Александр КЛИМЕНОК. Правда-матка и правда творчества
Что-то не дает покоя. Зудит душевная сыпь комаром неопределенности. Раздражает всякая мелочевка, естество требует отрыва от взлетной полосы бытовухи, внутренний тремор переходит в наружный и достигает первой космической скорости... Присядьте. К вам нагрянула муза. К кому с чемоданом, а к кому и с игривой бомбоньеркой. Или со скромным узелком в горошек. Какая разница! Главное – вот она. Немедленно хватайте дамочку за руку и тащите в дом! Так как весьма легкомысленна и строптива. Но только в том случае, когда твердо уверены – написанное вами будет называться произведением. Именно произведением, а не зафиксированным криком души или тщательно подслушанным шепотом соседей. Рассказ, стихотворение, пьеса – любые образцы деятельности художника непременно несут в себе живой авторский взгляд на происходящее. Но любая ли правда жизни, изложенная на бумаге, может претендовать на правду литературного слова, на ту самую болевую правду, которую провозглашали модернисты и реалисты, крайние романтики и певцы социализма?
...Речь как раз и пойдет о силе и востребованности верного слова, – отправной точки воплощения творческих замыслов. Готово: сердце шагает в такт с диафрагмой и плавающим нервом. Луна, напирая помятой щекой, деловито лезет в приоткрытую форточку. Как в темноте распознать мимическую реакцию собеседника на ваши слова? Правильно: дотронуться до его губ. Сейчас распознать то самое – нужное слово должна собственная душа.
Пишут нынче многие – и много. Это очень хорошо. Отдаляясь от письменности, мы возвращаемся к дубине и завыванию у костра. И наоборот. Народ наш исстари отличался талантом, пытливым умом, тягой к знаниям. Литература недаром как средство воспитания и очищения от скверны, как инструмент полумагического влияния привлекает миллионы людей. Мастер образа, поэт, драматург – до чего сладостно звучит! Но здесь и беда. Беда в том, что именно творят-то из толпы – единицы. В то время, как огромная пишущая масса неравнодушных (!) людей – считает себя писательской средой. Кое-кто даже печатается из таких – и популярен! В одном из детективных романов Дарьи Донцовой, главная героиня – Даша Васильева наносит визит подруге жертвы, армянке по имени Натэлла (имя, между прочим, грузинское). «Армянка заварила превосходный кофе и стала рассказывать все, что знала про Катюшу». Так уж заварила? Сомнительно. И сей факт точно подмечает литературовед, лингвист О. И. Северская: «Женщина, родившаяся в Армении, кофе заваривать просто не может. Что значит заварить? Насыпать кофе в чашку (ну, в лучшем случае в агрегат, именуемый «френч-пресс») и залить его кипятком. Даже растворимый кофе заварить нельзя, его можно только приготовить. Ну а уж настоящий, смолотый в ручной мельничке кофе можно только сварить – в джезве, на маленьком огоньке, сохраняя пенку... Впрочем, эта ошибка так распространена, что Дашу ругать не стоит». Тем не менее, мои размышления коснутся несколько «другой» правды (и неправды).
Интернет как знак цивилизации, как способ общечеловеческой коммуникации, стал родным домом и для индивидуумов с пером, простите, с клавиатурой. Необъятные массивы разного рода литературных порталов, поэтических сайтов и прочих сетевых «могучих кучек» заполонили просторы Рунета. Цензуры, критики, издательства, мнения – данные препоны сетевым авторам нипочем. Приходится констатировать и то, что нипочем им и законы литературы. Правила – сложные и простые одновременно, являющиеся непреложными азами для любого дела вообще, здесь не приемлются – в большинстве случаев. Почему? Потому, что учиться отвыкли. Лень. Потому, что отвыкли читать. Неохота. Мыслить – трудно, а труд тяжек и нерадостен для ожиревшего сознания. Увы – нынешняя жизнь унифицирована и сугубо практична. Вот и почитываем – разово, а не читаем. И болтаем, а не беседуем. И не хотим учиться творить, уповая на врожденную гениальность и собственную мудрость житейскую. Порочная практика. А ведь без умения, без минимальных навыков особенностей построения произведения автору не обойтись – никак. Д.С. Лихачев писал: «Каждое художественное произведение (если оно только художественное!) отражает мир действительности в своих творческих ракурсах… Изучая отражение действительности в художественном произведении, мы не должны ограничиваться вопросом: «верно или неверно» – и восхищаться только верностью, точностью, правильностью. Внутренний мир художественного произведения имеет еще свои собственные взаимосвязанные закономерности, собственные измерения и собственный смысл, как система… Конечно, и это очень важно, внутренний мир художественного произведения существует не сам по себе и не для самого себя. Он не автономен. Он зависит от реальности, «отражает» мир… но то преобразование этого мира, которое допускает художественное произведение, имеет целостный и целенаправленный характер. Преобразование действительности связано с идеей произведения, с теми задачами, которые художник ставит перед собой».
Стало быть, задача, замысел. А панорама… От целесообразности пения пташки, до перспектив освоения Солнечной системы. Далее, психологические коллизии, определяющие курс сюжета. Коллизии, порожденные движением персонажей разного порядка. Диалоги, внутренние и внешние конфликты, стилистические фигуры – разнообразие сегментов сюжета реализуется в ходе развития замысла. Ради чего? Ради идеи. Идея – царица творения, наиглавнейшая мысль, сердцевина, цемент. Так как воплощается посредством образного строя, раскрывается в художественной структуре, и, в конечном счете, предъявляет нам авторское отношение к изображаемому. Соглашаясь с ней, с идеей, либо противясь, читатель насыщается духовной пищей. Вот для чего литература. Правду-матку возвести посредством художественного слова до правды Нравственности и Духа, до правды Идеала.
Найдем ли в Интернете художников, творящих Искусство?
Да. Выразительны, интеллектуальны поэтические эксперименты Алексея Торхова, лиричны и остроумны добрые рассказы Людмилы Куликовой, колоритны миниатюры Геннадия Рудягина, заслуживают уважения незашоренные, яркие образы в стихах Леонида Тереха, любопытна философия в публицистике Николая Редькина, бесспорно, глубока и богата поэзия Александра Коврижных, иронична, мозаична проза Сола Кейсера. Удостоверьтесь – в Интернете есть, пусть виртуальная, но качественная литература. Однако – измеряется в гранах. Что же предлагается к употреблению в широком ассортименте? А вот что. Один начинающий писатель по взаимной договоренности прислал мне как-то на электронный ящик свою миниатюру. По прочтении оказалось – не миниатюру. Передо мной лежало описание некоего случая о том, что хорошего человека на работе подвергли гонениям за наличие южнонациональной крови. Мол, в коллективе кавказофобия, и приличный гражданин, отец семейства, остался без работы.
Что же дальше? Я тактично ответил автору, что его пример – вопиющее и гнусное явление, однако признаков собственно художественного произведения в тексте нет. То бишь, нет произведения: с композицией, сюжетом, проблематикой, наличием автора-рассказчика или автора-повествователя… Угадайте, каков был ответ? «Вы меня удивляете, Александр. Ведь написанное мной – правда. Очевидцы могут подтвердить».
Итак, о правде. Ведь, в конце концов, если сидеть за книгой, то ради чего? Я о серьезном читателе, конечно, и о книге – той, что не чтиво. Любая ли правда, вернее, любые ли стороны жизни достойны упоминания и отражения в произведении?
И да, и нет. Вот отрывок из рассказа «О Полине и полонезе» еще одной сетевой писательницы – Галины Викторовой: «Уже почему-то не хотелось вырасти больше папы, почерк оказался плохим, а ещё она стеснялась читать стихи «с выражением», терялась и молчала у доски. В музыкалку не приняли за отсутствием слуха, на художественной гимнастике сказали «девочка бесперспективна». Предатель Степашкин писал на парте «Танька дура». Танька действительно была дура, но дура кареглазая. Что уж говорить, хороша была Танька-дура. Занималась хо-рео-графией, в смысле балетом, держала спинку, тянула носочек, и её всю жизнь выбирали ведущей на праздниках и, самое обидное, школьной Снегурочкой. А Петька, фамилия которого, увы, позабыта, больше не встретился на Полинином жизненном пути».
Искрометно, с юмором, честно. Заметьте, общего настроя не портит – усиливает разговорное «дура». Рассказ про личность, мечтающую о счастье. Личность юную – вдвойне сложную в понимании.
Мечты – правда человеческой натуры? Вопрос риторический. При том, что натура, в части тела – по сути – испражняется, выделяет пот и углекислоту, порой кровоточит, злословит, храпит. Но натуральность, натурализм – разве подлинная, нужная правда о людях? Это ли должен нести читателю автор? Приведу показательный второй отрывок, и, дабы не обидеть сочинителя (он еще малоопытен), точка зрения которого: «Вижу, значит, пишу», обозначу только его инициалы – О. Р.: «Лена стянула с меня шорты. В лунном свете, голый и нелепый… на удивление умело я вошел в нее сзади. Она застонала. Мы принялись раскачиваться – стоя… Неожиданно я дернулся, зацепил стул. Грохот упавшего стула совпал с невероятно обильным семяизвержением».
Вам понравилось? Наверное, меньше, чем героям отрывка. А душа? Душа читателя, жаждущая света и гнева, слез и сопричастности? Вызвало ли у вас хотя бы толику нравственных переживаний правдивое изображение сплетенных стонущих тел? О. Р., кстати, горячо спорил со мной по поводу крайней сюжетной надобности сексуальной сцены. Пока я не спросил: «Ребенок-то родился?» Здесь он, будучи неглупым индивидуумом, призадумался, а потом попытался оправдаться: «Нет… Тем не менее, отношения мужчин и женщин содержат и интимные моменты, не направленные на продолжение рода». «Допустим – отвечал я, – и все-таки, чему посвящен ваш эпизод? Воспеванию красоты тела? Или, повторюсь, предыстории рождения младенца – возможно, впоследствии центральной фигуры произведения – будущего гениального врача, замечательного рабочего, учителя?» Отнюдь. Эпизод препарировал сексуальную часть великого чувства – любви. Препарировал чудеснейшее таинство, нивелировав его до уровня читабельного порно. Подобный отрывок отделяй от произведения, не отделяй – останется выдержкой из Камасутры.
Встречаются прецеденты, когда не очень корректные рецензенты порой вырывают фрагмент из целостной ткани повествования и начинают сечь художника розгами неправомерных и некорректных обвинений. Зачем далеко ходить? Вот пример такого, с позволения сказать, подхода. Некий анализатор поэзии Бальмонта однажды написал о творчестве великого символиста: «Узконаправленный поэт так и остается в своем тесном мирке скрипучих ступеней и индивидуального солнца». В качестве доказательного примера критик привел такое четверостишие:
Я ненавижу человечество,
Я от него бегу, спеша.
Мое единое отечество –
Моя пустынная душа.
Но «узконаправленному поэту», в частности, принадлежат и другие строки, в которых проступает подлинный лик художника:
Бог создал мир из ничего.
Учись, художник, у него, –
И если твой талант крупица,
Соделай с нею чудеса,
Взрасти безмерные леса,
И сам, как сказочная птица,
Умчись высоко в небеса,
Где светит вольная зарница,
Где вечный облачный прибой
Бежит по бездне голубой.
В общем, где тот анализатор? А лично у меня на полке – три тома Бальмонта. Восхищаюсь, наслаждаюсь и совершенно не сбит с толку историей, как Константин Дмитриевич в полупьяном виде однажды попал под экипаж. Подумаешь! Стихи-то – отличные. Преимущественно. Плохо, когда кроме тел представить нечего. У О. Р. – такая ситуация. Но надежда умирает последней. Он пообещал придумать нечто о любви. Нечто оригинальное. Возможно в стихах…
К слову, «неповторимых», «самобытных» и непримиримых поэзографоманов в Интернете – море. И все бы ладно, но упрямы – крайне. Складывали «осень-просинь», и продолжают. А как насчет теории? Грубо говоря, плевать они хотели на теорию. Причем, отговорка одна – неповторимость, оригинальность, суперсамость. Мол, перо так скакнуло. И не лезьте. «Вон, столпы литературы как бесчинствовали! – доказывают новогении. – Тот же Хлебников – ишь, что вытворял:
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй пелся облик
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Да, у Пушкина есть матерные стихи, но есть «Евгений Онегин», и судить (как и ссылаться в оправдание) о творениях Александра Сергеевича следует по последнему примеру, поскольку такие – основополагают. Они – наиважное, для сердца, они – катарсис и приближение к высокому. Так давайте приближаться!
Возвращаясь к В.В. Хлебникову, признаем: в нашей памяти и он существует, прежде всего, благодаря другим строкам: «Я хочу вынести за скобки общего множителя, соединяющего меня / Солнце, небо, жемчужную пыль». Перефразируя С.Б. Рассадина, автор – не однородная сумма добродетелей. Однако истинный художник спасает собственное лицо, пытаясь трансформировать в творения даже недостатки. Раскаиваясь в грехах. С.Б. Рассадин вспоминает в книге «Круг зрения» анекдот. Школьница поинтересовалась у Энштейна, чем он занимается. Услышав, что физикой, наивное существо вскричало: «Как! До сих пор?! А я закончила ее еще в прошлом году!» Давайте не уподобляться столь наивной простоте. Опасно.
Дорогие интернет-авторы – великие и не очень! Читайте. Учитесь. Покупайте учебники по специфике литературы, просматривайте в поисках тематические энциклопедии и словари (начните с орфографического). Тянитесь не к подобным Булгарину, отдельные прозаические экземпляры которого очень близки по стилю (и только) отдельным пушкинским, а тянитесь к осознанию мощи подлинных шедевров, наполненных духом веры в Человека. Читайте также друг друга, читайте много и вдумчиво. Быть может, тогда, даже создавая мрачные детективы и зловещие гротески, вы не забудете о том, что и в них требуется наличие правды. В виде маленькой – малюсенькой, но идеи. И никак не в виде размышлений по поводу цвета фекалий. Идея очищает, зовет, очеловечивает…
«Ральф не спал еще минут пять, обнимая женщину, вдыхая великолепный аромат, исходящий от ее теплого тела, роскошного и гладкого, на ощупь дающего ощущение шелка, даже более удивительного, чем события, приведшие его сюда. Ральфа переполняло глубокое, древнее как мир, сладкое чувство, узнаваемое, но пока безымянное, возможно, потому, что оно так давно исчезло из его жизни.
Снаружи завывал ветер – глухой, пустой звук в водосточной трубе, словно самый большой в мире мальчишка – Нирвана – дул в горлышко самой большой в мире бутылки, и Ральфу показалось, что, возможно, в жизни нет ничего лучше, чем лежать в мягкой кровати, обнимая спящую женщину, когда осенний ветер стонет снаружи твоего рая».
Как вы думаете – кто автор отрывка? Король триллеров-ужастиков, Стивен Кинг. А отрывок взят из типичного для него романа – «Бессонница». Но – писатель остается писателем.
2007
Илл.: Octavian Smigelschi
