенных избушек и зажил рыбалкой. Если удавалось переселенцу что-то из улова продать, подкупал он лески с крючками да всякой крупы на супы и каши. Причина Васькиного бегства из города мало кого интересовала: может, не заладилась у мужика семейная жизнь, залечивал он какую душевную рану, или превратился в отшельника по причине своей мечтательности – качества, которое осталось невостребованным обществом.

Из-за постоянных приставаний и докучания правоохранительных органов, пытавшихся найти коварный умысел в Васькиных намерениях, а то и записать денисовского рыбака в злостные браконьеры, устраивался он на лето сторожем в расположенный рядом с деревней детский лагерь. С осени же, когда детишки, накопив силёнок, собрав палатки и рюкзаки, разъезжались по школам, а у дачников заканчивалась уборочная пора, на всю долгую северную зиму, на многие длинные амурские вёрсты оставался Васька в одиночку охранником и хозяином схватившихся льдом проток и необитаемых островов. Истосковавшись без общения и человеческого слова, весной – язык впереди ног бежит – тянулся денисовский рыбак с разговором к первому же приезжему.

Не чурался Васька выпивки, всегда в нужный момент появлялся возле компании, отмечавшей свой выезд на природу.

 – Рыбицы не подбросить на ушицу? – ненавязчиво предлагал он для завязки разговора.

Если же приглашали к костру, вёл себя скромно. Вдобавок часто рифмовал слова, складывая из них то шутки-прибаутки, то какие-то четверостишия, зачастую с понятным только сочинителю смыслом...

 Рассказала мне касатка,     

 Будто в речке ей несладко.

 Нынче и у людей не гладко,

 Давайте выпьем для порядка:

 За амурский вечер летний,

 Стародавние заветы,

 Скрип касатки безответный,

 И рыбацкие куплеты!..

Слегка приняв на грудь, рассказывал Васька всякие «чудные» истории, оживляя и наделяя героев своих повествований: рыбу, птиц, деревья… – разумом.

Запомнился один разговор:

 – А не боишься связываться с незнакомыми компаниями? – спросил кто-то из нас.

 – Я не ко всем подхожу. Только к рыбакам. Если человек с удочкой, то добрый человек. Среди рыбаков злыдней нет! Человека сейчас так жизнь мутузит, таких тумаков порой насыплет, что тяжко бывает. А иного ещё сызмальства начинают учить, что да как. Да так научат, так намучат, что забывают люди своё изначальное предназначение. Вот и путаются потом, блукают по жизни, всё пытаются найти ту развилку, откуда неправильно пошли. Рыбак, ведь он кто? Искатель, мечтатель и волшебник разом! А удочка у него, получается, волшебная палочка!..

Такие соображения денисовского рыболова казались отдыхающим не более чем просто забавными, неким развлечением для вечера. И поэтому в следующий раз, прибыв на Денисовскую протоку, чтобы разогнать собственную скуку, Ваську обязательно звали погреться у костра.

Если же заходил разговор на серьёзные темы, за жизнь – за правду, то начинал денисовский рыбак грустить…

 По утрам меня реки поили           

 Молоком затуманенных вод,       

 Голосистые чайки манили:          

 «В белокрылый иди хоровод!»

 Я настраивал снасти как нужно, 

 И рукою я чайкам махал:  

 «На земле у меня ещё служба,

 Мне не время бросать свой причал».

 И рыбацкие думки томили,

 И на помощь удачу я звал,

 По озёрам и тихим протокам

 Я рыбацкое счастье искал…

 Так бы и оставался Васька только рыбаком-мечтателем. Но кто-то из приезжих попросил у него стихи почитать, а в городе, не испросив авторского согласия, взял и отнёс исписанные корявым подчерком листки в местную газету. И видно попал ходатай в урочный час, так как с лёгкой руки главного редактора «районки», нашедшего в четверостишиях «соль» и крупицы таланта, сочинения денисовского рыбака появились в одном из ближайших номеров. Не одному, не двум читателям газеты, но особенно тем, кто связан судьбой с Денисовкой, разбередила душу Васькина «Брошенная деревня».

 Эй, вы, брошенные избы на высоком берегу!

 В травы льются ваши слёзы на нескошенном лугу,

 Покорёженные стены, на одной петлице дверь,

 Не обрадует здесь больше слух весёлая свирель.

 Мхом покрыты начинания, паутина на углах,

 На седых берёзах ветви, словно вены на руках.

 Ветры здесь одни гуляют, скрылись в ковыле поля,

 Обезлюдела и стонет нынче Русская земля.

 Тропка, что по лесу вилась, заросла уже давно,

 В красных зорях настоялось очень терпкое вино.

 Из пустых проёмов окон избы смотрят без вины,

 А на кладбище у леса только старые кресты.

 Закричу я серой цаплей: «Жив ли кто в деревне той?»

 Только эхо отзовётся, не тревожь: «Покой, покой, пок…»

 Материальных дивидендов денисовскому рыбаку его творчество не принесло. Но всё равно стали заезжие рыбаки относится к нему более уважительно, как к равному, внимательнее слушали стихи, пытаясь проникнуться философией строк. И появилось какое-то оправдание Васькиному затворничеству и объяснение в глазах других: поэт, и что с него взять. Малахольный, одним словом!

 Ваське образование бы получить, и, смотришь, развилась бы в нём есенинская искра. Без огранки и алмаз не блестит.

Сгинул денисовский поэт в одну из прошлых зим. И тела даже по весне не нашли. Может, вместе с ледоходом, с половодьем унесло в океан, или ещё что приключилось… Неведомо. В избушке всё оставил опрятно. Печка заряжена дровами, только спичку поднеси – и согреет тебя каменка. Заходи и живи. Только нет больше желающих записываться в стихотворцы-отшельники.

И хоть не могу я складывать слова в рифму, но что-то есть во мне от Васьки и, смею думать, во многих рыбаках, какое-то внутреннее чутьё, понимание смысла жизни, что ли, которые останутся в нас до самого-самого края и какие денисовский поэт выразил с помощью своих бесхитростных стихов.

Календарная крепнет завеса,

Меркнут в памяти бывшие дни,

Только трезво всегда вспоминаю

Зорь рыбацких большие огни…

Илл.: Неизвестный художник