Екатерина СИРОТА. Город, который пахнет яблоками

Рассказ

Курская область, город Обоянь, улица Дзержинского, дом 73… Это адрес моего детства и моего лета. Воронеж в начале июня солнцем раскаленный, асфальт кружевом тополиного пуха укрыт… Каждый год в начале лета прощалась с ним по дороге в Курск. Горшечное, Тим – так начиналась моя дорога в Обоянь – маленький город, который пахнет яблоками. Так говорила мама, когда отвозила меня на все лето к своим родителям. От Курска около часа езды в южном направлении в сторону Белгорода.

– Когда въезжаешь сюда, то пахнет яблоками, правда? – мама каждый раз спрашивала…

– Я не знаю… Мама, но ведь сейчас июнь, а яблоки только в августе?

– Нет-нет! Пахнет… уже весной, я помню еще в школе, когда бежали домой через овраг после уроков… сладковатый такой запах.

Я не понимала тогда… Только в конце августа, когда выбегала рано утром за ворота, чтобы проверить почтовый ящик, вдыхала осени первые шаги несмелые и запах яблок. Яблони по всей улице росли, мы часто с соседскими детьми их собирали, а в каждом дворе росли свои. Днем взрослые варили варенье из яблок и слив – так для меня всегда пахло концом лета.

Дом бабушки и деда на четырех хозяев был старый, подвал с кирпичной арочной кладкой, в нем когда-то жил помещик. Бабушка рассказывала, что им очень повезло, в свое время помогли ее родители с жильем. Они с дедом долго жили в съемных комнатах. Только деда родители бабушки так и не приняли до конца дней своих.

– Почему, бабушка?

– Понимаешь, он попал в плен в сорок первом году, его контузило. А после войны семь лет сидел в лагере для политзаключенных, мои родители не хотели с ним общаться, ты знаешь эту историю.

Лицо бабушки напряженным становилась, как будто у нее внутри камень повесили, и она внутрь смотрит и хочет его снять. Я знала это ее состояние и боялась его. Только чувствовала, что дальше не надо… не надо спрашивать! А у деда и подавно. Бабушка тоже воевала, только не рассказывала никогда.

 ***

Мамин брат появился во время войны, и у него был другой отец, а отчество дедушкино. Я обожала своего дядю. Летом он приезжал на пару недель в Обоянь. Узнавала его издалека по походке – он сильно хромал. В детстве переболел полиомиелитом, а прививку тогда не делали.

Мы втроем с ним и дедом ездили на рыбалку на разбитом «Запорожце», проезжали каждый раз старую церковь. Дед рассказывал, что это Смоленский храм, в 1825 году Смоленский храм принимал на ночь гроб с телом умершего императора Александра I, из Таганрога в Петербург через Обоянь направлялось траурное шествие с прахом монарха. Дед был учителем истории.

Когда вернулся из лагеря, долго не мог устроиться на работу. Взяли в школу дворником… А бабушка в той же школе преподавала физику. Через несколько лет и деда повысили до учителя труда, а потом уже и истории. Эта церковь почему-то часто снилась мне потом… из старой кирпичной кладки стала бело-голубой, золотыми куполами в небо стремится. А мы вновь и вновь проезжаем мимо и забор вокруг церкви высокий, металлическая оградка и голос дяди:

– Эх, Катерина, не занимается тобой мать! Даже «Отче наш» не знаешь!

Дед всегда одергивал его, не любил такие разговоры. А потом приезжали на Псёл, дед доставал удочки и рвал мне молодой камыш, очищал, и я жевала стебли. Они были сладкие, пахли летней рекой, теплой и спокойной. Дядька и дед сидели до темноты, а я плавала, вместо надувного круга – шина от «Запорожца». Псёл ласковый, на нашем берегу росли тополя. Бабушка говорила, что сажали их сразу после войны. Громадные в небо тянутся, а Псёл в бесконечность дней их за собой зовет. Такой тишины я не слышала больше никогда, как там на речке.

– Знаешь, Катерина, Обоянь волшебное место… – дядька начинал складывать удочки, когда собирались домой.

– Это почему еще? – каждый раз спрашивала я, хотя разговор повторялся из года в год.

– Потому что люди сначала отсюда рвутся, уезжают, вот, например, как твоя мама в Воронеж, а потом сюда возвращаются. И не могут не вернуться, понимаешь?

Я не понимала… Дед заводил машину, а Псёл уже ночь укрывала звездами. Дома ждала бабушка и дед торопился. Потом дядька уезжал, мы втроем провожали его на вокзал, ехали на нашем «Запорожце». На обратном пути дедушка высаживал нас у библиотеки, она одна на весь город была, а сам ехал на рынок.

 ***

Бабушка подтянутая, строгое платье с пояском из этой же ткани, короткая стрижка… Мы всегда брали журнал «Новый мир» и бабушка рассказывала про Солженицына. Когда поступала в вуз, я даже сочинение по нему писала.

– Знаешь, Катя, я же училась в той же школе, что и твоя мама, а дорога как раз мимо этой библиотеки проходила…

– А как же дорога через овраг?

– Это только в теплое время года. Моя мама, твоя прабабушка, ходила на родительские собрания этой же дорогой… Знаешь, я очень ее стеснялась. Так стыдно, когда вспоминаю…

– Почему, бабушка? Почему стеснялась?

– Потому что на собрания она всегда наряжалась и надевала шляпку, а все мамы были в платочках… Но она была невероятно красивая, я не в нее пошла, – бабушка смеялась.

Мы шли домой через тот самый овраг, в нем летние травы дышали и от легкого ветра волновались. Дома уже ждал дедушка, он привозил с рынка арбуз и пломбир. Дедушка всегда ел арбуз с бородинским хлебом, а потом показывал мне, что можно натирать хлеб чесноком и поливать его подсолнечным маслом, и сверху солью посыпать. Это было самое вкусное, однажды я вынесла несколько таких кусков соседским ребятам. Бабушка почему-то страшно расстроилась и сказала, что лучше бы я вынесла им пирог с яблоками, а еще она никогда не выбрасывала остатки хлеба…

***

В конце августа я начинала страшно скучать по дому и Воронежу. Трава во дворе желтела и утром иногда было пасмурно, словно осень на часок заглянула во двор. Пела горлица, и почему-то становилось невыносимо тоскливо, словно песня ее время останавливало и мне казалось, что я в этой минуте навсегда останусь, и Воронеж будет бурлить сам по себе и без меня, а Обоянь, напротив, всех нас поглотил своим безвременьем.

Я уезжала, и каждое лето возвращалась вновь и вновь.

***

Дедушка ушел, когда я училась в университете, ушел в одночасье… В его вещах нашли крестик. Мы не знали, что он был крещеный… И тогда бабушка стала просить дядьку:

– Володя, надо крестить меня!

 – Мама, не узнаю тебя…

– Я вместе с Колей хочу там быть...

Николаем звали деда. Разговоры повторялись, и бабушку вскоре крестили в той самой Смоленской церкви. Бабушка ушла на 97-м году жизни. Дом в Обояни продали, а в придачу к нему и лето, запах яблочного варенья в августе, теплый и спокойный Псёл, вкус молодых камышей и ночи, звездами укутанные.

Мне часто снится город, который пахнет яблоками, только во сне я никак не могу вспомнить тот адрес, куда же надо вернуться…

На илл.: Художник Светлана Желяева