Наталья МОЛОВЦЕВА. «Там всё правда…»
Супруги Воробьевы в молодости
Зима в этом году и на зиму не похожа: больше слякоти, нежели снега. Но на кладбище все равно не пойдешь: завязнешь если не в снегу, так в грязи. Да и далековато живут теперь те, кто непременно приедет сюда весной на могилку Митрофана Ивановича Воробьева. Он покоится там, где жил до войны и в послевоенные годы – в районном городке Новохоперске. А вот супруга его – Капитолина Ивановна – похоронена в Воронеже, где давно уже живут дети и внуки супругов Воробьевых.
Митрофан Иванович и Капитолина Ивановна – участники Великой Отечественной войны. И в год 75-летия Великой Победы – о ком же, как не о них?
Есть к этому и еще один веский повод – супруги Воробьевы воевали, а потом состояли в переписке с другим участником войны – всемирно известным писателем Виктором Петровичем Астафьевым. Фото – из домашнего архива дочери ветеранов – Надежды Митрофановны Пасечник. Она же хранит письма, которые получали ее родители от однополчанина Виктора Астафьева.
Итак, идём в гости к хранительнице всех этих богатств. Но прежде – несколько слов о ней самой. Надежда Митрофановна родилась и выросла в Новохоперске; после окончания средней школы (с золотой медалью!) поступила в Воронежский политехнический институт, который успешно закончила и, выйдя замуж за однокурсника, студента того же института, осталась жить в областном центре. Вся трудовая жизнь супругов Пасечник оказалась связана с Воронежским научно-исследовательским институтом полупроводникового машиностроения.
…С волнением нажимаю звонок в нужную мне квартиру. Дверь открывает симпатичная интеллигентная женщина. Вхожу и вижу диван, на котором стопки фотографий, бумаг, документов… Мы садимся рядом со всем этим богатством, и…
– Надежда Митрофановна, а давайте начнем не с войны, а с мира? Вы родились уже после войны, следовательно, помните родителей с послевоенного времени. Какие они были тогда? Как относились друг к другу?
– Как относились? Папа маму боготворил! С войны он вернулся инвалидом, дела по душе не нашел (или оно его не нашло?..). Работал на складе, в собесе, заведующим столовой… И ни одно из этих занятий бывшего боевого офицера не увлекло всерьез. А мама всегда занималась любимым делом: на войне она была военным хирургом, а после войны переквалифицировалась на офтальмолога и по-прежнему лечила людей. И была не просто хорошим глазным врачом, но врачом оперирующим! Больным новохоперцам не надо было ехать ни в Воронеж, ни в Борисоглебск – многие их проблемы мама решала на месте. И папа, как бы поняв, что в мирное время на «главные позиции» вышла жена, взял на себя значительную часть домашних забот. Аккуратистка мама наводила в доме порядок и чистоту, а папа, нимало этим не тяготясь, готовил еду, занимался огородом. Впрочем, иногда к плите становилась и мама. Помню из детства: она выходит на крыльцо и кричит:
– Митрош, а сколько свеклы в борщ класть?
Дело, наверное, было не только в распределении обязанностей, но и в мамином характере: ну, не любила она готовить! Не любила ходить по магазинам. Зато очень любила читать. Помню тоже из детства:
– Капа, ты масло купила?
– Нет.
– Почему?
– Денег не было.
– Но ты же утром брала.
– Митрош, я книжку на них купила…
Таким вот образом в нашем доме однажды появился четырехтомник Астафьева. Никто, конечно – ни папа, ни мама – не догадался поначалу, что его автор – их однополчанин.
– А как же произошло узнавание?
– Все началось со статьи Виктора Астафьева «Там, в окопах», опубликованной в 1985 году в газете «Правда». Открытие сделал сын наших соседей – Юрий Константинович Гаврилов, работавший в то время директором винодельческого завода в Молдавии. Однажды мы получили от него письмо, в котором была вырезка из газеты «Правды» с припиской: «Митрофан Иванович, а ведь речь здесь идет о Вас. Смотрите, все сходится: имя, фамилия, отчество; место, где вы воевали и были ранены – помните, Вы рассказывали?»…
Супруги Воробьевы - ветераны Великой Отечественной
Мы прерываем нашу беседу, чтобы рассмотреть вырезку из старого номера «Правды», которую Надежда Митрофановна хранит до сих пор. Страничка пожелтела, потерлась на сгибах, однако текст читается хорошо. «О войне? А что о ней я знаю? Все и ничего. Я был рядовым бойцом на войне, и наша солдатская правда была названа одним бойким писателем – «окопной», высказывания наши – «кочкой зрения». Теперь слова «окопная правда» воспринимаются только в единственном, высоком, их смысле»…
И далее: «Воевал я в 17-й артиллерийской орденов Ленина, Суворова, Красного Знамени дивизии прорыва, входившей в состав 7-го артиллерийского корпуса – основной ударной силы 1-го Украинского фронта. Корпус был резервом Главного Командования… Первый прорыв наш корпус делал на Брянском фронте, во фланг Курско-Орловской дуге»…
Моя собеседница кладет передо мной пакет с фотографиями. Вынимаю первую: в чистом поле, прямо на мягкой траве-мураве сидят двое: мужчина и женщина, оба в военной форме. Лицо мужчины сосредоточенно, а женщина улыбается беспечной, совсем мирной улыбкой…
– Это и есть мои родители, – говорит Надежда Митрофановна. – А снимок сделан как раз на Курско-Орловской дуге, перед боями.
Какие это будут жестокие бои – теперь уже известно, а Виктор Астафьев скажет об этом так: «…Закачалась земля под ногами, не стало видно неба и заволокло противоположный берег Оки дымом…».
Идет в статье речь и о других сражениях. А вот и строки о нашем земляке: рассказывая о боях в районе Каменец-Подольского, Черткова и Скалы-Подольской (шла уже весна 1944 года), автор статьи говорит о том, что бои это были страшные, и в одном из них получил тяжелое ранение командир 3-го дивизиона Митрофан Иванович Воробьев. «Утром донесли: фашисты тянутся и тянутся к Оринину, сосредотачиваются для атаки. Мы оставили раненого майора Митрофана Ивановича, командира нашего, в школе, где временно размещался госпиталь, дали ему две гранаты-лимонки, две обоймы для пистолета, и он сказал нам, виновато потупившимся у дверей: «Идите… Идите… Там, на передовой, вы нужнее…».
– В этом был весь папа, – тихо роняет дочь фронтового командира.
И здесь будет уместно привести строки из эпистолярного дневника Виктора Астафьева – книги «Нет мне ответа», где автор говорит о М.И. Воробьеве: «На моем боевом пути это был самый путний командир, который никогда не лаялся, не объедал нас, не похабничал, в беде не бросал (и мы его в беде не бросили), словом, такой командир, каких тучи бродят по нашим книгам и по экрану, а вот в жизни моей встретился всего один».
– Человек, о котором строгий в своих оценках писатель сказал столь проникновенные слова, заслуживает того, чтобы читатели узнали о нем больше.
– Местом службы отца до войны была Дальневосточная армия. Там он прошел путь от командира взвода до начальника штаба артиллерийского полка. Там встретил известие о начале Великой Отечественной войны и… свою будущую жену. В августе 1942 года, после окончания медицинского института в Хабаровске, мама получила назначение в качестве военного врача 2-го ранга и в должности начальника пункта первой медицинской помощи попала в папину часть. В марте сорок третьего они поженились, а 5 апреля того же года артиллерийский полк получил приказ отправляться на Брянский фронт. После Брянского были Воронежский и Степной фронты, Курская дуга… После сражения на Курской дуге дивизия вышла к Днепру, потом была Польша… Обо всем этом и пишет Виктор Астафьев в статье «Там, в окопах».
– Вырезку статьи, как вы уже сказали, Митрофану Ивановичу прислал сын ваших соседей. Вот ваш отец прочитал ее… Скажите, он сразу припомнил своего однополчанина Виктора Астафьева?
– Нет, конечно. И в этом нет ничего удивительного: папа был командиром дивизиона, в его подчинении было около пятисот человек. К тому же, этот состав часто менялся: кто-то выбывал из строя, кого-то присылали вновь… Однажды в часть пришло новое пополнение – группа рядовых солдат-сибиряков, почти мальчишек, среди которых был и Виктор Астафьев. Один из них вскоре был пойман на… краже сухарей. Виновника доставили в штаб с вопросом: что делать? Какие меры наказания принимать? Выяснение ситуации командир дивизиона начал с вопроса солдатику:
– Ты голодный?
– Да…
– Накормить, – последовал приказ.
В этом, опять же, был весь папа: как командир, он видел одну из главных своих задач в том, чтобы заботиться о жизни и здоровье своих подчиненных.
– Теперь мне понятно, почему именно эта особенность, эта черта характера вашего отца – заботиться о подчиненных, как о самом себе – больше всего пришлась по душе бывшему детдомовцу и будущему писателю Виктору Астафьеву… Однако вернемся к переписке Митрофана Ивановича со своим к тому времени уже известным однополчанином.
– После статьи в «Правде» мои родители написали Астафьеву письмо. И вскоре получили ответ, в котором автор подтвердил, что хорошо помнит их и очень хочет с ними встретиться. Увы – встреча эта так и не состоялась: и родители, и Виктор Петрович были уже немолоды, были обременены заботами о своих семьях.
Встреча однополчан не состоялась. Зато состоялась переписка…
Виктор Астафьев. Автограф на фото
Наверное, не надо рассказывать о том, с каким трепетом я брала в руки листочки, напечатанные на машинке верной спутницей писателя – женой Марией Семеновной, или написанные его собственной рукой, характерным астафьевским почерком.
Письма Астафьева – удивительный образец не только писательского дара и редкой человеческой искренности. Они еще и пример феномена, который принято обозначать словами «фронтовое братство». Читаешь их – и понимаешь, что война была не только суровым испытанием для ее участников, но и местом, где люди, несмотря на адские условия существования (или как раз благодаря им?), р о д н и л и с ь. Да-да, напечатанные или исписанные рукой листочки, получаемые в Новохоперске, напоминают письма близкого родственника.
В первом письме бывший рядовой солдат-связист рассказывает своему фронтовому командиру о том, как сложилась его жизнь после войны (письмо датировано 12 марта 1986 года): «Я Вас, Митрофан Иванович и Вас, Капитолина Ивановна, очень хорошо помню и часто вспоминаю, чему добрый свидетель жена моя, Марья Семеновна. Она у меня тоже участница войны. После еще одного ранения, полученного в Польше, и долгого пребывания в госпитале, я встретил М.С. в нестроевой части, мы поженились в 1945 году и уехали жить на ее родину в г. Чусовой, на Урал, где вырастили дочь и сына, и одну дочку от бездомовности и нужды послевоенной потеряли»…
И далее – о работе, которую он сам называл «проклятой и прекрасной»: «Литературой я занимаюсь с 1951 года, а до того был рабочим, учился в школе рабочей молодежи, ныне уж похвалюсь Вам, как бывшему моему командиру и очень родному человеку – я дважды лауреат Гос. Премий; выходило у меня собрание сочинений в 4-х томах. Считаю, что жизнь прожил не напрасно, хотя не во всем и не так, как бы хотелось… Родственно, по-сыновьи кланяюсь низко и целую вас. Ваш В. Астафьев».
Виктор Астафьев с женой Марией Семёновной
Письмо от 2 июня 1987 года так же, как и предыдущее, пришло из Сибири, из родной астафьевской деревни Овсянки, но не напечатано на машинке, а написано рукой самого автора. Он называет и причину: «Продолжает болеть моя жена-солдатка. Я уже стал бояться за нее, а значит, и за себя. Очень много значила и значит она в моей жизни, она больше, чем моя «половина». Так много она брала на себя (это я знал, но почувствовал по-настоящему только сейчас»…). В письме Виктор Петрович делится радостью со своим боевым командиром: «Была у меня лет пять назад написана книга «Зрячий посох». Никто ее печатать не хотел. Боялись. А и есть в ней всего лишь письма моего покойного друга – критика и мои размышления о современной жизни, литературе и культуре. Поскольку я еще в сиротском детстве привык драться честно – рыло в рыло…, то и в литературе стараюсь «соблюдать себя», не показывать фигушки в кармане, вот и лежала пять лет рукопись в столе, но вроде бы все сдвинулось с места и в № 1 журнала «Москва» собираются эту вещь печатать»…
Как в первом, так и во втором письмах вспоминаются фронтовые друзья-товарищи: эти уже ушли в мир иной, эти пока живы…
Заканчивается письмо словами: «Желаю Вам доброго здоровья и все же надеюсь на встречу. Обоих Вас обнимаю, как самых близких родных. Ваш – Виктор Астафьев».
28 августа 1992 года не станет и Митрофана Ивановича, и письма в Новохоперск будут приходить на имя Капитолины Ивановны. Письмо от 25 марта 1993 года заслуживает того, чтобы быть опубликованным полностью: может быть, оно, одно-единственное – стоит целого романа о войне.
«Дорогая Капитолина Ивановна!
Два печальных известия подряд. Первого февраля 1993 года в городе Темиртау умер наш однополчанин и друг, Шадринов Вячеслав Федорович. Он перешел фронт в районе Великого Букрина, на Днепровском плацдарме, вместе со своим другом. Были они, бедолаги, из десанта, бездарно сброшенного на Днепр и погубленного поголовно. Видимо, наше доблестное командование так привыкло сорить людьми и целыми соединениями, что десантников никто не искал, и эти двое бедолаг пристали к нам и до конца войны работали и воевали во взводе управления 3-го дивизиона.
На плацдарме мы сидели вместе с Митрофаном Ивановичем на уступе оврага, чуть вкопавшись в глиняный откос и застелив нишу полынью. Я с телефоном сидел. Рядом, в более просторной нише, с планшетом крючились Ваня Гергель и Корнилаев – вычислители. Далее на уступах же лепилась остальная братва. Немцы все время кидали в нас гранаты, но уступы мы срубили лопатами накосо и гранаты по уступу скатывались на низ, на дно оврага и там рвались. Было голодно, холодно, чувствовали мы себя покинутыми, забытыми и на все уже махнули рукой. Ребята, шарясь по плацдарму в поисках еды и курева, часто погибали. Вылавливали глушенную рыбу из Днепра и ели сырую. Иногда прибивало к берегу тыквы, вилки и листья капусты. Как-то весь берег забелел от сахарной свеклы. Где-то разбили баржу. Дрались из-за этой свеклы насмерть, потом ели все сырое, потому что немцы били по любому дымку. Началась дизентерия, навалились вши. У Митрофана Ивановича был желтенький фланелевый шарфик, он им обматывал шею – и через час-другой шарфик становился от вшей серым. Митрофан Иванович выбивал его ребром ладони, как-то уронил, и я сказал ему: «Уползет шарфик-то, товарищ майор!». Он покачал головой и грустно улыбнулся.
Слава Шадринов, когда меня ранило последний раз, в Польше, помогал мне, раненому, выбраться из полуокружения, всегда вспоминал, что я очень горько плакал, не только от боли, больше от обиды, что вот ухожу, отрываюсь от друзей, может и навсегда, а я же один на свете. Так оно и вышло – более на передовую я был не годен, попал в нестроевую часть…
Обо всем этом я пишу роман. Вторая книга романа и называется «Плацдарм». Будь Митрофан Иванович жив, узнал бы он все наши беды и горе на плацдарме, и себя, быть может, узнал бы. Благодарный и благородный он был человек и достойный офицер, не повстречайся он мне, совсем в моей жизни и книге было бы темно, ибо в армии нашей на одного благородного, с достоинством носившего и носящего имя русского офицера приходится столько сволочей, как вшей на том памятном шарфике, и каждая вошь грызет живое тело страны, пьет кровь из солдата, да и друг друга – тоже»…
Давайте переведем дух, читатель. Да и спросим себя заодно: перегибает палку писатель? Сгущает краски? Так же, как и в романе «Прокляты и убиты», разделившим читателей на два непримиримых лагеря: в одном называли писателя «наш свет, наша совесть», в другом – «клеветником и очернителем» нашего прошлого, прежде всего – военного лихолетья.
И я, и моя собеседница родились после войны, своими глазами ее не видели, и отвечать на эти вопросы, кажется, не имеем права. Поэтому я спрашиваю так:
– Надежда Митрофановна, а с отцом на эту больную тему вам приходилось говорить? Он как считал: писатель Астафьев был объективен в описании военных событий, или по какой-то причине искажал эти события и факты?
Моя собеседница надолго задумывается. Потом выбирает из множества фотографий отца одну, и рассказывает ее историю. Оказывается, однополчане прислали ее уже после войны – снимок был найден в планшетке раненого командира, и на нем отчетливо виден след снаряда, – не будь в планшетке металлических линеек, с помощью которых артиллеристы вычисляли траекторию полета снарядов – Митрофана Ивановича не стало бы уже в сорок четвертом…
Надежда Митрофановна говорит, тщательно подбирая слова:
– На войне папа пережил не только чужие смерти, но и со своей не раз сталкивался лицом к лицу. И все-таки войну он воспринимал более оптимистично, что ли, чем Виктор Петрович Астафьев. Может быть, потому, что был молодой, а в молодости все проще, все легче (хотя Виктор Петрович был еще моложе его)… Возможно, сказалось и то, что воевал он вместе с любимым человеком – женой.
Моя собеседница опять задумывается, и вдруг произносит фразу, которая давно уже сформулировалась и в моей голове:
– А может, все дело в том, что Астафьев, как будущий писатель, воспринимал все обостреннее? Вот, например, однажды я спросила отца о форсировании Днепра: «Пап, страшно было?». И в ответ услышала: «А чего было бояться? Впереди – немцы, сзади – заградотряд. Там выбора не было. А когда выбирать не надо – всегда легче». Папе было легче, наверное, и в том плане, что он отвечал только за себя и свое боевое подразделение. А у писателя ответственность другого масштаба. Дело ведь еще и в том, что «большое видится на расстоянье». Многое о войне стало известным уже после войны, когда были открыты некоторые из засекреченных архивов, что дало повод написать Астафьеву в одном из писем маме: «Воевали мы и не знали, что творится вокруг, а вот вплотную занялся я материалами о войне и выть мне захотелось… Вот передо мной только что изданная книга «Скрытая правда войны: 1941 год» – хорошо, что Митрофан Иванович уже не видит и не увидит ее и многое не узнает, хотя, я думаю, и знал, и читал он много, и страдал много»… Наверное, так. Потому что когда однажды я прямо спросила папу о том, что в своих книгах Астафьев «насочинял», он ответил: «Там все правда».
Дарственная надпись на книге, подаренной супругам Воробьёвым
К этому следует добавить вот что: оказывается, на протяжении всего времени, пока он был на фронте (а это апрель 1943 и до конца войны) М.И. Воробьев вел фронтовой дневник. Ни своих мыслей, ни оценок происходящего он в него не заносил, зато скрупулезно записывал даты боев, отмечал места дислоцирования наших и вражеских частей, фиксировал сведения об имеющемся в их распоряжении оружии. По словам дочери, читая военные статьи, повести, роман В. Астафьева и сверяя имеющиеся в них данные со своими записями, Митрофан Иванович всегда поражался: «Ну, надо же, как точно все помнит!». Это – для тех, кто и поныне сомневается в фактической достоверности астафьевских текстов. Что же касается их художественной, а более всего – идейной составляющей, и, прежде всего романа «Прокляты и убиты» – беседа с дочерью боевого командира укрепила меня в мысли: напрасно опасаться, что книга имеет целью опорочить нашу Победу. Цель у нее другая – вызвать отвращение к войне как способу решения стоящих перед человечеством проблем. А еще – предостеречь от войны новой. Неслучайно эпиграфом к роману автор взял слова Святого апостола Павла: «Берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом»…
Спрашиваю:
– Надежда Митрофановна, а вы узнали в Зарубине – герое романа «Прокляты и убиты» – черты характера вашего отца? Виктор Астафьев сам говорил о том, что Зарубин «списан» с майора Воробьева.
– Конечно! Не матерится, заботится о подчиненных как о себе – таким папа и был. Если к словам Астафьева о моем отце что-то и надо добавить, то только перечислить награды, с которыми папа вернулся с войны: это орден Боевого Красного Знамени, два ордена Отечественной войны 1-й степени, медали «За боевые заслуги» и «Победу над Германией».
Из письма Виктора Астафьева Капитолине Ивановне после ее сообщения о кончине мужа: «Царство ему небесное! Пухом земля! Я дорожу его воспоминанием о том, что помогал его, раненого, тащить, помогали и мне, и ничего в этом героического не было, а была товарищеская любовь, желание выручить друг друга, и этого у нас никто не сможет ни вытравить, ни отнять. Память наша вечно с нами. И спасибо времени и судьбе за, может быть, единственную награду в жизни – фронтовых друзей и вечную их дружбу, негасимую память. Положите от меня на могилу Митрофана Ивановича цветочек и поклонитесь земле, его принявшей. Храни Господь Вас и Ваших близких! Пишите мне»…
Некому уже написать письмо писателю. И некому его получить: В.П. Астафьев ушел из жизни 29 октября 2001 года.
…А ко мне недавно пришел во сне еще один участник войны – мой папка, Рыжов Николай Еремеевич, в годы войны – сержант и командир боевой «Катюши», в мирное время – механизатор в родном колхозе, а потом просто пенсионер. Снилось: осень, трава и деревья во дворе нашего дома (дома, где я родилась и выросла) пожелтели, подсохли; папка устало идет по двору, направляясь к калитке. И я понимаю, что уходит он навсегда. Я спрашиваю:
– Папк, ты куда? Вечер на дворе. Скоро будет холодно и темно.
Он смотрит на меня понимающе, но продолжает идти. Я делаю последнюю попытку его удержать:
– Папк, а может – не надо?
Он на минуту останавливается – и в моем сердце вскидывается надежда.
Но папка говорит:
– Надо, Наташ. Надо. Пора.
И открывает калитку…
Они уходят и уходят от нас, последние ветераны последней большой войны – их забирает к себе Вечность. Что для нее 75 лет, прошедших со дня Великой Победы? И какое ей дело до цены, которую они за нее заплатили?
Но как много они оставили нам: любимую нашу Родину – Россию, березки во дворах нашего детства, надежды на лучшую жизнь. И каждый из них подписался бы под словами писателя-фронтовика, разделившего их судьбу: «Благодарю Вас за то, что жил среди Вас и с Вами и многих любил. Эту любовь и уношу с собою, а Вам оставляю свою любовь».
Ей, этой любовью, и будем живы…
