Татьяна ГРИБАНОВА. Сытный месяц
Рассказ
Полгода как деда Михея пристроили к Петруше. Отец пообещал: «До школы. Как учиться пойдёшь, Дениске под пригляд сдашь».
Пете шесть с хвостиком, Дениска на год помладше. Дед Михей счёт летам своим не ведёт: «Чего их считать-то? Все как есть мои». Уже года два дед живёт, не задумывается. По разуму стоит на одной ступеньке с Дениской. Видать, поэтому и интересы у них схожие. То у радиолы лишние детали обнаруживают, то из головастиков, что в кадушку запустили, для селезня Гошки лягух выращивают, а то вздумают проверить, сколько стаканов сметаны в кота Пушка поместится. Мало Петруше Дениса, так ещё дед ополоумел, свалился на его голову. Глаз да глаз и за старым, и за малым.
А у Пети и своих дел невпроворот. И в поле смотаться надо бы, там уборочная началась, на комбайне Петрович обещался дать порулить. И за карасями в этом году только раз пришлось вырваться. У Кольки Титова под сараем снизки сохнут, а тут из-за деда не выбрал рыбицу даже у Тимкина овражка, где месяц прикармливал. И в Савин лог бы сбегать, посмотреть, подрос ли куропачий выводок. Некогда даже к Макаровне в сад шмыгнуть. Доска в заборе с прошлого года на одном гвозде. Титок уж побывал, пипин, говорит, поспел. Ему что, Кольке-то, у него деда на руках нет!
Облака, обложившие до свету хутор, рассасываются, солнце выплёскивается прямо над их хатой, и день разгуливается. Петруша, всучив Михею и Дениске шашки, отправляет игроков в тенёк под липки сражаться в Чапая. Приносит с веранды для Дениса панамку, для деда Михея – лёгонький картуз.
Часок-другой, пока игроки стараются обжульничать друг друга, Петя ковыряется в древнем, как дед Михей, велике. Неделю назад развалил у крыльца, а справить руки не доходят. «Соберешь тут с ними, как же!» – сердится Петя и замечает, как Денис подталкивает локтем с доски дедову шашку. Михей, поглощённый поеданием красной смородины, кисточки которой дёргает из миски, не замечает шельмовства. Напряжённо морщит и без того порожистый лоб. Картуз сдвигает на затылок. Сквозь жиденькие, седые до желтизны, пуховые колечки проглядывает серый от безвременья череп. Дед скребёт на макушке и туго соображает, как это он снова умудрился продуть мальцу.
«Вся природь нашенская белогористая ды волнистая», – дед гладит Дениску, словно котёнка, по кудряшкам и высыпает остатки смородины под ноги. Тут же орёт бурластый петух, подлётывают голенастые бройлерки и мохнатыми лапами яростно разгребают обобранные кисточки, выискивая среди сора пропущенную Михеем алую ягодку.
Дед кышкает на птиц и вынимает из душегрейного кармана поддавленные сливы. Потянув на себя сливовый дух, принимается угощаться. До Пети доносится причмокивание. Дед обмумливает косточки, лакомится медовой «Алёновкой».
В августе на старика, как он сам говорит, жор нападает. Крахмалистые помидоры, тающие во рту бессемянки, треснувший от перезрелости белый налив, росный чернослив, не дают ему покоя. Днями напролёт дед пробует, жуёт, набивает карманы про запас.
Свой сад-огород он уже наизусть изучил-обнюхал, а потому с утра норовит улизнуть и подкормиться на чьём-нибудь соседском дворе. То огурцов ему за пазуху напихают, то насыплют в картуз яблок-ранеток.
Август настолько щедр, что плоды его некуда девать. Хуторские не справляются с урожаем, и из садов от грузных ворохов тянет перепрелыми медовками и пипинами. Воздух бродит винным духом прокисающих слив.
Уборочная команда под предводительством Петруши, в составе деда Михея и Дениски, нарезает за день тоненькими ломтиками несколько вёдер яблок и груш. Нанизывают на нитку и гирлянды развешивают на веранде. На железную крышу расстелили клеёнку, сушку прожаривают под палящим августовским солнцем. Тут же пристроили старое покрывало. На него высыпали накроенные тонкими лоскуточками духовитые подберёзовики и боровики.
Пете приходится поминутно забираться по лестнице на крышу, шевелить-ворошить сушку, следить за небом, чтоб не дай Бог, не намочило продукт. Донимает обнаглевшее за сытый месяц вороньё. Мало ему ворохов в садах, так нет же – поподжаристей подавай. Подскочит ворюга боком-боком, схватит жмуренный ломтик и – прочь. Уж такой, видать, норов шкодный. Прибил Петя крестовину на фронтон. Треух дедовский нахлобучил, рубаху натянул. А птицы только насмехаются над пугалом. Облепят его и сидят-перегыркиваются.
Из сараюшки доносится чавканье и хруст сливовых косточек. Это подсвинок Бутуз лакомится. С утра Петина бригада подчистила заросли в крапиве под сливняком, насобирала две корзины перезрелок. Нахрустевшись, Бутуз успокаивается и замирает, лишь иногда доносится его мерный хрюк.
«Прожора, – замечает Петруша, – скоро закуть новую ладить придётся». И вываливает в корыто через верх ведро коричневых семенников. Сладкие мясистые перестарки-огурцы разбиваются вдребезги, пахнут свежестью и спелой бакшой. Потревоженный боров приоткрывает заплывшие глазки, но с места сдвинуться не в силах. Так и засыпает, уставившись в халявный августовский корм.
Дед, вычислив, наконец, шельмовство Дениски, ссыпает шашки. Обижается, словно ребёнок, и, поменяв бурки на войлочные боты, отправляется с ревизией вдоль хутора. «К обеду не ждите», – заявляет внукам и скрывается за калиткой. «Видно, деду опять пора подзаправиться. На тихую охоту торопится старый, – ехидничает Петруша, – своего девать некуда, так ещё со всей деревни тащит». Забросив велик, он отправляется по следу. Дед этого не терпит. Внук вынужден держаться на расстоянии и появляется в самый нужный момент, когда, изрядно напробовавшись, дед для пущего убеждения пускает слезу и вступает в россказни о том, что грачи подёргали по весне рассаду, и семья осталась без огурцов, помидоры колорадский жук на корню порешил, а сад – на горе – прихватило на цвету заморозками. Хуторяне знают Михеевы замашки и щедро угощают деда.
Вечером он не вылезает на подгорье из лопухов. Петруше опять хлопотно. Кое-как свинтив велик, шпарит на другой конец деревни за фельдшерицей Егоровной. Та ворчит: «Как август подкатит, одно горе с вашим дедом». Назначает порошки-микстуры. Но дед их не признаёт. Ему не впервой. Ночь напролёт шуршит, будто мышь запечная, точит сушку – грушу-дичку. Клин клином вышибает.
А Петруша, пока дед лечится, не спит: «Хоть бы уж сентябрь поскорее… Дед отъестся… В спячку заляжет… В школу пойду…»
На илл.: Художник Виктор Багров. Медовый рай
