Наталья ДАНИЛОВА. О нашем времени, о событиях - преходящих, истинах - вечных. О книге коротких рассказов Лидии Сычевой «Предчувствие». (2002)
(Москва, Московская писательская организация Союза писателей, 2001)
Наш сегодняшний день, наше настоящее - неудержимо уходят от нас. Сущность истинного творчества - изначально в спасении ликов жизни от власти времени. Искренняя душевность и обостренное художественное зрение - грани писательского таланта Лидии Сычевой - наилучшим образом помогают в этих ликах отразить повышенную «нервность» нашего времени.
В прозе писательницы слышится не поминальный звон о растоптанной русской жизни, который характерен для современной литературы, когда рыдают, надрываются и убиваются по России и человечеству; а сдержанный, тревожный набат-призыв: люди, очнемся, одумаемся: как мы живем?! Мы все дочери, сыновья, дети родной матери-земли, которую мы должны любить и в горести, и в болезни, и в несчастьи. Мы и наша неправедная жизнь виноваты в ее разорении и неустройстве. Где наше чувство гражданского долга, боли за отечество? Почему все вокруг стало чужое, отчужденное от нашей души? Или мы не братья и сестры, родные по крови люди, соотечественники, современники, а собрание случайных людей на общей одной территории, которая дана нам для мародерства?
Герои рассказа «Злоумышленники» крадут медную проволоку, железную дорогу раскручивают на металлолом (до их поселка поезда уже не ходят, чего ж добру пропадать, ржаветь!); довершают пресловутую «перестройку» - пути назад разбирают. Эта деталь глубоко символична: пути назад сами разобрали, а вперёд, «в светлое будущее», дороги так и не соорудили. Вот наша российская реальность. Поневоле вспоминается рассказ Чехова с почти таким же названием; только там прагматичный мужик, которому действующая железная дорога не нужна, гайки от рельс откручивает, чтобы «шилишпера ловить», а здесь сделавшаяся ненужной дорога разворовывается для сдачи в утильсырье. Задумаемся, читатель, над этой трагической параллелью, вскрытой писательницей. Образ нищей, разворованной, униженной России присутствует во многих рассказах. «Руки у нее мелко подрагивают. А вместе с ними подрагивает и черная сумка, похожая на трусящую рядом голодную собаку-дворнягу», - сцена на рынке, когда напористый кавказец глумится над бедной женщиной, подсовывая ей гнилой товар («Глупый случай»). «...Все поразорили... колхозы, фермы, трактора, комбайны растянули по железочке», «Совсем подурели ...», «...хоть бы совесть поимели... наши отцы-деды воевали, голову сложили за Родину» - печально констатируют герои рассказа «Поезд», - «Несчастная Россия... Несчастные мы люди».
Где наша совесть? -главный вопрос и нерв нашей жизни. Куда делись добро, тепло, любовь к ближнему? Откуда - полное равнодушие к чужой боли, страданиям: поминутная готовность опасливо отойти в сторону или просто перешагнуть: мое дело сторона, меня это не касается. Ни разоренная страна, ни бездомные дети, ни голодные старики - ничто нас уже за душу не берет. Полное равнодушие. Каждый сам по себе и сам за себя. Холодно стало жить, господа-товарищи...
«Базар-сарай, караван-сарай» - вокзальный лик современной России в рассказе «Прощание славянки». Характерные вздохи: «Пропала Рассея!». Но звучит еще в нашей душе прощальный гордый марш, «серебряная река славянских слез, юности, несбывшихся надежд, встреч, проводов...» И грустно и деться некуда, приходится жить, хотя порой «уж лучше ничего не знать, не понимать. опуститься до животного состояния, мечтать о куске колбасы <...>, чем слышать эту музыку, помнить ее!»
Неужели мы уже давно превратились в воронью стаю, а все думаем, что мы орлы? «Что хочу, то и делаю!» - восклицаем мы, «свободные» люди, с остервенением и озлоблением, принимая за полет суетливую копошню («На горке»).
Неужели мы, хлебосольные всемирноотзывчивые русские люди, привычные «жить всем м?ром», вырождаемся как самобытная нация, твердая в своих нравственных устоях? Может быть, только в столицах растление души, где «европеизация» и стандартизация столь очевидны: рыба тухнет с головы?
Нет, и милая русской душе, хранительница заповедной традиционной жизни (в наших прекраснодушных мечтах) провинция становиться слепком лужковской столицы, пусть и карикатурным. В рассказе «День города в Киприянах» яркий символ убогой европеизации - сам праздник: с вручением наград длинноногими школьницами, одетыми под фотомоделей, столь нелепыми рядом с приземистыми, дородными доярками; с театрализованными представлениями, в помпезность коих милые русские лошадки внесли полновесные «результаты своей непосредственности»; с открытием первого в истории города фонтана, в виде розы, но более похожего на гигантский кочан капусты, наспех сделанного сооружения из бетона и жести, который работал один день, а потом засох навсегда; и завершает принародное обманное действо - «зрелище невиданной красоты», фейерверк:
- Ото ж гляди, бабка, в небо, гляди, там твоя пенсия летает!.
«Светка-первопроходец» - героиня рассказа «Собачье счастье» - провинциальная девчонка, обладающая особой тягой и восприимчивостью к новому, не ведающая привязанности, корней, любви, легко порхающая по жизни, отчасти напоминает чеховскую попрыгунью. Но современную «передовую» девчонку («Экое болтало... - полпред передовых, инициативных сил за рубежом. Знай наших, знай!»), побывавшую и замужем за брокером и за греком, и на заработках за границей, ничем не прошибешь: нет уже у нее ни души, ни боли, «беспричинной щемящей боли, которая даже самую счастливую жизнь не дает прожить вприпрыжку...». Жить без любви «страшно, невозможно, невыносимо» - без нее и собаки дохнут!
Эх, русские люди! Встряхнемся, оглянемся в вечном беге за материальными благами, малыми и большими. Нас ведь опять обманули, надули сказочкой о ловле своим хвостом рыбки большой и малой. Так нет, мы, олухи, готовы на себе везти и везем и самого великого обманщика - государство, которое про себя хитро приговаривает: «Битый небитого везет». Вторглись в путь-полет «птицы-тройки» России «товарно-денежные отношения», вульгарно понимаемые и вульгарно продавливаемые в жизнь, и следующая наша остановка «Театр зверей имени Дурова», куда нас усиленно загоняют, а мы упираемся как скот перед живодерней. «Ну, что за тупорылый народ у нас, что за страна!.. Ну бараны, ну дикая страна, тупая, чокнутое население!» - восклицают наши управители, которые «... по церквам стоят... и одною рукой свечку держат, а другой на смерть посылают» («Бизнес», «Поезд»). Что мы так обнищали духом, что и сами не прочь пойти на заклание золотому тельцу?
А жизнь, прекрасная и удивительная, истинная, наша единственная и неповторимая, проходит мимо. Хоть на мгновенье, всмотритесь, вслушайтесь в мировую гармонию: «прилетел ветер-разбойник, холодный, растрепанный, сильный с крупными горошинами дождя, такими крепкими и гладкими...»; «серое в разводах небо уже поднялось, редко и высоко скользят по нему птицы...» Небо родины у писательницы - олицетворение нашей жизни, в которой есть и горести, и печали, и разлуки, и встречи, и надежда, и любовь, и наши мечты, грезы о прекрасном, великом, высоком: «Небо у меня большое, широкое. Огромное, не мереное... На востоке темно, хмуро, затянуто серой пеленой. Молнии бьют на севере до самой земли - безмолвные, сверкучие. И дрожит вдалеке фиолетовая стена падающего дождя. А напротив - розовые замки из облаков, паруса, бегущие корабли... Все небесные краски собрались в одночасье - от света до тьмы... Я думаю: а что можно сделать с человеком. который хоть раз в жизни увидел такое небо?!» («Високосное небо»).
Давайте другими глазами посмотрим на наше бренное существование, сбросим с глаз шоры рекламных роликов и унылый серый пейзаж, в котором доминирует «труба, урна, окурок» - и поменяются лики нашей земли и жизни. Художественный талант - дар в малом, неприметном открыть красоту (на сером немытом асфальте увидеть перезрелую вишню, бережно обойденную, не затоптанную), преобразить мир; тленную жизнь возродить к вечной, наше бренное существование переписать как жития святых («Побег», «Предчувствие»). Ведь все для этого в нас есть: осталось добавить немного любви и души, и все заспориться в наших руках, и жизнь приобретет смысл - ибо каждый из нас, пусть порой и не осознает, «духовной жаждою томим» («Хлеб, дрожжи, начинка»).
В будничном, ежедневном увидеть таинство древнего, почти священного обряда (варка борща в рассказе «Високосное небо»): всё многоцветие и красочность окружающего нас мира в жаре наших душевных переживаний переплавляется во влекущий манящий аромат, переполняющий нашу чашу бытия, и мы не оторвемся от нее, пока мы живы. Удачно найденная писательницей метафора - ключ к ее творчеству, возроздающему ускользающее от нас в небытие настоящее: «Я все-все вижу и могу написать: высокие зонтики укропа, полные семян, холодную синеву капустных листьев на огороде, фиолетовую нежность молодых слив у времянки, игру светотени в дрожании листвы на дереве...».
