Игумен ВАРЛААМ (БОРИН). Сказки о точках

Точка, точка…

или Геометрия жизни

Жили-были две точки. Одна точка была всегда на одном и том же месте и потому так точкой и выглядела. Другая же обычно находилась в движении, куда-то бежала, спешила и потому её никогда нельзя было принять за точку. Она всегда выглядела какой-нибудь линией. Поскольку у всех есть какие-то привязанности, излюбленные места, то все рано или поздно на эти родные места склонны возвращаться. Вторая, стремительная, точка тоже неизменно возвращалась на то место, с которого начинала движение. Поэтому линия её жизни была похожа на окружность – иногда, правда, изломанную.

Неподвижная точка была маленькой и незаметной. Однако даже незаметная сама по себе точка не может пройти по жизни незамеченной никем. Иногда с ней встречались другие малоподвижные точки, которые за какой-то надобностью отправлялись в путь и останавливались около неё посудачить о том о сём. Иногда мимо неё пролетали какие-нибудь шустрые точки и интересовались её жизнью. Хотя, сказать по правде, они не столько интересовались её делами, сколько спешили поделиться своими. Им было очень удобно: когда бы они ни пробегали мимо, точка всегда была на своём месте, и с ней запросто можно было поболтать.

– Всё сидишь! – говорила ей впопыхах стремительная точка, которая любила «нарезать круги» и оттого выглядела окружностью. – Ну, сиди! Так всю жизнь можно просидеть и жизни не увидеть. То ли дело я…

И стремительная точка принималась расписывать: какую окружность она прочертила, какие точки она встречала при этом, какие линии, какие фигуры!

Жизнь точки-окружности била через край, и тех, кто с ней общался, не могло это не задеть. Неподвижной точке тоже хотелось повидать иные края, познакомиться с другими точками или даже линиями. Ну, а если повезёт, то, может быть, удостоиться внимания какой-нибудь фигуры. И неподвижная точка решила обязательно начать активную жизнь.

Постепенно она теряла свою неподвижность и, когда совсем не могла усидеть на месте, начинала путь. Пройдя немного и претерпев столкновения с другими куда-то спешащими точками, она быстро уставала, вспоминала о своём родном, насиженном месте и начинала тосковать по тихой размеренной жизни. У неё возникало острое желание вернуться, и она, резко прервав путь, возвращалась восвояси. Точка долго отдыхала от своего путешествия, приходила в себя и потихоньку принималась за свои обычные заботы.

Зато теперь, когда к ней приходили другие точки, она уже не молчала, застенчиво слушая их рассказы, а сама делилась собственными впечатлениями. Она с небрежным видом могла рассказать, как тоже «тряхнула стариной», побывала там-то и там-то, видела тех-то и чуть не поговорила с тем-то. Некоторые точки-слушательницы с пониманием кивали, подтверждая значительность точкиных переживаний. Другие же посмеивались, обсуждая её за глаза:

– Ну и подвижница! Прошла полметра, а мнение о себе – будто избороздила полмира.

Точка-окружность летала по плоскости, не уставая. Не успев вернуться на своё место и перевести дух, она сразу же начинала готовиться к новому движению. Её манили дальние уголки, привлекали новые точки, с которыми доводилось встречаться во время долгих странствий, вдохновляли фигуры и линии, которые можно было изобразить своим движением.

Сначала она обходила всех знакомых, рассказывая о том, какая она подвижная, как интересно живёт. Убеждая всех, что надо жить так же, она при этом думала про себя: вам, конечно, не прочертить такой окружности, какую смогла изобразить я… но, – далее говорила она вслух:

– Сиднем-то сидеть, какой прок? Надо же двигаться!..

И, более не утруждая себя поучениями, летела дальше.

Она старалась набрать скорость побольше, чтобы ничто не могло помешать её движению. Разогнавшись, она часто сшибала разные мелкие точки, попадавшиеся на пути, ловко обходила препятствия, лавировала между крупными фигурами и пыталась заинтересовать их собой.

– Вчера я проделала такую немыслимую окружность! – взахлёб рассказывала она, восхищаясь собой и впечатлением, которое производила.

– Какая стремительная точка! – говорили все. – Она рождена для движения.

Однако, чем больше было восторженных отзывов о её способностях, тем меньше она могла воспринимать себя простой точкой. Ведь она же настоящая окружность! И тем больше её задевали упоминания, что она точка. Другие точки, почувствовав это, стали называть её сначала точкой-окружностью, а потом и просто окружностью. Это радовало её и укрепляло в стремлении к движению.

Неподвижная точка тоже восхищалась искусным мастерством точки-окружности. Ей аскучивала её однообразная жизнь. Неудачные опыты движений забывались, и она корила себя за лень, видя в ней причину своей неподвижности и скуки. Она хотела брать пример с точки-окружности или хотя бы с других активных точек, живущих подвижной интересной жизнью. Неподвижная точка начинала мечтать: она представляла себя подвижной, стремительной, выписывающей разные линии и фигуры. Эти мечты вполне заменяли ей реальную жизнь, но… почему-то потом, по окончании своих фантазий, неподвижная точка испытывала унылые вибрации. Ведь эта жизнь была выдуманной. А ей, как и всякой точке, хотелось жизни настоящей.

Тогда она, бывало, приступала к желанному движению, но, как всегда, быстро убеждалась в своей непригодности к нему. Нет, настоящая, подвижная жизнь никак не давалась ей. И что же ей было делать?

Она принималась уговаривать себя, что ей лучше сидеть на одном месте и не пытаться представлять собой какую-либо фигуру. Убеждала, что надо учиться жить полноценной жизнью на своём месте – и жизнью такой, к которой пригодна. Но для этого, – догадывалась она, – надо приобрести настоящую неподвижность, избавиться от всех лишних, неприятных колебаний, которые омрачали её жизнь.

После принятия такого решения неподвижная точка успокаивалась и больше никому не завидовала. Она как бы становилась самою собой, простой неподвижной точкой. И получалось так, что жизнь не проходила мимо неё. Наоборот, к ней заглядывало всё больше точек; они делились с ней своими заботами и переживаниями, и чем больше неподвижная точка вникала в жизнь других, тем полнее и интереснее становилась её собственная жизнь.

В один момент неподвижная точка с удивлением обнаружила, что количество впечатлений и вообще всяких знаний о плоскости и её обитателях, которые она получает, находясь в непрерывном движении, в точности равно тому, которое она же имеет, пребывая в неподвижности. Но этого мало. Только в покое (а покой не есть просто неподвижность) точка получает такую жизнь с избытком, какую она не может получить, постоянно передвигаясь. Заметила неподвижная точка и такой факт, что, чем больше было в ней стремления к подвижности, тем труднее становилось ей взаимодействовать с другими точками. Даже если она сидела на своём месте, но в ней не было настоящего покоя, то она не только с трудом слушала другую точку, прилетевшую к ней, но и вообще едва переносила нежданную гостью. Её донимала только одна мысль: когда же ты, наконец, уйдёшь!

Точка-окружность всё увеличивала свою скорость, стараясь охватить часть плоскости как можно больше и как можно быстрее. Ей хотелось быть во всех местах плоскости одновременно. Если она долго не была в каком-то месте и не виделась с некоторыми точками, то они, эти несчастные, совсем забывали её, всеохватывающую окружность. Они забывали её стремительность, её величие. И точка-окружность не уставала напоминать о себе. Она так быстро перемещалась, что создавалось впечатление, будто она действительно присутствует во всех местах плоскости одновременно. И когда точка-окружность уверовала в это впечатление и приняла его за реальный факт, то решила, что она никакая не окружность. Она самый настоящий круг!

Несмотря на то, что неподвижная точка не предпринимала никаких внешних движений, ей не было скучно. Помимо общения с другими точками ей стало нравиться общаться с… самою собой. Она открыла в себе целый мир, в котором могла «путешествовать» безмерно долго и совсем не утомляясь. Когда у неё не было никаких гостей и не нужно было вести разговоры, она углублялась в этот мир. Это самоуглубление выводило её в иные плоскости, о которых она раньше даже не подозревала. Только не рассеиваясь умом, могла точка проникать в вещи непостижимые и недостижимые никакими движениями. Так она могла видеть всю плоскость сразу, не летая по ней, как заведенная, а как бы вознесясь над плоскостью. Она сама всё также находилась на своём месте, пребывала в неподвижности, но мысленный её взор, через углубление в себя, поднимался над плоскостью, выходил в пространство, и тогда вся плоскостная жизнь была у неё как на ладони. Она видела всех сразу: и мелкие незаметные точки, и жирные настойчивые линии, и крупные значительные фигуры. Видела она и точку-окружность, которая своим движением заштриховывала плоскость, ограниченную окружностью, чтобы поддерживать впечатление круга.

– Сидишь, сидельница! – обращалась точка-круг к неподвижной точке во время очередного пробега. – Нет бы полетала, пошевелилась хоть немного.

Раньше, когда неподвижная точка сама жаждала движения и завидовала стремительной точке, она смутилась бы от такого напора и не смогла бы ничего ответить. Но сейчас, живя другой жизнью, и совсем не думая, что она никому не может быть интересна, возразила:

– А зачем?

– Ну как же!.. – удивилась такому вопросу точка-круг и стала рассказывать, где она побывала, что видела и, главным образом, что о ней говорят.

– Я всегда в движении! – подвела она черту под своим рассказом. – Я великая подвижница!

– Да, – согласилась неподвижная точка, – ты всегда в движении и в этом смысле подвижница. Но ты, кроме плоскости, в которой перемещаешься, ничего другого не видишь.

– Я вижу всё! – не поняла даже о чём речь точка-круг. И вновь пересказала то, что она знала о жизни плоскости и её обитателях.

– Но это же всё только одна плоскость! А есть и другие… Вот, например, ты всё летаешь да летаешь, а скажи: что такое точка?

– Точка – это… ну это точка. Главное двигаться побыстрее, чтобы не выглядеть точкой. Чем быстрее ты летишь, тем лучше выглядишь линией. Чем замысловатее летишь, тем больше ты похожа на фигуру.

– Так-то оно так. Но оттого, что выглядишь линией или даже фигурой, ты же не перестаёшь быть обыкновенной точкой.

– Я не обыкновенная точка! Я точка-окружность, – она всё же не решилась утверждать: круг.

– Ты окружность по поведению, поскольку летаешь по окружности. Но по существу ты так точкой и остаёшься.

Стремительной точке нечего было на это возразить, и она даже приуныла.

– Точка – это совсем другое. Представь, что есть точно такая же плоскость, как наша. Если две такие плоскости пересекаются, то получается линия. Если же две пересекающиеся плоскости, то есть линию, пересечь третьей плоскостью, то получится точка.

– И всего-то?

– Ну… думаю, это уже немало. Ведь если точка – это место пересечения трёх плоскостей, значит, она – эта самая точка – может принадлежать сразу трём плоскостям. И не просто принадлежать, а – жить на каждой из них. И то, что мы находимся всего лишь на одной, не означает отсутствие двух других. Летая по одной плоскости, мы не можем ни двигаться по другой, ни даже видеть её. Если же упокоиться, прийти в себя, отрешиться от суеты плоскостной жизни, то сразу начинаешь видеть и другие плоскости.

– Да, интересно… А по ним тоже можно полетать?

– Хм… Можно! Только для этого надо быть достаточно упокоенной.

– Ну ты прямо какая-то противница движения. Тебе можно возглавить застойное движение «Против всякого движения».

– Я противница бессмысленного движения.

– Бессмысленного!.. А в чем состоит движение осмысленное?

– В том, чтобы знать, ради чего ты двигаешься.

– Ну и чего же ради нужно двигаться?

– Все точки, живущие на одной плоскости, связаны между собой. Передвигаясь по плоскости, они имеют возможность встретиться. Но поскольку точка – это результат пересечения трёх плоскостей, то каждая точка может перемещаться в любой из этих плоскостей. Значит, каждая точка связана со всеми другими, находящимися в этих трёх плоскостях.

– Почему же мы не встречаемся с точками тех плоскостей?

– Потому что чересчур привязаны к своей плоскости… Но это ещё не всё. Эти плоскости сами по себе пересекаются и с другими плоскостями, образуя другие линии и другие точки. И через другие точки каждая связана со всеми точками всего мира.

– Возможно, мы и связаны. Да ведь только не чувствуем этого, – осторожно проговорила стремительная точка.

– Не мудрено! И этому есть причина, но об этом потом… Так вот. Если представить или хотя бы допустить, что каким-то образом в каком-то пространстве пересекаются все (!) плоскости, то придём… к Основной Точке. Основная Точка – это Первопричина всех плоскостей, линий и точек, Первооснова всего нашего пространства. Каждая, даже самая маленькая и незначительная точка может двигаться к Основной по своей плоскости. Вот, приближение к Основной Точке – по этой своей, другим невидимой, плоскости – и составляет смысл движения.

– Да-а! – изумилась стремительная точка. – Это здόрово! Хотя до конца, конечно, непонятно.

– И чтобы приблизиться к Основной Точке, не только не обязательно двигаться, а даже наоборот, надо обрести покой. Чтобы почувствовать, куда двигаться и как.

– Ну, неподвижница, ты даёшь! Так и клонишь в свою сторону…

– Так устроено наше пространство, и такие свойства присущи точкам. Только покой на нашей плоскости даёт возможность движения по другой.

– Да-а, – задумчиво протянула стремительная точка. – Это надо «переварить».

Она так устала от напряжённого слушания, столь непривычного для неё, что не знала, как закончить разговор и улизнуть.

Точка-круг привычно полетела по плоскости, приходя от движения в некий восторг. В полёте она освобождалась от того напряжения, которое возникло у неё во время разговора с неподвижной точкой. Изобразив замысловатую, с вензелями, окружность, точка принялась «заштриховывать» получившуюся фигуру. Потом она изобразила другую окружность, большего диаметра, и вновь быстро-быстро полетела по плоскости.

Стремительная точка летала с упоением и даже азартом, вычерчивая всё новые и новые фигуры. Полёты давали ей ощущение жизни и своей значимости. Однако время от времени, когда она останавливалась перемолвиться словом с какой-нибудь из точек, вместо однообразных рассказов о своём движении и изображённых фигурах, стала вдруг говорить о других плоскостях и возможности жизни на них. Говорила она и про Основную Точку, хотя толком не могла объяснить, ни что она собой представляет, ни где она находится, ни почему к ней нужно стремиться. Тем более заводили её в тупик возражения некоторых недоверчивых точек:

– А ты видела её?

И более всего удручали стремительную точку хотя и говорившиеся «за спиной», но доходившие до неё, высказывания:

– Совсем закружилась наша стремительница, так что у неё мозга за мозгу зашла.

Обуреваемая сомнениями, передававшимися ей от точек-скептичек, точка-круг летела к неподвижной точке, чтобы и её вывести на чистую воду.

 – Ты говоришь, существует множество плоскостей, на которых обитают точки. Тогда как же все плоскости могут сойтись в одной точке, если каждая из них получается в результате пересечения только трёх плоскостей? Основной Точки не существует!

Неподвижная точка ничего не выдумывала, поэтому спокойно отвечала так, как ей открылось:

– Плоскости имеют свойства изгибаться, перекручиваться, замыкаться сами на себя. Поэтому все плоскости, несмотря на то, что образуют обычные точки, пересекаются все без исключения ещё в одной – Основной. Но суть не в этом. Основная Точка – это не просто результат пересечения всех плоскостей. Она – Первопричина всего пространства! Поэтому Она существует независимо оттого, есть ли другие точки и другие плоскости. Она, Основная Точка, создала наше пространство, все точки и плоскости, а не они образуют Её.

– Допустим. Но если все точки образуются тремя плоскостями, то как же образуется Основная Точка? – продолжала настаивать точка-круг.

– Во-первых, Она вечна и никак не образуется. Во-вторых, Она тоже результат пересечения Трёх Плоскостей. Это так называемые Основные Плоскости, которые никак не пересекаются с нашими, простыми.

– Как же ты про них узнала?

– Они открываются и простым точкам, если те готовы к этому.

– И чем же эта готовность определяется? – спросила стремительная точка и, ожидая услышать известный ответ, выпалила: – Неподвижностью что ли?

Неподвижная точка стала опять говорить, что неподвижность – не цель, а только средство к познанию Основной Точки и Её жизни в трёх Основных Плоскостях, но точка-круг «махнула рукой» и улетела.

– Нет, ты скажи, – в следующий заход начинала стремительная точка «с порога», – почему всё же мы не видим точки других плоскостей?

– Когда наше пространство было только сотворено, – терпеливо объясняла неподвижная точка, – оно представляло собой множество плоскостей, которые пересекались в одной Точке – Основной, сотворившей пространство. Все точки находились в покое и пребывали в постоянной связи как между собой, так и – с Основной. Плоскости никого не разделяли и не отделяли, все они находились в единстве. Пространство имело такое свойство: между плоскостями не было никакого расстояния – при этом, подчеркиваю, было множество плоскостей, а не одна. Точкам не надо было ничего, кроме созерцания великого покоя Первопричины пространства. Но как-то одна точка, которая была довольно близка к Основной, посмотрела вокруг, отвернувшись от Неё, и подумала, что для всех других точек пространства она сама может стать основной. И чтобы эти точки поклонились ей, она подговорила некоторых, чтобы те отвернулись от Основной Точки и стали как бы самостоятельными.

– Почему же Основная Точка не нарушила своего покоя, не пресекла подрывную деятельность изменницы?

– Каждая точка подобна Основной Точке и потому обладает свободой. Основная Точка, даровавшая эту свободу своим творениям, не хочет нарушать своих законов и делать что-либо насильно… Вот, после того, как некоторые точки отвернулись от Неё, вслед за первой, пространство распалось на отдельные плоскости. Точки потеряли единство и распределились по этим плоскостям. Так что и связь с другими точками иных плоскостей теперь затруднена, и Основную Точку так ясно не видно.

– Да-а, надо же, сколько вреда может принести одна самозванка!.. Но неужели никто не пожалел, что отвернулся от Основной Точки?

– Конечно, кто-то, осознавший трагедию произошедшего, и пожалел. Но пространство уже распалось, и чтобы вернуться в первоначальное состояние, надо преодолеть разобщённость.

– Как же это сделать?

– Продвижением к Основной Точке!

– Вот и я говорю, что надо двигаться – и чем больше, тем лучше!..

– Больше – не значит, лучше! Если двигаться ради того, чтобы выглядеть линией или какой-нибудь фигурой, то это совсем пустое дело. Это ложное движение. А чтобы совершать истинное движение, сначала надо обрести покой в нашей плоскости.

– Зачем?

– Чтобы обрести Особую Линию, ведущую к Основной Точке.

– Что это за Линия такая? Ты раньше мне о Ней ничего не говорила.

– Всему свой срок. В истории нашего пространства было такое событие, когда одна из Основных Плоскостей пересеклась с Тончайшей и Чистейшей Линией, в результате чего получилась Особая Точка. Она принадлежала и обычной плоскости и Основной. Некоторые простые точки увидели, что эта Точка не такая, как они, и поверили Ей. Но некоторые, тоже увидев Её необычность, но не поверив, что Она – от Основной Точки, ополчились на Неё. Тогда Особая Точка улетела с обычной плоскости на Основную и прочертила своим движением Особую Линию. Вот, эта Особая Линия и есть путь к Основной Точке.

– Значит, для обнаружения этой Особой Линии нужен покой? – обречённо вздохнула стремительная точка.

– Да. Хотя, следует заметить, покой – штука сложная и порой обманчивая. Например, если даже точка находится в покое, но думает при этом, что вот, мол, она достигла покоя, а все точки и фигуры «крутятся» вокруг неё, то это еще хуже, чем мельтешение и суета. Такая точка подобна той точке-изменнице, которая в своё время отвернулась от Основной.

– Вот-вот я и говорю, что уж лучше двигаться…

– Да, – ничего не оставалось неподвижной точке, как только согласиться. – Но нужно двигаться только к Основной Точке. Ибо только в нём, в движении по Особой Линии по направлению к Основной Точке, воссоединение распада и полнота жизни.

Как-то прилетела стремительная точка к собеседнице-неподвижнице. Пересказав все впечатления своей нелёгкой стремительной жизни, она также стремительно, без всякой паузы, перешла к вопросам. Она задавала один вопрос, другой, но неподвижная точка не отвечала ничего. Стремительная точка думала, что та в затруднении и переходила к следующему вопросу. Но сколько бы она ни вопрошала, неподвижная точка не проронила ни слова.

 Точка-круг в недоумении улетела вычерчивать свои фигуры. «Хоть бы сказала, – с обидой думала она, – что, мол, не знаю»… Но, через несколько кругов и окружностей, проделанных виртуозно и упоительно, стремительная точка забывала о всех обидах и вновь устремлялась выяснять свои вопросы.

Однако неподвижная точка, которая всегда так охотно рассказывала об иных плоскостях, об Основной Точке и путях, ведущих к Ней, была неузнаваема. В ней не осталось ни приветливости, ни словоохотливости. Она постоянно пребывала в какой-то задумчивости и на все интересующие стремительную точку вопросы отвечала уклончиво или даже невпопад.

Прежде, после неудачных попыток изобразить какое-нибудь движение, неподвижная точка долго вибрировала из-за того, что она не может быть как все другие нормальные точки. И когда эти другие точки прилетали к ней, она исцелялась от чувства своей ненормальности. Она всегда напряжённо ждала появления других точек и искренно радовалась им. Теперь же от постоянных гостей и разговоров она очень уставала. Ей даже открылась новая закономерность: чем больше было у неё всяческих посторонних знаний или впечатлений, тем труднее было ей стремиться к Основной Точке. И даже разговоры об иных плоскостях и Первопричине пространства зачастую превращались просто в пустые, бесплодные вибрации, которые приводили не к жизни с избытком, а к её недостаточности.

Неподвижная точка поняла, что говорить об Основной Точке и двигаться к Ней – это не только не одно и то же, а совсем разные, несовместимые занятия. Она вспоминала о начале своего пути к Основной Точке: о своей неспособности к движению по плоскости, терзаниях из-за этого, успокоении и упокоении. Ей стало ясно, что та неподвижность, которая была у неё от природы, оказалась совсем не достаточной, чтобы двигаться дальше к Основной Точке. И чтобы продолжить это движение, ей надо вновь обрести покой, достичь большей неподвижности. Для этого ей нужно отказаться и от разговоров – даже об Основной Точке.

Стремительная точка, перестав получать что-либо от неподвижной точки, сама перестала прилетать к ней. Она также выписывала своим движением различные замысловатые фигуры, активно общалась с другими точками, рассказывая им о своих полётах и своей значительности. Её значительность увеличивалась и знаниями об Основной Точке. «И хоть неподвижная точка, – думала она, – противница движения, но если бы я не имела такой подвижности, как бы попала к неподвижной точке и узнала об Основной?! Нет, не всё так просто. В движении есть большой смысл»!..

Когда же ей, несмотря на стремительность и разнообразие впечатлений, наскучивала плоскостная жизнь, она начинала страстно желать полноты жизни. «Вот бы так разогнаться, – думала она, – так раскрутиться, чтобы оторваться от этой однообразной плоскости и достичь Основной Точки».

Точка, точка, запятая…

или Филология жизни

Жили-были две точки. Одна была всегда с запятой – их так и звали точка-с-запятой, а другая точка жила сама по себе. Делом их жизни было стоять в различных предложениях, и они, как могли, исполняли своё предназначение.

Вот начиналась фраза, одно слово следовало за другим, предложение наполнялось словами и смыслом, после чего требовался знак препинания. Когда просили точку-с-запятой, то они первым делом возражали:

– Зачем? – говорили они. – Тут достаточно точки. Вот к ней и обращайтесь. А у нас и так забот хватает.

Когда же обращались к точке, которая жила сама по себе, она неизменно соглашалась и завершала предложение. Правда, бывало, она вдруг замешкивалась, тогда находились помощники, которые подсказывали, куда и когда ей встать. И всё проходило гладко. Так выглядела жизнь точки со стороны.

Для самой же точки всё происходило совсем иначе.

В начале было одно слово, потом другое и третье, точка бежала по предложению в ожидании момента, когда ей предстоит сыграть свою роль. Она всегда волновалась, как бы ей не пропустить своего момента, старалась следить за смыслом, но, как правило, не успевала; слова появлялись быстрее, чем она могла их осознать. Конец предложения наступал неожиданно, и точке приходилось, не подготовившись, вступать в действие. Она вдруг становилась необходимой, её подталкивали: мол, давай!.. шикали: чего спишь!.. и все взоры обращались на неё. Точка становилась в конец предложения и стояла ни жива, ни мертва. Она беспокоилась, что её поднимут на смех, уличат в неготовности быть завершительницей предложения. Но текст бежал дальше, слова теснились одно к другому, и никому уже не было дела ни до точки, ни до её переживаний.

Точка, немного придя в себя, начинала думать о предложении, в конце которого она стояла. Порою смысл доходил до неё быстро, потому что она уже не волновалась и не трепетала от ожидания. Иногда же смысл оставался для неё за семью печатями. И пока она мучительно напрягалась, чтобы хоть что-то понять, её уже окликали и звали встать в другом месте, завершить другое предложение.

 Точка-с-запятой имели счастливое свойство слёту понимать значение фразы и удачно вписаться в неё. Предложения, в которые они попадали, были исключительно сложными, и оттого роль точки-с-запятой была значительной и завидной. Их все уважали и обращались к ним только на вы. Так жили они душа в душу и были, что называется, не разлей вода. Точке-с-запятой жилось так хорошо друг с дружкой, что им не надо было никого и ничего. Однако если предложение было особенно значительным, тогда они сами буквально выскакивали из своего убежища и втискивались при первом удобном случае. Кто-то думал, что в этом месте можно было бы и точку поставить, но уж не прогонять же точку-с-запятой; решали: пусть остаются.

Точка же, прежде чем понять значение фразы, всегда сначала задумывалась о слове. Ей хотелось прочувствовать всю его глубину, значение и даже оттенки смысла. Поскольку на это требовалось много времени, то она, как правило, не успевала «схватить» значение всего предложения. Поэтому жизнь у неё протекала в волнении, напряжении и порой была просто настоящим мучением. Она переживала из-за своей нерасторопности и тугодумия, но ничего не могла с собой поделать.

Порою точке казалось, что жизнь её так тяжела из-за того, что у неё нет никакой поддержки. Вот жила бы она хоть с какой-нибудь запятой, ей было бы гораздо легче. Можно было бы с ней обсуждать значение тех или иных слов, смысл предложений. Она, эта запятая, была бы ей поддержкой и опорой.

И решила точка найти себе спутника жизни. Она начинала знакомиться с запятыми, чтобы подружиться с кем-нибудь из них и стать точкой-с-запятой. А главное, жить также беззаботно и счастливо. Однако все запятые, с которыми ей доводилось познакомиться, были какими-то тщедушными и неуверенными в себе, поэтому им самим нужна была поддержка и опора. Точка боялась, что у неё не хватит сил на то, чтобы «тянуть» такого спутника по жизни.

В это время на неё обратил внимание вопросительный знак. Он был крупный, сильный, представительный, по всем параметрам завидный кавалер. Мимо такого не пройдёшь. Но вся сложность была в том, что у него уже имелась своя точка и, кажется, она была не очень-то счастлива. Вопросительный знак нависал над ней, повелевал и непрестанно диктовал, куда ей встать, не давая самостоятельно ступить ни шагу. Сам же вопросительный знак был далеко не прочь познакомиться с нашей точкой поближе.

– Ну что ты будешь одна век коротать? – говорил он ей. – Любой тебя заденет, любой обидит. Со мной ты будешь как за каменной стеной. Присоединяйся ко мне!

– Но у тебя уже есть своя точка, – возражала точка-одиночка.

– Ничего, у меня всем места хватит. Ты будешь стоять вслед за моей точкой и тоже будешь моей. Тебе не надо будет самой думать: куда и когда встать. Тебе будет очень просто жить: куда я, туда и ты.

Вопросительный знак хотел быть таким многозначительным, что считал необходимым, чтобы после его точки стояли ещё, по меньшей мере, две: ?..

 Но точку не устраивала такая коллективная жизнь, и она отказалась. Её отказ был связан ещё и с тем, что ей, на самом деле, очень приглянулся восклицательный знак. Он был строен, прямолинеен, ни перед кем не гнулся и был всегда правдив. Да просто – красив! Он необыкновенно нравился точке. Она была бы рада, если б восклицательный знак пригласил её к себе хоть третьей точкой. Но восклицательный знак был очень правильным и ему не надо было никакой ложной значительности. Точка даже боялась приблизиться к нему, не то, что предложить познакомиться. Тем более что во внимании нуждалась она, а не он, и ей было неловко навязывать свою дружбу.

 Точка-с-запятой иногда приглашали одинокую точку к себе в гости. Они разговаривали обо всём: о других точках, о запятых, о вопросительном знаке и знаке восклицательном. Как только речь заходила о последнем, точка сразу прекращала разговор, как-то конфузилась и старалась поскорее уйти или перевести разговор на другую тему.

Порой она заводила разговор о значении слов. Ей было интересно знать мнение точки-с-запятой о тех или иных словах.

– Да что над этим голову ломать, – в один голос говорили точка-с-запятой, – это же не принесёт тебе никакой пользы. Ты, главное, научись схватывать смысл фразы. Да и то не стоит слишком углубляться. Чувствуешь в общем и целом о чём речь и этого уже достаточно. А то ты думаешь-думаешь, вкалываешь-вкалываешь, а проку от этого никакого. Все тебя тыркают, понукают, а уважения настоящего нет. Надо уметь подать себя.

Точка-с-запятой так сдружились за долгое время совместной жизни, что и думали уже одинаково, и говорили одновременно. Одинокая гостья хотя и поддакивала наставлениям хозяев, но оставалась при своём мнении. И не по причине упрямства, а в силу интересов. Ведь свои интересы в один момент не отбросишь, если даже порой и хочется это сделать.

Бывало, точка долго не участвовала ни в каких предложениях. Про неё как-то забывали, а она и не навязывалась. Она могла в это время подумать о значении слов, о красоте фраз, о смысле всего текста. Но это почему-то редко удавалось. Несмотря на незанятость, точка находилась в ожидании: вот она сейчас понадобится, вот её позовут. И эта внутренняя несвобода никак не давала ей спокойно, с рассуждением углубиться в текст.

После долгих терзаний точка решила, что лучше быть занятой, даже не до конца понимая смысл предложения, чем томиться в ожидании: позовут тебя или нет. Да если просто позовут – это полдела. А вот когда просто выталкивают или кричат, добавляя всяческие эпитеты, то тут уж не до спокойствия.

День точки-с-запятой начинался с взаимных приветствий:

– Доброе утро, – говорили они одновременно и сразу же отвечали: – доброе утро!

Обычно к ним сразу кто-то заходил, например, тире или кавычки. Гости делились новостями, рассказывали, что интересного было во вчерашнем тексте, что говорят про нынешний.

– Вы сегодня будете где-нибудь участвовать? – спрашивали гости точку-с-запятой.

– Что вы! – отвечали хозяева. – Мне нужно запятой помогать, – говорила точка. – Мне надо за точкой ухаживать, – говорила в это же время запятая. – У нас дел – непочатый край! – завершали они одновременно.

– Да, – степенно вторили им кавычки, – мы тоже стараемся не торопиться лезть в текст.

Но не успевали они покинуть жилище точки-с-запятой, как те моментально срывались с места и летели, сломя голову, куда-то в предложение.

– Как же так! – изумлялись опешившие кавычки, вслед обгонявших их точки-с-запятой, – вы же только что говорили…

– А что дома-то сидеть, решили мы. Лучше поучаствовать где-нибудь.

И точка-с-запятой, нисколько не задумываясь о том, что о них будут говорить кавычки, мчались дальше.

Тогда кавычки шли в гости к точке и жаловались ей на точку-с-запятой. Точка утешала их, говорила, что у точки-с-запятой просто такой характер, и что у них не было злого умысла. Кавычки переставали обижаться, рассказывали – теперь уже точке – про вчерашний контекст, его неожиданности, высказывали свои соображения про контекст нынешний. Кавычки ведь редко пригождаются, поэтому у них всегда есть время посудачить.

– Нам кажется, – между делом говорили они точке, – ты скоро понадобишься. А сегодня ожидаются очень серьезные предложения, – заканчивали они многозначительно.

Точка теряла сразу весь покой, прекращала размышлять о смысле слов и фраз, не могла углубиться ни в какой контекст. Она думала только о том, что скоро её должны позвать. Пыталась представить: где, в каком месте она понадобится, кто позовёт, чтό она ответит и с каким предложением встретится. Это были, конечно, пустые представления, потому что на деле всё происходило всегда иначе. А если она когда-то и угадывала, это тоже ничего не меняло. Самое печальное было то, что, предаваясь этим представлениям, она закрывала себе возможность заниматься любимым занятием – размышлять над смыслами. Все мысли терялись, желание размышлять куда-то пропадало, и она из существа мыслящего превращалась в существо ждущее.

Время при этом тянулось катастрофически медленно. «Хоть бы поскорее позвали, – думала точка, – и дело сделать, и от ожидания освободиться». Ожидание так изматывало точку, что у неё уже не было сил не только на размышления, но даже и на то, чтобы встать в конце какого-либо предложения.

Точка хотела избавиться от этих мук ожидания, пыталась их как-то заглушить. Она говорила себе, что, может быть, и не позовут (бывали и такие случаи – предупреждали, но не звали) или позовут не скоро, так что можно было бы пока поразмышлять… Но все эти самоуговоры не приносили точке полного освобождения. Она хоть и пыталась продолжать размышления, но никакой смысл ей уже не открывался. Слова и предложения словно ускользали от её внимания.

Однажды точке сказали, что её зовет восклицательный знак. Бедная точка не знала, куда деваться. Она «бледнела и краснела», то бездумно суетилась, то впадала в прострацию. Что скажет ей восклицательный знак? Как она будет разговаривать с ним? О чём?.. Но восклицательный знак оказался, на удивление, простым и добрым, а вовсе не недоступным и строгим, как с виду. Он вежливо объяснил точке, в каком предложении они должны встать вместе и почему. Точка была обезоружена его простотой и открытостью. Все её переживания и опасения моментально рассеялись. Участие вместе с восклицательным знаком в очень важном и многозначительном предложении было для точки большой радостью!..

Точке-с-запятой жилось так хорошо, что многим казалось, будто им никого, кроме друг друга, и ничего не надо. Они лихо вписывались в самые сложные предложения, и это приносило им всеобщее уважение и довольство собой. Однако бывали моменты, когда всё их взаимопонимание куда-то исчезало. Проснувшись, точка говорила запятой:

– Привет! – на что та отвечала: – Ну, здравствуй.

Что бы ни говорила одна, вторая обязательно перечила, и они не могли говорить не только одновременно, а даже и по очереди. В такие дни их никуда не звали, и сами они тоже не могли никуда вписаться. Недовольство друг дружкой так нарастало, что они готовы были расстаться и разбрестись по разным предложениям. К счастью, каждая из них дорожила жилищем, в котором они жили, и потому первым никто никогда не уходил. Поэтому их союз оставался неизменным, и вскоре взаимопонимание восстанавливалось.

Когда точка, которая жила сама по себе, оказывалась у точки-с-запятой в минуты их размолвок, то начинала очень переживать за них. «Вот и у точки-с-запятой нет ни спокойствия, ни поддержки друг от друга, – думала она. – Всё какая-то борьба и никакого согласия». Зато после этого она была довольна своим одиночеством. «Вот так подружишься с кем-нибудь, – переживала она дальше, – откроешь свою душу, а в ответ… Да, взаимопонимание – сложное дело. Уж лучше быть одной»!..

Точка просыпалась утром и начинала вспоминать, в каком контексте она находится, какой контекст был вчера, какой ожидается сегодня. Если ей никуда не надо было спешить – а куда ей самой было спешить, пока она не понадобится где-то, – она размышляла о том, какие слова ей встретятся сегодня. И не только слова – слова-то, в основном, она знала, а вот предложения? Ведь из одних и тех же слов могут получиться очень разные предложения! И вот эти разные предложения и были жизнью самой точки.

Но как страдала порой точка от пустых предложений! Причем так бывало, что они шли одно за другим, как наваждение. Точка думала: вот поучаствует она в одном таком предложении, закончит другое (как отказать! кто закончит такое пустое, никчемное предложение!) и тогда станет свободной. Тогда займётся она своим любимым делом: углубится в текст, будет раскрывать для себя смысл слов и предложений. Да! Ведь чтобы понять предложения, надо знать значение слов. Чтобы понимать текст, надо понять смысл предложений. Но есть и обратный процесс. Когда понимаешь смысл всего предыдущего текста, то слова и предложения открывают свои новые значения.

Случалось так, что за целый день точку никуда не звали. Если она не втягивалась в процесс ожидания, а, предчувствуя невостребованность, настраивалась на любимые занятия, то день пролетал мигом. Точка собиралась поразмышлять о каких-нибудь словах или вспомнить вчерашний контекст, чтобы глубже вникнуть в него, но ничего толком не получалось. К вечеру, когда оказывалось, что и день прошёл, и нет никаких результатов, на точку находило болезненное ощущение быстротечности времени. Миг – и день прошёл. Еще миг – и пройдёт… вся жизнь.

Если точку не приглашали ни в какое предложение несколько дней подряд, на неё постепенно нападала глухая тоска. Первые день-два она радовалась своей свободе, строила планы, как ей воспользоваться появившимся временем, чем заняться. Но потом, когда день пролетал за днём, а у неё так и не получалось заняться чем-нибудь всерьёз, когда время уходило буквально сквозь пальцы, бесполезно и безвозвратно, точка переставала находить себе место. Все переживания всего текста наваливались на неё. Она переживала, что рядом нет никакой, даже самой неприкаянной запятой, что она не родилась каким-нибудь красивым знаком, что не родилась… словом. Да, вот была бы она словом! Тогда не страдала бы от одиночества и бесполезности. Все тянулись бы к ней, уважали, приглашали бы в разные предложения. Ей становилось так горько, что она могла излить свою печаль первому встречному. Даже вопросительному знаку.

Тот, конечно, говорил, что нужно присоединяться к нему, тогда и одиночества не будет, и точечная участь не будет казаться такой печальной. Точка всегда жалела, что в очередной раз не сдержалась и заговорила о своих переживаниях с вопросительным знаком, что нужно опять отбиваться от его уговоров. Но в следующий раз, когда на неё находило то же настроение, и если на её пути попадался вопросительный знак, вновь заговаривала с ним об этом.

Однажды точку навестили точка-с-запятой. Они были недавно примирившимися после очередной, вообще говоря, не частой, размолвки и находились в состоянии особого благодушия. Точка невольно поделилась с ними своими невесёлыми думами. Точка-с-запятой, против обыкновения, не стали читать нотаций, а пожалели точку и, как смогли, утешили:

– Напрасно ты переживаешь. Каждое дело, даже такое, как твоё, необходимо для текста. Ведь без точки и самого текста не будет, а только набор слов. Поэтому точка – это всё равно, что заключительное слово. Это как бы образ слова… Можно сказать, что ты слово, истончившееся до точки. Ты мала и незаметна, но делаешь своё, никем не заменимое дело.

Точке были приятны и неожиданны слова точки-с-запятой. Оказывается, они и понимают всё достаточно глубоко, и утешить способны.

– А другие знаки – тоже образы каких-нибудь слов? – спросила точка.

– Да! Вот смотри, например, есть такой диалог. Один говорит: Сегодня радостный день! Другой спрашивает: Почему?.. А можно записать его короче:

– Сегодня радостный день!

– ?

– Да-да, – изумилась точка. – Вопросительный знак – это образ вопросительного слова…

Интересно, при этом подумала она, образом какого слова является знак восклицательный?..

Иногда точка вспоминала о том, что сегодня у неё должен быть ответственный момент. Ей хотелось подойти к нему подготовленной, сосредоточенной, понимая и смысл предыдущих предложений, и весь текст в целом. Что такое этот предстоящий для неё момент? Это какой-то миг, какой-то мимолетный рубеж, после которого… после которого что-то изменится. Слова выстроятся таким образом, что предложения приобретут смысл и законченность. Значит, и весь текст получит новое качество. И если раньше она была простой безучастной точкой, то теперь она должна войти в состав предложения, стать полноправной строительницей текста. Она своим участием должна придать ему форму, смысл. Уразумевая этот смысл, она и сама должна стать разумнее, обогащённее…

Но вот наступал этот ответственный момент, точка вступала в действие и!.. И как будто ничего не изменялось. Одно слово опять следовало за другим, потом появлялось следующее слово – текст бежал дальше. Эх, а она так ждала этого момента, волновалась!..

Это случалось всякий раз, когда точка знала о предстоящем участии в каком-то важном предложении. Она даже заранее знала, что все её ожидания не оправдаются, но не могла изменить своего отношения к ожиданию. При этом точка заметила: в ожидании момента – время тянулось долго, будто растягиваясь, а после наступления момента – бесследно исчезало, будто улетучивалось. «Значит, – пришла точка к выводу, – время может течь по-разному: то быстро, то медленно?! Интересно, может ли время остановиться»?..

После того, как восклицательный знак пригласил точку для совместного участия в предложении, у неё пропало волнение при встречах с ним. Она даже осмелилась зайти к нему и поговорить. Они разговорились о смысле слов, предложений, о смысле и происхождении всего текста.

– В начале было Слово, – произнес восклицательный знак, – и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

Словно молния прошла через всё сознание точки, когда она услышала эти слова. Из-за своего тугодумства и нерасторопности она не могла сразу понять, что они, на самом деле, означают, но их значительность и глубина не нуждались в доказательстве.

Восклицательный знак говорил так просто, без напыщенной многозначительности, что сразу чувствовалась истинность всего сказанного.

– Всё чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть, – продолжал он. – Каждое слово и даже каждая точка есть образ Единого Слова, сотворившего мир. И каждому слову надо открыть в себе этот образ, чтобы правильно понять весь текст, войти в него, быть на своём месте. Ведь образ этого Единого Слова в нас не зависит от того, какую роль мы исполняем в тексте.

– Значит, я не просто образ «заключительного слова», я – образ Самого Слова-Творца! – изумилась точка.

Ей будто открылся целый мир, доселе неведомый, но каким-то образом предчувствуемый. Не напрасно она билась над смыслом слов и предложений, не впустую мучилась от переживаний из-за непонятности текста и своего в нём участия. Теперь для неё многое прояснилось, многое становилось на свои места.

Как не хватало ей этих знаний раньше! Как они теперь наполняли и изменяли её жизнь!.. Оказывается, с восклицательным знаком было хорошо не потому, что он такой стройный и красивый, а оттого, что знает Единое Слово и устремлен к Нему! И совсем не важно, образом какого слова является, главное, он открыл в себе образ Единого Слова.

 Точка делилась своими открытиями со всеми знакомыми, в первую очередь с точкой-с-запятой.

– Известное дело, – сказали те, как будто речь шла о каких-то обыденных вещах, – Единое Слово – Творец всего текста. Но ведь участвовать в тексте, быть в том или ином предложении, нам самим.

– Предложения – это не главное, – горячо возражала точка, – главное, открыть в себе образ Слова-Творца.

Не находя должного отклика, точка шла дальше и опять с восторгом говорила о Едином Слове. Время в этих разговорах проходило незаметно, но вскоре она почувствовала, что разговоры даже о Едином Слове не наполняют её жизнь. Время опять улетучивается бесследно. И жизнь тоже! Почему? Что же это за Слово такое, Которое было в начале?

– Некогда, – рассказывал восклицательный знак, к которому теперь приходила точка, – был такой момент, когда Слово – Творец текста – стало простым словом и Само вошло в текст. Оно участвовало в предложениях и очень часто меняло их: и состав, и смысл. Это Слово могло изменить весь текст, поскольку обладало всемогущей творческой силой. И многие, недовольные текстом, именно этого и ждали от Него. Ведь текст, к сожалению, в целом лишен гармонии. Это потому, что слова забыли образ, который они в себе носят, и даже не стремятся увидеть этот образ в себе. Уж не говоря о том, что есть слова-антиподы, намеренно утверждающие в себе безόбразность. Они разрушают весь текст, пытаются увести его совсем в другую сторону… Так вот Единое Слово, бывшее в тексте обычным словом, не вычеркнуло даже ни одного слова-антипода, а пыталось их исправить. Оно не проявило Своего могущества, а, наоборот, показало совершенное смирение и прошло умаление вплоть до исчезновения из текста по воле слов-ненавистников. Но Единое Слово не исчезло совсем: вскоре Оно вновь возникло в тексте для того, чтобы ни одно слово больше не было обречено на исчезновение. А затем Слово преобразило Своё начертание и пребывает в вечности, оставаясь при этом и в нашем тексте. Всякое слово и даже самая незначительная точка, поверившая Единому Слову, будет в дальнейшем также пребывать в вечности, где неизменная радость от созерцания Божественной славы Творца!

– Я верю Слову! – с горячей искренностью воскликнула точка.

– Это хорошо, – спокойно сказал восклицательный знак. – К сожалению, этого мало. Много было таких, кто поверил Единому Слову, но потом отступил от Него, отвернулся. Чтобы этого не произошло, надо идти тем путём, которым шло Само Слово, пребывая в нашем тексте. Оно показало образ того, как и нам всем надо идти. Это путь умаления, полного отказа от своего я.

Точка принимала решение бороться со своим эгоизмом, жить для других. Но на следующее же утро просыпалась совсем в другом настроении. «Почему опять я? – возникало у нее вдруг возмущение при очередном обращении к ней. – Почему не позвать другую точку? Или точку-с-запятой»? Но когда она вспоминала точку-с-запятой, то сразу понимала, почему обратились к ней. Ведь точка-с-запятой просто-напросто откажут. Чтобы их уговорить, надо и силы потратить, и время, да ещё неизвестно, будет ли успех. А она, точка, живущая сама по себе, ничем не связана, покладиста, отзывчива (по крайней мере, старается быть такой). Вот к ней и обращаются. Значит, так и надо жить: быть ничем не связанной, покладистой и отзывчивой.

Точка стала часто думать о том, что если её позовут куда-нибудь в предложение, то она сразу же, не задумываясь, пойдет исполнять просьбу. Этими представлениями, считала точка, она как бы настраивалась на правильные поступки. Но каково же было её удивление, когда она обнаружила, что всё происходит наоборот. Чем больше она думала о добрых делах для других, тем больше эти другие вызывали у неё раздражение, а их просьбы – сопротивление. Ведь раньше, когда она не думала о том, хорошо ли поступает, отзывчива ли и добра, у неё всё получалось само собою. Точка вспоминала, как хорошо ей жилось: просто, естественно. Да, конечно, были у неё переживания и по поводу одиночества, и от того, что она простая точка, а не какое-нибудь замечательное слово. Но дела, которые она делала, исполняя многочисленные просьбы, наполняли её жизнь. Можно сказать, даже делали её радостной. А сейчас?!

Да, старые беды забываются, настоящими кажутся только нынешние. С ними приходила точка к восклицательному знаку. Тот выслушивал, объяснял, иногда что-то подсказывал.

– Единое Слово находится вне времени, – говорил восклицательный знак, – Оно пребывает в вечности. Весь же наш текст – это сплошное течение времени. И мы тоже не можем не «течь» вместе с ним. Течение это не только в переходе от момента к моменту. Вспоминая прошлое, мы «утекаем» туда, в прошлое. Думая о будущем, забегаем вперёд. Однако и прошлое, и будущее не являются настоящей жизнью, потому что ею является только настоящий момент. Будущее «обманывает» нас потому, что мы не живем полноценно в данный момент.

– Значит, чтобы жить полноценно, надо не вспоминать прошлое и не думать о будущем? – спросила точка.

– Полнота жизни определяется взаимодействием с Единым Словом. Если мы слышим Слово, знаем Его волю и исполняем её, то ничего другого и не хочется. Тогда и приходит ощущение полноты. А не думать о прошлом или будущем нужно для того, чтобы всё своё сознание направить к Единому Слову.

Точка обращалась к Единому Слову, хотела услышать Его, но у неё ничего не получалось. То знакомые мешали: точка-с-запятой, например, то воспоминания о прошлых предложениях, то мечтания о том, как она услышит Единое Слово. У точки началась изнурительная борьба с этими помехами. Она даже не могла предположить, насколько изощрённо они будут себя вести. Причём если пропадали одни помехи, то сразу же появлялись новые.

Доходило до того, что точка начинала ощущать себя как бы выпавшей из контекста. Всё казалось ей помехой, и у неё возникало возмущение: «Зачем всё это? Где я? Что я»? Тут же она возражала себе: «Что «это»? Весь текст»?.. Но почему ей нужно думать об этом! Не она сотворила его, не ей и решать: зачем и для чего.

Она вспоминала наставления восклицательного знака:

– Чтобы не отступить от Единого Слова, недостаточно только знать о Нём. Надо знать Само Единое Слово, быть с Ним в общении.

Точка начинала думать о Едином Слове, о том, как же через Него всё начало быть. Как же Оно пребывает в вечности. Пыталась представить отсутствие времени. Эти размышления и представления не приносили плодов, и лишний раз доказывали, что это неправильный путь.

 Точка начинала обращаться к Самому Единому Слову, собеседовать с Ним, иногда о чём-то вопрошать. Если её вопросы не носили характер претензий, не содержали упрёка или недовольства, то она, простая одинокая точка, вдруг получала ответ. Он каким-то образом возникал в ней, будто сам собой, но точка чувствовала, что это идёт от Самого Слова. В такие минуты пропадало и одиночество, не было желаний быть каким-нибудь красивым знаком или ярким словом. Не было никаких желаний, кроме как оставаться в общении с Единым Словом. Но, несмотря на это, ощущение взаимодействия с Единым Словом быстро исчезало.

Точка полюбила быть одной. Нет, она не отказывалась быть в нужное время в нужном месте – в конце какого-либо предложения. Но она не чувствовала себя связанной никем: ни словом, ни предложением, ни мнением точки-с-запятой. Поэтому она уже не трепетала от волнения – как бы не пропустить свой момент. Каждый момент был уже для неё своим. Она жила этим моментом, не заглядывая в будущее, не вздыхая о прошлом. И смысл предложений, и глубина слов открывалась ей не тогда, когда она усиленно размышляла над ними, а когда обращалась к Единому Слову из глубины. «Когда не было времени, – поняла точка, – то есть когда ещё не было самого текста, весь смысл заключался в Едином Слове. Словом всё начало быть: начался текст, время потекло неугомонной рекой. Но смысл-то остался в Едином Слове»!..

Много предложений завершила в своей жизни точка, ко многому привыкла. Её не расстраивали понукания, не выводили из себя никакие резкие оклики слов-антиподов, требовавших завершить предложение. Казалось, она уже ко всему была готова, причём в любое время. Точка преодолела желание заниматься только размышлениями и углублением в смысл текста. Были моменты, когда он открывался сам собой и гораздо более глубоко, нежели раньше от её усилий.

И время для точки стало течь совсем иначе. Она не волновалась в ожидании момента (даже очень важного), который должен был наступить, не унывала, когда никаких серьёзных предложений не предполагалось, и ей нечего было завершать. Порой точка знала, что должен наступить тот или иной момент, когда появится то или иное предложение, но старалась не представлять его, чтобы не волноваться. И когда этот момент наступал, появлялось ожидаемое предложение, в чувствах точки ничего не менялось. Точка вспоминала тот прошедший момент, когда она думала об этом будущем, и оказывалось, что эти моменты как бы равны. Получалось, что-то вроде застывшего момента. Нет, время не останавливалось, оно продолжало свой непрестанный бег. Однако сознание точки после наступления момента и появления предложения ни в чём не изменялось по сравнению с тем, когда она об этом моменте и предложении только ещё думала.

Когда точка углублялась в общение с Единым Словом, отрываясь от повседневных забот, превозмогая все помехи, она как бы выпадала из времени. Прошлое для неё не существовало, потому что оно прошло, и она не думала о нём. Будущее ещё не наступило, и она не пыталась его представить. Точка вся, всем своим сознанием была устремлена к Единому Слову. И когда время останавливалось для неё, она прикасалась вечности и познавала Само Единое Слово.

И, наконец, она поняла главное, Кто же есть Слово, которое было в начале.

Приложение

В то время, когда мои точки уже крепко водрузились на бумаге и даже начали жить своей самостоятельной, мною не задумываемой жизнью, мне стали попадаться произведения, в которых каким-либо образом упоминались другие разнообразные точки. Как сравнение, метафора, иногда как действующее лицо. И мне стало ясно, что точка обладает совершенно определённой сущностью. Для каждого она открывается по-разному, в зависимости от интересов и угла зрения.

Для увеличения количества углов зрения я и решил сделать некоторые выписки.

1. Иосиф Бродский

Рождественская звезда

 В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре,

 чем к холоду, к плоской поверхности более чем к горе,

 младенец родился в пещере, чтоб мир спасти:

 мело, как только в пустыне может зимой мести.

 Ему всё казалось огромным: грудь матери, жёлтый пар

 из воловьих ноздрей, волхвы – Балтазар, Гаспар,

 Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.

 Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.

 Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака,

 на лежащего в яслях ребёнка издалека,

 из глубины Вселенной, с другого её конца,

 звезда смотрела в пещеру, И это был взгляд Отца.

 24 декабря 1987 г.

2. Давид Самойлов

Вечность – предположенье –

Есть набиранье сил

Для остановки движенья

В круговращенье светил.

Время – только отсрочка,

Пространство – только порог.

А цель Вселенной – точка.

И эта точка – Бог.

3. Самуил Маршак

Знаки препинания

У последней

Точки

На последней

Строчке

Собралась компания

Знаков препинания.

Прибежал 

Чудак –

Восклицательный знак.

Никогда он не молчит,

Оглушительно кричит:

– Ура! Долой! Караул! Разбой! 

Притащился кривоносый

Вопросительный знак.

Задаёт он всем вопросы: 

– Кто? Кого? Откуда? Как? 

Явились запятые,

Девицы завитые.

Живут они в диктовке

На каждой остановке. 

Прискакало двоеточие,

Прискакало многоточие

И прочие, 

И прочие,

И прочие ... 

Заявили запятые: 

– Мы особы занятые.

Не обходится без нас 

Ни диктовка, ни рассказ. 

– Если нет над вами точки,

Запятая – знак пустой! – 

Отозвалась с той же строчки

Тётя точка с запятой; 

Двоеточие, мигая,

Закричало: – Нет, постой!

Я важней, чем запятая 

Или точка с запятой, 

Потому что я в два раза

Больше точки одноглазой.

В оба глаза я гляжу, 

За порядком я слежу. 

– Нет... – сказало многоточие,

Еле глазками ворочая, –

Если вам угодно знать, 

Я важней, чем прочие. 

Там, где нечего сказать, 

Ставят многоточие... 

Вопросительный знак

Удивился: – То есть как?

Восклицательный знак

Возмутился: – То есть как! 

– Так, – сказала точка,

Точка-одиночка. –

Мной кончается рассказ.

Значит, я важнее вас.

4. Михаил Осипович Меньшиков

Беседы о бессмертии

– Что такое материальная смерть, – говорил философ, – нельзя понять, не выяснив, что такое материальное «я». Если считать своим «я» это крохотное тело, то оно до того ничтожно в сравнении не только с миром, но даже с земным шаром, что его нужно считать точкой, т.е. почти ничем. Математическая точка не имеет измерения, в материальном смысле это нуль, но в идеальном – это нечто, столь же вечное и необходимое, как мир. Математическую точку нельзя выразить иначе, как некоторою, хотя бы крайне малою поверхностью, которую производит острие карандаша или циркуля на бумаге. Подобно этому и человек требует хотя и совсем ничтожного, бесконечно малого, но всё же некоторого количества материи для своего изображения в природе. Не следует, однако, делать школьной ошибки и принимать изображение точки за самую точку. Не следует принимать тело своё за истинную свою сущность. Как математическая точка, человек в духовном существе своём независим от реального своего выражения; он вечен, сколько бы раз не исчезало и не возникало вновь грубое, приблизительное, в корне своём неверное и всегда символическое изображение его в материи. То, что мы считаем человеком, есть лишь изображение человека, а не он сам. Как каждая точка мира есть его центр, так и каждый человек есть центр мира и связан с ним неразрывною, вечною связью, не пространственною, а мистическою. Шар немыслим без центра в такой же мере, в какой и центр без шара, и в некотором основном смысле центр уже определяет шар, как истинное его начало. То же и человек: в своей вечной сущности он не только не чужд миру, а как центр его, составляет его начало, неотделимое, необходимое, навеки связанное с его природой. Из точки моего тела, которая скрывает бесплотную математическую сущность, раскрывается бесконечность сознания, ни пространством, ни временем не ограниченная. Сознание человека неизмеримо шире тела – в него входит понятие о звёздах и туманных пятнах, о беспредельности, вне их лежащей. Сознание шире временной жизни, так как оно мыслит и прошлое, и будущее, и, может быть, только их и мыслит. Таким образом, даже ограниченное сознание наше намекает, что и тело наше не менее бесконечно, чем дух.

3 сентября 1906 г.

На илл.: Художник Сергей Ефошкин