Анатолий КАЗАКОВ. В селениях праведных
Памяти батюшки
Андрея Огородникова
Жизнь! Каждый раз, когда задумываешься об этой самой жизни, то думаешь о Боге. Написал и подумал, сколько примерно людей начинали так своё повествование? Думаю, тысячи, а может, и того больше. Кто читал мои работы раньше, знает, что пишу я о разном, но главная моя цель – поведать о людях не вымышленных, а реально живущих на нашей земле…
Утро. Воскресение. Двадцать четвёртое ноября две тысячи девятнадцатого года. Поднялся раньше шести. Морозный мой посёлок Гидростроитель тихо стоял. Всё так же, как было в детстве. Только мне уже пятьдесят три года. Люди в основном спали. Снегу нынче выпало мало, иду на автобусную остановку, там – никого. По выходным автобусы ходят хуже, я об этом знал, но удержу в душе не было, сидеть дома не смог. Минут через двадцать на остановке стали появляться люди. Подъехала малогабаритная четвёрка, еле втиснувшись, еду до посёлка Энергетика. Слышу и вижу, как один мужик начал ругать страну и кондуктора за тесноту в автобусе. Говорю ему, что она ни в чём не виновата, вроде успокоился мужик. Через динамики звучит так называемая музыка со словами «Ни о чём не думай».
Ни о чём не думать я не мог, я ехал на похороны доброго пастыря, друга, духовного наставника протоиерея Андрея Огородникова. Кто теперь нас будет возить по заброшенным деревням, по тюрьмам. По деревням, потому, что там живут ещё дети, и когда мы приезжали, для детей был праздник. Юра Розовский читал детские стихи, я детские рассказы, дарили свои книги детям. Боже! Сколько радости было в их ещё наивных детских глазах. В тюрьмах, там по-другому, там больше нужно батюшкино слово, но отец Андрей неизменно брал и нас с Юрой. Юрий читал стихи, я – коротенькие рассказы, ещё пел народные песни. Дорогому в нашей с Юрой жизни ЧЕЛОВЕКУ благотворители всегда перед такими поездками давали огромные торты, чай мы покупали сами…
И вот теперь еду в тесной четвёрке и вспоминаю, как читал зэкам рассказ, мой добрый наставник сидел рядышком. О, Боже! Какое лицо было в те моменты жизни у отца Андрея! Мысли чеканят полный текст:
Бачки
Сидим на поминках тёти Тамары. Всю жизнь она проработала поваром. И, как это у нас водится, люди встают и говорят, каким человеком она была.
Со мною рядом сидит пожилая женщина. Немного выпили, закусили, и пошёл он, разговор-то: «Ух, и потаскали мы эти бачки с Тамарой. Каждый по пятьдесят килограмм. Нас ведь лошадьми начальство-то называло. Братск только строился. Все рабочие в столовых питались. Ох, и очереди были, страх. Всем есть хотелось. Веришь, Толик, месяцами света белого не видели. А как иначе-то? Люди идут и идут, а мы готовим. Продукты без конца везут. Бывало, только к двум или трём часам ночи всю посуду перемоешь. Вроде бы и поспать можно часа три, а как? Ведь утром надо столовую открывать, кормить рабочих завтраком.
Мы ведь с Тамарой жили в столовой. Иначе бы и не справились. Но да молодые были – вот и управлялись. Как вспомнишь – и не веришь самой себе. Я замуж вышла. Муж работает, а я в столовой живу. Друг друга почти не видели. Вот жизнь так жизнь. Но ничего, справились как-то…
Ой, всё равно не верится… Целые ванны картошки, моркови, капусты начистить. Тогда ведь машин-то разных не было. Всё вручную. И в глазах потемнеет от усталости, а чистить надо. И вот, не поверишь, Анатолий, бывало, накормишь рабочих, а бачки-то пустые. Посмеёмся, поедим хлеба, чаю сладкого попьём, и опять варить надо.
Я больно солдатиков жалела. Придут, смотрят, а мне всё казалось, что голодные, и больше всего им накладываю. Кассирша бежит, ругается: «Ты чего норму не соблюдаешь?». Я её крепким словом укорачивала. Жаловалась она на меня начальству. Ну и что? Приведут молодых, те и недели не могли вытерпеть. Бачки таскай, мешки с картошкою, коровьи и свиные туши таскай. Грузчиков-то нет. Всё сами на хребту своём трёхжильном. Хоть и называло нас начальство-то лошадьми, но и понимало, что таких, как мы с Тамарой, поискать…
С годами-то полегче стало, техника появилась разная, а в начале становления Братска-то досталось нам. Это уж когда мы с Тамарой на пенсию пошли, то решили к врачу сходить, ноги у нас шибко болели. Врач глянул и ахнул. Я, говорит, таких огромных шишек на ногах ни у кого не видел. Тамаре ведь ещё в 2003 году предлагали ногу-то ампутировать. Не знаю вообще, как она до 2011 года дожила. Терпела. Четыре внучки. Вот сыну-то с невесткой и помогала их поднимать.
Про Тамару-то как в народе говорили: «Из г… конфетку сделает». Ну, это некрасивое суждение, конечно. Но она была профессионалом высшей степени, и в лихие 90-ые из простых продуктов умудрялась делать деликатесы, а это надо уметь…
Вот и нет Тамары, всё… нет. И меня, должно, скоро не будет. Да… покормили мы солдатиков-то, – всех покормили. Вот от бачков этих ноги-то болят, что нет спасу…»
Расходился народ с поминок. Светило ярко солнце. И подружка тёти Тамары, хромая, шла к своему дому…
Зэки слушали внимательно. Один, помню, поднялся – пожилой уже человек, сказал: «Всё правильно, всё за жизнь». Когда бывали в пересыльных тюрьмах, то наряду с заключёнными, приводили на такие вот встречи и женский пол, отбывающий там наказание.
В Энергетике пересаживаюсь в большой автобус и еду до центрального Братска. Господи! Я еду на похороны родного батюшки Андрея. Вот ведь жизнь, никогда не объяснишь эту самую жизнь. Сколько раз я думал, как повезло зэкам, что к ним ездит батюшка, а ведь он сильно болел, опухали ноги, больное сердце, сотни вопросов к нему, и на все был дан ответ. Осиротели мы все. Господи!
При въезде в Братск схожу на третьей остановке, идёт навстречу женщина, и мы вместе идём ко храму «Всех Святых в земле Российской просиявших», где отец Андрей двадцать пять лет был настоятелем, по сути он с Божией помощью и построил храм, точнее – несколько храмов. И теперь мой друг лежит во гробе в родном храме.
Женщина разговорилась, и я был этому немного рад, отвлекало это от грустных мыслей: «А вы знаете, батюшка Андрей был строгий на исповеди. Моей знакомой сказал, знает ли она «Символ Веры» наизусть, та ответила, что не совсем. Он сказал ей, чтобы выучила». Храм стоит в лесу, идём по асфальтированной дороге, кругом современное освещение. Это всё было сделано незадолго до смерти батюшки.
Остановилась машина, и нас подвезли. По словам моей попутчицы, останавливаются и подвозят до храма часто. Подхожу ко храму, молюсь. При входе стоит юродивый, что-то говорит. Вот она, наша Русь-Матушка, проходят века, а такие вот люди завсегда возле храмов.
Захожу в храм, иду и припадаю ко гробу дорогого друга. Глажу руки отца Андрея, а они совсем нехолодные. В руках деревянный крестик, и лежит на батюшке книга Евангелие. Приходит народ, все подходят ко гробу, трогательно молчат, и молчание это объяснимо, много тысяч братчан батюшка Андрей отпевал, крестил, венчал, исповедовал, причащал. Батюшка был добрый пастырь, многим помог, потому вскоре большой храм наполнился прихожанами. Я до начала литургии успел исповедаться и подошёл к двум монахиням. Стал говорить им, что ездили с батюшкой по тюрьмам да по деревням. Одна из монахинь, которой по её словам, было восемьдесят пять лет, сказала: «Такого батюшки, какой был наш отец Андрей, уже не будет. Сколько людей им спасено – и наркоманов, и пьяниц, много кого, а это ведь всё люди, ставшие не нужными никому. Много кто при храме работать остался».
Я слушал монахиню и думал: «Эх, и любили все отца Андрея, а ему вот доставалось от завистников и клеветников. Он же не заискивал ни перед кем, только правду говорил, не боясь. Такой сложный путь им пройден, и всегда обо всех молился». Я от волнения стал гладить монахинь по плечам, что-то говорил. В голове промелькнуло: а ведь водитель батюшки Сергей Губарь тоже когда-то пьянствовал, отец Андрей спас его молитвами к Богу. И теперь у Сергея замечательная, дружная семья, тринадцать детей, все хорошие такие.
Это именно тот Сергей, который таскает на спине с четвёртого этажа моего друга инвалида-колясочника, поэта, члена Союза писателей России Юру Розовского, и потом возит его по школам, и Юра радует детей встречей с поэзией. Отец Андрей всегда разрешал развозить по школам детей Сергея и забирать. С теми, которые подрастали, было полегче, а вот с первоклашками было тяжельше. Сергей познакомился с будущей женой в храме, она пела на клиросе. Получилась удивительно большая, по нынешним меркам, и дружная семья. Сергей часто говорил: «Это всё батюшкиными молитвами».
Вскоре началась литургия. И вот же сподобил Господь подойти к монахиням, на душе стало немного полегче. Ведал я и о том, что, благодаря Божиему промыслу и батюшке Андрею, живут теперь монахини в храме. Литургия. Соборно поём «Символ веры», «Отче наш», всегда в такие моменты жизни на душе становится легче, так как являюсь прихожанином храма «Преображения Господня» более двадцати лет, то и скажу, что знаю, о чём пишу. Особенное умиротворение испытываешь, глядя на детей в храме, это совершенно реальное доброе чудо.
Далее началось причастие, причастился и я, а вслед за мной та старая монахиня. И вот началось отпевание доброго нашего пастыря отца Андрея. Более двадцати священников читают поочерёдно молитвы, среди них я узнаю отца Павла, приехавшего из Подмосковья, чтобы проститься с батюшкой Андреем. Отец Павел долгие годы служил у нас в Братске настоятелем храма Успения Божией Матери. Храм переполнен нашим во все века сердобольным народом. На улице стоят люди с цветами, храм хоть и большой, но всех вместить не смог. Идёт отпевание, а я вспоминаю, как горели леса вокруг нашего Братска, и даже пожарные ехали к храму «Всех Святых в земле Российской просиявших», чтобы отдышаться, именно рядом с храмом дыма не было, и многие люди в то страшное время шли к храму подышать и дивились, почему возле храма нет дыма.
Время летит быстро, и старые люди говорили, что настанет такое время, что годы будут пролетать, как дни. Но в этом промежутке времени, когда шло отпевание родного нашего батюшки Андрея, время, как мне показалось, всё же остановилось, словно все святые плакали в эти минуты, и не один я, а многие думают именно так. Город – это большая деревня, многих знаю, потому-то так и пишу. Живу в России и имею право выразить свою точку зрения.
Отпевание идёт, священники поочерёдно продолжают читать молитвы, а в моей голове снова идут своей дороженькой воспоминания, как читал я батюшке Андрею рассказ под нехитрым названием «Егоркина радость». Приведу его в этом повествовании, потому как порадовался тогда добрый пастырь наш.
Егоркина радость
За месяц до великого праздника Рождества Христова дед Ермолай надумал, что именно к празднику, чтобы порадовать своих домочадцев, заколет овцу. За жизненными хлопотами месяц, как водится, пролетел быстро. С раннего утра дедушка наточил большой нож и очень удивился, что внук Егорка не спал в столь ранний час. Мальчик стоял в исподней рубахе и пристально глядел на деда. Бабка Дарья, удивлённо глядя на внука, всплеснув руками, спросила:
– Эт ты чего, внучок, в такую рань поднялся?
Затем, накинув на голову старенький цветастый платок, вдруг улыбнулась и снова сказала:
– Спал бы ещё, сердешный, ведь петух на насесте ишо толком не проснулся.
Егорка, о чём-то размышляя про себя и на что-то решившись, обратился к деду:
– Знаю, дедушка, что овцу ты хочешь к празднику зарезать. Я прошу, не делай этого. Подивился дед Ермолай на внука, заговорил:
– Да как же это, внучок, не заколоть овцу-то? Мы её на то и растили, чтобы к великому празднику мяса отведать.
Не мигая, глядя на деда, Егорка не унимался:
– Эх, дед, ведь нынче Рождество Христово будет. Пресвятая Богородица сына Божьего в пещере родила, а рядом овечки были. Вот я и думаю, что в такой день нельзя овечек обижать.
Дед Ермолай, удивлённо покряхтев, поднялся с лавки и пошёл во двор глянуть на овечек. А те, сердешные, словно чуя беду, жалобно глядели ему прямо в глаза. О чём-то подумав и ухмыльнувшись про себя, хозяин возвратился в избу. К его немалому удивлению, внук стоял на том же месте. Глядя на его босые ножонки, которым явно было зябко в утрешнем ненатопленном дому, и видя, что его любимый внучок вот-вот разрыдается, вдохнув всей грудью воздух и улыбнувшись, дед многозначительно произнёс:
– Не буду я, Егорка, колоть овцу, расхотелось мне отчего-то.
И, обращаясь к своей любезной супруге, добавил:
– А, чего, в самом деле, Дарьюшка, ты у меня мастерица на разные кушанья знатная, спроворишь еду-то.
В этот ранний час в избу постучали, вошёл батюшка Евлампий и, увидев, что внук деда Ермолая так рано уже на ногах, произнёс:
– Да, дедушка, внук-то твой, стало быть, не из ленивцев будет, раз в такую рань поднялся.
Дед с бабкой, перебивая друг дружку, пересказали всю утрешнюю историю. Подивился священник да вдруг и говорит:
– Я ведь к тебе, Ермолай, с просьбой. У тебя овечки беленькие, очень радующие глаз людской, имеются. Дай мне их на время. Мы с прихожанами пещерку снежную сделали и под овечек загон устроили, сена положили. Придут на великий праздник прихожане в храм, зайдут в пещерку, а там овечки, да иконка младенца Иисуса с матерью, да свечечки затепленные. Думаю, радостно им будет на душе.
Дед Ермолай с радостью отдал батюшке своих белых овечек. Ну, а Егоркиной радости вообще предела не было. В селе их сибирском уж много лет историю эту пересказывают, и всегда дивятся люди услышанному.
Эх, мысли, мысли человеческие, всё несётесь вы без удержу, надо бы молитвы слушать, а я вот вспомнил, как рассказ батюшке читал. Но думаю, у многих так, каждый вспоминает доброго священника Андрея, какие события происходили рядом с ним. В страшные девяностые, когда людям не платили не только зарплату, но и пенсии задерживали, отец Андрей начинал воцерковлять братчан.
А это меж тем, город комсомольской стройки, город атеистов, но отцу Андрею верили. Он, воин Христов, добивался стройматериалов на постройку храмов, священников тогда в центральном Братске не было. Он один – и службы вёл, и крестил, и отпевал, и руководил на стройке. Спустя несколько лет, в Братск стали отправлять священников, и стало полегче, а вначале… Потрясающая душу доброта и порядочность отца Андрея были от Бога. Всего минуту – две постоишь с ним рядом, и всё – нет печали, уныния. Это, без сомнения, Божий дар.
Отпевание подошло к концу, священники поочерёдно стали говорить о батюшке. Выступали: благочинный Усть-Илимского Церковного округа протоиерей Александр Белый-Кругляков, секретарь епархии иерей Антоний Васильев, клирик Рязанской епархии протоиерей Павел Глазунов, в прошлом благочинный Братского Церковного округа, заместитель мэра по социальным вопросам Зубакова Марина Александровна.
Я стоял и слушал, отдельные фразы врезались в память, говорили, что никто не видел, чтобы батюшка снимал когда-то подрясник, увидит женщину или старуху с тяжёлыми сумками – бежит ей на помощь. И вновь звучали и такие слова, что таких, как был отец Андрей, больше не будет. Затем каждый подошёл ко гробу и простился с добрым пастырем. Священники взяли гроб, подняли на плечи и понесли вокруг храма «Всех Святых в земле Российской просиявших», и когда мы все вышли из храма, были поражены количеством нашего сердобольного народа, пришедшего проститься с дорогим батюшкой.
Мой друг, протоиерей Андрей Огородников был похоронен в лесу возле храма, который сам и построил. Чем больше нам лет, мы всё чаще оказываемся на погостах, хороним близких, друзей, знакомых. Когда находишься на погосте, то, несомненно, смысл человеческой жизни понимается ближе. До конца его никому не узнать, но всё же, когда хоронишь друга, этот самый смысл ближе. Мы рождаемся на Божий свет, живём, радуемся, плачем, умираем. Истинно православный человек всю жизнь готовится к смерти, это трудно понять на первый взгляд, но это именно так.
И вот я стою у могилки батюшки Андрея. Народ расходится, и мы с Лидой Розовской едем к моему другу Юре Розовскому. На похоронах батюшки я видел много добрых знакомых, видел друга Володю Куликова, но вот потерял из виду.
Этим летом мой друг, артист Братского драматического театра Володя Куликов, пригласил нас с Юрой в театр, там был показан целый ряд спектаклей, в том числе, и по моим рассказам был продемонстрирован спектакль «Мы родом из Братска». Поставил его Володя, а играли будущие врачи нашего города. В спектакле звучали удивительно сильные стихи Юры. Так вот на эти спектакли приехал как-то наш отец Андрей. И когда были антракты, батюшка вёл меня в буфет и угощал, он всегда меня старался покормить, мне это было очень приятно, ибо я простой человек, но, Пресвятая Богородица, как же он реагировал на спектакли, это трудно описать. В одном из спектаклей ярко отображалась Божественная тема. Потрясённый до глубины души, батюшка после спектакля последовал к режиссёру со словами благодарности. Потом подошёл к нам, растерянный, только и сказал: «Спектакль хороший, а режиссёр не верующий». Звоню Юре, говорю, чтобы пригласил Володю. И вот мы сидим в доме Розовских, поминаем друга, доброго нашего пастыря Андрея Огородникова. Юра написал новое стихотворение, посвящённое батюшке, и мы с Володей и Лидой с волнением слушаем автора:
Когда умирает друг,
Тогда умирает мир.
Со всеми его людьми,
С домами его со всеми.
Весь мир испускает дух,
Когда умирает друг,
И в краткий прощанья миг,
Сжимаются жизнь и время.
Но память о нём жива,
Она не уходит с ним.
И ею мой друг храним,
Пока я живу, нетленен.
У гроба слышны едва
Молитвы моей слова.
И в зале свечей огни
Как слёзы роняют тени.
И Божьего храма свод,
Рыдая, приник к стене,
И бликами на окне
Храм зрит на пришедших строго.
И к Богу меня ведёт,
Греховных в обход тенёт,
Открытая другом мне,
Им пройденная дорога.
22.11.2019
У Юры много хороших, по-настоящему сильных духовных стихотворений, но это, на мой взгляд, одно из лучших. Вспомнилось мне во время прочтения Юрой стихотворения, как венчал Юру с Лидой наш батюшка. Мой друг журналист Сергей Маслаков написал о Юре статью, упомянув о венчании. Потрясающе трогательная статья. Друг мой Сергей теперь живёт на Алтае, и я очень его люблю.
Вечером я возвратился в родной посёлок Гидростроитель. Поднявшись рано утром, решил поставить на свою страницу в Одноклассниках в память о батюшке рассказ «Егоркина радость». Зная о том, что его публиковали некоторые интернет-издания, набираю в поисковике и вдруг вижу – написано: «Радио Новосибирской Митрополии «Логос». Оказалось, что уже несколько лет по этому радио читают мои рассказы, в том числе, и «Егоркину радость». Слёзы покатились из глаз, звоню Юре, говорю, что это батюшка мне весточку послал, чтобы я поменьше унывал…
А вот что говорил батюшка о себе:
«Зовут меня Андрей. В миру – Андрей Владимирович Огородников. Родился я 23 ноября в 1959 году в старом Братске. Мои родители: папа Владимир Ильич, мама Анна Петровна и старшая сестра Наталья.
Родители мои родом с Алтая. Папа работал инженером, мама – учительницей. В Братск они приехали в 1956 году на строительство Братской ГЭС. Как большинство людей, родившихся в нашей стране, я ходил в садик, учился в школе, служил в армии. После армии женился. Супруга моя, матушка Наталья, в миру – Голубева Наталья Валентиновна. Познакомились мы с ней на производстве. Работал я электриком, а по вечерам учился в Братском индустриальном институте. До священства у нас родились два сына: Павел и Илья. В своем повествовании останавливаться буду на вопросах, касающихся моего религиозного становления…
Над смыслом жизни я стал задумываться еще с детства. Думалось мне: «А вот если бы меня не было, то что было бы?» И сам себе отвечал: «Мама была бы, папа был бы, сестра была бы, люди были бы, автобусы ходили бы. А вот если бы людей не было, то что было бы? Растения были бы, заводов не было бы. Зверей никто бы не убивал. Интересно: и зачем люди живут?» А потом школа… Какой там смысл жизни?! От уроков мозги разламываются…
Молитве «Отче наш» меня научила бабушка, в каком возрасте – не помню. Читал я ее редко, когда было страшно ночью засыпать. Помню, мы еще школьниками с сестрой сидели на вокзале, мама куда-то отошла, а женщина, соседка по скамеечке, говорит: «В наше время народ в Бога не верует и молитв не знает». А я подскочил и говорю: «Как не знает?!! И во все горло: «Отче наш, иже еси на небеси…» – «Тише, тише», – замахала на меня женщина руками. А вот уже осмысленно веровать я стал годам к тридцати, когда в мои руки попало Евангелие, и то не сразу. Вот читаю его, умом все понимаю, а поверить не могу. С досады встал я дома на колени, когда никого не было, и от всей души обратился к Богу: «Господи, рад бы я в Тебя уверовать, но не получается у меня». Господь коснулся моего сердца Своею Благодатью. И с тех пор я стал верующим.
Евангелие мной стало по-особенному пониматься, и молиться захотелось. Духовные книги запоем читал. В то время продукты были по талонам, очереди многочасовые. А для меня стоять в очереди было любимейшим занятием. Займу очередь, усядусь где-нибудь на батарее и читаю, читаю, читаю.
Храм у нас в Братске был один – в Падуне. В то время в храме служил протоиерей Анатолий Зайшлый. Это мой духовник, с которым связи я не теряю и по сей день. Человек невысокого роста, а энергии в нем – на десятерых. Батюшка и меня в вере утвердил, и храм, в котором я служу, он построил. А к священству я пришел через скорби. Тяжело заболела моя супруга. Природа заболевания была не ясна. Одно понятно, что заболевание было практически неизлечимо. А паче того люди умирали от той болезни скоропостижно. Молился я тогда о выздоровлении по полночи. Уложу детей спать и молюсь Богородице. Лежала моя многострадальная матушка в Иркутской областной больнице. Приезжал я ее навестить. К тому времени мощи святителя Иннокентия уже привезли в Знаменский собор. Посоветовали мне люди помолиться святому. «А какие молитвы ему читать?» – спрашиваю у советчицы. «Да, – говорит, – своими словами». Своих слов я не знал, взял молитвослов, встал на колени у мощей, прочитал утреннее правило. И в эту ночь явились мне во сне два епископа в облачении (весь сон пересказывать не буду), просил их только об исцелении. А матушка с той ночи стала выздоравливать всем на радость и на удивление. А когда она выздоровела, родила еще двух сыновей – Прохора и Кирилла. Я же работать на старом месте больше не мог. Без молитвы стало тесно. Попросился у батюшки: «В церкви трудиться хочу». Благословил меня батюшка на священство.
Рукоположил меня во священники нынешний митрополит Вадим 16 августа в воскресение перед праздником Преображения Господня в 1992 году. А первая моя служба в храме ВСЕХ СВЯТЫХ В ЗЕМЛЕ РОССИЙСКОЙ ПРОСИЯВШИХ состоялась на праздник Успения Божией Матери. А для батюшки Анатолия это была последняя служба перед отъездом в Курск. С тех пор, вот уже скоро как двадцать пять лет, я служу в этом храме. Многое за это время в нем изменилось: построили колокольню, появилось сестричество, гимназия. Служат четыре священника».
Как просто говорит отец Андрей о себе, но, Господи, как же трогают душу его слова. И даже из этого коротенького текста можно многое понять. Я знал, что отец Андрей пишет стихи и рассказы, вот одно из Батюшкиных стихотворений на смерть духовного отца:
«Уходят люди Божии с земли, / За всех молясь и всех за всё прощая, / Путь к Богу здесь живущим освещая, / И с Богом воцаряются вдали. / От этого и радость, и печаль – / Земная их окончилась дорога, / И ныне молят у Престола Бога / И нас зовут в Божественную даль. / Нам с ними было видеться дано, / Они остались в памяти и душах. / Уже воспоминания не душат, / И слёзы, словно, сладкое вино. / Я батюшку в молитвах поминаю / И в завершение сего ещё скажу: / Я до сих пор его молитвами служу / И Божие прощенье получаю».
Вот такое сильное духом стихотворение, и теперь, когда сажусь писать о добром пастыре нашего Отечества, чую дух ладана, значит, батюшка рядом.
Однажды отец Андрей организовал мою встречу с детьми со сложными судьбами, у кого нет родителей или которых бросили. Встреча проходила в санатории «Братское взморье». Господи! Как же доброжелательно прошло всё. Я уже много лет выступаю по школам, детским садам, библиотекам, но этой встречи мне не забыть. Меня предупреждали, что дети сложные, а я просто читал детям свои рассказы, рассказывал детям о своём барачном детстве, о писателе Геннадии Михасенко. Батюшка Андрей радовался этому, словно ребёнок, всё это очень трогало душу. По словам батюшки, к ним в школу приходил известный всей нашей стране, наш братский детский писатель Геннадий Павлович Михасенко, и он ничего не запомнил, о чём рассказывал знаменитый писатель, но помнит, что приходил писатель к ним, и от этого осталось у него в душе тепло. Отец Андрей говорил мне: «Понимаешь, Толя, дети теперь всю жизнь будут помнить, что к ним приходил писатель, книжку подарил». И действительно, когда встреча подошла к концу, дети облепили меня, как новогоднюю ёлку…
О, Боже! Отошёл к Господу наш батюшка Андрей в Иркутске. Сначала лежал в больнице Братска, но болезнь не отступала, помню, звонил ему, разговоры эти были для меня всамделишной радостью.
Позвонил Юра, сказал, что умер Батюшка, и все другие дела отошли в сторону. Думал, ну почему так устроено в нашем земном мире, что уходят лучшие, и Боже, так рано. В Знаменском соборе города Иркутска Митрополит Иркутский и Ангарский Вадим совершил панихиду по новопреставленному протоиерею Андрею Огородникову. После молитвы Владыка сказал: «Молитесь о нём, как прежде он молился о нас. Ведь он всю сознательную жизнь посвятил церкви. Во всяком случае, её вторую половину. И теперь предстанет перед Господом и жаждет лишь одного – ваших молитв, дабы Господь учинил его в селениях праведных».
Батюшка, батюшка, наш добрый батюшка. Я, конечно же, знал, что храм «Всех Святых в земле Российской просиявших», во многом построен трудами отца Андрея. Но однажды мы поехали по деревням Братского района, у меня об этом написана статья «По деревням с батюшкой», и были воспоминания о нашем путешествии опубликованы в Первопрестольной в журнале «Великоросс» и на нескольких сайтах Москвы, Питера, но это было потом, а тогда… Приезжаем в Озёрный, а там стоит сложенный из новеньких брёвен храм Николая Чудотворца. Заходим во храм, молимся, и узнаю от людей, что храм этот построен трудами и молитвами отца Андрея.
После выступления перед школьниками едем в посёлок Карахун. Дорога дальняя и напрочь разбитая, приезжаем, и там стоит храм, построенный батюшкиными молитвами. В Тангуй мы тогда не попали – не хватило бензина, но и там, я слышал, есть храм, и снова благодаря батюшкиным молитвам и трудам. А скольких его дел праведных я не знаю… Православная гимназия, начало строительства в Братске храма Рождества Христова, да разве перечислишь труды отца Андрея! А он в пути, когда мы ехали по деревням, всегда молился и говорил: «Прости, Господи». И в этой поездке я спел батюшке свою песню, он одобрил, мне это было очень важно, вот слова этой песни:
Вдоль равнин, перелесков иду я,
Где дорога старинна лежит.
А душа, словно что-то почуя,
К бирюзовой прохладе манит.
На пригорке виднеются избы,
Храм старинный кирпичный стоит.
Деревенские видятся судьбы,
Взглядом добрым земляк одарит.
Где ж вы, зорьки землицы росистой?
Одиночество, глушь, тишина.
Горемычная наша Россия.
Ты веками тоскуешь сама.
Оживи, наша Русь, возродися.
На коленях всю ночь простою.
Здесь святой Серафим наш молился.
Мысли древние сердцем храню.
Вот ведь жизнь-то, а…. Позволила мне дружить с таким человеком, и тут же себя многогрешного усмиряю – Господь сподобил. Слишком много, по Ф. М. Достоевскому, дадено человеку, и я вновь вспоминаю, как ехали мы с батюшкой в тюрьму. По дороге советуюсь, что прочитать зэкам. Ему полюбился рассказ «Нечаянная радость», батюшка уж в который раз советует прочитать именно его, я слушаю доброго пастыря, и через какое-то время читаю зэкам рассказ.
Нечаянная радость
С утра баба Настя напекла пирогов и, наладив деду узелок, вышла проводить на крыльцо. Дед Егор надумал с утра на своем старом рысаке Никоне съездить да проведать, как вырос овес.
– Да ты, дед, долго не канителься, возвращайся скорее. Ветерок нынче тягунчик – вмиг прохватит. Будешь опять со своей ревматизмой маяться, – напутствовала жена.
Вот все трое стариков отправились в путь дорогу: дед, конь да скрипучая давнишняя телега.
Жили они в деревне одни одинешеньки. Старики помирали, а кто помоложе, в район перебрались. Как-то в грозу и свет нарушился, опоры старые не выдержали, а ради двух жителей деревни не стали свет устраивать. Ну, начальство, понятное дело, уговаривало перебраться к людям. Стращали, что ради них пенсию не будут возить за тридцать километров. Но старики не сдавались, дед Егор Кузьмич Молодцов так и ответствовал:
– Я и на лошади за пенсией съезжу, но «Ласточкино» свое не брошу, и пошли вы отседова, предатели!
Вот такими словами потчевал не на шутку разозлившийся пожилой фронтовик районное начальство. А те, скривив в равнодушной ухмылке свои пухленькие лица, поспешили удалиться.
Прожили они вместе почти пятьдесят годков, троих ребятишек нажили. Сын Игорь, старший, во Владивостоке капитаном служит на корабле, дочь Ирина – в Белоруссии, Игнашка, младшенький, в Новосибирске. У всех семьи, внуки. К себе звали, конечно. Только старики упрямого роду-племени оказались.
Проехав с полчаса, дед Егор приостановил коня, слез с телеги и невольно залюбовался клочком земли, на котором был посеян им овес. Налитой, стоял он и радовал взгляд старого человека.
– Вот, Никон, и корм тебе созрел, пора убирать, зима-то длинная, все подберет.
Повернул взгляд в другую сторону и не поверил своим старческим глазам. По двум белым полоскам, определяющим деревенскую дорогу, шел человек. По тому, как незнакомец приближался, дед определил, что тот тоже не шибко молодой. Его сгорбленный вид, тяжелая одышка и неровная походка были слышны и видны издалека. И, наверное, должна была состояться эта встреча на большущих просторах нашей матушки России. Человек подошел, и было очень заметно, что путь этот дался ему непросто. Он еле-еле переводил дух, и дед прозорливо начал разговор первым:
– Здорово, родимай, как это ты в глушь-то нашу забрел?
Незнакомец, тяжело откашлявшись, поздоровался:
– Я, дед, в Ласточкино иду, далеко ли еще?
– Да нет, совсем рядом, я ведь оттудова. Только к кому ж идешь? Там ведь, кроме меня со старухой, нет никого, покинута деревня.
Человек, сняв со спины рюкзак, тяжело, с хрипотцой в голосе произнес:
– Меня Алексеем зовут, а вас?
– Егором кличут.
– Так вот, дед Егор, из тюрьмы я освободился, а в вашу деревню иду, потому как дал обещание другу завет его исполнить. Там бабушка Дарья должна была жить. С ее сыном, Петром, вместе сидели, он мне дороже брата был. Как стал он помирать от туберкулеза, так и наказал навестить... Постой, дед, говоришь, вдвоем с бабкой живете на деревне?
– Нету Дарьюшки, померла уж год как. А Петьку помню, бедовый был. Стало быть, и он помер. Убрались мать с сыном, да!
Алексей стоял и умоляюще смотрел на деда.
– Дед, ты меня все же отведи к могиле Петиной мамы. Он ведь меня от смерти спас, должен и я исполнить его волю.
– Дак, зачем отводить, мы доедем на Никоне, конь мой, хошь и стар, как я, но довезет.
Алексей, положив на телегу свою нехитрую поклажу, сел рядом с дедом. И когда проезжали по заросшей разнотравьем улице с рядами брошенных изб, Алексей произнес:
– Эх, не зря, видать, деревню Ласточкино назвали. На каждом почти из домов были видны аккуратно свитые ласточкины гнезда. И щебет их радовал душу.
Дед подвез попутчика к своим воротам. Баба Настена вышла встречать, и встревоженно взглянула на гостя. Угадав ее немой вопрос, дед проговорил:
– Это до бабки Дарьи приехал гость, Лешкой звать.
– Да ты что, старый, сбрендил, померла ведь она.
Дед отвечал в спокойном тоне, как и привык, зная свою верную спутницу по жизни.
– Алексей приехал навестить могилу Дарьину, с Петей вместе они сидели, вот перед смертью Петр и наказал ему.
Бабушка Настя вся обмерла от страха, как про тюрьму услышала. Стоявший рядом Алексей понял и поспешил успокоить ее:
– Да вы не беспокойтесь, я только на могилу схожу, сделаю, что должен, и обратно уеду.
Дед, видя сконфуженного Алексея, вступил в разговор:
– Да чего ты, старая, запричитала, принимай гостя по-нашему, по русскому обычаю, нешто растерялась? Эх, ты, всю жисть с тобой прожили. Много ли я худых людей в дом водил? Молчишь? Ну да ладно, успокойся, – уже миролюбиво вел свою речь старый фронтовик:
– Пошли в дом, и никаких гвоздей, ёксель-моксель.
И вот сидят в старинном деревенском доме три человека: двое старых, один помоложе. На столе огромный тульский самовар, большое блюдо с духмяными огненными щами. Все трое дуют в расписные деревянные ложки, хлебают что ни на есть пользительную жидкость. Стоял на столе и чугунок с отварной картошкой. С золотистой корочкой, аппетитная. В тарелочке сало холодное с подпола, грибы рыжики, четверть самогону.
Раскрасневшийся дед Егор ведет неторопливую беседу:
– Я как-то сразу догадался, что ты человек неплохой. У нас не кажин день таких людей сыщешь, чтоб слово держали и таку просьбу, мать, значит, друга навестить ... Мда!
Бабушка Настя, тоже пригубившая самогоночки, наблюдавшая за негаданным гостем, уже не боялась его и кивала, полностью соглашаясь со словами деда. Алексей был по-настоящему ошеломлен. Таких добрых, трогательных слов в свой адрес давно не приходилось ему слышать. И его истосковавшаяся долгими годами душа захотела выговориться. Он начал рассказ. Сколько этих историй выговаривалось вот возле этой русской печки. Ах, мать Расея, едва ли сочтешь!
– Я жил в Самаре. Семья, жена и дочка. Инженером работал на заводе, жить было можно. Только случилось на производстве несчастье – погибли люди, а я ответственное лицо. Вот и сел. Пока сидел, жена за другого вышла, а главное, с дочерью контакт прервала. Мучило меня это сильно, ну, упал духом там, в тюрьме. Туберкулез подхватил, это не мудрено. Сколько там молодых жизней от этой болезни гибнет. Вот тогда-то Петр мне помог. Сдружились мы. Он не из стукачей, не из блатных, обыкновенный мужик был. Наверное, не пил бы, в тюрьму не попал бы. Простой и не похожий на лагерных отморозков. «Я тебя вылечу», – сказал. Не знаю, с кем и как он договорился, только мы ели собачье мясо и жир пили. Петро тоже болел туберкулезом. Только я остался жить, а он помер. Перед смертью просил матери цветы принести. «При жизни ее, – говорит, – я одни неприятности ей доставлял».
Когда товарища не стало, дал себе слово исполнить, если жив буду, просьбу его. Старики, смахивая с глаз слезы, с интересом слушали рассказ Алексея. Наутро у одной из могилок деревенского погоста появились цветы.
В этом бегущем куда-то времени, летящих по небу белых облаках, жизненной умиротворенности, казалось, что все становится на свои места.
А к вечеру Алексей вдруг занемог, поднялась температура, и он впал в беспамятство. Сменяя друг друга, как на боевом посту, дед с бабкой всеми имеющимися средствами и лекарствами спасали Алексея. Травы, загодя заготовленные Настасьей, делали свое дело. Словно сына родного, выхаживали старики незнакомого недавно еще человека. И через две недели Алексею стало заметно лучше. Его исстрадавшиеся тело и душа от здоровой деревенской жизни и пищи стали поправляться.
– Да, – вздыхал дед Егор, – однако тюрьма силушку твою заметно поубавила, ну да ничего. И вдруг неожиданно предложил:
– А ты, сынок, оставайся-ка у нас. Там, в городах, может, никому не нужен. А тут вместе веселее будет.
И дед с надеждой посмотрел на Алексея. За то время, что жил у них этот человек, жизнь как-то здорово преобразилась. И они уже чувствовали себя родителями, ответственными перед сыном. Невесту дед пообещал привезти, мол, есть на примете.
– Нет, дедушка, спасибо вам, золотые вы люди. Только я попытаюсь дочку найти. Мечтал я о встрече с ней там. Понимаю, что, может, и не выйдет, не допустят. Но попытаюсь.
Утром позавтракали свежими яичками, приготовленными с любовью и заботой бабушкой Настеной. Егор Кузьмич снарядил подводу. Баба Настя, провожая, вытирала слезы давно выцветшим фартуком. А дед ее успокаивал:
– Не печалься, пенсию в районе получу, конфет тебе шоколадных куплю, ведь любишь?
Алексей обнял Настену, как мать родную, свою-то давно уж похоронил.
– Спасибо вам за все, сколько буду жить, не забыть мне вас.
И на деревенской дороге, ведущей в район, еще долго слышался скрип старой телеги
Бабушка Настя, помолившись на образа, села на лавочку и рассуждала вслух:
– Вот мы-то с дедом счастливые люди. Столько годов прожили. Детей подняли. Внуки есть и приезжают. Любят нас, старых. За что же так не повезло в жизни Алексею. Господи, помоги ему, болезный он шибко.
Кошка, будто понимая состояние хозяйки, ластилась возле ног.
Прошло два месяца. С утра бабушка напекла пирогов с капустой и провожала деда в дорогу. На этот раз Кузьмич задумал сухостой, загодя напиленный, вывезти из лесу. По дороге все сокрушался, что молодежь нынче все подряд пилит. Не берегут молодые деревья. А в старину, бывало, только сухое дерево и можно было брать на дрова. Уже после обеда, нагрузив полную телегу, собрался было ехать, да взглянул с печалью на дорогу. По ней бодрой походкой шел человек.
– Алешка, вернулся, вот бабка обрадуется, – шептал дед сквозь слезы.
А земля кружилась вокруг своей оси, и знала, знала, что скоро случится для бабушки Насти нечаянная радость!!!
8 июля 2008 г. - 5 ноября 2008 г.
Зэки слушали внимательно, но что мои рассказы по сравнению с батюшкиными разговорами с заключёнными? (Как же жаль, что нельзя проносить в тюрьму диктофон). Происходило это так: сначала батюшка не много разговаривал с зэками, причём делал это удивительным образом, спокойно, отыскивал уже знакомых в зале, что-то тёплое говорил им, такое, которое, только он и мог сказать. Потом тихо говорил: «Ну теперь давайте помолимся».
Потом разговор перемещался в столовую, где уже были на столах огромные торты, привезённые батюшкой, и чай со свежей заваркой. Чай батюшка всегда выбирал сам, говорил, что надо покрепче который выбирать. Я, как всегда, читал рассказы, стихи, исполнял, как правило, одну-две народные песни. В последнюю поездку запомнилось вот что: Батюшка вдруг стал грустным и заговорил: «Люди приходят к священнику на исповедь, вы, сидящие и отсидевшие в тюрьме, тоже, и никто, кроме вас, меня и Бога, об этом никогда не узнает, а ведь мы, священники, такие же люди, как и вы, промыслом Божиим служим Богу». Дальше батюшка замолчал, а вопросы к нему посыпались градом. Слова, которые говорил отец Андрей, я верю, останутся в душах заключённых, это было видно по вопросам, которые были заданы. Было сказано живое слово, и оно нашло отклик.
Тогда была, как оказалось, последняя поездка наша в тюрьму. И всегда весёлый батюшка тогда был грустен. Я молил Бога, чтобы он послал мне на моём пути добрых людей, и чтобы у нас получалось делать добрые дела, и Господь меня услышал.
Может быть, найдутся такие, которые меня упрекнут, де, что он свои рассказы вставляет, ведь о Батюшке Андрее пишет. Отвечу: эти рассказы полюбились отцу Андрею, а для меня, многогрешного, это понимание того, что, может быть, с Божией помощью всё это не напрасно. Однажды Зоя Николаевна Осипова рассказывала: «Мне об этом прихожане рассказали, раньше ведь, когда только начиналось воцерковление в Братске, за иконами в Москву ездили. Поехал и отец Андрей Огородников. Весь день они ходили по Москве, покупали иконы, в некоторых храмах им дарили. Батюшка Андрей – человек неунывающий, весь день он рассказывал попутчикам разные истории, словом, было весело им. А когда они пришли к месту ночлега, кто-то увидел, что, когда батюшка снимал сапоги, на ногах и в самих сапогах было много крови. У него ведь ноги сильно болели. Вот какой наш отец Андрей».
За несколько месяцев до смерти батюшка Андрей попал в аварию. Бог его спас, хотя машину сильно помяло. На ней он ездил из посёлка Энергетик, где теперь жил, в Братск. Служил церковные службы, и, когда я спросил его, как он теперь будет добираться, отец Андрей ответил: «Буду жить в храме, молиться с монахинями». В голосе его была какая-то необыкновенная радость. Для человека в миру эту радость понять будет сложно, но как же – разбил машину. Но в том-то и дело, что наш добрый пастырь воспринимал всё, что с ним происходит, это от Бога, и радовался этому всамделишно.
Вот что написали о нём на сайте «Братск-Православный» в декабре 2018 года:
«Протоиерей Андрей Огородников (26 лет служения) – человек известный и глубоко уважаемый. Можно сказать, что это «отец отцов» нашей епархии, так как, благодаря его пастырской деятельности в послеперестроечные годы, в Братске зарождалась духовная жизнь, и он помог многим будущим священникам открыть радость жизни во Христе.
Батюшка занимался не только устроением душ человеческих на вверенном ему приходе Всех святых в земле Российской просиявших, но и устройством храмов и приходов в близлежащих поселках Братского района: Озерном, Наратае, Карахуне – настоящий хозяин! Когда в 1996 году в Братске образовалась Православная гимназия, он с кипучей энергией подключился к вопросам ее организации и жизни, объединил единомышленников, зажег этой идеей, вдохновил на труд множества будних трудных дней…
Являясь духовником монастырской общины Всехсвятского храма, отец Андрей Огородников самое пристальное внимание уделяет Литургической жизни, молитвенной сосредоточенности, духовной внутренней работе. Теперь у него новая важная миссия – он хлопочет о строительстве нового монашеского корпуса на территории Всехсвятского храма.
Батюшка Андрей – человек с удивительно чутким сердцем, всегда готов отозваться на нужды и боль другого, причем даже если узнает о проблеме или несчастье человека случайно или от другого человека. Многие люди, рассказывая о нем, начинают улыбаться, и их глаза и голос сразу теплеют.
Может быть, поэтому именно отец Андрей Огородников окормляет следственный изолятор, потому что сочетание его мудрости, терпения, строгости и любви стало тем душевным лекарством, которое так необходимо людям в сложной ситуации. Как когда-то блудный сын, раскаявшись, вернулся в родительский дом и на путь добродетели, благодаря любви своего отца, так и отеческая любовь отца Андрея дает опору и надежду тем, кто в ней очень сейчас нуждается».
В нашем храме «Преображения Господня» Александра Егоровна Сухорукова подарила мне икону Божией Матери, а на обратной стороне написала: «На молитвенную память». На молитвенную память об отце Андрее я поставлю в этот очерк рассказ нашего доброго пастыря Андрея Огородникова, он без названия, это душа нашего батюшки с нами сейчас будет говорить:
«Хочется мне описать ещё один поучительный случай, связанный со святителем Иннокентием. В очередной раз, когда я со спутниками посещал богоспасаемый град Иркутск с паломнической целью, помолиться, приложиться к святым мощам и разрешить кое-какие проблемы, то почему-то весь день не задался. Встреча с Высокопреосвященным не получилась. Кругом как будто красный свет выключили. А к вечеру того хуже – подошёл к храму, перед отъездом к мощам приложиться, а храм-то и закрыт. Вот и святитель от меня отвернулся. Хоть плачь. Постоял я, постоял. И думаю: «Святитель Иннокентий – святой?» И сам себе отвечаю: «Святой! А раз святой, то значит любящий?" И опять себе отвечаю: «Любящий! А раз любящий, то не пускает по любви?» – «По любви!» А раз по любви, то с любовью и принимать нужно. Подошёл я к церковной двери, поцеловал дверной косяк, и такая благодать в сердце зашла, что, если бы к мощам приложился, вряд ли что-то большее почувствовал. Всю ночь до Братска рулил, и такие проповеди сотоварищам рассказывал! И откуда что бралось? Хоть на магнитофон записывай. Говорил и сам себе не верил: «Неужели ж это я рассказываю?! Вот так за смирение да рассуждение меня благословил святой Иннокентий. И Божье благословение, за которым ездил в паломничество, получил я с лихвой».
У отца Андрея наверняка остались дома неопубликованные ранее стихи, рассказы, дай Бог им увидеть свет. Живо вспомнились слова монахини: «Такого батюшки больше не будет». Интересно, что ответил ей с небес наш добрый пастырь, наверняка, как не раз я слышал, когда к нему обращались люди, примерно следующее: «Ну что ты, матушка, на всё Божия воля, надобно потерпеть». Говорил, при этом непременно улыбаясь, но в улыбке этой люди ощущали жизнь и веру в Бога. Беспокойство батюшки за людей, за их судьбы было постоянным, не верилось, спит ли он вообще.
Однажды я забыл паспорт, а в тюрьму без паспорта не пустят, едем ко мне домой. Понимаю, виноват, ругаю себя, а батюшка мне: «Толик, как ты, удобно тебе, не холодно?» Однажды перед поездкой на площади Энергетика меня ожидал. Выбираюсь из четвёрки, перехожу дорогу, вижу – батюшка в подряснике вокруг машины с беспокойством ходит, завидел меня: «Толенька, проходи, дорогой, садись в машину, нам надо ещё за тортами заехать». В дороге молился наш батюшка, потом мы говорили о жизни. А как же? Без этого человеческая жизнь немыслима, и беседы эти мне очень дороги. Были ещё трогающие мою душу моменты: батюшке, по роду его деятельности, приходилось часто бывать в подъездах домов, и в некоторых подъездах было очень грязно. Отец Андрей брал ведро воды, тряпку и убирал…
Когда после похорон батюшки люди ушли по своим извечным делам, я стоял у могилки батюшки, и у меня не было ощущения, что могилка его стала одинокой, нет, нет, и нет. Ведь люди, которые пришли сегодня проститься с батюшкой, придут домой, будут думать о нём. Он жил верой в Бога, жил правдой, и это кому-то, разумеется, не нравилось, но такой он был, нами любимый, добрый наш пастырь. Приехавшие издалека на похороны тоже будут думать, и все непременно будут молиться об отце Андрее. Он ждёт этих молитв, потому что всегда молился о нас. Пришло в голову коротенькое стихотворение, это тебе, наш добрый пастырь:
– Ты, Толя, взрослый, но ребёнок, – / Мне говорил отец Андрей. / – А ты попробуй от пелёнок / Своих избавиться скорей. / Будь терпеливее и твёрже, / Обидой дух не развращай. / И даже тех, кого не можешь, / Ты обязательно прощай. / вот стою я у могилы / Его сегодня и грущу. / – Отец Андрей, наставник милый! / Я понял всё, я всех прощу.
