Александр ПОТАПОВ. Ангел мятежный, или Первая любовь Ивана Бунина

В начале 1889 года Иван Бунин получил приглашение сотрудничать с газетой «Орловский вестник».

В Орле писатель появился осенью. Устроился на работу, и с тех пор на страницах газеты стали проявляться его информации и передовицы, корреспонденции и литературно-критические статьи, стихотворения и рассказы…

Однажды в доме издательницы «Орловского вестника» Надежды Алексеевны Семёновой Бунин встретил юную незнакомку. Девушка была высока ростом, стройна, её чувственные губы, казалось, таили доброжелательную улыбку, а её глаза, лукаво поблёскивающие из-под линз пенсне, моментально сразили влюбчивого Ивана.

Незнакомка сделала книксен, подала Ивану узкую ладошку и представилась:

– Варвара Пащенко…

Бунин невидящими глазами смотрел на протянутую ему белую ладонь и не знал, что делать: то ли пожать эту девичью руку, то ли поцеловать…

Он взял в руку тёплую девичью ладонь, склонил голову, чтобы прикоснуться к ней губами, но его опьянил запах духов, запах юного женского тела – и он окончательно потерял голову.

– Ну, что же вы так нерешительны? Разве я из тех, чьего вида можно пугаться? – словно сквозь набитую в уши вату, услышал он насмешливый девичий голос и опомнился.

– Да, да… Очень рад, – торопливо заговорил он, совсем по-мужски тряся руку девушки. – Иван… Иван Бунин.

Девушка снова улыбнулась:

– Ну вот и познакомились!

Осторожно вытянула из руки Ивана свою ладонь и легонько тронула его за плечо:

– Ну, что вы, что вы?.. Успокойтесь…

Бунина обдал запах тонких духов – и голова у него закружилась.

Варвара была ровесницей Ивана – родилась в 1870 году. Закончив в 1888 году седьмой класс женской гимназии в Ельце с золотой медалью за благонравие и успехи в науках, она поступила учиться в восьмой, дополнительный, класс «для специального изучения русского языка», как значилось в её заявлении на имя начальницы гимназии.

Девушка занималась музыкой, мечтала учиться в консерватории, стать драматической актрисой. Она и в губернский Орёл-то пожаловала с тайной мечтой заявить о себе как о подающей надежды начинающей актрисе. Пащенко участвовала в любительских спектаклях музыкально-драматического кружка и мечтала о большой сцене. Да это и неудивительно: мать Варвары в молодости был актрисой, а состоятельный отец некогда содержал оперу в Харькове. В Ельце он занимался докторской практикой.

Молодые люди стали встречаться. В следующий раз Иван общался с Варварой в ноябре, опять в помещении редакции, где он жил. На этот раз он уже откровенничал с девушкой и изливал ей свои чувства.

«Она сидела в своей комнате с отворенною дверью, а я, по обыкновению, на перилах лестницы, около двери. (На втором этаже.), – писал Иван старшему брату Юлию. – Потом мы встретились в самом начале мая у Бибиковых очень радостно, друзьями. Проговорили часов пять без перерыву, гуляя по садочку... Уходя и ложась спать, я думал: “Вот милая, чуткая девица”. Но кроме хорошего, доброго и, так сказать, чувства удовлетворения потребности поговорить с кем-нибудь, ничего не было…

Потом мы вместе поехали в Орёл… Опять пробыли в Орле вместе с неделю. Иногда, среди какого-нибудь душевного разговора, я позволял себе целовать её руку – до того мне она нравилась. Но чувства ровно никакого не было. В это время я как-то особенно недоверчиво стал относиться к влюблению… С июня я начал часто бывать у них в доме. С конца июля я вдруг почувствовал, что мне смертельно жалко и грустно, например, уезжать от них. Всё больше и больше она стала казаться мне милою и хорошею; я этот начал уже чувствовать, а не умом понимать».

Вскоре вчерашняя гимназистка стала для Бунина «самым дорогим и близким душе человеком», и он уже не мыслил себе жизни без неё.

Семья Пащенко имела в Ельце собственный дом, за домом шумел листвой фруктовый сад, где к стволам груш были привязаны качели, на которых Иван качал Варю.

Как-то раз Варвара пригласила своего воздыхателя на любительский спектакль, в котором она играла одну из главных ролей.

Иван сидел в зале и, любуясь Варварой, обмирал от удовольствия, а по окончании спектакля аплодировал так, что покраснели ладони.

«Сильное впечатление (в смысле красоты и т. п.) произвела она на меня… – доверял он свои чувства бумаге, – играла вполне недурно, главное, – очень естественно. Ночью, вспомнив, что я завтра уезжаю я чуть не заплакал… Я ещё никогда так разумно и благородно не любил. Всё моё чувство состоит из поэзии…»

Внезапно разгоревшееся чувство действительно окрылили Ивана, и из-под его пера полились строки, полные любви:

Нынче ночью поезд шумный

Унесёт меня опять…

Сядь же ближе. Дай мне ручку

На прощанье поласкать…

Сердце слишком утомилось,

И сегодня я скажу, –

Я признаюсь, что с тревогой

На тебя давно гляжу…

Ты давно мне милой стала…

Но колеблюсь я, – боюсь,

Что опять с одной тоскою

От счастливых грёз очнусь…

Любовь вспыхнула, как молния, – по-юношески страстная, возвышенная и восторженная. Разве мог знать молодой сотрудник «Орловского вестника», что его чувство принесёт ему впоследствии столько горьких сердечных мук и жестоких разочарований?

В августе 1890 года Бунин приехал из Орла в Елец и вместе с Варварой и её братом отправился в имение Бибиковых, за десять вёрст от города.

«Мы провели там трое суток, – писал Бунин. – И вот 12-го ночью мы все сидели на балконе. Ночь была тёмная, тёплая. Мы встали и пошли гулять с Пащенко по тёмной акациевой алее. Заговорили. Между прочим, держа её под руку, я тихонько поцеловал её руку.

– Да вы уж серьёзно не влюблены ли? – спросила она.

– Да что об этом толковать, – сказал я, – впрочем, если на откровенность, то есть, кажется, да. – Помолчали.

– А знаете, – говорит, – я тоже, кажется… могу полюбить вас.

У меня сердце дрогнуло.

– Почему думаете?

– Потому что иногда… я вас ужасно люблю… и не так, как друга; только я сама ещё не знаю. Словно весы колебаются. Например, я начинаю ревновать вас… А вы – серьёзно это порешили, продумали?

 Я не помню, что ответил. У меня сердце замерло. А она вдруг порывисто обняла меня и… уже обычное… я даже не сразу опомнился! Господи! что это за ночь была!..»

Обуреваемый доселе неведомыми чувствами Иван горел как в лихорадке, но Варя на следующий день остудила его пыл, заявив, что она ещё недостаточно уверена в своих чувствах

– А как же та ночь? – оторопел Иван.

Варвара в ответ лишь усмехнулась:

– А ты, Ванечка, забудь про неё, забудь, как будто ничего и не было…

Взбешённый Иван не находил себе места. Вернувшись в Орёл, он закрылся в гостиничном номере и горько зарыдал… В нервном порыве настрочил Варваре письмо и вскоре получил ответ.

«Да пойми же ты, – вразумляла его Варвара, – что весы не остановились, ведь я же тебе сказала. Я не хочу, я пока, видимо, не люблю тебя так, как тебе бы хотелось, но, может быть, со временем я и полюблю тебя. Я не говорю, что это невозможно, но у меня нет желания солгать тебе. Для этого я тебя слишком уважаю. Поверь и не сумасшествуй. Этим сделаешь только хуже. Со временем, может быть, и я сумею оценить тебя вполне. Надейся. Пока же я тебя очень люблю, но не так, как тебе нужно и как бы я хотела».

 Варвара оказалась девушкой рассудительной и связывать себя прочным узами с молодым сотрудником «Орловского вестника», не имеющим средств для содержания семьи, вовсе не спешила…

Весна 1891 года ворвалась в жизнь Бунина сладким ветром любви, радостью обладания очаровательной девушкой, мечтами о счастливом будущем.

«Драгоценная моя, деточка моя, голубёночек! – писал он Варваре Пащенко 9 апреля 1891 года. – Вся душа переполнена безграничною нежностью к тебе, весь живу тобою, Варенька! как томишься в такие минуты! Можно разве написать? Нет, я хочу сейчас стать перед тобою на колени, чтобы ты сама видела всё, – чтобы даже в глазах светилась вся моя нежность и преданность тебе… Неужели тебе покажутся эти слова скучным повторением? Ради Христа, люби меня, я хочу, чтобы в тебе даже от моей заочной ласки проснулось сердце. Господи! ну да я не могу сказать всего. Право, кажется, что много хорошего есть у меня в сердце, и всё твоё, – всё оживляется только от тебя…»

Рутинная работа в газете не пугала Ивана: в его душе словно забил родник свежих чувств – и на бумагу вот-вот готовы были пролиться пускай пока ещё неумелые, но искренние строки стихотворений:

Засыпай, засыпай, дорогая,

Убаюкана лаской моей!..

Засыпает и чаща лесная,

Затихает в саду соловей…

Я пойму твои горькие слёзы,

Я пойму и сомненья твои

И хочу, чтобы светлые грёзы

Унесли тебя в царство любви…

«Всё – и весёлое и грустное – отдаётся у меня музыкой каких-то неопределённых хороших стихов, чувствую какую-то творческую силу создать что-то настоящею… – признавался двадцатилетний Бунин в письме к Варваре Пащенко. – Нет, ей-богу, буду, должно быть, человеком. Только кажется мне, что для этого надо не “место”, а сохранять, как весталка, чистоту и силу души. А ты называешь это мальчишеством. Голубчик, ты забываешь, что я ведь готовил себя с малолетства для другой, более идеалистической жизни».

Любовь словно открыла Бунину глаза на окружающий мир, и в своих вечерних прогулках по городу он словно напитывался новыми чувствами и ощущениями.

Много лет спустя писатель, томясь в эмиграции, переносился мыслью в годы юности, и в его горестных воспоминаниях снова и снова возникала Варвара Пащенко и не давала покоя:

Под окном бродила и скучала,

Подходила, горестно молчала…

А ведь я и сам был рад

Положить перо покорно,

Выскочить в окно проворно,

Увести тебя в весенний сад.

Там однажды я тебе признался, –

Плача и смеясь пообещался:

«Если встретимся в саду в раю,

На какой-нибудь дорожке,

Поклонюсь тебе я в ножки

За любовь мою».

Строгие родители Пащенко о близких отношениях молодых людей ничего не знали, но однажды всё открылось. Случилось так, что Иван вместе со своей возлюбленной и её матерью ехали на поезде.  У Бунина ни с того ни с сего разболелись зубы, и он прилёг на скамью. «Я лёг, и Варя стала укрывать меня пледом и целовать меня, ласкать, – рассказывал Бунин брату Юлию. В это время подошла её мать!»

– Что у вас тут происходит, молодые люди? – властно спросила она.

Бунин лежал ни жив ни мёртв, а Варя, отводя глаза, пролепетала:

– Мама, мы с Иваном уже близки…

– Ах, вот как! – возмутилась бывшая актриса, но ругать дочь при людях не решилась.

«Разумеется, на другой день вышел скандал…» – признавался Бунин.

Романтические отношения развеялись, как туман поутру, но и к семейной жизни Бунин едва ли был готов. Бунин и рад бы пойти с Варварой под венец, но её родители были против, да он и сам не знал, как может сложиться его семейная жизнь. Надеяться на родителей Иван не мог: они и так еле-еле сводили концы с концами.

Сомнения мучили Ивана. Юноша не сразу осознал, что, хотя он и был дворянином, они с Варей принадлежали к разным слоям общества. Отец девушки был весьма успешным врачом, имел солидное состояние и, разумеется, желал видеть дочь женой обеспеченного человека. У Бунина же за душой почти ни гроша не было, а его душа вовсе не интересовала строгого родителя Варвары, да и, похоже, сама девушка становиться законной женой влюблённого в неё молодого человека не спешила.

Иван злился, мучился, ревновал и продолжал изливать свои чувства в стихах:

С каждым днём со мной ты холоднее;

Может быть, расстанемся с тоской:

Избери же друга веселее

И моложе сердцем и душой.

Он твои надежды не обманет;

Беззаветно, весело любя,

Он любовь тоской смущать не станет,

Думой он не утомит тебя…

Варвара по своему отношению к жизни была намного серьёзнее, «взрослее» Ивана. Своим презрением к мещанским условностям жизни она походила на женщин-шестидесятниц, эмансипированных, решительных, бравирующих своей независимостью. Она пошла наперекор воле родителей, проявила свой характер и решилась жить с Иваном невенчанной.

Бунин хотел узаконить свои отношения с Варварой, но она отказалась идти под венец и пообещала, что «будет с ним по-прежнему жить нелегально как жена». Что из этого вышло – Иван едва ли мог предвидеть…

19 апреля 1891 года Бунин писал своей возлюбленной: «Я не могу без тебя! Нет, я тебя свято, чисто люблю! Перед престолом Царя Небесного могу повторить это!»

Бунин сознавал, что он пришёлся не ко двору, что его взаимоотношения с Варей держатся только на взаимной юношеской страсти, но тем сильнее и мучительней проявляла себя его любовь.

«Я понимаю, я не смею, да и не за что упрекнуть тебя, Варенька… – обращался он к Варваре в июне 1891 года. – Я говорю, вижу, что ты мучаешься, собственно говоря, между рассудком и сердцем. Рассудок – за семью, сердце – за меня… Как же быть? Как я могу помочь? Неужели ты рассудком не любишь меня, не представляешь ничего хорошего в нашем будущем?»

В конце 1891 года в Орле в качестве приложения к газете «Орловский вестник» вышел первый поэтический сборник Ивана Бунина «Стихотворения. 1887–1891 гг.».

Позже Бунин самокритично признавал, что в сборнике оказалось много стихотворений «чисто юношеских, не в меру интимных», и не включал их в свои зрелые книги.

Однако знаменательным, программным для начинающего поэта представляется одно из стихотворений сборника, в котором как бы пунктиром намечены все дальнейшие перипетии судьбы Бунина, все характерные черты его поэтического творчества: выбор жизненного пути, любовь, разлука, странствия, духовное одиночество…

Не пугай меня грозою, –

Не боюсь я вешних бурь! –

Вновь заблещет бирюзою

Просветлевшая лазурь.

Знаю я, что вслед за нею,

В блеске новой красоты,

Ароматней и пышнее

Распускаются цветы.

Но страшит меня ненастье:

Я боюсь, что жизнь пройдёт

Без любви, без дум, без счастья

В суете дневных забот…

Было в сборнике и стихотворение с посвящением «В.В.П.», то есть Варваре Владимировне Пащенко, своей мучительной и горькой любви:

Нет, друг мой, не верьте сомненьям своим;

Пускай они вас не тревожат:

Бесцельной забавою, делом пустым

Искусство нигде быть не может…

…………………………………

Лишь надо быть с чуткою, доброй душой,

Чтоб были вокруг вас счастливы;

А путь не один; не идите с толпой,

Отдайтеся юным порывам.

Несхожесть характеров, разные представления о жизни, несоответствие вкусов, запросов, идеалов – всё это выяснилось не сразу, но тем острее и болезненнее переносил Бунин все неурядицы в своих отношениях с любимой девушкой. И кто может знать, каких мук это ему стоило!

Как только Иван не называл Варвару в своих письмах! «Деточка моя», «драгоценная моя», «сладкая деточка», «зверочек мой», «голубёночек»… Ничего не помогало!

«…С Варей мы расходимся окончательно, – сообщал Иван старшему брату 19 мая 1892 года. – Моё настроение таково, что у меня лицо, как у мертвеца, полежавшего с полмесяца…

Я наконец даже уступал, предлагал, что я согласен жить в Орле… и будем жить так, как до сих пор жили – то есть она будет ходить ко мне. Но и она и на это не согласна! Она говорит, что, исполняя желание отца, она не может сделать это… а если и согласится, то этакая жизнь будет ей тяжела. Этакое хождение друг к другу в гости нам уже давало себя знать – это, действительно, тяжело, не удовлетворяет… Так вот она говорит, что ей будет и теперь также тяжело… Она проплакала вчера целый день… Чего она боится? Что изменится, если мы поселимся под одной крышей? Ведь детей у нас не будет!»

Бунин хотел было уехать в Москву, где нашёл работу в статистическом управлении с жалованьем один рубль в день, но потом решил остаться в Орле.

Письма Ивана к брату Юлию становились всё тревожней. 3 августа 1892 года Иван откровенно изливал своё тяжелое душевное состояние, мучившее его в разлуке с Варварой: «В Орле при таких обстоятельствах, т. е. не видясь с ней, я жить не могу?! К тому же я один, убью себя, убью! Надо хоть к тебе в Управленье?.. Помоги, помоги и помоги, милый, ножки твои целую!»

Юлий Алексеевич не на шутку забеспокоился состоянием несчастного влюблённого и не раз приезжал в Орёл, чтобы как-то уладить отношения Ивана с Варей. Но что мог поделать старший брат, если сами влюблённые не могли разобраться в своих чувствах!

Дошло до того, что Варвара тоже стала доверять свою душевную смуту Юлию Алексеевичу и искать у него совета: «…Только на вас я надеюсь в смысле его (то есть Ивана. – А.П.) образумления…»

«За последнее время особенно часты и резки стали ссоры с Ваней; сначала я и сама придерживалась пословицы: “милые бранятся”, и каждая наша ссора кончалась хорошим миром, – жаловалась Варя Пащенко в письме к Юлию Бунину от 8 июля 1892 года, – теперь же эти ссоры участились и мы, буквально, миримся для того, чтобы вновь поссориться… Иван мне поклялся, что он будет верить мне, перестанет изыскивать предлоги для ссор… Я всему этому ещё раз поверила, но, конечно, напрасно: на другой же день мы поссорились, и поссорились серьёзно. Так длилось больше месяца; теперь я уже не верю ни его обещаниям, ни клятвам…

Пишу я вам, голубчик, потому что сама этого не скажу Ивану: он меня пугает самоубийством, поэтому я бы очень хотела, чтобы вы сами сказали ему это: вы не допустите его ни до какого сумасбродства…»

Юлий Алексеевич понял, что младшего брата надо спешно брать под свою опеку, пока не произошло непоправимого, вызвал брата к себе в Полтаву и стал искать работу для него и для Вари.

Перебравшись в конце августа 1892 года в Полтаву, Иван с помощью брата поступил на работу в губернскую управу. Влюблённые соединились в Полтаве, но семью так и не создали.

Казалось бы, всё складывалось неплохо, но мучительная любовь к Варваре и её нежелание соединиться с ним брачными узами не давали Ивану покоя. В душу закрадывалось сомнение во взаимности чувств Варвары, и Иван исторгал из самой глубины сердца мучительные строки:

Не пойму, кого с тоской люблю я,

Кто мне дорог… И не всё ль равно?

Счастья жду я, мучась и тоскуя,

Но не верю в счастье уж давно!

Разрыв стал неизбежным, и 4 ноября 1894 года, возвратившись вечером домой, Бунин обнаружил Варину записку: «Уезжаю, Ваня, не поминай меня лихом». В груди Ивана что-то дёрнулось и словно оборвалось. Свет в глазах померк. В ушах послышался отдалённый звон. Не чувствую под собой ног, он тяжело опустился на кровать и замер каменным истуканом. Как же так? Что произошло? И как понимать Варины ночные ласки? Что её не устраивало? Бедность? Но всё со временем наладится… Ах, нет, теперь уже не наладится. Расколотую чашку не склеить, разбитую любовь не вернуть.

Похоже, Варвара к этому времени уже охладела к своему влюблённому – охладела душой и телом. А вот состояние Ивана вызывало опасения родных. По просьбе Юлия Алексеевича из Огнёвки приехал средний брат, Евгений, чтобы увезти Ивана к себе, и вместе со старшим братом все трое отправились в родные орловские места. В Ельце Иван упросил братьев позволить ему объясниться с Варварой. Зашёл к Пащенко – и получил от ворот поворот… 

В строках, относящихся к 1894 году, Иван изливал свои чувства следующим образом:

Если б только можно было

Одного себя любить,

Если б прошлое забыть, –

Всё, что ты уже забыла.

Не смущал бы, не страшил

Вечный сумрак вечной ночи:

Утомившиеся очи

Я бы с радостью закрыл!

В 1895 году Бунин бросил службу в Полтаве и подался в орловские края, к другому брату, Евгению Алексеевичу, который владел землёй в сельце Огнёвка. Потянулись мучительные дни. Иван не знал, куда себя деть, чем заняться. Казалось, что сама жизнь капля за каплей сочится из его измученной души.

Нежданное известие ошеломило. В апреле, приехав в Елец, несчастный Иван узнал, что его неверная возлюбленная Варвара Пащенко вышла замуж за его знакомого – сына состоятельного елецкого помещика Арсения Николаевича Бибикова, впоследствии ставшего актёром. Вот это был удар так удар! Иван зашатался и чуть не потерял сознание… По словам его сестры Марии, с Иваном «сделалось дурно, его водой брызгали».

По собственному признанию Бунина, он «насилу выбрался на улицу, потому что совсем зашумело в ушах и голова похолодела, и почти бегом бегал часа три по Ельцу, около дома Бибикова…»

Бунин так и не узнал, что отец Варвары всё-таки дал согласие на брак дочери с ним, но коварная возлюбленная этот факт от Ивана скрыла. Как впоследствии признавался Иван Алексеевич, «ему и в голову не приходило, что у неё могли быть (и есть) тайные… чувства и мысли».

 «Есть, брат, женские души, которые вечно томятся какой-то печальной жаждой любви и которые от этого от самого никогда и никого не любят. Есть такие – и как судить их за всю бессердечность, лживость, мечты о сцене…» – позднее напишет Бунин, вложив свои достаточно нелицеприятные размышления о женщинах в уста разуверившегося в любви капитана и выделив особенно важные слова  курсивом.

Видимо, измена Варвары заставила юного Ивана разувериться в женщинах вообще, потому-то в его творчестве физическая близость,  плотское наслаждение нередко берёт верх над любовью одухотворённой…

Внезапным прозрением отмечено стихотворение Бунина, относящееся к 1898 году:

Беру твою руку и долго смотрю на неё,

Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:

Вот в этой руке – всё твоё бытиё,

Я всю тебя чувствую – душу и тело.

Что надо ещё? Возможно ль блаженнее быть?

Но Ангел мятежный, весь буря и пламя,

Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,

Уж мчится над нами!

Как-то раз одна из парижских дам-меценаток поделилась с писателем своим мнением о героине его романа «Жизнь Арсеньева»:

– Знаете, Иван Алексеевич, а мне кажется, вы зря свою Лику угробили. Ведь в действительности ваша Пащенкео, бросив вас, вышла выгодно замуж, устроилась и родила дочь…

Бунин вспыхнул, но ничего не ответил, а когда дама удалилась, возмущённо проворчал:

– Вот ещё! Учить меня вздумала…

Очевидно, Ивану Алексеевичу, стало не по себе от того, что дама ловко «раскусила» его как писателя, а он, гордец, никак не хотел этого признавать…

Лишь много позже, на склоне лет, к Бунину пришло понимание того, что всякая любовь – великое счастье, даже если она не разделена.

Не подлежит сомнению, что своё знаменитое стихотворение «Одиночество», относящееся к 1903 году, Бунин писал с думой о неверной возлюбленной – Варваре Пащенко:

И ветер, и дождик, и мгла

   Над холодной пустыней вода.

Здесь жизнь до весны умерла,

   До весны опустели сады.

Я на даче один. Мне темно

За мольбертом и дует в окно.

Вчера ты была у меня,

   Но тебе уж тоскливо со мной.

Под вечер ненастного дня

   Ты мне стала казаться женой…

Что ж, прощай! Как-нибудь до весны

Проживу и один – без жены…

…………………………..

Мне крикнуть хотелось вослед:

   «Воротись, я сроднился с тобой!»

Но для женщины прошлого нет:

   Разлюбила – и стал ей чужой.   

Что ж! Камин затоплю, буду пить…

Хорошо бы собаку купить.

Образом Варвары Пащенко, а возможно, и реальной встречей с бывшей «невенчанной женой» навеяно и стихотворение, относящееся к 1905 году:

Мы встретились случайно, на углу.

Я быстро шёл – и вдруг как свет зарницы

Вечернюю прорезал полумглу

Сквозь чёрные лучистые ресницы.

……………………………..

И ласково кивнула мне она,

Слегка лицо от ветра наклонила

И скрылась за углом… Была весна…

Она меня простила – и забыла.

Похоже, Варвары Пащенко, став женою Бибикова, обрела семейное счастье. Скончалась Варвара Владимировна 1 мая 1918 года в Москве, где в то время жил Бунин вместе со своей гражданской женой Верой Николаевной Муромцевой. Узнав о смерти своей первой возлюбленной, писатель пойти на её похороны отказался. Вера Николаева же, которая была наслышана о бурном юношеском романе своего мужа, решила поклониться праху той, любовь к которой едва не свела Бунина с ума.

«Вечером я поехала на квартиру Бибиковых, – вспоминала Вера Николаевна, – они жили далеко, где-то у Красных Ворот. Панихиды не было. Покойница лежал исхудавшая, маленькая, помолодевшая, – я сразу же представила её в пору их романа».

По-юношески страстная, беззаветная и вместе с тем трагическая любовь Ивана Бунина к Варваре Пащенко нашла яркое отражение в пятой книге романа «Жизнь Арсеньева», первоначально имевшей название «Лика».

Автор: Александр Николаевич Потапов, член Союза писателей России, член БОР

Статья опубликована в вестнике Бунинского общества России. БУНИН И РОССИЯ. Юбилейный выпуск к 150-летию И.А. Бунина. Составитель Д.М. Минаев. Редактор Г.И. Пикулева. М.: ОО «БУНИНСКОЕ ОБЩЕСТВО РОССИИ». 2020. – 328 с.