Ольга АРТЁМОВА. Всюду жизнь

***

В радостном весеннем небосводе –

Родина оттаявшей души.

Только глупо звать себя сквозь годы.

Зря того, что было, не ищи.

Знаю, ты взлететь уже не в силах.

Но тогда по лестнице. Вперёд!

Посмотри, какой сейчас красивый

Для тебя открытый небосвод!

По траве младенческой, не мятой,

По деревьям, жаждущим листвы,

По манящим облаков громадам

Медленно, но всё-таки иди.

Много чего было, да промчалось

И отвержено: не то! не то!

А поди ж ты, с детских лет осталось

В марте воскресение твоё.

***

Давно мы не ходим босыми,

Не касаемся нежно

Этой земли остылой,

Как последней надежды.

Давно уже так не бывало,

Чтобы в минуту грусти

Небо в нас зазвучало,

Как прадедовы гусли.

Чтобы упасть на колени

У родника, как на паперть,

И, вглядываясь в отраженье,

Целовать его будто брата.

От трав, туманов всё дальше

Замученные в круговерти,

Замечаю: сильней, чем раньше,

Люди стали бояться смерти.

***

Прибегут ручьи ко мне, как дети,

Скажут на библейском языке

Те слова, что сотни раз пропеты,

И уйдут к взволнованной реке.

Превращая зиму в бездорожье,

Не пугаясь, впрочем, ничего,

Породнятся, с чем только возможно,

Истово, открыто, горячо.

Через сердца снежные завалы,

Как по деревенской колее…

Так порою радость оставляет

След солёно-острый на щеке.

***

Они глядят из прошлого, из зыби,

По-стариковски тихи и сухи,

Живущие уже не на отшибе,

А там, где холм могильный и венки.

С парадных фотографий, как из бездны,

Они глядят. Они на нас глядят.

Не выражает призрачной надежды,

Обид и зла – былого полный взгляд.

Покоятся натруженные руки,

И, верно, упокоилась душа.

А ты, живой, на рубеже разлуки

Стоишь, почти минуту не дыша.

В дыханьи ветра ловишь звуки лета,

Всё силишься умом своим понять,

Что не постигли лучшие поэты,

Не расплела учёных умных рать.

Смешной, бессильный в воробьином гаме,

В ольхе, что небо силится обнять,

В своих стихах и в деревенском храме,

В огнях села всё ищешь этот взгляд.

***

Там зачарованные принцы,

Которых нужно верно ждать.

Там бледные рассветы-сфинксы

И скучной алгебры тетрадь.

Засунута рукой небрежной

В учебник быстрая строка,

Что сердце будет вечно нежным:

И в двадцать лет, и к сорока.

Заботы, вечные заботы

Весны и осени и зим,

Как будто частью их работы

Загружен Богом ты самим.

«Там, там…» - поют тихонько травы,

Река в объятьях камыша,

Как будто звонких тайных клавиш

Касается легко душа.

Летит мотив, простой и чистый,

Над прозою большого дня,

Над тем, что разметало в искры,

Что не случится. Никогда.

***

Мы, усталые марафонцы,

Отправляясь в далёкий путь,

С птицей в сердце бежали на солнце.

Не мечтали присесть, отдохнуть.

Поначалу мы даже не ждали

За большую скорость наград.

Просто радостью утра дышали

И бежали так, наугад.

Но потом мы узнали про смыслы,

Но потом замаячила цель.

И бежать недостаточно быстро

Стало просто стыдно теперь.

Мы спешили. Нас обгоняли.

Мы опять вырывались вперёд.

Мы всё лишнее побросали,

Чтобы сделать стремительней ход.

За победным призрачным греком!

За сиянием вечных Фив!

А уходим обычным следом,

Никого так и не победив.

***

Нет, мы не затеряемся у Бога

В бессчётном повторении имён,

Хотя нас, грешных, будет очень много

И мало тех, кто светом озарён.

Там, на весах, окажутся незримых

Два очень хрупких сломанных крыла,

Прохлада в летний полдень синей сливы

И мною позабытые слова.

В их потерявшей смысл и связи груде

Беспомощная вздрогнет пара строк,

Стальной змеёю прянет окрик грубый

И доброты проснётся огонёк.

И даже то, что я в себе таила:

Мои молитвы, и прозрений труд,

И чёрные, бездонные могилы,

В которые ужасное кладут.

Нет. Мы не затеряемся безвестно.

Все те, кого теряла в жизни я,

Меня разыщут за чертой последней

И я на грудь им брошусь: я жива!

Сестре

Жизнь нас немало била,

Но мы не озлобились. Нет.

Счастливо, в общем, прожили

Много несчастных лет.

И с вечной дырой в кармане –

Законам всем вопреки! –

Совсем ведь не ощущали,

Что жалкие мы бедняки.

Никто не держал нам стремя,

Не верил, что наши слова

Обманут всесильное время.

Мы – веровали в себя.

Вам слаще не пробовать хлеба.

Что можно ещё просить?

Нам дали увидеть небо

И вместе в нём век прожить.

***

Вот и осень занялась делами

И, чтоб никого не испугать,

Рассыпает щедрыми горстями

Золото на праздничный наряд.

Только ты не отягчён дарами.

Без пути бредёшь куда-нибудь.

Алый нимб над тихими садами,

Где бесслёзно опадает грусть.

Всё равно, раз не за что держаться.

Будто кто-то обрезает нить.

Для какой забавы нам рождаться?

И зачем так долго в мире быть?

Шёл ли ты сквозь ночь дорогой светлой

Иль в тебе гуляли силы зла –

«Все вы теперь братия и сестры», –

Скажет проповедница земля.

А движенье неба так тревожно,

Так деревня клёнов хороша,

Что поверить с лёгким сердцем можно:

Всюду жизнь. У мёртвых есть душа.

***   

Ну, скажет несколько слов весна…

Не так, как в юности – громко и внятно.

А так, как бормочешь под нос с полусна –

Заторможено, малопонятно.

Конечно, ты просечёшь, о чём –

По боли, в сердце пеплом осевшей.

Так мы порой себя в снах узнаём

В не подходящей для нас одежде.

Ты снисходительно погрустишь

В рыжую муть цейлонского чая,

Не прогоняя подлую тишь,

Даже улыбкой не отвечая.

Боже! Помилуй и помоги!

А ведь можно же договориться:

В робкой хохлатки живые огни

Или хоть в льдину переродиться.

Закричать на сто голосов,

Задыхаясь, корёжась и мучась,

Не понимая собственных слов

И тишину не желая слушать.

***

Десять лет… Ещё от силы двадцать…

Мне уже не съездить в Буживаль.

Скоро мне в совсем простом плацкарте

Отправляться в призрачную даль.

В новых муках заново родиться…

И когда откроет кто-то дверь,

Как мне будет больно исцелиться

От моих бесчисленных потерь.

Господи! Позволь мне удивиться

Безграничной щедрости Твоей,

Как в февральской сини алой птице

Между запорошенных ветвей.

Как траве, идущей в мир без брода,

Как на небе крохотной слезе…

Дай мне удивиться – ради Бога! –

Так, как удивлялась я земле.

***

Над моей могилой плачет жаворонок.

Над моей могилой плачет дождь.

Жаворонок! Жа-во-ро-нок! Маленький!

Разве ты меня не узнаёшь?

Это я – бескровная былиночка.

Это я – бессмертная земля,

В небо запрокинутые, стылые

Самые простые зеркала.

Мир весны салатово-сиреневый,

Где самозабвенно ты поёшь,

Моего великого смирения

Чувствует спасительную ложь.

Моего великого бессилия

Через край пролившуюся злость!

Потому что… Потому что, милый мой,

Умереть совсем – не удалось.

Я молю тебя, как Бога, жаворонок,

В эту затянувшуюся ночь

Мне, давно забытой и оплаканной,

Помоги. Хоть мне нельзя помочь.

На илл.: Художник Ефим Волков