Владимир ПРОНСКИЙ. Калиновый берег

Рассказ

На реку идти не хотелось, но будто что-то кольнуло, и он передумал, собрался. Напоил кроликов, подсыпал курам зерна, заперев их во дворе, чтобы на улице не соблазняли лисиц, и вернулся в сени, надел сапоги, плащ, взял спиннинг… Показалось, будто окликнули с улицы голосом Светланы: «Алексей!» Через веранду вышел на крыльцо, но никого не увидел, поморщился: «Опять померещилось…» Частенько он стал замечать за собой то, чего ранее не было. Или во сне что-то приснится, да так чётко, что досада берёт, потому что в такие моменты он и не спит вовсе, а будто укрыт невесомой кисеёй – всё видит и слышит, а как окончательно проснётся, то вроде и не было ничего. Вот и теперь на улице никого не оказалось, лишь ворона безмолвно сидела на берёзе перед домом. Ворону он примечал несколько дней и не понимал, откуда она прилетела, чего ей надо: сидит и сидит безмолвно. «Моей смерти, что ли, ждёшь окаянная! – сердился Алексей. – Плечи мне пока рано опускать и на тот свет торопиться…» И вспоминал жену, которую Бог рано прибрал: «Вот когда Светлана поманит, тогда и время придёт, а пока чего же блазнить костлявую! Пока пожить охота, на сына с дочкой посмотреть, на внучат. Старший-то, конечно, самостоятельный – летом университет окончил, а два младших – подростки, уж до чего на выдумки ловки. Хочешь не хочешь, а себя вспомнишь в их возрасте. Так что их деду пожить надо, если совсем недавно на пенсию вышел. Самое время наступило!»

Над селом растеплилась бабья осень, летели паутины, и настроение от неяркого солнышка было таким же неярким, мягким, словно пребывал он в лёгком сне. Дачники к этому дню почти разъехались, а без них на улицах стало пустынно, временами дико; в иной день и человека не увидишь. Только и встречаются оставшиеся жители во вторник и пятницу, когда приезжает автолавка. Запасутся провизией и сидят по домам, занимаясь мелкими делами.

Но на этот раз ему встретилась соседка Кобли́ха, жившая на одном порядке. Она постарше Алексея Петровича, но задора – молодым на зависть, работает в администрации уборщицей и всё обо всех знает. Не ходит, а лётает по селу, лишь юбчонка серая из стороны в сторону вихляется. Пять минут поговорит, и все новости от Коблихи узнаешь. Не стерпела она и в этот раз, сразу укорила:

– Чё ж вчерась за хлебом-то не приходил, а? Бабы о тебе беспокоились: уж не заболел ли случаем?

– Да есть хлеб-то пока, а в пятницу сын свежего привезёт.

– Ну, коли так, то другой разговор. А сейчас-то куда ж навострился?

– Пойду, блесну побросаю. Глядишь, к его приезду щучку-другую зацеплю.

– Ну-ну – зацепишь… Дачники всех переловили, мелюзгой не брезгуют.

– Ладно, побежал я!

Коблиха всегда уважала его и Светлану, как и все в селе, называла их «врачами», хотя Светлана работала фельдшером, а он вместе с ней шофёром «скорой». Но где теперь Светлана – всегда торопливая и раскрасневшаяся, особенно, когда Алексей не спешил к машине, чтобы отправиться на вызов, где он сам, если фельдшерский пункт сократили, а его «буханку» списали по старости в металлолом. Обо всём этом говорить теперь нет смысла, если не осадить соседку, она будет час болтать либо о чём, а ему хотелось прогуляться по хорошей погоде, вспомнить давнишние деньки. А рыба? Будет – хорошо, не будет – и без неё обойдётся.

До обмелевшей реки и километра нет, но он решил сходить подальше, на Сашин омут, где можно поживиться. А если уж не улыбнётся удача, то всё равно будет возвращаться с лёгкой душой. Сашин омут назван именем местного чудаковатого парня, запутавшегося в чьих-то сетях и утонувшего. Как это произошло – никто не видел и не слышал. Давно это было. Но Алексея Петровича более влекла к омуту не рыбалка, а воспоминания о Светлане, с которой любил в молодости хаживать к нему. Молодёжь на «пятачке» пляшет под гармошку или под радиолу в клубе танцы устроит, а они, немного покрутившись на виду, потихоньку уходили с глаз, спешили по росной тропинке к реке, устраивались под кустом калины, склонившимся над обрывом. И столько у них было разговоров, столько тёплых прикосновений, когда он укрывался со Светланой своим   пиджаком, чувствуя, как она дрожит от речной прохлады. Не понимал он тогда, что её пылающая душа дрожала не от озноба, а от него самого и его горячих губ.

Те дни остались в памяти навсегда. Всю жизнь он прожил со Светланой и всегда вспоминал калиновый куст. Как-то напомнил о нём, а она не поняла его настроения, отмахнулась: «Мало ли их вдоль реки!» И он более не стал напоминать о нём, а сам, когда выбирался порыбачить, обязательно приходил к нему, подолгу сидел, посматривая с высоты на речной перекат, будто выливавшийся из чёрной глубины.

В тот год, когда не стало Светланы, в половодье берег подмыло, и заветный куст исчез, унесло его, растрепало в мутной воде – следов не найти. И вроде бы в этом не было ничего необычного, но для Алексея стало двойной потерей, словно кто-то пытался стереть из памяти саму Светлану и всё, связанное с ней. Но он-то помнил и всегда приносил ранней осенью жене букет огненных гроздей созревшей калины – отмечал её день рождения. Пусть это были гроздья с других кустов – неважно, главное, что Алексей считал этот подарок самым лучшим, напоминавшим о днях их молодости, такой сочной и незабываемой. И всегда, всю жизнь, калина, даже осенью, немного горчила, но для Алексея она была самой сладкой ягодой, самой заветной.

Он давно не был у Сашиного омута, потому что не хватало настроения наведаться туда, когда всё изменилось, но сегодня что-то навеяло, захотелось побывать. Вышел за село знакомой тропинкой, а у разлатого дуба свернул в сторону омута. В последние годы туда редко кто ходил: лощина заболотилась, и почти не просыхала тропинка, обросшая чертополохом. От местных мужиков Алексей знал, что в омуте появились сомы, и щуки чуть ли не пудовые попадались. Это-то и манило его.

Тропинка из заросшей кустами низины поднималась в горушку, оканчивающуюся обрывом, и когда Алексей выбрался из ольховника, то увидел то, чего совсем не ожидал. На том самом месте, где когда-то он со Светланой смотрел до рассвета речные струи, колыхавшиеся то в лунном свете, то в бликах нарождавшегося солнца, склонился под тяжестью налитых пурпурных гроздей куст калины. Куст был молодым, непостижимым образом вырос на месте старого, когда-то унесённого половодьем, и, возможно, ягоды на нём уродились впервые, и оттого казались крупными, упругими, когда он к ним прикоснулся. Он их даже не решился сорвать, а держал на ладонях, ощущая прохладу и приятную тяжесть.

Алексей присел на обрыв, совсем забыл о спиннинге, не до него было в эти минуты, и вспоминал день за днём, год за годом, будто находился сейчас рядом со Светланой, – всё хорошее, что было в их совместной жизни, такой, казалось, короткой и ненасытной. И что можно сделать, чтобы вернуть её, продолжить, продлить счастье… Увы, это было теперь невозможно, сколько не переживай и не вздыхай. Он так и ушёл от омута, не сделав ни одного заброса блесны, не до неё было от воспоминаний и вернувшихся переживаний. Алексей не мог понять, как так получилось, что молодой куст калины вырос именно в этом месте, словно для того, чтобы у него не рвались воспоминания, чтобы они всегда жили в душе и бесконечно грели её.

Вечером он долго не мог уснуть. На следующий день вновь отправился к Сашиному омуту, продолжил любоваться красными ягодами и печалиться. Потом приехал сын, долго не пробыл, и вновь Алексей остался со своими мыслями и воспоминаниями, не понимая, почему так произошло, почему именно с ним. И в какой-то момент он догадался, что молодой куст калины появился, чтобы продлить ему жизнь, чтобы он как можно дольше помнил свою молодость и себя в ней. И вспоминал Светлану, и жил этими воспоминаниями.

Через неделю ворона на берёзе не появилась, и повеселевший Алексей  отправился к омуту с другим настроением. У калины он увидел стаю свиристелей, облепивших её. Птицы не успели склевать много ягод, поэтому он аккуратно срезал кисти и понёс домой, вспомнив, что завтра у Светланы день рождения. Он положит пурпурные ягоды на её холмик, а какие останутся – высушит на веранде, чтобы перед самыми морозами положить между рам и любоваться ими всю долгую зиму. И ждать новой весны, и нового лета и новой осени, когда нальются пурпуром новые кисти.

Добравшись до села, Алексей встретил Коблиху.

– Во, добышной-то! Где же калины-то нарвал? Её нигде нет в этом году! – удивилась она, будто никогда не видела калины.

– Нарвал вот… Держи кисточку… Это тебе от Светланы… 

Ничего суматошная соседка не поняла, а он ничего не стал объяснять. Неторопливо завернул к своему дому, смешав в душе радость и печаль и всё то, что обрушилось на него в эти мягкие дни растеплившейся осени.

На илл.: Художник Иван Гречишкин