Инга ИГОЛКИНА. Тюльпаны
Рассказ
Дашины переезжали. Федор выкапывал куст красноплодной смородины возле забора, разделявшего наши участки. Надо сказать, что забором была натянутая на асбестоцементные столбы железная сетка. Нас это устраивало, и их, и меня. Я в этот момент полола картошку. Фёдор воткнул в землю лопату, первым подошёл к сетке и, крикнув сначала «Привет!», сказал:
– Мы больше не соседи…
Я слышала, что дома по соседней улице расселяют, догадывалась, что и Дашины уедут. Жили мы на разных, параллельных, улицах, и наши огороды граничили. Что я, собственно, о Дашиных знала? Да ничего. Бывало, Марина, ровесница, выйдет копать, проверить в теплице помидоры (Дашины поставили парник, мы не стали). Фёдор перетаскивал с места на место стремянку, экспериментировал: однажды попробовал привить ветку груши на яблоню, в другой раз штрейфлинг к симиренко (яблочные сорта), перематывал деревья в местах привоя белой лентой, как бинтом. Жена прозвала его «Мичурин».
Было нам одинаково по сорок. Мы прожили тут, участок к участку, бок о бок, с детства, почти всю жизнь, никогда не ссорились, но общались мало, перекидываясь «приветами» через забор…
– Переезжаете? – переспросила я. И так было понятно. Фёдор повторил:
– Переезжаем, – подтвердил Фёдор.
Что он потом сказал, не помню. Цвет его грустных глаз, устремленных на меня, был похож на застоявшуюся в луже воду. Мне даже показалось, что он заплачет. Этими словами он как будто подводил черту собственной жизни, не только нашему соседству. Мы свыклись. Мы одинаково привыкли к земле... Штука в том, что на нашу улицу можно было провести воду, а к ним нет, только с колонки вёдрами носить, а мыться – иди в баню, или дома грей на газе ведро или два, сколько тебе надо. Кто-то скупал по их улице несколько участков подряд, и дома, и землю. Пошёл слух, будто для торгово-развлекательного центра.
Я успела подумать, раз он корчует смородиновый куст, значит, не хочет его оставлять, а коли так, они собираются не в квартире жить, на земле. Фёдор взялся за лопату, а я стала дёргать осот. Больше мы ни о чём не говорили. Потом я видела в окно, как Фёдор разбирал и складывал рамы парника, сворачивал плёнку...
Уехали Дашины незаметно. Через неделю на их дворе появился экскаватор, который ковшом растащил по брёвнам дом, переломал и выдернул с корнем яблони, вишни и два куцых чернослива.
В два дня на улице не стало целого квартала. Грузовые машины одна за другой увозили то, что некогда было крышей, стенами, наличниками, сараями, экскаватор грузил в кузова камазов поваленные стволы и грёб туда же мусор… Всё это продолжалось недолго. Потом смотрю в окошко – на противоположном конце двора возле сетки копошатся люди в спецовках. Вышла посмотреть, оказалось, рабочие – буром делают ямы, ставят профильные трубы, бетонируют… На следующий день появился сварщик, который доделал каркас для забора, а следом, едва ли не в тот же день, завизжал, вгрызаясь в железо, шуруповёрт, и дашинский участок закрыл от меня металлический профнастил.
Был у нас забор из сетки, и мы с Дашиными отвечали каждый за свою половину, где чего поправить, подремонтировать, наблюдать: в паспорте на дом это называлось «нести обременение». Но столбы не перекашивало, сетка держалась, не нужно было ничего делать ни мне, ни им. Теперь, стало быть, вся сетка стала моя, но в полуметре дальше пролёг сплошной забор, каких никогда у нас между участками не городили.
Я не знаю, где сейчас Марина и Фёдор.
Не знаю, сколько прошло с тех пор лет, когда они уехали. Шесть или семь, не меньше. Может восемь… Так и стоял снесённый квартал. Ничего не строили там. Один знакомый сказал мне, что, наверно, собственник, приобретший тут землю, просто держит её за собой, не собираясь ничего возводить. Она есть не просит, в цене растёт. Ну, может быть… Я продолжаю думать, что когда-то тут появится торгово-развлекательный комплекс; наверно, потому, что это самое нежелательное соседство. Будет шум. Начнут через забор кидать бутылки… Впрочем, не хочу жаловаться. Я о другом.
Однажды понадобилось мне срезать сухой сук на старой антоновке возле нового забора. У меня есть длинная лестница, почти на самый верх яблони можно забраться. Два бруса, и короткие доски – ступеньки… Кое-как доволокла её, поставила, ножовку в кулак, лезу.
С высоты мне открылся весь пустырь. Местами поднималась дикая молодая рябина, а там, где шёл забор Дашиных и других их соседей по правую сторону, взошла непроходимая малина. Как войско, и там и сям качался бодяк, крапива, болиголов, и ветер гулял по их верхушкам, фланги им прикрывала полынь, кое-где островами, будто занимая круговую оборону, стояли, воздев вверх широченные ладони, заросли лопуха. Всё это полчище травы ринулось в атаку на мой двор, но не могло одолеть забор из профнастила.
Среди бурьяна нагло цвели тюльпаны.
Дашины любили эти цветы и не сажали ничего другого. Как и прежде они занимали ровный квадратный лоскут, какой отвела им когда-то Марина. Уезжая, Фёдор не выкопал клубни. Сколько же лет прошло? Если бы не сук, я бы их не увидела, эти забытые цветы, верный признак человеческого, давно оставленного, жилья. Тюльпаны были жёлтыми и красными. Насыщенный цвет без оттенков и примесей, яркий и броский, сильный и властный. Несмотря ни на что, они продолжали жить без хозяев, год от года и – странное чувство уверенности возникло у меня – простояли бы непобедимо вечность.
Но кому нужна была их красота здесь? Собственно, что такое красота? Тюльпаны о ней не знают. Это только люди спорят, что прекрасно, что безобразно… А они – просто живут. Смысл их жизни – просто жить.
Я продолжала стоять на лестнице с ножовкой в руках. Мне вспомнились соседи Дашиных, которых я совершенно не знала, а только мельком видела. Марина жаловалась, что слева – наркоманы, что будто бы они едва не сожгли собственный дом, пытаясь разогреть на газовой плите какое-то своё зелье, и огонь бы мог перекинуться тогда на них, а справа, за малиной, жил высокий мужчина, любивший по утрам обливаться холодной водой. Человек, в меру помешанный на здоровом образе жизни. Я видела, как он в одних плавках ходил с двумя вёдрами, становился на решетку, сбитую из реек, и опрокидывал на себя воду. По осени решётку он ставил под навес у дома, и я её видела. Не знаю, кто он и кем работал. Кем были сами Дашины... И уж если дальше продолжать, тогда – кто я сама?
Кто-то растёт сорняком, а кто-то дарит свет, думала я, продолжала смотреть на красно-жёлтый ковёр цветов. Удивительно, что рядом с ним трава была низкой, там стоял пырей, он живучий, но невысокий. Следом я как будто попыталась опровергнуть невольную мысль: можно ли так делить людей? Ответ не пришёл. Я стояла и смотрела, будто ждала его. Но вместо ответа возник вопрос: почему мы все такие разные и что за межа делит людей, несмотря на убранные заборы?..
Я спилила сук.
Минул год, потом второй, третий. Осматривая старую антоновку, я стараюсь заметить на ней сухие ветви, будто ищу повод снова поставить лестницу, взять ножовку…
Я знаю, по ту сторону забора стоят тюльпаны – одинокие, забытые, притягательные своим бескомпромиссным ярким цветом. Я их не вижу, но знаю, что они есть. Они живут вопреки всему. И сорная трава не может заглушить их.
Илл.: Художник Андрей Куцаченко
