Светлана ПОТАПОВА. Военная тайна Маши Густиловой
Поцелуй под огнем
Необычные женственные имена были до войны, сейчас таких нет. Машу звали Мусей, Лену – Лёлей, а Тата – это кто: Татьяна или Наталья? Жила-была в довоенном Павловске девочка, Маша-Муся Густилова, мечтала быть летчицей. В 1940 поступила в Ленинградский институт инженеров гражданского воздушного флота – туда и мальчишкам не пройти было по конкурсу, а она прошла! Но вскоре слово «гражданского» в названии института заменилось на слово «военного». Всех девчат из института попросили уйти – с предоставлением права тут же поступить в любой другой ленинградский институт и сразу на повышенную стипендию! А Мусе было уж все равно, раз не летчицей. Родители хотят, чтоб в медицинский – ну пускай будет медицинский…
Зато следующим жарким счастливым летом пришла любовь. 21 июня 1941 года Муся Густилова поехала на поезде к своему жениху в украинский город Житомир – на свадьбу. В поезде 22 июня ее застало известие о войне. Но зря что ли она мечтала быть летчицей – и разве зря обогнала мальчишек на конкурсе в военный институт! Муся и не подумала повернуть обратно в Павловск – она добралась до пылающего огнем Житомира с тайной мыслью – остаться воевать там вместе с женихом!
В воинской части их записали мужем и женой – если б довелось обоим выжить после войны, этот брак признали бы в гражданском ЗАГСе. Но счастье не сбылось… Супружеская жизнь их продлилась несколько часов – все это время они провели на батарее под сплошным огнем, а солдаты кричали ему:
– Товарищ лейтенант, мы отвернемся, да обнимитесь вы хоть что ли!!! Три-два, огонь! Товарищ лейтенант!
Потом он отправил ее со случайно уцелевшим поездом обратно в Павловск. Ехала с арестантами, которых по случаю войны из тюрем распустили: «Хорошие такие люди, все оберегали меня»… А потом она, как законная жена, получила на него похоронку.
Билеты в «Асторию»
От Павловска до Ленинграда – 25 минут на поезде. И с июня по сентябрь 1941 года жители Павловска готовились защищать не себя – Ленинград.
Муся, вернувшись из Житомира, сразу записалась в сандружинницы. Но они с подружками не только медицинскому делу учились. Линию укрепления делали у близлежащей деревни Федоровская. Укрепления представляла собой гигантские – Мусе казалось, что с пятиэтажный дом! – надолбы, землю для которых рыли день и дочь. Между надолбами протягивалась железная проволока, устанавливались каменные плиты – словом, через такую преграду и танк не должен был пройти.
17 сентября 1941 года на Федоровскую обрушилась вражеская лавина – огромное множество самолетов, танков, сплошная бомбежка. Враги были уверены, что пройдут через Павловск в Ленинград – причем в этот же день! Почему? Потому что в карманах всех фашистов, которых брали в плен, находили красочные приглашения на бал в ресторан «Астория» – бал немцы, уверенные в успехе, назначили на 17 сентября. Но бал «победителей» не состоялся – благодаря самоотверженным жителям Павловска и тех советских солдат, что воевали под этим городом.
Раненых скопилось такое множество, что сандружинницы не успевали к ним подбегать. Все меньше и меньше становилось боеспособных солдат…
– Девчата, вон с того края должно прийти подкрепление, – сказал сандружинницам один из командиров. – Километр всего до них. Сбегайте туда! Есть сведения, что подкрепление уже вышло, но почему не дошло – непонятно!
Густилова и еще четыре сандружинницы в обход немцев побежали за подкреплением. Через километр они нашли его…
– Видим – бойцы-то наши не торопятся, – рассказывает Мария Васильевна, и сейчас, спустя столько лет, голос ее дрожит. – Один к белой березке прислонился, глаза открыты. Другой письмо пишет, на пеньке сидит, задумался, рука застыла над письмом. Третий гармошку растянул и остановился, не играет. Кто над едой сидит застылый. Движения нигде нет. Мы здороваемся с ними, радостные, никто нам не отвечает. «Мальчики, не шутите с нами, нам страшно от вашей шутки», кричим им. Стали мы их щекотать да целовать – думали, они специально притворяются. Они не могли быть мертвые – глаза их человеческие, живые, говорящие, были открыты. Мы чувствовали, трогая их, что они были теплые! Но почему они не двигались??!
Вдруг на нас сверху стали падать солдаты – те, кто, знаете, сидел на деревьях и должен был следить за вражескими самолетами. Они тоже не шевелились и тоже были теплые. И вдруг мы почувствовали, что нас тошнит, и дыхание затрудняется. Все-таки мы стали искусственное дыхание бойцам делать – не помогло. Раздели солдат, осмотрели – никаких следов ранений, ожогов, рвоты – ничего! Тут мы почувствовали, что сейчас задохнемся – зажимая рты, побежали – и выбежали из этого мертвого царства! Что же с солдатами случилось – мы никак не могли понять? Мы бежали скорей к своим, рассказать, найти противоядие и спасти этих солдат!
Потом уже фронтовой солдат рассказал мне, что это, наверное, были газы, но мы до этого о таком ужасе не слышали.
Мы прибежали в Федоровскую и увидели, что по той дороге, которая короче, которую нам велено было обходить кругом, потому что там были немцы – как ни в чем не бывало идут солдаты в нашей советской форме. Чувствуем мы, что, однако, какие-то странные эти солдаты. Песни они поют наши. На русском языке. Но… как вам объяснить – не по-нашему поют.
Как хорошо, что мы испугались этих «наших» и не вышли к ним навстречу! Избегая встречи с ними, мы по кустам, обочинам пробрались в Павловск, в военкомат – доложить о «наших» и о том, что увидели в мертвом царстве… А у военкомата – огонь до небес! Мы глядим в дырочку, через забор и видим – люди в нашей форме почему-то выносят кипами документы из военкомата и бросают в костер, и главное – выносят трупы из военкомата и тоже бросают в этот же костер!
Люди в нашей форме ходили по Павловску. Но мы не верили им. И жители Павловска тоже что-то почувствовали неладное. Я теперь думаю, что эта группа людей в нашей форме была немецкий десант. Но доказательств и подтверждений тому, что наших солдат травили под Павловском газами и что десант немцев притворился нашими, я так и не нашла нигде в архивах после войны. И вот после войны я стала прорываться в Ленинграде к разным военным начальникам – чтобы рассказать обо всем, что я видела.
Допустили меня к одному из начальников только в 1960-х годах. Я рассказала ему все. Он взял с меня подписку о том, что я никому об этом рассказывать не стану. Второй раз через несколько лет я опять к нему прорвалась, и снова с меня он взял такую же расписку.
Почему живой свидетель использования химического оружия под Павловском так испугал советского военачальника? Во время Второй мировой войны было запрещено его использовать. Но если газы были использованы немецкой стороной, то чего же бояться? К сожалению, сейчас, кроме Марии Васильевны, не осталось уже в живых никого из тех пятерых сандружинниц, кто был свидетелем происходившего близ деревни Федоровская 17 сентября 1941 года. Лет 20 назад Марию Васильевну перестали заставлять давать расписки. И мы с ней решили, что разглашение ее военной тайны теперь уже не представляет для современной России той опасности, какую оно почему-то представляла для СССР. Зато прочитав эти строки, возможно, откликнется кто-то из свидетелей захвата фашистами Павловска, и удастся узнать об этом событии какие-то подробности…
В рабство… за свинью
Мария Васильевна и не думает приписывать себе той заслуги, что благодаря ей и ее подругам-сандружинницам жители Павловска поняли, что мнимые советские воины, вошедшие в город, были вовсе не своими… В тот же день 17 сентября огромная толпа павловцев – с детьми, колясками – побежала от города по Пушкинской дороге к Ленинграду.
– Войну не понять! – вспоминает Мария Васильевна. – Я смеюсь над теми, кто сейчас, рассуждая о войне, оперирует таким понятием, как линия фронта и считает, что линия фронта – это граница, перед которой враги, а за которой – наши. Это не так. Линия фронта извилиста и делает невообразимые зигзаги. Иначе как объяснить тот факт, что когда мы побежали от занятого врагами Павловска в сторону Ленинграда – то есть в противоположную сторону! – нас встретила засада фашистов на Пушкинской дороге.
Вся эта дорога была засажена вековыми липами. И вот в кронах этих лип притаились люди с автоматами. Они стали стрелять по бежавшим людям с двух сторон. И вся толпа побежала обратно в занятый Павловск – а что еще оставалось делать? Бежали и помогали на ходу друг другу – кто на себе другого тащит, кто первую помощь оказывает…
Утром 18 сентября фашисты увезли Мусю Густилову в числе других павловчан в Латвию и продали там латышскому фермеру в обмен на… свинью. А потом она попала в фашистский концлагерь в Вентспилсе.
– Ах, неправда! – говорит Мария Васильевна. – Неправда, что о латышах сейчас все говорят, что они ненавидят русских. Они всегда дружны были с русскими!
Надсмотрщик-латыш в лагере подошел ко мне однажды вечером и сказал: «Набери группу из тех, кто хочет бежать отсюда. Я вам помогу. Остальных завтра убьют, потому что лагерь хотят закрыть. С детьми – запомни – брать никого нельзя, как ни будут просить». Я переговорила осторожно, набрала группу в 20 человек. С теми, кто не захотел идти, мы расцеловались, обнялись. «А вдруг мы спасемся? А как же вы?» – спросили мы их. Они ответили: «Пусть хоть кто-то спасется. Благословляем вас. Если выберетесь, расскажете всем, что здесь творилось». Перед уходом я недолго поговорила с надсмотрщиком.
– Спасибо, друг! Я думала, если честно, что ты меня предашь.
– А я боялся, что ты меня предашь, – ответил он.
Наутро всех оставшихся утопили в озере – вывезли на шаландах особых, у которых открывалось внизу дно одним махом. А мы шли всю ночь по дороге
И снова – заметьте – Мария Васильевна ничего не говорит о своей заслуге в том, что организовала эту группу спасенных, вывела их, сберегла…
Судьба в рюкзаке
В конце войны в ленинградском трамвае Мусю Густилову обокрали. Самодельный рюкзачок у нее в руках прельстил ловких воров, рюкзак отрезали, а саму Машу столкнули на трамвайные пути. В рюкзаке были не только деньги, но и все Машины документы – начиная от свидетельства об окончании школы и поступлении в Ленинградский мединститут до документов о том, что она была в концлагере в Вентспилсе и работала в госпитале на обороне Павловска. Маша заново заканчивала школу, заново поступала в институт. Но это еще было полбеды.
Когда начались первые послевоенные встречи ветеранов разных фронтов, Мария Густилова (позже она второй раз вышла замуж, ее фамилия теперь Сазанова) обнаружила, что она – чужая среди своих… Жила она теперь в Великом Новгороде. Все ее знакомые-новгородцы – ветераны Ленинградского фронта – регулярно ездили в Ленинград на встречи с фронтовыми друзьями. А Мария Васильевна не имела формального права в этих встречах участвовать. Нету документов об обороне Павловска – нету ей и медали «За оборону Ленинграда». А без медали… Приехала как-то Мария Васильевна на встречу ленинградских ветеранов за свой счет, присела к старушкам за общий стол: одни с радостью поделились с ней чайком с булочкой, а другие посмотрели косо: мол, это кто такая… А кто она такая? Женщина, которая не пускала врагов в Ленинград, роя надолбы на обороне Павловска, женщина, которая спасала жизни раненых солдат… Маленькая каверза жизни – утащенный дрянной рюкзак – уничтожила, выходит, все, что она сделала для Родины?
Чиновники из военных наградных отделов Новгорода и Санкт-Петербурга, гоняющие ее (с трудом ходящую с палочкой) из одного города в другой, ссылаются друг на друга и нигде не дают надежды на получение медали «За оборону Ленинграда».
Мария Васильевна решилась на то, что сделать бы всем ветеранам войны, оказавшимся в ее положении – а их в России очень много! Она решилась на суд, который доказал бы ее участие в Великой Отечественной войне. Все свидетели ее военных заслуг собрались на этот суд – приехали с разных концов страны, несмотря на плохое здоровье. По решению суда Мария Сазанова признана участником Великой Отечественной войны. Но – не участником обороны Ленинграда! Поэтому Мария Васильевна не получила главного, чего пыталась добиться. Не льготы ей были нужны и удостоверение участника войны – а право быть в ряду ветеранов Ленинградского фронта.
Это непонятно многим начальникам, чьи пороги в Великом Новгороде и в Санкт-Петербурге обивает она последние годы… Почему это для нее так важно – не понимают молодые начальники, те, кто никогда не был на фронте… Председатель Новгородского объединения ветеранов Ленинградского фронта Александр Михайлович Раков Марию Васильевну понял:
– Наше объединение со своей стороны походатайствовало за Марию Васильевну, чтобы ей была вручена юбилейная медаль, посвященная снятию блокады Ленинграда. Но это все, что мы можем для нее сделать. Много ли таких людей, кто, подобно Марии Васильевне, был участником войны, но не может подтвердить это документально? Вот пример. Когда мы предоставили список в Санкт-Петербург о награждении новгородцев-участников обороны Ленинграда памятной медалью «К 300-летию Санкт-Петербурга», то 25 человекам было отказано в получении этой медали. У них основные документы были утеряны, промокли – мало ли каких бытовых обстоятельств было на войне! А тех документов, которые представил на них новгородский военкомат – справок, подтверждающих участие в обороне Ленинграда на основании военных билетов, личных дел и т.п. – оказалось недостаточно. Ветеранам ответили, чтобы они запросили еще и архив министерства обороны. В результате эти люди остались без награды.
Что добавит медаль к льготам ветеранов – ничего! Немножко больше золота на грудь – так это тоже не нужно тем, чьи сердца навсегда позолочены войной в глазах их детей и внуков, всех нас. Но, наверное, нужно что-то менять в столь строгих правилах получения наград, если эти золотые сердца плачут от обиды…
2017 год
На илл.: Вишняков О.Н. Санинструктор
