Александр МЕЛЬШИН. И птичий крик в заглавии простора

Рассказ

Пашка сидел, уперевшись локтями в парту, и смотрел в окно. Прямо за школой тянулось некошеное поле. Трое солдат, купив в ларьке газировки и шоколадок, возвращались проселком в часть. На краю поля они остановились и задрали головы. Пашка слышал, как ефрейторского пошиба коренастый, сдвинув на затылок кепку, забасил: «Орлы! Снова прилетели!» Пашке хотелось добежать до солдат, снять ботинок и впечатать по прыщавому лбу: «Не орлы это! Не орлы! Все, что ли, у вас: раз не дятел – орел?»

Еще с утра – Пашка увидел, когда шел в школу – над полем кружила пара канюков. Крупные, с белыми подпалинами на крыльях, птицы скользили в теплеющей синеве, крича своим недолгим, встревоженным криком.

Птичий полет был последней загадкой. Пашка давно мыслил, что человек все вокруг изучил до предела, но вот зоркую ястребиную грацию так и не постиг. От земли человек оторвался совершенно иначе и в движении неприрождено ревет, колошматит воздух. Уже потом, почти случайно, Пашка обрел за мягким переплетом: «Современная бионика продолжает исследование энергосберегающих и аэродинамических особенностей полета птиц…»

Над полем собиралась зеленая дымка. Солдаты ушли. Пашка отвернулся от окна и посмотрел на Наталью Максимовну. По-кустодиевски солидная, учительница фальшиво не замечала Пашки. Она выводила что-то в журнале и усердно выдерживала тишину. Это безмолвие, насыщенное тополиным запахом, было хорошим и легким, как отвеченное наизусть.

Наталья Максимовна закрыла журнал:

– Вот надо оно тебе? Чтобы вот так?

– Мне как раз не надо, Наталья Максимовна.

– Надо, чтобы директор его уговаривал экзамен сдавать! И классный руководитель, и я, и директор еще придет, будет уговаривать! Не стыдно?

– Говорю же, не надо мне. Мне сдавать – не надо.

 Наталья Максимовна медленно, укоризненно кивала головой. Пашкин довод, что «сдавать не надо», за все недели скандалов так и остался нерушим.

– Придет сейчас Елена Витальевна, раз уж тебе так хочется, и Нина Евгеньевна придет, и объяснят.

– Чего объяснят?

– Твое положение. Одна нервотрепка… стоит оно того?

Пашка свернул в трубку лежавшую на парте тетрадь, провел пальцем по срезу листков, отгибая их как трещотку. Очень хотелось уйти, не дождавшись ни класснухи, ни директора. Было до обидного жалко высиживать июньский полдень.

– Я тебе еще раз, Паша, говорю: ты сдашь. Нужно не бояться и не строить из себя. И того, что мы проходили, достаточно, чтобы сдать. На высокий уровень.

– Я физику сдал нормально.

– С физикой у тебя еще вилами по воде писано и поступление, и как там придется. Тут – сразу видно, а физику в институте совсем по-другому тебе объяснят, ты не сравнивай. У тебя шанс, Паша, престижно устроиться, все твое – и журналистика, и остальные направления…

Год тому назад Пашку угораздило, исправляя четвертную оценку, написать эссе на конкурс. Тема была удачной, и писал Пашка о том, во что верил – о бионике. Будь здоров писал: вычитывал, приводил и Татлина, и Жуковского. В итоге, сам не ждал – второе место в области, льгота на журфак. И Елена Витальевна с Натальей Максимовной непримиримо благословили Пашку… в журналисты.

– Не мое. Не интересно.

– Прям уверен! Что ты! Все, Паша, берут еще экзамены, чтоб запасной вариант был. Чтобы подстраховаться. Один ты – инженер-биолог и все! И трава не расти!

– Биотехнолог. Специальность «биотехнические системы и технологии», – поправил Пашка, – Ну, если я не хочу больше никуда, зачем… нервотрепка?

– Конечно, зачем! Глупо, Паша, льготу упускать. И тебе глупо, и нам с Еленой Витальевной, всей школе – минус.

Замолчали. Тополиная тишина, все сильнее густевшая, снова наполнила класс. Солнечное пятно дрожало на оплывшей от многолетней краски белой двери. Пашка откинулся на спинку стула. Казалось, было тихо на всем втором этаже, во всех кабинетах, где теперь проводили консультации. Напутствовали, пересказали до оскомины про гелевые ручки, про бланки ответов, и отпустили всех в лазоревую неразбериху до без четверти девять утра.

Пашка почему-то вспомнил усатого хозяина ларька, который хоть убей не продавал солдатам ничего веселее газировки, а на школьный выпускной еще в обед вешал «закрыто». Пашка хмыкнул.

– Ничего, Паша, смешного нет. Один раз такой шанс выпадает.

По коридору раздались шаги. Елена Витальевна шла одна, без директора. Она прикрыла за собой дверь, поверх очков посмотрела на Пашку и, взмахивая руками в такт каждому слову, радостно и отрывисто стала вещать:

– Завтра, Паша. К восьми сорока пяти. Приходишь сюда. С собой две ручки. Черных, гелевых. Паспорт. Рубашка, пиджак. И сдаешь, Паша, ли-те-ра-ту-ру.

Солнце играло у Елены Витальевны на оправе очков. Машущие то и дело тонкие руки, губы, наигранно вытянутые для каждой реплики, делали ее не смешной, но маленькой и ненужной.

– Нет. Не прихожу. Елена Витальевна, я сдавать не буду. Где Нина Евгеньевна? Вы мне скажите, сколько у меня по физике получилось.

– Тебе директор нужна! В РОНО она поехала, Паша. Приходишь и сдаешь! – классный руководитель снова взмахнула на Пашку широко расставленными руками, как будто стараясь нахлобучить на него что-то, как растянутую кофту.

– У меня сдана уже физика. Я сказал и вам, и Наталье Максимовне. Документы я подаю только на биотехнологии. Не поступлю – в колледж на год и снова буду пытаться. Сколько по физике у меня?

– Вот я не понимаю, ты кому делаешь хуже? – класснуха опустила руки, стала говорить медленнее, – Всем, Паша. И себе в первую очередь. Не понимаю. И родителей, сколько не разговаривали с ними, все равно не понимаю.

 Она прошла от двери к учительскому столу, смотря Пашке в глаза, и уже совсем спокойно продолжила:

– Нет по физике результатов. Будут завтра. Нина Евгеньевна нас с Натальей Максимовной поддерживает. Потенциал у тебя есть, все привилегии есть – нужно сдавать. Куда ты оригинал аттестата подашь – это, так скажем, твое решение. Но, сам подумай, как сложилось… еще раз, Паша, подумай. По-взрослому.

Классный руководитель встала рядом с учительницей русского и литературы. Наталья Максимовна сидела, держа руку у глаз, поглаживая брови и вздыхая.

– Вот сдавали бы по-старому, если бы также себя вел, также бы недооценивал, Паша, вот мы посмотрели бы, как ты сдаешь. Хоть физику твою… Ох, посмотрели бы.

– Вот и сдаем по-новому, Наталья Максимовна. Чтобы так не смотрели.

Елена Витальевна улыбнулась хлесткой ужимкой:

– Паша. Мы ведь как лучше хотим. Мы ведь уже извелись, на таблетках с этим вашим выпуском. Ты, конечно, по-своему все делаешь, и родители тебя поддерживают. Но, Паша, мы вас объективно всех знаем. И знаем, что ты сумеешь, и что лучше всего у тебя получится.

– Что интересно, то и получится.

– Не перебивай. Паша, я у тебя прошу – одну минуту послушай. Давай так. Мы не требуем, чтобы ты вот сейчас пообещал сдавать, но ты нам пообещай, что придешь домой, еще раз все обдумаешь и по-взрослому, взвешено решишь. Результата по физике нет, оставаться на год в колледже – сам понимаешь, а к литературе ты готов. Просто еще раз обдумай.

Пашка не отвечал. Синий прямоугольник тетради у него в руках аккуратно ложился на парту, расправленный и отглаженный.

– Все у тебя получится. Обдумай все, реши по-взрослому. И мы тебя ждем, Паша.

– Ждем! – громко вскинула на Пашку прощающий взгляд Наталья Максимова.

Пашка вышел из кабинета. По солнечному, пустому коридору, вниз по лестнице, через фойе – во двор. Кинул на лавочку пакет с тетрадкой. Запрыгнул на турник.

Вдоль кирпичной школьной стены воздух едва заметно колыхался, неслышно шуршал в тополях. Земля отдавала в высочайшее небо, к белым облакам свою свежесть. Над полем все еще кружили канюки. Наверняка гнездовая пара. Пашка подтянулся и висел на перекладине, пока не стало ломить кисти.

Домой Пашка возвращался длинной дорогой – проселком, мимо гарнизона и старой силосной башни, а вечером за столом, где делал уроки, написал на тетрадном листке:

И птичий крик в заглавии простора

Прочел. Стал придумывать рифму. Будильник Пашка не заводил.

На илл.: Художник Уильям Брюс Эллис