Александр ЩЕРБАКОВ. Бродничихин гость

Рассказ

В том году уборка хлебов шла неважно. Всё дожди мешали. Наше же село подтаёжное, стоит аккурат в тех местах, где минусинская степь в саянскую тайгу упирается. А леса, известное дело, дожди к себе притягивают. В летнюю пору колошения да налива это вроде бы и неплохо, но по осени – чистая погибель. Всё останавливается на селе в этакую непогодь, один магазин работает.

 И вот прислали к нам уполномоченного из района, чтобы, значит, двинул жатву вперёд наперекор непогоде. На постой его определили, как водилось, к бабке Бродничихе. Сам председатель колхоза Лука Петрович к ней в коробке приезжал договариваться.

 – Смотри, – сказал, – Катерина Митрофановна, чтоб всё чин чинарём было. Колхоз на тебя надеется. Хоть птица вроде и не столь важная уполномоченный энтот, но мало ли что… В район стукнуть может на нас при дурном настроении. Потому присмотри за ним, не скупись на харч, на приветливое слово. Глядишь, добром вспомнит. А мы перед тобой в долгу не останемся. Поможем, чем богаты. Мясца прямо сёдни в конторе выпиши, справного бычка для мобилизованных забили.

Бродничихе не впервой постояльцев принимать. И обхождению её учить не надо. Да и насчёт хлебосольства нечего беспокоиться. Слава Богу, полвека вокруг печи ходит. Коль будет достойный провиант – какой же разговор? Не зря молвится: была бы коровка да курочка, состряпает и дурочка.

Правда, к обеду в первый день уполномоченный не прибыл. Видать, на полевом стане попотчевался, там тоже в страдную пору приварок неплохой бывает. А к вечеру – только пастухи коров пригнали – явился, не запылился. Шофёр его на «ЗИЛе» подвёз к самым воротам.

 Бродничихе гость сперва понравился по всем статьям. Был он крупным и видным таким мужчиной, лобастым, в широкой шляпе, в тёмном прорезиновом плаще и в хромовых сапогах. Калитку открыл смело и решительно, на Дамку, которая бросилась было облаять незнакомого человека, негромко, но строго прикрикнул, так что она мигом поджала хвост и нырнула под амбарчик. В избу зашёл, как старый знакомый, поздоровался, назвав бабку по имени-отчеству, сам представился кратко, тут же разделся, снял пиджак, стянул сапоги, подмёл в кучку вытряхнувшееся зерно (видно, что человек на току работал) и попросил воды умыться.

 В кутке под рукомойником долго плескался, отфыркивался, отхаркивался с шумом и удовольствием, а потом, выходя из-за печи и утираясь полотенцем, не то попросил, не то скомандовал:

– Перекусить надо, Митрофановна.

По густому басу, по ладной шее и округлым плечам, туго натянувшим рубашку, бабка прикинула, что гость «перекусить» не дурак. К тому же прибыл он с пашни. И пусть не пахал, мешки на горбу не таскал, но всё равно подходяще промялся в поле на чистом воздухе, так что порции ему надо подавать полной мерой.

– Ужин у меня давно готов, – достаточно приветливо, но и не без подчёркнутого самоуважения сказала бабка Бродничиха и открыла заслонку у русской печи.

Она и вправду заранее всё приготовила, постояльца поджидаючи. И огурчиков достала, и беляночек собственного засола, и щей натомила, и картошки с мясом напарила, и селянку поджарила на сковородке. Когда всё это выставила, разложив по чашкам да по тарелкам, стол прямо-таки праздничным получился. Может, даже слишком праздничным. А, впрочем, почему бы и не уважить хорошего человека? Как-никак гостя село встречает. Бабке доверено, можно сказать, политическое дело: по её приёму и отношению человек о целом селе мнение составит и в мир славу унесёт. Нет, недаром сам председатель просил проявить внимание и гостеприимство. Петрович в таких делах знает толк, стреляный воробей.

 Гость присел к столу, окинул взглядом все эти обильные яства и даже прищёлкнул пальцами от предвкушаемого удовольствия.

– Может, чеплашечку для аппетита? – по-своему истолковала этот жест Бродничиха.

– Разве что для аппетита, – неуверенно крякнул гость.

И бабка тотчас нырнула в сени. Была у неё и «самоплясочка» в заначке, добрая, хлебная, на паровой бане сработанная – без пригарков, но не решилась она предложить её уполномоченному. Неизвестно ещё, как он посмотрит на это дело. Принесла смородиновой настойки в графинчике, которую держала от давления и так, на всякий случай. Гость и от неё не отказался. Опрокинул стаканчик, закусил грибками, потом перешёл к огурчикам, к щам, к картошке с мясом… Ест да похваливает. И Екатерина Митрофанова довольна, что угодила новому постояльцу. Он и ей предложил пропустить глоточек за знакомство, и бабка не отказалась, приняла «маненько от давления», а заодно и чтоб не обидеть заезжего человека.

 Разговор у них завязался хороший. Гость всё больше про уборку говорил, про колхозные дела и перспективы, да складно так, что сразу видно было – не первый год человек языком работает.

 – Наша главная задача – молотьба и хлебосдача, Катерина Митрофановна, – поднимал он значительно палец вверх. – Сказано: хлеб – всему голова. И все силы надо бросить на спасение его. Весь народ поднять от малого до старого. Много дел, но цель одна – больше дать стране зерна. Это ж политическое дело, доложу я вам. Ведь мужик наш – какой он? Трудовой, надо признать, но не шибко расторопный. Пока гром не грянет, он не перекрестится. Запрягать долго любит. Вот что. Потому стимулировать его приходится, подгонять то есть, подбадривать. А потом он сам нашему брату спасибо говорит.

 Бабка Бродничиха только поддакивала да разные чашки поближе к гостю подвигала. Какой хозяйке не радостно, когда хороший едок попадётся! И вот уж скрестил он ложку с вилкой на последней тарелке, утёр лицо предупредительно поданным полотенцем, откинулся на спинку стула так, что тот заскрипел жалобно:

– Шабаш, Митрофановна! Давно так вкусно не едал. Кухня у вас, скажу я, на славу. Теперь бы ещё чайком побаловаться да и соснуть можно минут шестьсот. Завтра день ответственный – целая колонна машин из города за хлебом прибывает.

Что ж, чаю так чаю. Бабка Бродничиха и об этом подумала загодя. Верно, самовар раздувать не стала – не такой уж торжественный случай, но чайник согрела и плиточного чаю заварила. Хорошая заварка получилась – густая да запашистая. Чайный дух аж по всей избе пошёл. Вот только с сахаром осечка вышла. Побежала она давеча в сельмаг, а продавщица ей прямо как обухом по голове: кончился, говорит, сахар. Никакого нет – ни пескового, ни кускового. И когда завезут – неизвестно, время-то нынче страдное: ни машины, ни коня в колхозе не выбьешь, всё в поле. Предложила было продавщица конфет взамен – подушечек коричневатых, вроде как в черёмуховой муке вывалянных, но Бродничиха, подумав, отказалась. Вспомнила она, что есть у неё небольшой запасец хороших конфет, дорогих, с цветными обёртками.

Был у неё как-то городской постоялец, чудной мужичок, из артистов, песни по деревням записывал, так это он те конфеты бабке подарил. Она сперва отказывалась от такого подарка по скромности, но постоялец посерьёзнел лицом и сказал почти сердито: «Хотите знать, Екатерина Митрофановна, это вам не просто гостинец из города, а гонорар, законное вознаграждение за ваши замечательные песни». Не стала спорить бабка, приняла. И то сказать, она тому артисту по вечерам целую тетрадь напела.

Дело давненько было. Уж не раз тот «гонорар» выручал бабку Катерину в трудную минуту, но теперь конфет осталось совсем немножко – пригоршня. И вот бабка вынула снова заветный кулёк из потайного местечка в кладовке, положила пяток конфет в вазочку для уполномоченного и пошла уже, чтобы поставить её на стол, но с полпути вернулась. Неудобным и некультурным показалось ей подавать столь мало – чего доброго, заподозрит постоялец за хозяйкой жмотство, неотёсанность деревенскую да и выскажет при случае председателю или ещё кому. Совсем неверное мнение о бабке Катерине, обо всей деревне может сложиться из-за такой мелочи. Да и гость, похоже, человек интеллигентный, воспитанный, много не возьмёт, понимая ценность магазинного продукта. И опрокинула бабка весь кулёк в вазу. Конфеты порядочной горкой поднялись над краями. «Эдакую прорву-то сладостей, поди, и безкультурному разом не съесть», – успокоилась она.

Гость отхлебнул запашистого чаю из большой цветастой чашки, похвалил заварку, потом развернул конфетку и, откусив половину, даже прищурился от наслаждения.

– Хороши-и, сами во рту тают, – причмокнул.

Со следующим глотком чаю он уже целиком отправил раздетый батончик за частокол зубов. Повозил его вдоль дёсен, помял языком о нёбо и, кажется, не жуя, проглотил. А дальше и пошло, как по маслу: что ни глоток чаю – то и конфетка. Кучка бумажных обёрток с картинками стала расти на глазах, а горка конфет всё таяла и таяла. Под вторую чашку чаю их ещё хватило с грехом пополам, а третью гость допивал уже вприглядку – на дне вазы сиротливо лежала последняя конфеточка, надломленная с одного конца. Видно, продавцом, при взвешивании. Но и до неё дошла очередь. Бабка даже глаза в сторону отвела, когда гость примерился выудить её. Однако он в первый заход вроде взять не посмел, отдёрнул руку. Но немного погодя, снова заговорив о молотьбе и хлебосдаче, как бы мимоходом всё ж клюнул её двумя пальцами и тотчас забросил в рот, лишь на мгновение оборвав свой монолог на полуслове.

 Напившись чаю до испарины и расправившись с бабкиными конфетами, уполномоченный поднялся из-за стола и косолапо пошёл в горницу, где для него была приготовлена постель. Спустя минуту, он уже храпел, утопая в бабкиных пуховиках, и было в его храпе что-то торжествующее, победное, самоутверждающее. Так засыпают только люди с сознанием выполненного долга.

 А бабка Катерина, убрав со стола, быстро набросила фуфайку и побежала к соседке Матрёне Денисовне, которая и стала первой слушательницей знаменательной истории о том, как Бродничихин гость в один присест целую вазу дорогущих конфет съел. Назавтра историю эту уже знало всё село. Да многие и по сей день её помнят. И если случится тебе, дорогой читатель, побывать в застолье у наших селян, не злоупотребляй их хлебосольством, не то прослывёшь вторым «бродничихиным гостем» из местной притчи.

На илл.: Художник Семенов В.Г.